Глава 5

— Светлана Игнатьевна, а давно женат доктор ваш, Синельников? — сидя в ординаторской за чашкой чая, спросила Женя старшую акушерку. Веру Сапунову с малышом выписали из роддома уже больше недели назад, но поскольку слух о несчастной многодетной матери-одиночке облетел весь роддом, то даже после ее отъезда роженицы и персонал роддома продолжали собирать для нее «гуманитарную помощь» в виде памперсов, пеленок, детских костюмчиков, рожков и прочего приданого. Заехав за очередной посылкой, Женя осталась выпить чаю и, сама не зная почему, вдруг спросила о Ленином хахале.

— Да он вообще не женат, — удивленно ответила Светлана Игнатьевна, отрываясь от пирожного. — Что, понравился? — тут же улыбнулась она понимающе. — На него многие заглядываются. Даже беременные.

— А он на них?

— На кого? — еще более удивленно спросила Светлана Игнатьевна.

— На беременных, — не моргнув глазом, ответила Женя.

— Да господь с тобой! Они же беременные! К тому же пациентки. Жень, ты чего? — совсем забыла про пирожные Светлана Игнатьевна и с недоумением посмотрела на Женю.

— Да просто я на днях видела, как он с одной беременной общался, даже подумала, что это его жена.

— Да ну, ерунда какая! — отмахнулась от журналистки акушерка. — Ну, кому захочется с чужой беременной женой заигрывать? Хотя, конечно, — каким-то заговорщицким тоном проговорила Светлана Игнатьевна, — бывают такие мужики, которые от беременных баб ну просто тащатся! Ну, пунктик у них такой, — покрутила она пальцем у виска. — Но Дмитрий-то Александрович вполне адекватный, он у нас не один год уже работает, мы бы заметили.

— М-м, м-м, — покивала Женя, но слова Светланы Игнатьевны ей в голову запали. — Скажите, а как часто младенцы умирают при родах, ну или сразу же после? — родился в Жениной светлой голове очередной спонтанный вопрос.

— Умирают? — снова удивилась Светлана Игнатьевна. — Да как вам сказать? Единая статистика, как раньше, не ведется, но в целом по стране показатели выше, чем в развитых европейских странах, причем в разы. В Петербурге ситуация наиболее благополучная по стране. Все же у нас и реанимация, и реабилитационные центры, и роддомов хватает, и специалисты квалифицированные, не то что в каком-нибудь поселке на краю света. В нашем вот роддоме уже больше года таких случаев не было. — Светлана Игнатьевна плюнула через плечо и постучала кулаком по столешнице.

— Как не было? — замерла с чашкой в руках Женя. — А совсем недавно, у знакомой моей, она у вас рожала, Елена Матвеева? У нее мальчик родился и сразу после родов умер.

— У Матвеевой ребенок умер? — недобро нахмурилась Светлана Игнатьевна. — Нет. Вы что-то путаете. У нас определенно никто не умирал. Возможно, уже после выписки?

— Она сказала, что ребенок умер, едва родившись, без всякой причины, вроде бы это синдром какой-то необъяснимой младенческой смерти, — запинаясь от собственной неуверенности, проговорила Женя, пытаясь вспомнить, что точно говорила Лена. И никак не могла. Раньше она была твердо уверена, что младенец умер в роддоме, но тогда бы Светлана Игнатьевна знала?

— Да, такое случается, — тяжело вздохнув, покивала Светлана Игнатьевна. — Как правило, в возрасте от одного месяца до четырех. Никаких симптомов, никаких логических объяснений. Чаще всего такое происходит во сне.

— Да? — переспросила Женя, пытаясь что-то сообразить. — Но ему еще не было месяца, только неделя, может, две.

— Вы же говорили, что он умер в роддоме? — как-то сердито встрепенулась акушерка, вероятно, обидевшись на то, что Женя бездумно бросила тень на их медицинское заведение.

— Мне так показалось, а про две недели я сказала, потому что со знакомой этой встретилась недели через две после ее выписки, — поспешила объясниться девушка, совершенно не желавшая ссориться с акушеркой.

— Так уточните у нее, где умер ребенок, — посоветовала та.

— Не могу. Она погибла несколько дней назад. Ее какой-то наркоман из-за очередной дозы убил в собственном подъезде, — проговорила, внутренне поежившись, Женя.

— Ужас! — выдохнула Светлана Игнатьевна. — Вот бедолага! — Она покачала головой и добавила: — Зато теперь она уж точно вместе со своим ребеночком, наверное, пожалел Господь.

Жене очень захотелось ей поверить.

А когда она увидела в коридоре спешащего по делам такого симпатичного, благополучного, деловитого доктора Синельникова, то не удержалась и, бросившись к нему наперерез, с ходу огорошила вопросом.

— А вы знаете, что Лена Матвеева умерла?

— Что? — дернулся от неожиданности доктор. Глаза его мгновенно потемнели, и он, сглотнув появившийся откуда-то в горле комок, просто кивнул. Но потом, вероятно оправившись от неожиданности, всмотрелся в Женьку, собрался с мыслями и, сосредоточенно сведя брови к переносице, спросил запинаясь:

— А вы кто такая? Мы разве знакомы?

— С вами нет. Я подруга Лены. Она показывала мне вас несколько недель назад, еще до родов. — Доктор еще больше побледнел, а глаза его стали почти черными. Вероятно, Женя за пару минут разговора успела пройтись по его самым болевым точкам, как то: гибель Лены и смерть их новорожденного сына.

— Она специально приводила вас в роддом, чтобы показать меня? — спросил он какую-то глупость, и было видно по его лицу, что он вообще как-то плохо понимает, о чем ему говорить с Женькой и что делать.

— Нет. Я тут по делам была, случайно встретились, — неохотно пояснила она, а потом снова набросилась, чуть ли не тыча в доктора пальцем. — А когда похороны, вы знаете?

— Ну да. Послезавтра, в половине первого встречаемся в морге, а оттуда на кладбище, — так же заторможенно ответил ей Дмитрий Александрович.

— И вы пойдете? — тем же менторским тоном продолжила допрос Женька.

— Ну да, конечно, — кивнул он. — А вы?

— Тоже, — припечатала девушка.

Так она пошла на похороны. Одной идти на такое мероприятие ей было жутковато и неловко, и она сперва уговорила Лизу, отличавшуюся невероятно добрым сердцем и покладистым нравом, а потом Ольгу, нрав имевшую непреклонный, а насчет сердца у Жени и вовсе были сомнения, есть ли оно?

Но вот прошли похороны, Женя перестала так часто бывать в роддоме, и поглощенная новыми делами и заботами, стала забывать и о Лене, и о ее докторе. И возможно, никогда бы о них не вспомнила, если бы не случайная встреча.

Хотя нет. Сперва был звонок из роддома.

— Евгения Викторовна? Из третьего роддома вас беспокоят, Светлана Игнатьевна, — раздался в трубке официальный строгий голос. — Я звоню по поводу вашей покойной подруги, Матвеевой Елены Борисовны. Я подняла ее карточку. Ребенок родился здоровый, мальчик, три шестьсот, восемь и девять баллов по шкале Апгар. Родила сама. Ребенок выписался здоровым. — Последнее предложение она произнесла максимально раздельно. По слогам.

— Спасибо, — растерянно проговорила Женя. — А какого числа она выписывалась? — вдруг спохватилась журналистка, которой неожиданно вспомнился тот самый день, когда она видела Лену выходящей из роддома, похудевшую и без ребенка.

— Сейчас посмотрю, — пообещала Светлана Игнатьевна и через минуту сообщила: — Двенадцатого числа. Все по графику.

— А роды кто принимал? Синельников? — Уже другим, полным скрытого сарказма тоном спросила Женя.

— Совершенно верно. У вас к нему вопросы? — с едва уловимой ноткой язвительности уточнила акушерка. Все-таки обиделась, поняла девушка.

— Нет, никаких, просто уточнила. Спасибо вам большое. Наверное, я сразу что-то неправильно поняла, — прощаясь, поблагодарила акушерку Женя. И закончив разговор, крепко задумалась.

Ей стоило немалого труда восстановить в памяти подробную картину последнего месяца и точно вспомнить, какого числа она видела Лену выходящей из роддома, и по всем Жениным расчетам получалось, что число было именно двенадцатое.

История выходила какая-то непонятная. Лена рожает ребенка, роды принимает отец ребенка, оба заинтересованные в благополучном исходе дела люди. Ребенок рождается здоровым, по документам его выписывают из роддома вместе с матерью. А фактически Лена покидает роддом одна. Потом сообщает Жене, что ребенок умер вскоре после родов. Что здесь не так и кто врет? Кто и зачем?

Однозначно не Лена. Или все-таки Лена? Тогда зачем? Женя сидела в своей каморке в редакции, которую ее начальство гордо называло «кабинетом», и остановившимися глазами смотрела в белый прямоугольник двери. Кабинет был очень узким и длинным, позади окно, впереди дверь, посередине стол, за который с трудом протискивалась даже такая худосочная особа, как Женя. Журналистка Потапова предпочитала сидеть лицом к двери. Вероятно, в ней срабатывал инстинкт самосохранения. Со стороны окна успешная, восходящая звезда телеканала нападения не ожидала, а вот со стороны дверей… Коридоры редакции кишели амбициозными, завистливыми, энергичными, неразборчивыми в средствах, жаждущими славы и денег коллегами, большинство из которых спали и видели, как бы ее подсидеть, подставить, придушить, задавить и занять ее место.

Но сейчас Женю заботила вовсе не «любовь» коллег, а история Лены Матвеевой. И хотя в смерти Лены никакой загадки не было, но вот с ее ребенком что-то было не так. И Женя отчего-то испытывала настоятельную потребность разобраться в этом вопросе. Она нутром чувствовала, что дело здесь нечисто, а значит, ее долг перед покойной подругой расставить все по полочкам! А может, и не долг, а просто нездоровое любопытство, вздохнув, призналась себе Женя.

«Но ведь что-то странное в этой истории все равно есть!» — тут же подбодрила она себя и, прихватив плащ и сумку, покинула редакцию, забежав на минутку к ребятам и велев им самостоятельно просмотреть собранные материалы и подготовить для нее смонтированный, отредактированный сюжет, пригрозив, что это своего рода экзамен на их профессиональную журналистскую зрелость. У «ребят» от такого заявления рты пооткрывались, поскольку некоторые из них работали на телевидении вдвое дольше Жени.

Поостыла она только перед дверью бывшей Лениной квартиры. Той, в которой теперь жили ее мать и бабушка. Когда-то, еще в школе, Женя была несколько раз в гостях у Матвеевой и до сих пор помнила дом, этаж и как расположена квартира на лестничной клетке. И все, о чем она думала по пути на Васильевский, так это о том, как она эту самую квартиру найдет.

И вот теперь, стоя в нескольких сантиметрах от двери, она не могла набраться смелости и позвонить. Как ей вообще ума хватило сюда приехать? О чем только она думала, эгоистка легкомысленная? Как она сможет обсуждать такую щекотливую тему с женщиной, только что похоронившей дочь? Мрак и ужас. Женя уже собралась тихо отчалить восвояси, когда буквально над ухом услышала спокойный чистый голос.

— Добрый день, вы ко мне?

Женя от испуга резко обернулась и оказалась нос к носу с Лениной мамой. Наталья Владленовна, седая, с зачесанными назад в пучок волосами, невысокая, плотная, с продуктовыми пакетами в руках стояла и спокойно рассматривала девушку.

— Да. То есть нет, — не зная, куда ей деваться, топталась загнанная в угол Женька. — Я просто так, я случайно. Извините.

— Вы ведь Женя, да? — спросила ее ровным, без всхлипов и намеков на истерику, голосом Наталья Владленовна. — Мне Таня вас на поминках показала, и я вас сразу вспомнила. В школе у вас хвостик был такой смешной, коротенький, как у лошадки. И вы всегда были очень активной, в спектаклях школьных участвовали и концертах. Не то что Лена, она у меня была тихоней, не любила выступления. Хотя и слух был, и голосок неплохой.

— Зато она по математике лучше всех тянула, — поспешила вставить Женя. — Я всегда у нее списывала.

— Да, с математикой это у нее в отца, — кивнула Наталья Владленовна. — А что это мы на лестнице стоим? Подержите, пожалуйста, я ключи достану, — попросила Ленина мама, протягивая Жене пакеты.

Деваться было некуда, и девушка вслед за Натальей Владленовной вошла в квартиру.

— Женя, я же понимаю, что вы не просто так пришли, чаю со мной попить, хотя мне это очень приятно, — проговорила Наталья Владленовна, когда, налив гостье вторую чашку чаю, снова вернулась за стол. — Что вас привело? Вы не стесняйтесь, говорите как есть. Я все выдержу, сердце у меня здоровое.

Женя с удивлением и ужасом смотрела на сидящую напротив женщину. Наталья Владленовна, вопреки Жениным ожиданиям, не заливалась слезами и причитаниями, не почернела от горя, а держалась так, словно не ребенка похоронила, а, скажем, двоюродную сестру в летах. Видимо, Наталья Владленовна догадалась, о чем с таким нахмуренным видом размышляет ее гостья, потому что, тяжело вздохнув, сказала:

— Боль от потери ребенка так просто не выплачешь, слез не хватит, — проговорила она, глядя в свою чашку, — мне с ней до конца своих дней жить, внуков растить, второй дочери помогать. Раскисать нельзя. Да еще мама парализованная, после инсульта не встает, никого не узнает и заговаривается. А может, и хорошо, что не узнает, зато о Лене ничего не знает, — добавила она после коротенькой паузы. — Так что говорите, Женя, не стесняйтесь.

И Женя решилась.

— Я о Ленином ребенке поговорить хотела, — робко начала она.

— О ребенке? — искренне удивилась Наталья Владленовна, явно не ожидавшая ничего подобного. — Я думала, Леночка вам денег осталась должна.

— Да что вы? — в свою очередь изумилась Женя. — Стала бы я вас из-за такой ерунды беспокоить.

— А что же с ребенком? Он же умер еще в роддоме, — глядя на нее с тревожным интересом, спросила Наталья Владленовна.

— Точно в роддоме, вы не путаете? — взволнованно спросила девушка, уже понимая, что не зря потревожила несчастную женщину.

— Женя, в чем дело? Что вы знаете? Точнее, что происходит, говорите немедленно, вы меня пугаете! — Теперь она вся подобралась, выпрямила спину и сцепила перед собой руки, словно приготовилась к новому удару.

— Если честно, я не знаю, — опуская глаза, призналась Женя и рассказала Наталье Владленовне все, начиная с их с Леной встречи в роддоме.

К ее удивлению, Наталья Владленовна отреагировала на рассказ как-то удивительно равнодушно. Она немного помолчала, помешала ложечкой остывший чай и задумчиво проговорила:

— Думаю, что никакой тайны здесь нет. Дима сам принимал роды и наверняка сделал все, что возможно для спасения младенца, и к тому же не допустил бы ничего незаконного, а что касается записи в медкарте, возможно, роддом подделал отчетность, чтобы не портить статистику, — вздохнула она еще раз.

— А что вы думаете о Синельникове? — пользуясь случаем, расхрабрившись, спросила Женя.

— О Диме? — приподняв бровь, переспросила Наталья Владленовна. — Он неплохой человек, умный, энергичный, но мне кажется, он просто не достаточно сильно любил Леночку. Иначе бы женился, и никто бы не смог ему помешать. Родители были просто отговоркой. Я и Лене намекала, но она ничего не хотела слушать, а я посчитала, что лучше остаться вдвоем с ребенком, чем совсем одной. К тому же я уверена, он бы их не бросил, помог поставить сына на ноги.

Рассуждения Натальи Владленовны звучали очень здраво, логично, в них чувствовалась житейская мудрость, и Женя ей тут же поверила. Скорее всего, так и было. А Лену никто не хотел огорчать, пока она была беременна.

И Женя занялась своими делами. Пыталась уговорить отказниц дать анонимные интервью для программы, помирилась с Володей, сходила с Платоном на выставку, посвященную венценосной семье Романовых, получила нагоняй от Труппа за пресные, невыразительные сюжеты, сделала новую стрижку, в общем, втянулась в повседневные хлопоты и думать забыла и о Лене, и о ее таинственно скончавшемся ребенке. Но, видимо, судьба была ее решением недовольна, потому как подкинула Жене еще одну приманку, словно тормоша, вынуждая взяться за расследование.

Женя спешила на встречу с Володей, в кои-то веки он пригласил ее не на обед или ужин, а в гости. Причем не просто в гости, а на день рождения своего друга, в качестве своей «женщины». Женя очень волновалась, раньше ее в близкий Володин круг не вводили, ну, не считая знакомства с мамой и сестрой. И то оно было случайным, а не спланированным, хотя и очень душевным.

Женька волновалась, с самого утра ни о чем не могла думать, кроме предстоящей вечеринки, три раза меняла платье, последний раз вернулась с лестничной площадки и в итоге пришла на назначенное Володей место встречи минут на пятнадцать раньше оговоренного времени. Володя задержался в прокуратуре, заехать за ней не успевал и попросил Женю самостоятельно добраться до станции метро «Чернышевская» — его приятель жил в центре города. А поскольку Женя приехала раньше времени, да еще и Володя, как и следовало ожидать, застрял в пробках, она отправилась в ближайшее кафе, чтобы не отсвечивать на краю тротуара в вечернем платье.

Устроившись на мягком диване, Женя ждала свой кофе, бездумно скользя взглядом по посетителям, пока не наткнулась на знакомое лицо. Наискосок от нее возле окошка сидел доктор Синельников и поил клубничным коктейлем очередную беременную. Неизвестно откуда в Женином мозгу всплыли случайно брошенные акушеркой Светланой Игнатьевной слова насчет нестандартных сексуальных предпочтений, изредка встречающихся среди представителей сильного пола.

«Может, у доктора Синельникова бзик, и он просто озабоченный любитель беременных женщин?» — сверля глазами Дмитрия Александровича, размышляла Женя.

Да, но ведь за Леной он начал ухаживать, когда она беременной не была, потому как ребенок был его. А может, он просто бабник, не умеющий пользоваться презервативами? Женька отчего-то все больше и больше раздражалась. Причиной этому, вероятно, была та бережная нежность, с которой доктор Синельников обращался со своей беременной дамой. Они сидели рядышком на диване, он то и дело брал ее за ручку, проверял, не сквозит ли ей от окна, подтыкал подушку под спину и так далее. В общем, вел себя как примерный муж и будущий отец. А ведь на Лениной могиле даже земля еще не осела, не говоря уже о смерти его собственного ребенка.

Пардон, но если доктор такой бабник и любитель беременных женщин, а все они рано или поздно рожают, то как быть с детьми? Ведь не все же дети умирают во время родов. Детей надо растить, содержать, кормить, поить, одевать, учить и так далее. Если Синельников сейчас одновременно встречается с двумя беременными женщинами, то можно предположить, что такое случалось и раньше, так сколько же алиментов он должен выплачивать? Или в том-то и соль, чтобы не выплачивать алименты? Тут в Жениной голове родилась такая страшная мысль, что она содрогнулась и немедленно стала отгонять от себя дикое видение, чтобы не мучиться потом кошмарами по ночам. Но чем больше она гнала, тем больше оно внедрялось в подсознание.

«А что стало с телом умершего Лениного младенца? — вдруг неожиданно и совершенно спонтанно возникла в ее голове очередная «позитивная» мысль. — Интересно, Лена сама хоронила ребенка? Если да, то где? Возле Лениной могилы никаких свежих захоронений не было абсолютно точно. Там покоятся ее дедушка и прабабушка, а еще, кажется, тетя. Никаких свежих, тем более детских могил». Жене захотелось немедленно позвонить Наталье Владленовне, но она тут же одернула себя и решила, что будет проще заглянуть завтра в роддом и выяснить у Светланы Игнатьевны, как поступают с телами умерших новорожденных младенцев и что все же случилось с Лениным ребенком. А заодно надо будет поинтересоваться личностью доктора Синельникова, потому как в Жениной памяти неожиданно всплыла одна статья, которую она случайно откопала несколько недель назад; пытаясь выяснить, как обстоят дела с отказами от детей в развитых странах Европы, она наткнулась на совершенно дикую историю, произошедшую в современной Испании. Точнее, статья была о том беспределе, который творился в этой европейской стране на протяжении десятилетий и лишь недавно стал достоянием общественности. Но додумать свою мысль об Испании Женя не успела, потому как позвонил Володя и велел немедленно выходить к перекрестку, он будет там ровно через минуту, и ей надо успеть запрыгнуть в машину, пока его гибэдэдэшники не сцапали.