Глава 36. Пусть его узнают боги

«По крайней мере, хоть дождь прекратился», – подумал Хило.

Траурная процессия на похоронах Лана растянулась по улицам до семейной усыпальницы на кладбище парка Вдов, неподалеку от Академии Коула Душурона. Никто не ожидал нападения – прервать последний смертный путь Зеленой Кости означало навлечь на себя страшное невезение, но напряжение буквально висело в воздухе, опустившись над кладбищем, как густые осенние тучи. Пока кланы хоронили мертвых, Жанлун погрузился в четыре дня иллюзорного спокойствия. Равнинные вернули тела перебитых в игорных домах Зеленых Костей, чтобы Горные могли совершить прощальные церемонии. Чтобы почтить Коула Лана, внука Факела, Колосса клана, в окнах домов и магазинов на территории Равнинных вывесили ритуальные лампы, указывающие путь душе, – пусть боги его узнают.

Хило несколько часов шел сразу за катафалком. Шаэ и Маик Кен, только что назначенный Штырем, шли за его спиной. За ними следовали главы других выдающихся семей клана – Кулаки, Барышники или Фонарщики, – а после них тянулась длинная вереница преданных сторонников клана, желающих отдать дать уважения. Где-то там шли Вен и Тар. Хило предпочел бы, чтобы она находилась рядом с ним, но они еще не были женаты, свадьбу отложили на неопределенный срок. Вместо того чтобы планировать свадьбу, теперь он хоронил брата.

Обычно до похорон члены семьи два дня и две ночи молчаливо сидели у завернутого в белую ткань гроба, а перед этими событиями Хило спал едва ли по четыре часа, так что его истощение достигло предела. Каждые несколько минут похоронные гонги и барабаны перед катафалком издавали чудовищный грохот, привлекая внимание богов к тому, что Лан приближается к миру духов, и Хило, покачиваясь, двигался дальше. Считается, что во время бдений у тела усопшего нельзя разговаривать или спать, потому что если дух покойного должен передать последнее сообщение, то именно в этот период. Если ничего не произойдет, это означает, что близкий человек спокойно покинул этот мир.

По мнению Хило, это еще одно доказательство, что ритуалы – сплошное дерьмо. Если дух Лана еще здесь, то он точно неспокоен, и ему есть что сказать брату. Никакой ты не Колосс, сказал бы он. Я был рожден для этого, готовился к этому, и посмотри – я из-за этого погиб. Думаешь, у тебя лучше получится? Дедушка всегда говорил, что ты годишься только для резни.

– Замолчи, – пробормотал Хило, хотя и знал, что говорит не с Ланом, а с собственными страхами, обретшими голос брата.

Прошлой бессонной ночью, охваченный минутной суеверной слабостью, Хило обхватил ладонями рукоять сабли Лана и напряг Чутье, так что в голове загудели десятки аур и сотни бьющихся сердец. Но он не почувствовал и намека на присутствие Лана. Дух не появился и не заговорил с ним во время бдений, даже чтобы просто сказать: «Не волнуйся, брат, ты скоро ко мне присоединишься».

Наконец они добрались до кладбища. Катафалк медленно поднимался по склону, к тому месту, где рядом с семейным памятником из зеленого мрамора, под которым лежали отец Хило и его предшественники, выкопали новую могилу. Там ожидали три монаха-дейтиста в белых похоронных одеяниях, чтобы совершить последние обряды. Мать Хило стояла рядом с Коулом Сеном – он сидел у могилы в кресле, Кьянла держала над ним зонтик от солнца, хотя небо было затянуло облаками. Они приехали раньше процессии. Коул Ван Риа, прибывшая из дома в Марении, стояла в понурой позе человека, давно переставшего задавать вопросы или бороться, ее печальные глаза были пусты, как у старой куклы. Патриарх не шевелился, крючковатые пальцы сжимали подлокотники кресла, словно утонувшие в глине корни дерева.

Хило обнял мать, но ее руки остались вялыми, она как будто едва его заметила. Лан был самым ответственным из ее детей, больше, чем оставшиеся двое, вместе взятые.

– Я люблю тебя, мама, – сказал Хило.

Она не ответила. Седина в ее волосах стала выделяться заметнее, в белом похоронном платье мать выглядела бесформенной. Вероятно, из всех членов семьи она испытала самое большое потрясение. Хило сомневался, что Лан подробно рассказывал матери о ситуации между кланами. Виня себя в неведении, теперь она испытывала сильнейшую боль, и Хило отметил для себя, что нужно перевезти ее ближе к семье или нанять ей в Марении прислугу.

Он подошел к деду и почтительно встал на колени, прикоснувшись ладонями ко лбу.

– Дедушка.

Хило поднялся и наклонился поцеловать злобного старика в лоб. Он почти ожидал, что дед вцепится похожей на когтистую лапу рукой ему в горло на глазах у всех. Пальцы Коула Сена дернулись, но он лишь с презрением оглядел внука. Хило отошел в сторону, позволив Шаэ встать рядом с креслом и взять деда за руку.

– Где Дору? – проворчал ей старик.

Хило беспокоило присутствие деда на похоронах. Сейчас Коул Сен стал еще более непредсказуемым. Что он скажет? Проклянет Хило на публике или начнет бормотать о своем чудесном сыне Ду? Но теперь Хило немного расслабился. Хорошо, что дедушка здесь – в инвалидном кресле он выглядел хрупким и потерянным. И явно просто сломленным стариком, а не Факелом Кекона. Хило знал, что в клане могли найтись люди, старая гвардия, которые желали бы, чтобы Коул Сен снова возглавил клан. Теперь они увидят, что это невозможно.

Хило встал рядом с гробом. Когда прибыли другие члены клана, он тщательно следил, к кому они подходят первым, чтобы высказать соболезнования – к новому Колоссу или к Коулу Сену. Большая часть подошла к нему, но некоторые нет. Достаточно, чтобы Хило понял – его назначение Колоссом принимают не все.

Когда подошли Вен и Тар, он целомудренно поцеловал ее в щеку. Она была прекрасна даже с напудренным в знак траура белым лицом, без своего обычного сияния. Вен быстро коснулась его руки, когда Хило коснулся ее лица.

– Не обращай внимания на этих стариков, – шепнула она, словно прочитав его мысли, или, скорее, заметив, как он смотрит на тех приглашенных, которые еще не обращались с ним как с Колоссом. – Они пока не смирились с реальностью.

– Некоторые из них весьма могущественны, – тихо ответил Хило. – А некоторые – депутаты Совета.

– Депутаты бесполезны на войне, – сказала Вен. – Сейчас Фонарщикам не нужно новое законодательство и послабления в налогах, им нужна защита. Нужен сильный клан. Посмотри на Кулаков, как они сплотились вокруг тебя. Все остальные в клане тоже это видят.

Она сжала его пальцы и отошла к братьям.

Хило осмотрел толпу, пока не заметил стоящего в сторонке Андена. Он встретился с ним взглядом и поманил присоединиться к семье. Анден колебался, но потом подошел. Он был сломлен горем, бедняга, под глазами синяки, лицо вытянутое и бледное, почти как у выловленного из воды Лана, когда Хило в первый раз его увидел.

– Почему ты стоял там один, Анден? – мягко спросил Хило. – Твое место здесь, с нами.

Лицо Андена дернулось, как будто он вот-вот рассыплется, но он молчаливо кивнул и встал рядом с Шаэ.

Гонги и барабаны грохнули в последний раз, отчего у Хило заболела голова, а потом умолкли, как и собравшиеся. Вышел вперед старший монах, Просвещенный, и затянул долгую молитву, провожающую дух Лана в загробный мир, где он в мире и покое дождется Возвращения – когда всему человечеству позволят вернуться на небеса и вновь соединиться с богами.

Через несколько минут Хило поймал ритм. Он повторял губами песнопения, как подобает, но никогда не верил в то, чего не может увидеть или Почуять. Дейтизм сотворил миф из простых истин, с которыми, однако, трудно было примириться людям.

Нефрит – загадочный, но природный материал, а не дар богов или остатки небесного дворца. Кеконцам повезло с генами, как первым обезьянам с расположенным отдельно большим пальцем, и только; люди не происходят от богов и не вернутся на небо, чтобы стать богами. Люди – всего лишь люди. Сила нефрита не делает их лучше или ближе к богам, она просто делает их более могущественными.

Хило изучал мрачную толпу. В основном здесь были влиятельные Фонарщики – владельцы предприятий, руководители корпораций, судьи, политики. Они пришли с белыми конвертами особой дани – для покрытия расходов на похороны Колосса и чтобы публично выразить преданность клану. Но сейчас это был скорее привычный жест, а не обещание. Истинная сила их клятв станет видна в ближайшие недели и месяцы. И она зависит от предстоящих событий, как повернется клановая война.

Хило посмотрел направо и налево, вся семья выстроилась рядом с ним, напротив остальных скорбящих. Сегодня Хило демонстрирует клан – Шаэ в качестве Шелеста, грозных братьев Маик как Штыря и Первого Кулака, свою невесту и одаренного кузена-подростка, все они стоят вместе. Уверенное публичное заявление, что младшее поколение Равнинных по-прежнему сильно и обеспечит клану будущее. И Хило надеялся, что пока этого хватит.

Служба закончилась еще несколькими мольбами о том, чтобы боги узнали Лана, и все повернулись к гробу, пока он опускался в могилу. Хило опять пришлось принимать соболезнования от вереницы сочувствующих. Ему хотелось лечь в могилу вместо Лана. Шаэ, вместе с ним сидевшая у тела, стояла прямо, глядя вперед, одной рукой поддерживая мать. Коул Сен как будто сполз с кресла и выглядел потерянным. Люди начали приглушенно разговаривать. Все это было ужасно болезненно.

– Идет канцлер Сон, – прошептала ему Шаэ.

Краснощекий и располневший политик приблизился и тактично положил белый конверт на блюдо для подношений у могилы.

– Коул-цзен, – серьезно сказал он, подняв ладони в приветствии, но Хило отметил, что держал он их не слишком долго и не нагнулся хотя бы в подобии поклона, – у меня болит сердце от вашей потери.

– Спасибо, что пришли и горюете вместе с нами, – отозвался Хило.

– Ваш брат пробыл Колоссом гораздо меньше, чем того заслуживал. Он был мудрым лидером, всегда думал о благе страны и не забывал о друзьях клана. Я всегда глубоко уважал Коула Лана. Его всем будет не хватать.

– Да, – согласился Хило, сделав над собой усилие, чтобы выражение лица оставалось нейтральным, потому что канцлер ясно дал понять, бросив на него проницательный взгляд, что сравнение между старым Колоссом и новым не в пользу Хило.

Сон выражался гладкими фразами дипломата, но Хило не нуждался в Чутье, чтобы ощутить его настороженность и неуверенность всех собравшихся сегодня Фонарщиков. Они рассчитывали на покровительство и защиту клана, но, глядя на Хило, видели слишком молодого человека, известного своей кровожадностью.

Позже Шаэ подсчитает, сколько денег внесли на похоронах, и тогда станет яснее, насколько сильно ему нужно беспокоиться. Как бы ни хотелось Хило согласиться с успокаивающими словами Вен, он знал, что не имеет значения, сколько у него верных Кулаков – если он потеряет поддержку Фонарщиков, если они начнут переходить к Горным, он потеряет клан. Он с неохотой повернулся к следующему за Соном человеку, желающему положить конверт и выразить соболезнования.

Когда наконец вереница скорбящих иссякла и толпа начала рассеиваться, подошел Анден.

– Хило-цзен, – неуверенно произнес он, – мне нужно с тобой поговорить. – Его лицо исказилось, как от физической боли. Он говорил сбивчиво, с таким видом, будто признавался в ужасном преступлении. – Я кое о чем не сказал тебе, когда следовало. Если бы я только… Если бы я…

Хило оттянул расстроенного кузена в сторонку.

– В чем дело, Энди?

– Перед смертью Лан давал мне поручения. Велел ходить в одно место и приносить ему пакеты, никому не говоря ни слова. – Страдальческий шепот Андена был напряжен, как струна. – Лан вел себя странно, когда мы виделись в последний раз. Был злым, непохожим на себя, и его аура изменилась, стала слишком резкой. В этих пакетах… там были ампулы, Хило. Ампулы с…

Хило схватил Андена за лацкан пиджака и притянул к себе. Он резко тряхнул головой.

– Молчи, – приглушенно и зло сказал он.

Анден умолк и уставился на него, похолодев.

Лицо Хило осталось каменным. Он наклонился и прошептал Андену в ухо:

– Лан был главой семьи, Колоссом нашего клана. Его убили Горные, и я им за это отплачу. И не собираюсь выслушивать, как кто-либо порочит память моего брата, сомневаясь в силе семьи. Ни от кого. – Когда они отошли достаточно далеко, чтобы не привлекать лишних взглядов, Хило крепче схватил Андена за лацкан. – То, что ты сейчас сказал мне, ты говорил это кому-нибудь еще, в школе?

– Нет, – вытаращил глаза Анден. – Никому.

– И не вздумай это повторять.

Кадык Андена дернулся, но он не произнес ни слова, только кивнул.

Хило разжал пальцы, его свирепое лицо смягчилось. Он поправил пиджак Андена и положил руку кузену на плечо.

– Меня тоже это грызет, Энди, что еще я мог бы сделать. Я бы мог быть внимательнее. Мне следовало приставить к нему охрану в тот вечер. Но сейчас это не имеет значения, прошлого не вернуть. Это не твоя вина, ни в малейшей степени.

Не глядя на него, Анден вытер глаза тыльной стороной ладони. Хило ненавистно было видеть его таким печальным и виноватым.

– Может, тебе нужно немного отдохнуть? – мягко спросил он. – Хочешь, я поговорю с Академией?

Анден тут же покачал головой.

– Нет, я хочу окончить ее в срок.

– Хорошо. Лану бы тоже этого хотелось.

Хило попытался ободряюще улыбнуться кузену, но Анден так на него и не посмотрел. Кузен кивнул и отошел к друзьям по Академии, стоящим неподалеку вместе с семьями. Хило устало вздохнул, провожая взглядом кузена. Он не хотел разговаривать с ним так резко, но Анден скоро принесет клятву и вступит в клан в военное время, поэтому важно, чтобы он понял. В клане Зеленых Костей самое важное – наследие. Авторитет Лана покоился на наследии его деда и отца, а Хило будет опираться на наследие брата. Клан – как человеческое тело: Фонарщики – это кожа и мышцы, Кулаки и Барышники – сердце и легкие, а Колосс – хребет. В нем не может быть слабости, иначе тело не выстоит, не сумеет драться. Враги напали на Лана из засады, и он погиб как воин, и никто не должен в этом сомневаться.

– Прогони отсюда всех, – сказал Хило Тару. – Я хочу побыть один.

Тар и Кен мягко, но настойчиво оттеснили оставшихся гостей к воротам кладбища. Шаэ склонила голову и долго ее не поднимала. Ее губы шевелились, словно она беззвучно говорила что-то гробу Лана. Потом она пошла прочь, следуя за медленной поступью матери. Вен приблизилась к Хило и с молчаливым вопросом прикоснулась к его руке.

– Иди с братьями, – велел ей Хило. – Я скоро.

Она повиновалась.

Коул Сен остался у отверстой могилы, а Кьянла терпеливо стояла за его креслом.

– Он был хорошим мальчиком, – наконец произнес он. – Хорошим сыном.

И тут Коул Сен разрыдался. Он плакал молча, его лицо стало некрасивым, как у человека, стесняющегося своих слез, который считает их проявлением слабости. Кьянла пыталась его утешить и протягивала бумажные платки.

– Вот, вот, Коул-цзен, поплачьте. Все мы люди, всем нам нужно выплакаться, чтобы полегчало, даже Колоссу.

Коул Сен не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

Хило отвернулся. При виде рыдающего старика он почувствовал такую тяжесть в груди, словно она налилась свинцом. Дед был невыносимым тираном, но перенес больше трагедий, чем кто-либо заслуживает. Все его достижения в военное и мирное время, восхваления со стороны широкой публики, десятки лет во главе семьи и клана не могли компенсировать то, что он похоронил единственного сына, а теперь и старшего внука.

Когда несколько дней назад деда подкосила деменция и ему дали снотворное, Хило велел доктору Трю снять и спрятать часть нефрита старика. Для начала несколько камней с пояса. Врач сказал, что это поможет, так дедушка с меньшей вероятностью навредит себе и окружающим, это притупит его чувства, замедлит метаболизм, сделает спокойнее. Проснувшись, Коул Сен, похоже, и не заметил пропажу нефрита – сам по себе печальный признак – но Хило заметил. Когда-то неукротимая аура Факела уже превратилась лишь в тень прежней. Отсутствие нефрита лишь сделало это очевидным. Глядя на него теперь, Хило с внезапной ясностью понял, что деду недолго осталось жить. Скоро Коулам предстоят еще одни похороны, хотя он не стал бы с уверенностью утверждать, чьи именно.

Хило знал, что он наименее любимый потомок Коула Сена, но заставил себя подойти к нему.

– Ничего, дедушка, – тихо сказал он. – Ты сделал клан сильнее, чем любой из нас. – Он наклонился к креслу. – Не волнуйся, я обо всем позабочусь. Я не Ду и не Лан, но все равно Коул. Я все исправлю, обещаю.

Он не понял, услышал ли его дед, но старик прекратил плакать и уронил подбородок на грудь, закрыв глаза. Хило и Кьянла отвезли его обратно к машине.

Наконец Хило остался у могилы Лана в одиночестве. И хотя он не верил в небеса или призраков, нужно было кое-что сказать Лану.

– Твой нефрит, брат. Он зашит в обивку гроба. Никто не забрал его у тебя, никто не будет его носить. Он твой. – Он помолчал с минуту. – Знаю, ты не веришь, что у меня получится, но ведь ты не оставил мне другого выхода. Так что мне придется доказать, что ты не прав. Я не позволю этому случиться, не позволю Равнинным проиграть. Если загробная жизнь существует, то мы снова встретимся, и ты сам скажешь, сумел ли я сдержать данную тебе клятву.