Позже мы, влажные, лежали друг на друге в моей постели, так и не расцепив руки после последней отчаянной хватки. Местами наша кожа стала липкой от смешавшихся выделений, а многократные оргазмы растянули мускулы до вялой покорности. В моих глазах все мелькали образы того, что мы делали друг с другом. Я видел ее сверху, скрестившую руки на моей груди, тяжело давившую с каждым движением. Видел, как бьюсь в нее сзади. Видел, как ее щелка опускалась на мое лицо. Видел, как она корчится подо мной и дико сосет собственный центральный кабель в волосах, пока я вставлял ей между ног, которые она сомкнула на моих бедрах, словно тиски. Видел, как сам беру мокрый от ее слюны кабель в рот, а она смеется мне в лицо, и как я кончил с могучей судорогой, увлекшей меня вслед за ней.

Но стоило ей заговорить, как от переиначенного амер-английского акцента по спине пробежали мурашки.

– Что? – видимо, она почувствовала дрожь.

– Ничего.

Она повернула голову ко мне. Я чувствовал вперившийся в лицо взгляд, словно тепло.

– Я задала вопрос. Что случилось?

Я ненадолго закрыл глаза.

– Надя, да?

– Да.

– Надя Макита.

– Да.

Я искоса посмотрел на нее.

– Как же ты, блин, сюда попала, Надя?

– Это что, метафизический вопрос?

– Нет. Технологический, – я привстал на одной руке и обвел жестом ее тело. Даже несмотря на подготовку посланников, я поражался своему отстраненному спокойствию. – Ты не можешь не замечать все, что здесь происходит. Ты живешь в командном ПО, иногда выходишь наружу. Судя по тому, что я видел, думаю, ты выходишь по каналам основных инстинктов, на приливной волне. Секс, может, еще страх или ярость. Все, от чего функции сознания помутняются и уступают место тебе. Но…

– Ты что, эксперт?

– Что-то в этом роде, – я следил за ее реакцией. – Когда-то я был чрезвычайным посланником.

– Кем-кем?

– Не важно. Я хочу знать, что происходит с Сильви Осимой, когда ты здесь?

– С кем?

– Твою мать, ты в ее теле, Надя. Не строй дурочку. Она перекатилась на спину и уставилась в потолок.

– Не хочется об этом говорить.

– Не сомневаюсь. И знаешь что? Мне тоже. Но рано или поздно нам придется. И ты сама это понимаешь.

Долгая пауза. Она раздвинула ноги и рассеянно пригладила кожу на внутреннем бедре. Потянулась и сжала мой сморщившийся член. Я взял ее за руку и мягко оттолкнул.

– Забудь, Надя. Я вымотался. Даже Мици Харлан не разбудит во мне сегодня зверя. Пора поговорить. Так где Сильви Осима?

Она снова отвернулась от меня.

– А я что, ее сторож? – спросила она сердито. – Думаешь, я все это контролирую?

– Видимо, нет. Но какое-то представление ты же должна иметь.

Снова тишина, но в этот раз с дрожащим напряжением. Я ждал. Наконец она перекатилась ко мне лицом, с отчаянием в глазах.

– Эта твоя хренова Осима мне снится, понял? – прошипела она. – Она гребаный сон, откуда же мне знать, куда она пропадает, когда я просыпаюсь?

– Да, а ты, видимо, снишься ей.

– И что, мне от этого лучше?

Я вздохнул.

– Расскажи, что тебе снится.

– Зачем?

– Затем, Надя, что я хочу помочь, твою мать.

Глаза вспыхнули.

– Ну ладно, – сорвалась она. – Мне снится, что ты ее пугаешь. Нравится? Мне снится, что она гадает, нахрена тебе столько душ дохлых священников. Что она гадает, кто такой на самом деле Микки Судьба и безопасно ли с ним находиться. Не поимеет ли он ее при ближайшей возможности. Или не поимеет ли буквально и уйдет. Если мечтаешь присунуть этой женщине, Микки, или кто ты там на самом деле, можешь просто забыть. Тебе больше повезет со мной.

Я оставил это замечание без ответа. Она натянула ухмылку.

– Ты это хотел услышать?

Я пожал плечами.

– Для начала пойдет. Ты ее подтолкнула к сексу? Чтобы получить контроль?

– А тебе все интересно.

– Я наверняка могу спросить и у нее.

– Ты думаешь, она вернется? – новая улыбка, и на этот раз в ней больше зубов. – На твоем месте я бы не надеялась.

И дальше в таком духе. Мы еще недолго грызлись и цапались, но под весом посткоитальной химии это ни к чему не привело. В конце концов я сдался и сел на другом краю кровати, уставившись на главную комнату и залитые Хотеем напольные панели. Пару минут спустя я почувствовал ее руку на плече.

– Прости, – сказала она тихо.

– Да? И за что?

– Я только что поняла, что сама напросилась. В смысле, я спросила, о чем ты думаешь. Если я не хотела знать, зачем спрашивать, да?

– Есть такое.

– Просто… – она замялась. – Слушай, Микки. Меня тянет в сон. И я тебе соврала: если я поддамся, уже не знаю, вернется ли Сильви Осима. Не знаю, проснусь ли завтра утром. От этого кто угодно будет нервничать, правильно?

Я смотрел на оранжевый пол в соседней комнате. Нахлынуло и ушло мимолетное головокружение. Я прочистил горло.

– Всегда есть амфетаминовая кола, – хрипло проговорил я.

– Нет. Рано или поздно мне придется уснуть. Почему бы и не сейчас. Я устала, хуже того – я довольная и расслабившаяся. Ощущение, что если я и должна пропасть, то именно сейчас. Это всего лишь химия, я знаю, но бороться с этим вечно не могу. И мне кажется, я вернусь. Что-то мне это подсказывает. Но пока я не знаю когда, и не знаю, куда ухожу. И мне страшно. Ты не мог бы… – новая пауза. Я услышал, как она сухо сглотнула в тишине. – Ты мог бы держать меня, когда я усну?

Оранжевый лунный свет на исхоженном и темном полу.

Я взял ее за руку.

Как и большинство боевых оболочек, что я носил, «Эйшундо» оснащался внутренним будильником. В час, который я фиксировал в голове, любые мои сны расплывались в поднимающийся край тропического солнца над тихими водами. Запах фруктов и кофе из каких-то невидимых мест, задорные голоса вдалеке. Холод песка ранним утром под босыми ногами и слабый, но настойчивый ветер в лицо. Шум волноломов.

Руки сжаты в карманах выцветших серф-штанов, следы песка в подкладке, которая…

Искусственные ощущения тут же скрылись, как только я проснулся. Ни кофе, ни пляжа, где его можно пить. Ни песка под ногами или в разжавшихся кулаках. Солнечный свет был, но куда более размытый, чем в пробуждающем образе; он бесцветно пробивался через окна другой комнаты в серую, давящую тишину дома.

Я опасливо повернулся на бок и посмотрел на лицо женщины рядом со мной. Она не двигалась. Я вспомнил страх в глазах Нади Макиты, когда она постепенно погружалась в сон. Сознание ускользало от нее, как натянутая веревка из рук, потом все прекращалось – она вздрагивала и моргала, неспящая. А потом миг, резкий и неожиданный, когда она отпустила веревку окончательно и не вернулась. Теперь я лежал и смотрел на ее мирное лицо во сне, и это не помогало.

Я выскользнул с кровати и тихо оделся в соседней комнате. Не хотелось быть рядом, когда девушка проснется.

И точно не хотелось будить ее самому.

Напротив меня материализовалась Раскопка 301 и открыла рот. Боевая нейрохимия ее опередила. Я резко провел рукой по горлу и ткнул большим пальцем в спальню. Сорвал куртку со спинки стула, втиснулся в нее и кивнул на дверь.

– На улице, – пробормотал я.

На улице день начинался лучше, чем показалось сперва. Солнце было зимним, но если стоять под его лучами, то можно было согреться, а облака над головой стали расходиться. Дайкоку торчала на юго-западе, словно призрак скимитара, а над океаном медленно кружилась колонна из точек – видимо, рипвинги. Внизу, на краю невооруженного зрения, виднелась пара судов. В спокойном воздухе постоянно слышался гул Текитомуры. Я зевнул и взглянул на амфетаминовую колу в руке, затем сунул ее в карман куртки. Я уже проснулся настолько, насколько хотел.

– Так что хотела? – спросил я конструкт рядом с собой.

– Мне казалось, вам будет интересно знать, что в лагерь пришли посетители.

Врубилась нейрохимия. Время превратилось в желе – оболочка «Эйшундо» перешла в боевой режим. Я искоса в изумлении глядел на Раскопку 301, когда мимо меня воздух прорезал разряд. Я видел вспышку потревоженного воздуха, когда он прорвался через проекцию конструкта, а когда я уворачивался в сторону, моя куртка вспыхнула.

– Твою…

Ни пушки, ни ножа. Все внутри. Ни времени, чтобы добраться до дверей, да и в любом случае инстинкт посланника откинул меня от нее. Позже я понял то, что уже знала ситуационная интуиция: вернуться назад было бы чистым самоубийством. Все еще в пылающей куртке я перекатился в укрытие за стену хижины. Луч бластера вспыхнул снова, но уже вдали от меня. Они палили в Раскопку 301, приняв ее за настоящего человека.

Боевой навык не уровня ниндзя, – мелькнуло в голове. – Эти ребята – местная наемная подмога.

Время сменить арену.

Огнеупорный материал куртки превратил пламя в дым и жар на ребрах. Обугленная ткань истекала увлажняющим полимером. Я сделал глубокий вдох и бросился.

Крики позади, мгновенно вскипевшие от удивления к ярости. Может, им казалось, что они сняли меня первым выстрелом; может, просто были туповаты. Снова стрелять они начали только через пару секунд. К этому времени я почти достиг соседней хижины. В ушах трещал огонь из бластеров. Жар вспыхнул у самого бедра, и плоть поджалась. Я метнулся в сторону, скрылся за хижиной и огляделся перед собой.

Еще три хижины, расположены приблизительно дугой на земле, перекопанной археологами. За ними в небо поднималась на массивных консольных опорах крепость, словно какая-то доисторическая ракета, готовая к пуску. Я еще не был внутри; слишком ненадежная земля под ногами и пятьсот метров вниз до скошенных горных склонов. Но я знал по предыдущему опыту, что делает с человеческим восприятием чужеродная перспектива марсианской архитектуры, и знал, что рефлексы посланников выдержат.

В лучшем случае они пойдут за мной нерешительно, обескураженные головокружительным интерьером, может, даже с долей суеверного страха, если повезет. Они будут не в своей тарелке, они будут бояться.

Они совершат ошибку.

А значит, крепость – идеальное место для бойни.

Я ринулся по оставшемуся пространству, проскочил между двух хижин и направился к ближайшему выступу марсианского сплава, что рос из скалы, словно древесный корень пятиметровой ширины. Археологи ввинтили рядом в землю металлическую лестницу. Я перескакивал три ступени за раз и вылетел на утес, заскользил ботинками по сплаву цвета синяка. Выровнялся напротив барельефа с техноглифами на боку ближайшей консольной опоры, уходящей в небо. Опора была по меньшей мере десять метров высотой, но в паре метров слева от меня к поверхности барельефа была приклеена эпоксидной смолой лестница. Я схватился за ступеньку и полез.

Новые крики послышались от хижин. Стрельбы не было. Похоже, они обыскивали углы, но у меня не было времени обострять нейрохимию и проверять. Лестница скрипнула и сдвинулась под моим весом, на ладонях выступил пот. Клей плохо держался на марсианском сплаве. Я удвоил скорость, достиг вершины и со вздохом облегчения закатился на нее. Затем прижался к опоре. Я тяжело дышал и слушал. Нейрохимия принесла снизу звуки плохо организованного поиска. Кто-то пытался отстрелить замок с одной из хижин. Я уставился на небо и на миг задумался.

– Раскопка? Ты здесь? – шепотом.

– Я в радиусе связи, да, – слова конструкта как будто послышались из воздуха рядом с моим ухом. – Вам не нужно говорить громче. Исходя из контекста ситуации, я делаю вывод, что вы не желаете, чтобы поблизости с вами я была видимой.

– Правильно мыслишь. А желаю я, чтобы ты по моей команде стала видимой внутри одной из запертых хижин внизу. Еще лучше – в нескольких, если ты поддерживаешь множественные проекции. Умеешь?

– Я запрограммирована на общение один на один с каждым членом первоначальной команды Раскопки 301 в любой момент, плюс с потенциальными гостями в числе семи человек, – на этой громкости разобрать было трудно, но в голосе конструкта как будто слышалось веселье. – Это дает мне мощность на шестьдесят два отдельных образа.

– Ладно, пока хватит трех-четырех, – я с мучительной осторожностью перекатился на живот. – Слушай, а можешь проецироваться в виде меня?

– Нет. Я могу выбирать среди набора проекций, но не способна их никоим образом менять.

– Мужчины в запасе есть?

– Да, но опций меньше, чем…

– Ладно, нормально. Выбери из своего набора тех, кто похож на меня. Мужчина, моего телосложения.

– Когда приступить?

Я уперся руками в поверхность.

– Сейчас.

– Приступаю.

Пара секунд, а затем в хижинах внизу разверзся хаос. Там и сям трещали бластеры, перемежаемые предупреждающими криками и топотом. В пятнадцати метрах над ними я оттолкнулся обеими руками, привстал и сорвался на спринт.

Опора нависала над пустотой в пятидесяти метрах, затем бесшовно сливалась с основным корпусом крепости. У стыка зияли овальные отверстия. Археологи приспособили вдоль опоры веревочные перила, но, как и на лестнице, со временем эпоксидная смола сдала. Местами тросы оторвались и свисали с боков; где-то их не осталось вовсе. Я скривился и сузил фокус на широкой стене, где опора сходилась с главным строением. Не сбавлял скорости.

Нейрохимия поймала голос, перекрикивающий остальных…

– …бки безмозглые, прекратить огонь! Прекратить огонь! Прекратить огонь, нахрен! Наверху, он наверху!

Зловещее затишье. Я отчаянно прибавил каплю скорости. Затем воздух разорвало лучами бластеров. Я поскользнулся, чуть не вылетел в прореху перил. Снова метнулся вперед.

Раскопка 301 над ухом, громогласная из-за усиленной нейхрохимии.

– Некоторые секции постройки небезопасны…

Мой безмолвный оскал.

Жар разряда на спине и вонь ионизированного воздуха. Снова новый голос внизу – на нейрохимии он звучал в упор.

– А ну дай сюда, мудила. Я покажу вам, как…

Я бросил себя вбок. Выстрел, которого я ждал, прорезался обжигающей болью по спине и плечу. Меткая стрельба для такого расстояния и неуклюжего оружия. Я упал, перекатился, как рассчитывал, поднялся и нырнул в ближайшее овальное отверстие.

Бластерный огонь летел мне вслед.

Они последовали за мной только через полчаса.

Зажавшись в спиральной марсианской архитектуре, я изо всех сил и нейрохимии прислушивался к спорам. На таком низком этаже постройки не получилось найти точку обзора, что открыла бы вид на улицу, – сраные марсианские строители, – но необычные эффекты воронки внутренней структуры крепости доносили до меня голоса порывами. В сути сказанного разобраться было нетрудно. Местные хотели смотаться домой; их предводитель хотел мою голову.

И его можно было понять. На его месте я тоже хотел бы этого. К якудза не возвращаются с наполовину выполненным контрактом. И уж точно нельзя оставлять за спиной чрезвычайного посланника. И он это знал лучше всех присутствующих.

Его голос был моложе, чем я ожидал.

– …поверить, что вы все пересрались с испугу. Вашу ж мать, да вы же тут рядом выросли. Это же просто развалина.

Я оглядел волнующиеся изгибы и впадины, почувствовал, как их линии несильно, но настойчиво затягивают внимание выше, пока глаза не начинают болеть. Из невидимых отверстий наверху падал суровый утренний свет, но по дороге вниз он каким-то образом смягчался и менялся. Его словно всасывал матовый голубоватый сплав, а отраженный свет, исторгнутый обратно, был уже странно приглушенным. Под антресольным этажом, куда я забрался, сумрак испещряли провалы и дыры в полу там, где их не проделал бы ни один человек-архитектор в здравом уме. Далеко внизу виднелся горный склон – серые скалы и редкая растительность.

Всего лишь развалина. Ага.

Он и правда был моложе, чем я ожидал.

Впервые я задался конструктивным вопросом: насколько. По самым скромным подсчетам, ему не хватало пары формирующих личность случаев, которые я пережил с марсианскими артефактами.

– Слушайте, он же даже без оружия.

Я напряг голос, чтобы он донесся до улицы.

– Хой, Ковач! Если ты такой до хрена уверенный, чего сам не придешь меня завалить?

Внезапная тишина. Какой-то ропот. Мне показалось, я расслышал короткий смешок одного из местных. Потом снова тот же голос, такой же громкий.

– А тебя оснастили неплохой подслушкой.

– А то.

– Планируешь драться или так и будешь слушать и отшучиваться?

Я усмехнулся.

– Просто хочу помочь. Но если обязательно надо драться, то пожалуйста – заходи. И подмогу приводи, если хочешь.

– Есть мысль получше. Давай я предложу подмоге придумать, чем заткнуть все отверстия твоей напарницы, пока ты не выйдешь? Если хочешь, можешь и это послушать со своей нейрохимией. Хотя, если честно, наверняка будет слышно и так. Они так и пышут энтузиазмом, мои ребята.

Меня пронзила ярость, слишком быстрая для рационального мышления. Мышцы на лице заходили и содрогнулись, оболочка «Эйшундо» натянулась. На два вязких мига он меня зацепил. Затем сквозь эмоции холодно просочились системы посланника, обесцветили их для здравой оценки.

Но тогда я был моложе. А сейчас. Я. – Я втиснул эту мысль в голову. – Там. Молодой я – там. И неизвестно…

– Нечего ответить?

– Мы оба знаем, что ты на это не пойдешь, Ковач. Мы оба знаем, на кого ты работаешь.

В этот раз пауза перед тем, как он ответил, была почти незаметной. Быстро перегруппировался, очень впечатляет.

– Ты неплохо осведомлен для беглеца.

– Это все мои тренировки.

– Впитать местный колорит, а?

Слова Вирджинии Видауры на вступлении в Корпус, субъективно – век назад. Интересно, как давно она говорила это ему.

– Что-то в этом роде.

– Скажи-ка мне кое-что, а то действительно интересно. Как же с такой тренировкой ты докатился до того, что стал дешевым тайным убийцей? Надо сказать, такой карьерный ход меня ставит в тупик.

Пока я слушал, в голову прокралось холодное знание. Я скривился и слегка сменил позицию. Промолчал.

– Судьба, да? Ты же Судьба?

– У меня есть и другое имя, – крикнул я в ответ. – Но его украл какой-то дебил. Пока я его не верну, сойдет и Судьба.

– Может, не вернешь.

– Не, спасибо, что переживаешь, но я знаю этого дебила. Проблем с ним не будет.

Реакция была крошечной, едва ли миг заминки. Заметна только чутью посланников – гнев, подавленный так же быстро, как он вспыхнул.

– Вот как?

– Да, именно так. Полный дебил. Краткосрочная помеха.

– Что-то ты слишком уверен в себе, – голос изменился всего на пару градусов. Где-то глубоко внутри я его задел. – Может, ты не так уж хорошо его знаешь, как думаешь.

Меня разобрал смех.

– Прикалываешься? Я научил его всему, что он знает. Без меня…

И вот он. Тот, о ком я знал, что он идет. Тот, кого я не мог слышать нейрохимией, пока обменивался завуалированными оскорблениями с голосом снаружи. Присевший силуэт в черном, проскользнувший в отверстие в пяти метрах подо мной, в какой-то маске в духе спецотрядов с сенсорами на глазах, от которой лицо кажется нечеловеческим и насекомоподобным. Термографическое видение, звуковой локатор, распознаватель движения – это по меньше мере…

Я уже падал. Оттолкнувшись от карниза, приготовившись ударить каблуками в шею под головой в маске и сломать ее.

Что-то в экипировке его предупредило. Он отскочил в сторону, поднял взгляд, вывернул в мою сторону бластер. Под маской раскрылся для крика рот. Разряд прорезал воздух там, где я только что летел. Я упал на пол на корточки, в волоске от его правого локтя. Отбил движение ствола бластера, дернувшегося ко мне. Из его рта вырвался крик, дрожащий от испуга. Я ударил по горлу ребром ладони, и звук захлебнулся в хрип. Он пошатнулся. Я выпрямился, шагнул за ним и ударил опять.

И появились еще двое.

Застыли в проеме, бок о бок. Единственное, что меня спасло, – их непрофессионализм. Когда первый коммандо рухнул замертво у моих ног, любой из них уже мог меня пристрелить, но вместо этого оба одновременно бросились вперед и запутались. Я помчался прямо на них.

Я бывал на таких планетах, где можно застрелить человека с ножом на десяти метрах и заявить, что это была самооборона. Юридический довод – чтобы сократить разрыв и порезать, много времени не нужно.

И это правда.

А если правда знаешь, что делаешь, то можно обойтись и без ножа.

Между нами было пять метров или меньше. Я налетел бурей ударов, бил ногами по лодыжке и плюсне, блокировал оружие, как только мог, врезал локтем в лицо. Бластер освободился из рук, и я его перехватил. Провел перед собой дугой в упор.

Сдавленные крики и краткий всплеск крови – плоть распоролась и тут же прижглась. Поднялся дымок, их тела отвалились от меня. Было время передохнуть, бросить взгляд на оружие в руке – говняцкий «Сегед Инкандесс», – и рядом с моей головой на поверхности сплава полыхнул новый луч бластера. Они навалились разом.

Я отступил. Кто-то сунул голову в овальное отверстие, и я спугнул его неприцельным залпом.

Я схватился одной рукой за выступ и подтянулся наверх, цепляясь ногами за широкий спиральный карниз, который вел на антресольный этаж, где я прятался до этого. Гекконовая хватка оболочки «Эйшундо» не справлялась со сплавом. Я заскользил, снова тщетно схватился и упал. В провал слева от того, где был я, ворвались еще два коммандо. Я выстрелил из «Сегеда» наугад, слишком низко. Луч срубил ступню у правого коммандо. Она вскрикнула и запнулась, схватилась за покалеченную ногу, неуклюже завалилась и упала в дыру в полу. Второй ее крик поднялся уже через провал.

Я вскочил с пола и бросился на ее напарника.

Драка была неуклюжая, обоим мешало оружие в руках. Я замахнулся рукояткой «Сегеда»; он отбил и попытался поднять собственный бластер. Я блокировал и пнул в колено. Он встретил удар собственным пинком. Я провел апперкот рукояткой «Сегеда». Он выронил оружие и одновременно врезал мне по горлу и в пах. Я отшатнутся, но удержал «Сегед» и вдруг получил расстояние, чтобы его использовать. Сквозь боль предупреждающе завопило чувство расстояния. Коммандо выхватил пистолет и прицелился. Я увернулся, не обращая внимания на боль и предупреждение в голове, навел бластер.

Острые брызги из оружия в руке коммандо. Холодная хватка паралича.

Рука разжалась, и «Сегед» куда-то ускользнул.

Я попятился, и пол ушел из-под ног.

Я выпал из крепости, как бомба, и без крыльев полетел прочь от сужающейся радужки сознания.