Утром они вернулись в гавань яхт-клуба под парусами – с попутным ветром. После завтрака спасенная Лена, пообещав вернуть к вечеру Каринину одежду, уехала в Москву. Еремеев с нетерпением ждал приезда майора с Артамонычем и не дождался. Либо помощник по особым поручениям отправился в родной Иркутск на поиски золота Колчака, либо… Он догадался о причине второго «либо» лишь к вечеру, когда небо в московской стороне заполыхало разноцветными вспышками. Салют! День Победы. Наверняка, в тимофеевском доме идет нешуточная гульба.

Вообще-то можно было бы и здесь отметить, на воде, еще лучше получилось бы, чем заурядная пьянка. Зато с последним залпом салюта на пирсе появилась Лена с большой коробкой «Птичьего молока». Еремеев отогнал «Санта-Марину» к месту вчерашнего ночлега, и они отметили и всенародный праздник, и спасение рисковой студентки от «групповухи», как определила Карина несостоявшееся происшествие.

– До чего ж тут у вас хорошо! – вздохнула Лена, оглядывая салон. – Счастливые…

– Поплыли с нами, – предложила Карина.

– Ой, я бы с радостью. Но у меня еще два экзамена…

– Досдашь осенью, – посоветовал Еремеев.

– Степухи лишат.

– Сколько вам платят? В пересчете на баксы?

– Ну… Где-то… Почти девять долларов в месяц.

Еремеев достал из бумажника бледно-зеленую купюру с портретом Франклина.

– Вот тебе франк. Считай, что у тебя теперь именная стипендия до зимней сессии.

– Как это? Шутите, что ли? Так не бывает…

– Бывает. Именная стипендия имени Франклина. Вместо Ленинской… А может, мне свою учредить – имени капитана Еремеева. Звучит?

– Ага, – подтвердила Карина. – Для особо одаренных студенток.

– И студентов тоже. Скажем, юридических вузов или вообще – гуманитарных факультетов.

Карина насмешливо пропела:

Лена вспыхнула, отодвинула деньги.

– Не надо. Я как-то без спонсоров обходилась…

– Да ну! – всплеснула руками Карина. – Поделись опытом.

– Стоп, девочки, стоп! – вмешался в разгорающуюся пикировку Еремеев. – Предлагаю контракт. Ты готовить умеешь?

– Ну, немного…

– Экипажу яхты «Санта-Марина» на весенне-летнюю навигацию требуется кок. Кокша. Оклад – полста долларей в месяц. Жилплощадь предоставляется. Бесплатный проезд водными путями до Ульяновска и далее. Условия подходят?

– Нет, правда, я готовить умею. Я у нас в общаге… Ко мне девчонки всегда приходят, когда я чего-нибудь стряпаю. Меня мама учила. Пирожки с капустой могу… Она меня даже бананы научила делать.

– Это что, пирожные такие? – спросила Карина. – Вроде «картошки»?

– Нет. По вкусу не отличишь – самые настоящие бананы и даже еще вкуснее. Мама их делает из пареной тыквы. Не смейтесь только. Я когда маленькой была, все время просила ее бананов купить. А денег не было. Так она тыкву нарезала колбасками и парила с сахаром. Ну, не отличишь! Я вам сделаю!

На том и порешили. Спать улеглись на прежних местах. Лена на диванчике в салоне, Еремеев с Кариной в носовой каюте. Он обнял ее, нашел губы, сладкие от «Птичьего молока» и ликера.

– Если хочешь с ней переспать, – шепнула она, – я совсем не против.

– А если не хочу?

– Тогда я с ней лягу.

– Ты что – розовая?

– Разноцветная.

– Бедная Ленка, попала из огня да в полымя.

– Ленка-раздвинь коленки.

– Ты не хочешь, чтобы она шла с нами?

– Насчет кухарки ты здорово придумал.

– Но ты же не будешь всем этим заниматься?

– Нет конечно. Хотя готовить я тоже умею.

– Может, и с тобой контракт заключить?

– Ага. Только на должность заместителя капитана по сексуальной части.

– Боюсь, тебя не устроит оклад.

– А я на полставки. По совместительству. А вообще-то я против нее ничего не имею. С вами, совками, с ума от скуки сойдешь. Как заведете про политику, уши в трубочку сворачиваются.

– Ты ведь в Гродно родилась?

– Да.

– А с Леоном где познакомилась?

– На курсах иностранных языков… Он в этой фирме кем-то вроде начальника службы безопасности. Деньги нужны были очень. Вот и стала зарабатывать. Мои старики за год столько не получали, сколько я за месяц огребала…

– А зачем тебе столько денег?

– На дурацкие вопросы не отвечаю.

– Честно говоря, я был уверен, что эти тридцать тысяч я с Гербария слупил. А получается – с тебя.

– С меня. Лео сказал, что сейчас у них налички нет, в понедельник возместят, срочно сними со счета… Я и сняла. А они…

– Ладно, не переживай! Главное – жива-здорова осталась. А деньги… Яхту в Крыму загоним, выручку разделим.

– Не надо ее продавать. Она мне нравится.

– Ну, тогда переименуем ее в «Санта-Карину» и считай, что наполовину она твоя.

– На какую половину?

– Все, что по левому борту – все твое. А моя – по правому.

– Почему это мне левая половина?

– Потому что на ней камбуз, плитка, мойка…

– Ах, ты какой хитрый…

– Зато у тебя еще душ и санузел. Можешь открыть платный туалет.

– Ну, хорошо. Тогда перелезай на свою половину.

– Как же это я через тебя полезу?

– А вот так!

Она обхватила его и… яхта тихо закачалась при полном ночном безветрии.

Утром, оставив девушек хозяйничать на «Санта-Марине», Еремеев отправился в Москву на попутных «жигулях».

В ветлечебнице врач попросил еще одни сутки для полной гарантии. Дельф уже поднимал голову, и Еремеев даже слегка пободался с его широколобой шерстистой башкой, как это они всегда делали в знак особой приязни, ласково порычал ему в обрезанное ухо, размял шершавые пальцы на лапах и скормил плитку гематогена, купленного в ближайшей аптеке. Пес нежно покусывал саблезубыми клыками еремеевские пальцы, благодарно лизал руку. Глядя на его страшноватую черную пасть, он подумал, что для человека есть немало лестного в дружбе с огромным сильным зверем, ведь вот же натуральный волк, волчара, волкодав: сомкнет челюсти – и нет руки, а нежничает, как теленок-ребенок, и предан, как никто на свете.

– Подожди еще немного, Дельфик, завтра будешь лежать на солнышке и смотреть на зеленые берега. Рыбы тебе наварю, мойвы любимой. На свежем воздухе враз оклемаешься.

Когда он уходил, Дельф рванулся вслед и застонал, заскулил от боли…

Дел было еще много. Еремеев безжалостно рвал все нити с городом, в котором родился, вырос, возмужал. Теперь это было чужое, плохо узнаваемое, опасное скопище жилых коробок, людей, машин и собак – грозящее его жизни со всех сторон.

Он заехал на бывшую службу, покончил со всеми формальностями, раздал долги всем, у кого когда-то что-то занимал до получки, вернул в сейф электрошокер Вантуза, устроил в обеденный перерыв небольшую отвальную для друзей и, погрузив во все те же нанятые с утра «жигули» три коробки с книгами – фирма «Орбис» не подвела, вывезла из квартиры все тома в целости и сохранности, – отбыл на Мясницкую в регистрационную комиссию маломерного флота.

Переоформив яхту на себя, он отправился в посольство Украины хлопотать о разрешении захода в территориальные воды и порты Крыма. Затем вернулся на Преображенку и прописался, на всякий случай, в милицейском общежитии. Съездил в Сокольники, купил в фирменном «Зените» бинокль, прибор ночного видения, две мини-рации и немецкий фотоаппарат, чувствуя, как кружится голова от столь дорогих и вожделенных покупок. Наконец, зашел в Вознесенский храм и договорился с батюшкой об освящении яхты. Гонорар был довольно высок, и отец Симеон, уложив в портфель кадило, бутыль со святой водой, чашу и другие ритуальные вещи, без промедлений отправился с ним в Долгопрудный.

На Дмитровском шоссе их машину стал нагонять белый «мерседес». Еремеев похолодел: перед глазами живо встал расстрелянный рафик перед въездом в Хотьково. Оторваться от «мерса» не было никаких надежд. Надо останавливаться и принимать неравный бой здесь, в этом чудном березняке с зацветающей черемухой…

Выследили. Слишком долго крутился по Москве. Жаль шофера и священника – ни за что пострадают. Надо остановиться и отбежать в сторону, принять огонь на себя.

– Останови здесь, – попросил он и не узнал своего враз охрипшего голоса. Водитель затормозил на обочине. Сжимая пистолет в кармане куртки, Еремеев бросился навстречу подлетающему «мерсу».

Залечь бы в кювет. Поздно. Сейчас изрешетят…

Белый «мерседес» пронесся мимо. Он успел разглядеть лишь удивленное лицо блондинки, сидевшей рядом с водителем.

Пронесло. Ошибся. Мало ли в Москве белых «мерсов»… Нервы, брат, нервы. Хвойно-жемчужные ванны надо принимать, элениум на ночь – и никаких стрессов.

Он наломал букет черемухи, спрятал лицо в холодные цветы и листья и задохнулся от горьковато-сладкого запаха. Сто лет не вдыхал. Ведь черемуха же, не спецсредство какое, – всамделишная, живая!

– Рано, рано черемуху-то рвете, – пожурил его отец Симеон. – Распуститься как след не успела.

– Душа не утерпела.

Водитель с батюшкой улыбнулись. Вот, мол, не перевелись-де еще романтики в сей юдоли. Поехали дальше…

На «Санта-Марине» Еремеева ждал сюрприз. Из салона в кокпит вылезли ему навстречу бывший майор Тимофеев и помощник по особым поручениям. Оба были навеселе, и Артамоныч радостно хвастался:

– Это я его уломал. Я! Ни за что не хотел ехать. Это я…

– Это он! – обнимал посланца за плечи Тимофеев. – Знал, чем старого танкиста пронзить… А пароход у тебя классный! И девочки ничего. Ну ты – гусь! Все успел.

Заметив священника, поутихли. Вылезли и Карина с Леной.

Отец Симеон раздул кадило, окурил благовонным дымком ливанского ладана каюту, салон и кокпит, окропил святой водой палубу, мачту, паруса, пропел священные тексты и под конец, благословив капитана, вручил ему образок покровителя моряков и всех странников – святителя Николая. Иконку повесили в салоне. Там же накрыли и запоздалый обед.

– Может, с нами пойдете, батюшка? – предложил Тимофеев, поднимая чарку.

– Вот когда на Афон соберетесь, тогда и пойду, – отшучивался отец Симеон, моложавый и крепкий иеромонах из Ново-Иерусалимского монастыря.

– А нам что в Хайфу, что в Афон! – хорохорился Тимофеев. – Вот золотишко колчаковское с Артамонычем найдем, купим себе персональный танк, Карину в наводчицы возьмем, Ленку в заряжающие и махнем в Арабские Эмираты. – И тут же дурашливо пропел:

Проводив священника и договорившись с хозяином «жигулей», что тот заедет сюда завтра с утра, Еремеев вернулся на яхту и распределил спальные места. Девушкам отдал носовую каюту, Тимофееву отвел диван левого борта, себе – диван правого. А невысокий Артамоныч с превеликой охотой забрался в спальную шхеру, уходившую в корму по правому же борту за рундуком кокпита.

Выход назначили на завтра сразу же, как только Еремеев привезет Дельфа.

Уходили в полдень под дизелем. Карина с Леной героически загорали на носу под совсем еще нежарким майским солнцем. Чуть поодаль – у мачты – лежал на крыше салона забинтованный Дельф, время от времени побивая пушистым хвостом в пластик кровли. Тимофеев с Артамонычем резались в салоне в домино. А Еремеев сидел на руле, изредка поглядывая на удаляющийся город. На губах блуждала блаженная улыбка. Он не бежал из Москвы, он уходил из этого чудовищного мегаполиса победителем – на белом водном коне, с отбитой девой-красой, с друзьями-товарищами. «Санта-Марина» в его глазах походила на ковчег, который спасал пять душ, не считая собачьей, уносил их к новой, заведомо лучшей жизни.

ревел из стереодинамиков в салоне любимец майора Тимофеева Высоцкий, –

Пройдя под мостом автомагистрали, Еремеев заглушил дизель, поднял грот и стаксель, в которые сразу впрягся свежий майский ветер. Зажурчала под кормой вода, яхта, кренясь на правый борт, понеслась к вратам первого шлюза…