Книга: Жизнь способ употребления
Назад: Глава XLVII Дентевиль, 2
Дальше: Глава XLIX Лестницы, 7

Глава XLVIII
Мадам Альбен (комнаты для прислуги, 8)

Мансарда под крышей между прежней комнатой Морелле и комнатой мадам Орловска. В ней никого нет, если не считать красную рыбку в круглой банке. Съемщица, мадам Альбен, невзирая на тяжелую болезнь, отправилась, как она это делает каждый день, на кладбище к мужу.
Как и мсье Жером, мадам Альбен вернулась на улицу Симон-Крюбелье после долгого пребывания вдали от родины. Вскоре после свадьбы — но не с военным Рэймоном Альбеном, первым женихом, которого она оставила через несколько недель после инцидента в лифте, а с неким Рене Альбеном, — типографским рабочим, приходившимся предыдущему Альбену всего лишь однофамильцем, — она уехала из Франции в Дамаск, где ее муж нашел работу в большой типографии. Они планировали как можно быстрее заработать сумму, достаточную для того, чтобы вернуться во Францию и открыть свое дело.
Французский протекторат поддержал или, точнее, подстегнул их амбиции целой системой беспроцентных займов, направленной на развитие колониальных инвестиций, что позволило им основать типографию для издания учебников, которая очень скоро развила бурную деятельность. Когда разразилась война, Альбены сочли за благо остаться в Сирии, где их предприятие продолжало процветать, но когда в тысяча девятьсот сорок пятом году они уже собрались продать производство и, консолидировав весь свой капитал, гарантировавший им более чем надежный доход, вернуться во Францию, антифранцузский мятеж и его суровое подавление враз свели на нет все их усилия: их издательство, символ французского присутствия, было сожжено националистами, а несколько дней спустя, в результате артобстрела города франко-британскими войсками, большая гостиница, которую они построили и в которую вложили более трех четвертей своих средств, была разрушена.
Рене Альбен умер от разрыва сердца в ту самую ночь, когда начался артобстрел. Флора была репатриирована в 1946 году. Она перевезла останки супруга и похоронила их в Жювизи. Благодаря консьержке, мадам Клаво, с которой она продолжала поддерживать отношения, ей удалось снять свою прежнюю комнату.
И вот началась нескончаемая череда судебных разбирательств, которые она проигрывала одно за другим и которые поглотили оставшиеся у нее миллионы, драгоценности, серебряную утварь, ковры: она проиграла Французской Республике, она проиграла Ее Британскому Величеству, она проиграла Сирийской Республике, она проиграла муниципалитету Дамаска, она проиграла всем страховым и перестраховочным компаниям, на которые подавала в суд. В результате она получила лишь пособие для пострадавших гражданских лиц и, поскольку основанная вместе с мужем типография была национализирована, — компенсацию, переоформленную в виде пожизненной ренты: сегодня это дает ей свободный от налогообложения месячный доход в размере четырехсот восьмидесяти франков, что составляет ровно 16 франков в день.
Мадам Альбен — одна из тех высоких, сухих и костлявых женщин, которые словно писаны с «Этих дам в зеленых шляпах». Каждый день она ездит на кладбище: она выходит из дома приблизительно в два часа, едет на 84-м автобусе от улицы де Курсель до вокзала д’Орсэ, садится на поезд до Жювизи-сюр-Орж, а возвращается домой, на улицу Симон-Крюбелье, к половине шестого или около семи; все остальное время она проводит в своей комнате.
Комнату она поддерживает в безукоризненном порядке: пол, выложенный плиткой, тщательно вымыт, и всех приходящих она просит надевать бахилы, вырезанные из мешковины; два кресла покрыты нейлоновыми чехлами.

 

На столе, камине и двух столиках все предметы завернуты в старые номера единственной газеты, которую она читает с удовольствием: «Воскресная Франция». Получить приглашение для осмотра этих вещей — большая честь; она никогда не разворачивает их все сразу и редко больше двух-трех — для одного и того же посетителя. Валену, например, она позволила полюбоваться шахматами из палисандра с перламутровыми инкрустациями и ребабом, ценной арабской двухструнной скрипкой, датируемой XVI веком; мадмуазель Креспи она показала, — не объяснив, как он ей достался и какое отношение имел к ее пребыванию в Сирии, — китайский эротический эстамп с изображением лежащей на спине женщины, которую ублажают шесть гномиков с очень морщинистыми личиками; Джейн Саттон, которую она недолюбливает, потому что та — англичанка, она дала посмотреть лишь четыре открытки, также никак не связанные с ее биографией: петушиный бой на Борнео, закутанные самоеды, объезжающие на запряженных оленями санях снежную пустыню на севере Азии; молодая марокканка в пестрых шелках, цепочках, кольцах и блестках, с полуобнаженной пышной грудью, раздутыми ноздрями, очами, исполненными какой-то животной чувственности, и открытыми в улыбке белыми зубами; греческий крестьянин в большом берете, красной рубашке и сером жилете, толкающий плуг. Но мадам Орловска, которой, как и ей самой, довелось пожить в исламском мире, она показала самое ценное, что у нее было: ажурную медную лампу с узкими овальными прорезями, которые складываются в сказочные цветы, из мечети Омайяд, где похоронен Салах-ад-дин, и вручную раскрашенную фотографию возведенной ею гостиницы: просторный квадратный двор, с трех сторон окруженный белыми постройками с широкими горизонтальными красными, зелеными, синими, черными полосами, огромный куст олеандра, чьи распустившиеся цветы выделяются на фоне зелени яркими красными пятнами; посреди мощенного цветным мрамором двора семенит маленькая газель с крохотными копытцами и черными глазами.
Мадам Альбен начинает терять память и, возможно, немного разум; о чем соседи по этажу стали догадываться, когда она вздумала по вечерам стучать к ним в двери и предупреждать о скрытой опасности, исходящей, по ее мнению, от чернокурточников, харки, а иногда даже от OAC; в другой раз она принялась разворачивать одну из своих упаковок, чтобы показать ее содержимое Смотфу, и Смотф обнаружил, что предмет, оберегаемый как одно из ценнейших воспоминаний, оказался маленьким пакетиком апельсинового сока. Несколько месяцев назад, утром, она забыла вставить свою искусственную челюсть, которую каждый вечер опускала в стакан с водой; с тех пор она ее так и не вставила; челюсть по-прежнему пребывает в стакане с водой, на прикроватной тумбочке, и покрывается эдаким мохнатым инеем, в котором иногда можно высмотреть крохотные желтые цветочки.
Назад: Глава XLVII Дентевиль, 2
Дальше: Глава XLIX Лестницы, 7