Книга: Жизнь способ употребления
Назад: Глава XXXVII Луве, 1
Дальше: Глава XXXIX Марсия, 3

Глава XXXVIII
Машинное отделение лифта, 1

Лифт, как всегда, не работает. Он вообще-то никогда не работал хорошо. Уже через несколько недель после установки, в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое июля 1925 года, лифт вышел из строя на семь часов. В нем оказались заперты четыре человека, что послужило поводом для страховой компании не платить за ремонт, так как лифт был рассчитан максимум на трех пассажиров или двести килограммов. Четырьмя жертвами оказались мадам Альбен, которую тогда звали Флора Шампини, Рэймон Альбен, ее жених, который тогда служил в армии, мсье Жером, в то время еще молодой преподаватель истории, и Серж Вален. Они ездили на Монмартр смотреть фейерверк и возвращались пешком через Пигаль, Клиши и Батиньоль, по пути заходя в питейные заведения пропустить по бокальчику белого сухого и охлажденного розового. И вот около четырех часов утра они, будучи изрядно навеселе, застряли в лифте между пятым и шестым этажами. Когда первый испуг прошел, они принялись звать консьержку: в то время это была еще не мадам Клаво, а пожилая испанка, жившая здесь с момента заселения дома; ее звали мадам Паукита, и она действительно соответствовала своему имени, так как была маленькой, сухонькой, скрюченной и чернявой. Итак, консьержка наконец явилась — в оранжевом пеньюаре с зелеными разводами и каком-то трикотажном чулке, нахлобученном на голову вместо ночного чепца, — приказала им замолчать и посоветовала в ближайшие часы на помощь не рассчитывать.

 

Оставшись одни в сероватом сумраке, четыре молодых человека, — в то время все они были молоды, — произвели инвентаризацию своих сокровищ. У Флоры Шампини на дне сумочки нашлись остатки жареных орешков, которые они поделили и съели, о чем вскоре пожалели, так как это лишь усилило жажду. У Валена была зажигалка, а у мсье Жерома — сигареты; они несколько раз покурили, но явно предпочли бы что-нибудь выпить. Рэймон Альбен предложил заполнить время партией в белот и вынул из кармана засаленную колоду, но тут же обнаружил, что в ней не хватает трефового валета. Тогда решили утерянную карту заменить прямоугольной бумажкой такого же размера и по всем правилам нарисовать на ней валета в зеркальном отражении, то есть «валетом», и трефу (♣), а также написать большую букву «V» и даже имя валета. «Бальтар», — сказал Вален. «Нет! Огиер», — сказал мсье Жером. «Нет! Ланселот», — сказал Рэймон Альбен. Они немного поспорили вполголоса и в итоге решили, что имя валета указывать совсем необязательно. Затем принялись искать бумагу. Мсье Жером предложил свою визитную карточку, но она не подошла по размерам. Более удачной находкой оказался обрывок конверта от письма, которое Вален накануне вечером получил от Бартлбута и в котором тот извещал, что в связи с национальным французским праздником у него не будет возможности прийти на следующий ежедневный урок по рисованию, хотя об отмене Бартлбут уже сообщил ему на словах в конце последнего занятия (видимо, в этом проявилась особенность его характера, а может, просто ему представилась возможность использовать недавно заказанную писчую бумагу, великолепную почти бронзового цвета «облачную» велень со своей личной монограммой в стиле модерн внутри ромбовидной рамки). После того, как маникюрными ножницами Флоры Шампини удалось более-менее ровно вырезать фрагмент нужного размера, Вален, — у которого при себе, естественно, был карандаш, — несколькими штрихами набросал портрет вполне презентабельного трефового валета, отчего три его спутника даже восторженно присвистнули, оценив совершенство копии (Рэймон Альбен), быстроту исполнения (мсье Жером) и красоту изображенного персонажа (мадмуазель Флора Шампини).
Но тут возникла новая проблема, так как, несмотря на все свои достоинства, эта карта разительно отличалась от других, что можно было бы легко допустить в принципе, но никак не в игре «белот», где валет играет наиважнейшую роль. Единственное решение, — сказал тогда мсье Жером, — состоит в том, чтобы превратить какую-нибудь безобидную карту — например, трефовую семерку — в трефового валета, а новую трефовую семерку нарисовать на другом клочке конверта. «Надо было раньше об этом думать», — проворчал Вален. Действительно, конвертной бумаги оставалось слишком мало. К тому же, Флора Шампини, не дождавшись, когда ее научат играть в «белот», заснула, а жених последовал ее примеру. Какое-то время Вален и мсье Жером рассматривали возможность сыграть в «белот» вдвоем, но ни того, ни другого эта идея по-настоящему не прельщала, и они довольно скоро от нее отказались. Им хотелось спать, а еще больше пить и есть; они вздумали описывать самые вкусные блюда, которые им доводилось отведывать, затем принялись обмениваться кулинарными рецептами — в этих вопросах мсье Жером не знал себе равных. Он не успел закончить перечисление необходимых ингредиентов для приготовления паштета из угря (по его словам, рецепт восходил к Средневековью), как в свою очередь уснул Вален. Мсье Жером, явно выпивший больше всех и не желавший мириться с окончанием праздника, какое-то время пытался разбудить художника. У него ничего не получилось, и тогда, чтобы как-то скоротать время, мсье Жером принялся напевать самые популярные на тот момент шлягеры, а затем, осмелев, перешел к вольной импровизации того, что, по его представлению, должно было соответствовать финальной теме из парижской постановки «Дитя и волшебство», на которой несколько недель до этого он присутствовал в Театре Елисейских Полей.
Его ликующие рулады вызвали незамедлительную реакцию у жителей пятого и шестого этажей; из своих постелей, а затем и квартир выскочили мадам Хебер, мадам Уркад, дедушка Эшар с намыленным для бритья подбородком, Жервеза, гувернантка мсье Коломба, в ночном пеньюаре из вуали, кружевном чепчике и шлепанцах с помпонами, и, наконец, сам домовладелец Эмиль Грасьоле с воинственно вздернутыми усами, живший в то время на шестом этаже слева, в одной из двух трехкомнатных квартир, которые спустя тридцать лет объединил Роршаш.
Эмиль Грасьоле отнюдь не был образцом великодушия. При других обстоятельствах он наверняка немедленно выселил бы четырех возмутителей спокойствия. Праздник ли Четырнадцатого июля настроил его на великодушный лад? Или военная форма новобранца Рэймона Альбена? Или очаровательный румянец Флоры Шампини? Так или иначе, он задействовал ручной механизм, чтобы разблокировать двери лифта снаружи, помог четырем гулякам вылезти из узкой кабины и отправил их спать, даже не пригрозив ни судом, ни штрафом.
Назад: Глава XXXVII Луве, 1
Дальше: Глава XXXIX Марсия, 3