Глава шестая

Это была самая странная «ночь музеев», в которой я когда-либо принимал участие. В помещениях царила кладбищенская тишина. Охранники ушли по приказу свыше, обретались где-то снаружи. Мглистое свечение расползалось по залу, матово поблескивали плитки пола. Иллюминацию отключили, осталось символическое дежурное освещение. Мы невольно ходили на цыпочках, словно боялись потревожить чей-то покой, говорили шепотом. Глупо, но по-другому не получалось. Атмосфера довлела, мурашки ползли по коже. Даже человеку, в корне отрицающему мистику и прочую астральщину, в этом окружении становилось не по себе. Я включил фонарик в сотовом телефоне – но все равно всепожирающая тьма была сильнее света… Из мглы проступала каменная физиономия кучера, везущего на кладбище катафалк. На миг мне померещилось, что он скосил глаза, глянул вниз – кого там из еще не умерших черти носят? Мы блуждали, как сомнамбулы, натыкались на укрытые бархатом домовины. Проступали очертания святых в ореолах света – они смотрели со стен с ироничными улыбками. Комок подкрался к горлу – предупреждать же надо! Из густого сумрака вынырнула Смерть с ввалившимся носом и пустыми глазницами! Я отшатнулся, пришел в себя, но осадок остался. В круге темноты эта штука смотрелась просто шикарно: черный балахон с капюшоном, в одной руке коса, в другой – меч, опирающийся острием в пол, а на конце рукояти – скалящийся череп «христианского младенца»…

Горячее дыхание опалило затылок. Я снова дернулся – Варвара подкралась незаметно, попугать решила!

– Смерти моей хочешь? – зашипел я.

Она хихикнула, отступила в темноту. А я начинал от всей души себя ненавидеть. Бравый спецназовец, и испугался? Мутный свет ползал по иконам, по узорчатым старинным канделябрам, картинам в рамочках, живописующим сцены умирания, погребения и последующего траура.

– Видишь пустое место? – снова образовался шепот в ухе – теперь уже в другом. – Здесь висела нехорошая икона святого великомученика Пантелеймона, которому молятся об исцелении от болезней. Ее сняли полгода назад и запрятали глубоко в запасники…

– Что значит – нехорошая? – не понял я. – Любые изображения святых чудодейственны, несут свет и являются источником созидательной энергии – разве не так гласят каноны?

– Не важно, что изображено на иконе. Важно, кто написал. Даже святые иконы могут содержать в себе деструктивные силы, несут зло… Сначала она висела в одном из прощальных залов крематория. Долго не могли понять, что с ней не так. Люди как-то быстро пробегали, старались не смотреть. Жаловались, что взгляд персонажа их угнетает. Странный святой лик – смотришь на него, и плохо становится. Подташнивает, голова кружится, слабость волнами… Икону проверили, с ней действительно было неладно. Один специалист посоветовал убрать реликвию из крематория и повесить в музей. Очень старая была икона, ветхая, жалко выбрасывать. Глаза святого притягивали, неприятные такие, колючие… Думали, в музее она затеряется среди прочих, но и тут обратили внимание, что люди возле нее не задерживаются, головы опускают, спешат проскочить. Решили не искушать судьбу, сняли с выставки, убрали подальше…

– Это так ты предваряешь нашу историю? – догадался я.

– Да, это вроде пролога, – согласилась Варвара.

– Курить хочу, – признался я. – Можно закурить?

– Ты с ума сошел? – испугалась Варвара. – В музее нельзя курить.

– Почему? К утру все выветрится, здесь хорошая система вентиляции.

– Ты на улице курил. Курение вредно.

– Я опять хочу. Сегодня – полезно.

– Да кури, черт с тобой, – рассердилась Варвара. – Только пепел на пол не бросай, а то влетит мне из-за тебя…

А куда, интересно, бросать? В черепок, которых в этом зале – как в чешской Костнице? Я скрутил кулек, вырвав лист из блокнота, отошел к застекленным тумбам. Но и здесь не легче. Загадочное мерцание делалось интенсивнее, множилось. Я поздно сообразил, что огонек тлеющей сигареты отражается от стекла, преломляется в соседнем, падает на третье – в итоге я был весь окружен этим «мистическим» блеском…

– Ты накурился? – раздался из-за катафалка недовольный голос Варвары. – Может, займемся наконец делом?

Я на цыпочках обогнул экипаж, покрытый драпировками с волнистыми ламбрекенами, покосился на кучера, везущего своего клиента в райскую бесконечность. На невысоком постаменте лежали в ряд надгробные плиты. Варвара сидела на корточках, держала фонарик. В горле становилось сухо. Заразился мистической шизофренией! Не подхватить бы паранойю подобного рода! Я опустился на корточки рядом с ней, тоже направил фонарь на объект исследований. Вторая от входа плита была внушительной, массивной, отличалась от соседних плит. Не будучи специалистом, я бы затруднился назвать материал, из которого она сделана. Не мрамор, не гранит. Возможно, известняк или песчаник. Но сделали плиту на совесть – явно старинная, благополучно дожила до наших дней, хотя края уже откололись, надпись потускнела и стерлась. Углы плиты украшали рельефные изгибы, и сама она была фактически барельефом. Далеко не всегда на могилах устанавливали стелы, как это делают сейчас. Традиционное захоронение – надгробная плита, обсыпанная гравием, а в изголовье – православный крест (если дело происходит в России). «Дело», кстати, происходило именно в России (во всяком случае, с большой вероятностью) – подавшись вперед, мы прочитали: «Власова Мария Архиповна». Ниже – даты рождения и смерти: 16 июля 1868–4 сентября 1910…

– Ничего себе, – присвистнул я. – Данному изделию больше ста лет, это не имитация и не подделка. Хотя кто бы стал подделывать могильные плиты… Эпитафии тут нет…

Она фыркнула.

– Какая тебе нужна эпитафия?

– Ну не знаю, – пожал я плечами. – Какие обычно пишут? «Помним, любим, скорбим», «Покойся в Царствии Небесном», «Я же говорил, что болен…» Кто такая Мария Власова?

– Понятия не имею.

– Ты уверена, что нас интересует именно вторая от входа плита? А если Алена ошиблась? А если эта плита вообще не имеет отношения к Кротову?

– Если бы да кабы… – рассердилась Варвара. – Это единственная зацепка, которую мы имеем. Давай работать с тем, что есть. Отодвинься, если не трудно…

Я отодвинулся – от греха подальше. Но фонарик не убрал. Рассеянный свет озарял задумчивый профиль Варвары. Девушка облизнула губы. Она волновалась, бусинки пота поблескивали на лбу. Она поколебалась, опустилась на колено, прижала ладонь к плите. Несколько секунд как будто прислушивалась – как врач, приложивший головку стетоскопа к груди пациента. Потом переложила руку выше, снова застыла.

– Не мое, конечно, дело, – начал я, – но чем ты сейчас занимаешься, Варвара?

– Не мешай, – буркнула она, – все равно не поймешь… Странно, – она отняла от плиты руку, – я ничего не чувствую… Впрочем, логично, она лежит тут достаточно долго, никто ничего не чувствует…

– Хорошо, – я откашлялся, – если уж мы смотрим на наш мир с такой необычной стороны, то могу предложить еще одно решение. Как насчет стены с крестами, которая, согласно «легенде», окончательно добила Кротова? Он прошел мимо этой стены, возможно, обратил внимание на некий крест. Или не обратил – а крест сам его нашел. О боже… – Хоть вторую закуривай! – Представь на минутку, что один из крестов имеет прямое отношение к данной могильной плите. Может, это одно надгробие? Комплект, так сказать?

Что я нес! Пытался схватить себя за язык, но меня несло, как Остапа Бендера! Варвара уже не язвила, уставилась на меня пусть не с уважением, но уже с интересом. Мы снялись с места, пробрались в конец зала к лестнице. Упавший гроб уже подняли, закрепили. Мы забрались на ступени, с любопытством воззрились на стену. Обычные стенные плиты однотонного светло-кремового окраса, в несколько рядов висели кресты. Всевозможные размеры – от метра до тридцати сантиметров в длину, разных конфигураций, исполнения. По форме – мальтийские кресты, «георгиевские», православные с перекладиной, католические без перекладины… Некоторые поблескивали, другие были сделаны из тусклого материала. Бронзовые, железные, медные. Какие-то – подлинные, с настоящих надгробий, другие – имитации, третьи никоим образом не относились к захоронениям. На стене висели не меньше полутора десятков крестов – от этого разнообразия разбегались глаза…

– Знаешь, наверное, ты прав, – глухо известила Варвара. – Представим, что некий крест и плита над могилой Марии Власовой – элементы одного захоронения. Они должны быть рядом, а не разнесены, как сейчас…

– Насколько рядом? – Я сглотнул.

– Совсем рядом. – Она снисходительно улыбнулась. – Насколько рядом эти предметы находятся на могиле?

– И что тогда произойдет?

– А вот это мы и посмотрим…

Я плохо представлял, что, по ее мнению, могло произойти. По моему мнению – НИЧЕГО. Но уже одолевал азарт, это дело принимало увлекательные черты, хотя и уводило в сумеречную плоскость. Я засомневался – прежде чем снимать кресты, может, лучше позвонить Сергею Борисовичу? Скорее всего, он разрешит, но мы же должны поставить его в известность? Или как?

– Или как, – бормотала Варвара, хватаясь за ближайший крест. Он не был приклеен, держался на скобе. – Снимаем по одному и относим к плите. А там я разберусь. Но только думай, прежде чем снять. Нас интересуют в первую очередь изделия православного характера, которые гармонично сочетаются с нашей плитой. Мальтийские кресты игнорируем, симуляции и имитации – тоже…

На отдельных изделиях выделялся распятый Спаситель – мы пришли к выводу, что это тоже чересчур для захоронения. «Будем проще», – бормотала Варвара, тыча пальцем в бронзовый крест с перекладиной. Я встал на цыпочки, аккуратно снял его, отнес к плите. Первое действие в театре абсурда, хорошо, что никто из знакомых этого не видел! Римма Казаченко обхохоталась бы. А если учесть, что я это сам предложил…

Я не узнавал Варвару. Девушка изменилась – лицо окаменело, охладели глаза. Движения становились плавными, замедлялись. Она перестала разговаривать, общалась со мной только знаками. А у меня решительно пропало желание что-то у нее выспрашивать, особенно язвить. Я пристроил крест на плиту, поспешил отступить в тень. Неужели мне передавалась эта мистическая лихорадка? Варвара затаила дыхание, положила руку на плиту. Потом на крест. Потом опять на плиту. Несколько долгих мгновений ничего не происходило, она не шевелилась. Но вроде дышала. Поводила рукой по плите, провела пальцем по углублениям в камне. Раздался шумный вздох, она шевельнулась.

– Следующий. Не то…

Кто бы сомневался! Я потащил крест обратно на лестницу, выворачивал руку, пристраивая его на место. Снял другой крест – самый банальный, из двух перекладин, с удлиненной нижней частью, поволок на другой конец зала. Мелькнула мысль: ты вовсе не Иисус, несущий свой крест…

– Почему так долго? – зашипела Варвара, отбирая у меня изделие. – Давай, сама справлюсь…

Снова таинственные манипуляции, при этом она что-то бормотала, словно накладывала заклятье, поглаживала крест. Снова ничего не происходило. Варвара начинала раздражаться, фыркала, критиковала меня за неумение быстро передвигаться. На этот раз я снял ей сразу три креста, принес в охапке. Она возмущалась, что так их можно повредить, оцарапать, разбить! Я сидел на корточках, как таджик на перекуре, размышлял о причинах и свойствах простого человеческого невежества (если не сказать, мракобесия). Она положила на пол «отработанный» крест, подтянула к себе следующий – массивный, чугунный. Через пару минут, скрипя зубами, стащила его с плиты, взялась за деревянный – явно дубовый, с наклонной перекладиной. И снова фиаско! Деревянный крест отправился в «топку», она взялась за последний – выкованный из металла, с проблесками вплавления то ли бронзы, то ли латуни, с удлиненной вертикальной частью…

И вот на этом месте начались невероятные события! Варвара оцепенела, забегали глаза, она издала прерывистый вздох…

И вдруг отпрянула – упала бы на спину, но успела подставить руку! Я бросился к ней, выронив телефон с фонариком, подхватил, оттащил подальше от плиты. Она прильнула ко мне, тяжело дышала. Она не притворялась, с ней что-то происходило. Перед кем притворяться? Она сидела на полу, я держал ее сзади. У обоих колотились сердца. Она приходила в себя, зашевелилась.

– Я в порядке, все нормально… – прошептала она. – Отпусти меня, правда, все хорошо…

Она сидела на коленях, растерянно смотрела по сторонам, словно не понимала, где находится. Потрогала пол, ощупала себя, потом обнаружила, что здесь и я есть.

– Ну, и что случилось? – мягко поинтересовался я.

– Меня только что утопили… – пробормотала девушка.

– Подробнее, – не понял я. – Тебя толкнули крест с плитой?

– Нет… – Она замотала головой. Волосы, вставшие дыбом, частично вернулись обратно. – Крест с плитой ни в чем не виноваты. Это не они меня толкнули. Было яркое видение, оно едва не опрокинуло… Я видела чужими глазами, не своими… Секунды две, не больше… Какой-то тусклый день, возможно, вечер, берег реки, плетень, за ним крыша… Камень привязан к шее, больно очень. Рожа бородатая хохочет, толкает меня в воду, а там глубина у самого берега, брызги летят. Дикий страх, как ножом по сердцу, ну и ну… Дай сигарету, Никита. – Она подняла на меня жалобные прояснившиеся глаза.

Я не стал язвить, сунул сигарету в рот, прикурил, вставил между тонкими приоткрытыми губками. Она сделала затяжку, подавилась.

– Тьфу, выбрось, убери от меня эту гадость…

Вот и пойми этих женщин. Но я понимал, докурил сигарету. Она пришла в себя, села на колени, потом пристроила попку на могильную плиту – крайнюю в ряду. Приближаться к ТОЙ САМОЙ она побаивалась.

– И что это значит? – спросил я.

– Это значит, что мы нашли свой «комплект», – устало возвестила девушка. – Крест и плита – с одного захоронения. Усопшая – некая Мария Власова. Пока еще много непонятного, неизвестна личность Кротова, но, похоже, мы вышли на причину музейных неприятностей. Пока не могу сказать большего, надо разобраться.

– Чьими глазами ты видела бородатую рожу?

– Надо полагать, утопленницы… – она покосилась на плиту, – Марии Архиповны Власовой…

– Такое возможно?

– А что это было? Я не спала, сновидением не назовешь. – Она подняла голову, заблестели глаза. – Поздравляю тебя, Никита Андреевич, мы что-то нашли. Неизвестно, что, зачем, и стоило ли вообще это находить, но нашли…

– Ты точно в порядке? – Мысли метались, отказываясь приходить к общему знаменателю.

– Мне надо на воздух… – Она засуетилась, стала подниматься. Я схватил ее за локоть.

– Подожди, вместе пойдем.

– Нет, ты останься, я одна, мне нужно одной побыть, привести голову в порядок. Подожди меня здесь.

– Ты осторожнее там на улице…

– О господи, Никита, – взмолилась Варвара. – Там же охрана повсюду, ты забыл?

Она ушла, хлопнув входной дверью, сработала защелка. Я оттащил на место ненужные кресты, придал им на стене худо-бедно вертикаль. Вернулся к плитам, сел на ту, что согрела попка Варвары, задумался. Мысли роились исключительно неуютные. Я подтащил к себе телефон, прислонил к выемке на плите, чтобы равномерно освещал пространство. В темноте становилось жутковато. Хотелось выбежать на улицу за Варварой, но я терпел. Не хватало мне еще укоров в малодушии. Мурашки ползли по хребту, волосы шевелились на загривке. Несколько минут прошло – долго она еще будет приводить свою голову в порядок? Не сказать, что я все прочувствовал, в корне переменил мировоззрение, но что-то треснуло во мне, качнулся фаллический столб…

А еще говорят: если не веришь во что-то – то оно и не произойдет. Я не верил. И никогда не перестану не верить! Я осторожно вынул телефон из «расщелины», направил свет на плиту, когда-то венчавшую могилу Марии Власовой. Крест лежал на плите, и никакие миазмы с флюидами в голову не лезли. Компания подобралась стоящая – красивая, неплохо сохранившаяся плита (со скидкой на 108 прошедших лет), внушительный крест, явно гармонирующий с первым артефактом. Металл изначально обработали специальным составом (для долговечности, борьбы с коррозией), иначе хрен бы он дожил до наших дней. Не вчера его извлекли из могилы – почистили, привели в порядок. И плита смотрелась нарядно…

Не понимаю, что меня надоумило, но я забрал телефон, сполз со своего сиденья и на корточках пополз к плите. Суевериями не страдаем – я положил ладонь на крест. Что должно случиться? Током долбанет? Тайное знание откроется? Не было ничего. Обычный крест. А под ним плита, которую я тоже потрогал, повозил по ней ладонью, сковырнул ногтем какую-то выступающую «козявку»…

Абсолютно ничего не случилось. Никаких позывов в организме. Небольшое чувство голода, глаза чуть пощипывало – явный признак, что хватит маяться дурью, спать пора…

Я вернулся, где сидел… и как-то выключился. Не помню, как это произошло. Но в окружающем пространстве отклонений не отмечалось. Отдаленное ржание, кучер бьет кнутом… Словно так и надо, ничего удивительного. Манекены в похоронных нарядах, пышные драпировки, которые вдруг начали плавно колыхаться, но я относился к этому как к должному. Смерть подняла косу, подумала… и опустила. Ну и ладно, подумал я. Поскрипывали подошвы, и в круге света появился мой отец, скончавшийся семь лет назад. Андрей Васильевич Ветров, собственной персоной. Он был живой – я пока еще могу отличать живых от мертвых. Именно такой, каким я его запомнил в последний раз – не в форме, в домашних брюках с провисшими коленками и в шлепках, клетчатая рубаха, расстегнутая жилетка, которую дома, насколько помню, он практически не менял. Сутулый, небритый, с печальными глазами. Он встал передо мной – одна рука была в кармане, вторая теребила почти оторвавшуюся пуговицу на жилетке. Он явно знал, к кому подошел – пристально смотрел на меня, склонив голову, сопел носом – у него всегда была не в порядке носовая перегородка. Я почти не удивился – разве что слегка.

– Привет, Никита, – негромко сказал отец.

– Привет, пап, – согласился я. – Но ты же умер…

– Умер, – вздохнул отец. – Глупая смерть, мог бы еще пожить, но сам виноват – не слушал твою маму, когда она говорила, что нужно регулярно обследоваться. Всегда тянул до последнего, и вот дотянул, клюнул жареный петух…

– Подожди, – не понял я, – но ты как живой… – Я начал подниматься, чтобы его потрогать, обнять. Ведь я скучал по нему, уже семь лет скучал!

– Не надо, сиди, – возразил отец, отступая назад. – Не вставай, Никита, а то расстраиваться потом будешь. Как у вас с мамой?

– Да ничего, – я пожал плечами. – Живем в одном городе, в разных районах – может, так и к лучшему. У нее «молодой человек» объявился, смеется, что пенсионер из соседнего дома свататься приходит – он тоже в армии служил, пятнадцать лет на пенсии…

– Да, он неплохой человек, Иван Егорович, – кивнул отец. – Правда, упрямый иногда, как осел, простых слов не понимает. Но маме он нравится, вижу, бог с ним…

– И много ты видишь?

– Хотелось бы больше. – Отец тихо засмеялся.

– А у тебя-то как? – спросил я.

– Да терпимо, Никита. – Отец задумчиво пожевал губами. – Не рай, конечно, но, с другой стороны, и не ад. Слушай, я давно у тебя хотел спросить… – отец колебался, – мама простила меня за Ольгу Максимовну? На словах вроде да, а вот как в душе? Ничего не говорила? Не дает мне это покоя, Никита…

– Кто такая Ольга Максимовна?

– Вот черт, – отец смутился. – Не сказала, значит? Все правильно, мы дали друг другу слово никогда в твоем присутствии не касаться этой темы… Ладно, извини. – Отец вздохнул. – Пора мне. Твоя подруга уже возвращается…

– Отец, подожди… – Я все же поднялся. Откуда столько тумана? Он клубился, как на болоте перед рассветом… Словно канал переключили на старом телевизоре! Легкая рябь – и снова та же самая картина. Только отец пропал, а вместо него возникла Варвара – прямая, как штык, нахмуренная, губы плотно сжаты. Вся такая гордая – словно коня с принцем на скаку остановила.

– Эй, в чем дело? – Она взяла меня за грудки, встряхнула.

– Ладно, очнулся уже, – проворчал я. – Не тряси меня.

– Что случилось? – настаивала Варвара.

– Не знаю, не помню…

– Все ясно, – заключила девушка, – склероз маразму не помеха. Пойдем, Никита, пока у нас сегодня окончательно крыши не рухнули.

– Я вспомнил, – пробормотал я. – Отца только что видел, он умер несколько лет назад…

– Серьезно? Крошка-сын к отцу пришел? – Варвара отстранилась, включила фонарь – хоть догадалась не в глаза, обозрела мой сложный лик. – Ну все, – резюмировала она, – допрыгались. Поздравляю, Никита Андреевич, вы впервые в жизни узрели призрака. Ну все, хватит, заканчиваем это безумие, поехали спать. Такси вызываем или ты еще в состоянии сесть за руль?