На рассвете 8 сентября стремительно, как на крыльях, передовые отряды советских войск повсеместно перешли болгарскую границу.

С командного пункта и невооруженным глазом нетрудно было разглядеть движение войск: вот головные машины перемахнули через высохшую речушку, вот стали приближаться к пограничной заставе, на которой еще вчера болгарские граничары отрабатывали строевой шаг.

И Толбухин радовался: перед шагнувшими за рубеж стояло в парадном строю вооруженное подразделение армии государства, с которым наша страна официально находилась в состоянии войны. Ни выстрелов, ни обычной в таком случае суматохи.

— Смотрите, смотрите, машины въехали во двор заставы! — воскликнул Толбухин.

— Спешились! — в тон промолвил стоявший рядом генерал Шмелев, чей командный пункт был превращен во фронтовой.

Маршал Жуков тоже смотрел в бинокль, и зрелище представлялось ему почти невероятное в войну: вот болгарский пограничник, судя по всему офицер, с чопорно заломленной фуражкой, что–то скомандовал, выхватил шашку из ножен и быстрым шагом подошел к советскому майору, отсалютовал, грациозно вознеся шашку кверху, и, похоже, действительно отдал рапорт.

Майор принял рапорт, пожал руку поручику, как–то неестественно дернув несгибающейся в локте, плетью висящей левой рукой, — сдается, это и был Костров. Линзы приблизили то, что ни в одном воинском уставе не записано и никаким дипломатическим демаршем не предусмотрено: болгарские граничары горохом рассыпались, и наши ребята оказались в тесном кругу, — все жали друг другу руки, обнимались.

Шмелев не удержался:

— Форменное братание… Бывает, военный не предвидит то, что ведано политику, наделенному умом провидца.

— Смотря какой политик и какой военачальник, — сорвалось с губ Федора Ивановича, сорвалось нежданно, сам того не думал сказать, и он посмотрел на Жукова: сдается, тот принял эти слова на свой счет и вроде бы обиделся.

— Кого вы имеете в виду? Какого военачальника? — поедая глазами, спросил Жуков.

— Извините, товарищ маршал, это я вообще говорю…

— Лукавишь, Федор Иванович? — Маршал прищурился, затем снова посмотрел в бинокль, чему–то весело заулыбался и махнул рукой, зовя всех за собою. — Пошли, шибче потопаем! — запросто сказал он, подмигивая Толбухину. — Болгары уже вином наших парней угощают, прямо из глиняных кувшинов. Может, и нам перепадет!..