Хоккей с мячом

Подмосковья Бурков почти не знал – не получалось выбираться туда. В отпуск ездил, или на родину, или в Крым; бывали семьей и в Греции, Египте, но уставали там: греки и арабы не давали прохода, требуя купить какую-нибудь чепуху, выхватывая чемоданы из рук и потом требуя денег за услуги… Но, может, это были и не греки и арабы, а какие-нибудь их нелегальные мигранты…

Да, Подмосковье было для Буркова белым пятном. Хотя фирма, в которой работал, сотрудничала как раз в основном с подмосковными предприятиями. Каждый день Бурков видел в документах «Шатура», «Воскресенск», «Электросталь», но не представлял, не мог представить, как и чем живут люди, как выглядят эти городки. Легче было представить какой-нибудь Воронеж или Мурманск, а здесь тень огромной Москвы делала окружающее почти неразличимым, казалось, что Воскресенск, Апрелевка, Подольск – это всего лишь отдалённые микрорайоны столицы.

Приезжая на родину, в Абакан, Бурков тут же собирал удочки и ехал на Енисей или, разузнав, как нынче с грибами, ягодами, отправлялся в лес. А здесь, в Москве, даже не думал об этом. Москва-река была для него мертвой, леса – пустыми, и даже когда Бурков видел старушек, продающих белые или лисички, не воспринимал их как настоящие, спокойно проходил мимо.

Если жена готовила стерлядь или карпа из подмосковных прудов или грибы из подмосковных лесов, ел, но равнодушно, как любую другую еду. То есть без того чувства, какое возникало раньше, когда обгладывал мяско с хребточка пойманного им самим окунька или ельца, накалывал на вилку найденный маслёнок…

С природой в Москве Бурков соединялся лишь во время прогулок по Измайловскому парку, да и то времена эти прошли – дети подросли, гуляли уже сами по себе… Может, когда-нибудь и снова станет медленно ходить по дорожкам, тропинкам – на пенсии, с внуками.

Был, правда, период, когда собирались компанией у одного художника в посёлке Клязьма. Но давно было это, почти забылось.

В тот день у Буркова не было никакого желания оказаться в Подмосковье. Приехал к десяти в офис, устроился за столом, включил компьютер. Посмотрел, попивая чай, новости в Интернете, готовясь приступить к делам, которых под конец года становилось все больше и больше.

Да, дела надо было делать, разгребать эти горы, и обстановка – отдельный просторный кабинет, умеренно греющая батарея, тишина, чистота – подходящая… Трудись не хочу.

Но трудиться не получалось. Тишина и чистота, отдельность в последнее время порождали вялость, дремоту, выталкивали наружу какую-то глубинную усталость. Так бывает иногда по утрам (и всё чаще) – встанешь вроде бы бодрым, готовым горы свернуть, прямо подпрыгиваешь возле кровати, а внутри разрастается, растекается по всему телу тяжесть… В детстве плавили свинец из аккумуляторов и заливали в форму пистолетика, и форма становилась тяжелее, тяжелее. Так и сейчас, только такая форма – ты сам… И вот садишься бессильно, и уже нагнуться, чтоб натянуть носки, нет сил.

Потом обычно тяжесть исчезает, но в течение дня несколько раз возвращается. И таких возвращений становится больше, больше.

Сегодня раскачался, расходился после утренней вялости, доехал без особых сложностей, удачно избежав пробок, вошёл в кабинет энергично, сделал сам себе чашку чая, уселся… И тут – бах! – полный упадок. Резкий, как приступ болезни. Голова, грудь заливает свинец непонятной усталости. И сидишь в кресле, не в силах пошевелиться. Так можно просидеть до шести тридцати – до конца рабочего дня, – но что сказать завтра начальству, чем оправдать полную бездвижность дел…

Наверное, причина усталости в конце года. У многих нечто подобное. Психологически уже тянет отдыхать, а тут наоборот – вал проблем и вопросов растёт и увеличивает скорость. Да и, честно сказать, надоело заниматься одним и тем же. Одно и то же почти пятнадцать лет. И кратковременными перерывами вроде выходных, отпуска, рождественских каникул это не исправишь. Неспроста лучшие работники берут и увольняются, прыгают в пучину нового, неизвестного. Многие пропадают, гибнут, но некоторые становятся топ-менеджерами крупнейших компаний, миллионерами, сами возглавляют компании… И у Буркова иногда возникает желание взять и прыгнуть, даже начинает выбирать ориентиры, куда прыгнуть, но не решается. Довольствуется малым, надоевшим, зато надёжным.

Впрочем, многие были бы счастливы оказаться на месте Буркова. По среднестатистическим меркам очень неплохо он устроился. Очень неплохо. И путь к этому кабинету прошёл честно, с самого низу…

Стук в дверь. Обещающий новую порцию дел, но и спасительный, возвращающий к жизни.

– Да! – громко и солидно сказал Бурков и выпрямился в кресле.

Вошёл Кирилл из отдела поставок. В руках – пачечка бумаг.

– Роман Сергеевич, можно?

– Заходи-заходи. – Бурков щёлкнул мышкой на одну из иконок на экране компьютера, и та мгновенно развернулась в таблицу с расчёткой; надо показать, что не просто так сидит. – Что у тебя?

Кирилл положил бумаги на стол.

– Гляньте и распишитесь, пожалуйста. И отправлю курьера в Ногинск.

– Ногинск…

Там находится заводик строительных смесей, с которым их фирма работает без малого десять лет. Надежные люди, ни разу никаких осложнений, задержек, даже во время кризиса в восьмом-девятом годах, а тогда многие отказывались платить.

– Ноги-инск, – повторил Бурков, просматривая договор на будущий год; знакомые, стандартные условия, обязанности сторон, гарантии… Бурков скользил глазами по строкам, но не понимал, что читает, в голове, вытесняя другие мысли, оттягивая на себя внимание, покачивалось, переливалось заманчиво слово «Ногинск», хотелось произносить и произносить его вслух, вглядываться в него, чтоб увидеть нечто новое, необычное. И Бурков даже поморгал, стараясь убрать это слово. Не получалось.

– Слушай, Кирилл, – сказал, кладя листы обратно на стол и осторожно выравнивая их пальцами, – пять минут мне дай… Я посмотрю и принесу.

– Хорошо. Я могу идти? – в голосе Кирилла послышалась озадаченность.

– Да, давай… Я сейчас…

Ушёл. Бурков отвалился на спинку кресла, покрутился вправо-влево. Потом свернул таблицу на экране и набрал в «Яндексе» «Ногинск». Посмотрел, где он.

Оказалось, рядом – тридцать с небольшим километров от МКАД. Фотографии старинных – наверняка девятнадцатого века – домов, уютные улочки, мало людей… Ну, на фотках всегда всё кажется привлекательней…

А что ему мешает прыгнуть в свой «фольк» и домчаться до этого Ногинска? Двенадцатый час, дороги в область должны быть более-менее свободны.

Съездит, глянет… Разнообразие…

Бурков усмехнулся этой идее, сам себя пристыдил: «Куда тут мчаться? Сиди и работай – таких договоров тебе нанесут ещё штук десять сегодня… Глянуть. В выходные езжай и гляди».

Он закрыл статью о Ногинске, взял ручку и подписал экземпляры договоров и дополнительных соглашений.

Поднялся, понёс в отдел.

Увидев Буркова, Кирилл вскочил из-за своего стола, шагнул навстречу.

– Всё нормально?

– Да… То есть… – И Бурков не выдержал: – Я, наверное, сам к ним съезжу.

По лицу Кирилла пробежало нечто вроде испуга.

– А что, – прошептал он, – думаете, они… – И Кирилл повращал глазами, изображая обман, воровство.

– М-м… Как знать… Посмотрю сам, что у них, как. Поговорю. – И, понимая, что необходимо найти весомые доводы, Бурков добавил: – Личный контакт всегда не помешает.

– Да, это верно, Роман Сергеевич.

Бурков постоял, помолчал, ещё пытаясь убедить себя, что ехать не надо, детский сад, глупость… Помолчал и спросил:

– А где курьер?

– В холле. Ждёт.

– Пойдём. Пусть объяснит, как лучше добраться. Сто лет не был в Ногинске. – И про себя Бурков добавил с усмешкой: «Да никогда не был. Со всеми дистанционно общался».

Курьер, мужчина лет пятидесяти, сидел на диванчике и читал какую-то толстую книгу.

– Юрий, – обратился к нему Кирилл, – Роман Сергеевич хочет сам ехать в Ногинск…

Курьер оторвался от книги, посмотрел на Буркова с некоторым недоумением; остался сидеть.

Бурков почувствовал раздражение, и захотелось велеть ему: «Поднимитесь!» Но это смешно. Он присел рядом.

– Как там с проездом? Вы на машине, Юрий?

– Да нет, какая машина… электричкой. Здесь станция рядом. – Заложив пальцем страницу, он наконец закрыл книгу, и Бурков увидел название – «Анна Каренина». – Через сорок минут электричка, и на ней с час, – посмотрев на часы, объяснил Юрий. – А на машине – не знаю. Говорят, как везде – как черепахи.

– Ясно…

«Надо „Яндекс-пробки“ открыть, – подумал Бурков. – Но пока буду изучать – электричку пропущу». И понял, что очень хочет попасть в электричку: сидеть, смотреть в окно. Расслабиться, отключиться. Переключиться… Там, за городом, снег, наверное, действительно белый, пушистый…

Ненавязчиво, как бы делая одолжение, что едет он, Бурков узнал у курьера, как дойти до станции, велел Кириллу разложить документы по файлам; зашёл к себе, выключил компьютер, надел пальто… Надо бы исполнительного директора в известность поставить, хотя рискованно – начнутся вопросы, расспросы, подозрения, что у ногинцев не все чисто. Лучше не соваться.

– Марина, – бросил секретарше, – я – к партнерам. Надо перед Новым годом глянуть, как там у них обстановка. Если кто будет искать, я на мобильном.

– Хорошо, поняла, – услышал уже в спину. – А вас ждать обратно?

– Естественно! Думаю, часам к трем вернусь.

На станцию пришёл вовремя. Купил билет без проблем, а возле турникета возникла сложность – никак не мог сообразить, куда и как вставлять тонкий листочек со штрих-кодом. Помогла какая-то женщина, но при этом взглянула на Буркова, точнее, на его пальто так, словно хотела спросить: «А вам-то зачем туда?»

Действительно, он давным-давно не ездил на электричках. Не то чтобы считал этот вид транспорта не по статусу себе, а просто не возникало надобности. В Подмосковье – некуда. На дачу ещё не заработал, а до аэропортов добирались на такси или, чаще, на автобусе от турфирм, в которых приобретали путёвки в Египет, Грецию…

Вагон приятно удивил Буркова новизной, мягкими сиденьями; членораздельный и даже приятный женский голос из динамика сообщил:

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Чухлинка.

В тамбуре прошипело, двери сомкнулись, и электричка тронулась. «Поплыла», – поправил своё ощущение Бурков. Расстегнул пальто, уселся удобнее, положил узкую сумку на колени. Уставился в окно.

В середине девяностых они сначала с невестой, а потом женой часто ездили на Клязьму к приятелю-художнику. Он жил там в деревянном доме, который тогда уже окружили, сжали особняки из красного кирпича.

У приятеля в выходные собиралось человек по пятнадцать-двадцать. Актеры без ролей, бизнесмены без бизнеса, писатели без публикаций, музыканты без концертов. Все молодые, все немосквичи, все бедные, но мечтающие разбогатеть, прославиться, подняться… Да, было тогда такое модное слово – «подняться»…

Сбрасывались на мясо для шашлыка, на алкоголь и до поздней ночи сидели, мечтали, спорили о всякой ерунде вроде новой хронологии, «Велесовой книге», правоте Льва Толстого или Иоанна Кронштадтского… Пели народные песни, двое гусляров тянули былины, актеры декламировали стихи Бродского, а поэты – свои… Потом у многих появились дети, всё больше дел, круг сужался, и в конце концов исчез.

С некоторыми поддерживает отношения Бурков, с кем-то перезванивается жена. В общем-то, у большинства жизнь сложилась. Правда, никто не стал знаменитым актером, выдающимся музыкантом, известным литератором, крупным бизнесменом. Но, может, пока. Сорок с небольшим – это всё-таки ещё не возраст. Недаром есть поговорка: «В России нужно жить долго».

Людей в вагоне было немного, никто не дергал, как раньше, – всякие торговцы, контролёры, нищие, афганцы с гитарами… Да, лет пятнадцать назад от них отбою не было – шли вереницей. А теперь – спокойствие.

И Бурков не то чтобы задремал или глубоко задумался, а, как и хотел, – отключился.

Бывают такие хорошие моменты, когда словно бы зависаешь в пустоте, и, очнувшись, чувствуешь себя набравшимся сил, зарядившимся для новых дел…

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Ногинск.

– О, уже, – пробормотал Бурков в ответ на голос из динамика. – Быстро.

Посмотрел на часы. Нет, не очень быстро – около полутора часов ехал, а показалось, что минут пятнадцать… Приятно побыть одному. Когда за рулём – не то. Там где-нибудь в пробке каждая минута кажется десятью, десять – часом. Красную тарелку светофора готов взглядом взорвать… Хотя было несколько раз – стоял, стоял в глухом заторе, и отключался. А потом – сзади истерические гудки и, если летом, даже долетающая ругань: «Да ты, твою мать, поедешь или подох там?!» Оказывается, движение возобновилось, сотни машин ринулись вперед, а он вот завис… Впрочем, многие зависают – невозможно постоянно пребывать в реальности. Особенно в этой московской…

Электричка стала мягко, плавно тормозить.

Бурков поднялся, застегнул пальто. Заметил, что волнуется. Будто ему предстоит ступить на неизвестную землю, столкнуться с неведомым народом.

Но привокзальная площадь ничем не отличалась от Москвы – та же суета, шум, ларьки, запах сгоревшего бензина, чего-то жареного…

– Такси! Такси не желаете?

Бурков взял такси, назвал адрес завода.

– А я думал – по району, – разочарованно произнёс водитель. – Сто рублей.

– Отлично. – Бурков хотел спросить, большой ли город, старый, в честь кого назван, но не стал, молча смотрел направо-налево. Да, вот те же или похожие на них дома, которые видел в компьютере; снег белеет, а не сереет, как в Москве, людей не толпы, зато автомобилей тоже в избытке – ехали медленно, то и дело приостанавливаясь.

И опять Буркова потянуло спросить что-нибудь. Про пробки… И опять он сдержался. Казалось, заговори, покажи себя неместным, растерянным слишком человеком, и водитель воспользуется – или куда-нибудь завезёт, или что ещё… Глупый, смешной страх, и всё же сильный. Да и как себя ведёт большинство? Делают морду покирпичней и шагают вперед, стараясь ни на что не обращать внимания, не привлекать внимания окружающих. Сливаются с общим потоком.

Своим появлением Бурков вызвал замешательство у руководства завода. Директор собрался за что-то оправдываться, стал вызывать заместителей.

– Да не беспокойтесь, – остановил Бурков. – Я просто, – и тут же поморщился от этого слова, которое давно запретил себе произносить, – я решил познакомиться лично, взглянуть, как тут у вас. – И приврал для правдоподобности: – Да и с вашим городом меня кое-что связывает.

– М-м! – вроде бы действительно заинтересовался директор. – Надеюсь, хорошее?

– Как посмотреть… Девушка здесь жила, подруга. – Пришлось врать дальше. – К сожалению, потерялись. Были бедные, бесквартирные… и расстояние… Зато у меня появилась прекрасная жена, дети…

– М-да, молодость, – директор, лысоватый, невысокий, какой-то подкопчённый мужчина, покивал. – Чайку? Кофе?

– Кофе, если можно. Поговорим немного, и поеду обратно. Дела.

Обратно к вокзалу Бурков решил отправиться пешком. Заглянул в продуктовый магазинчик, улыбнулся, увидев старые весы – эти большие, синие, с гирьками. В Москве повсюду, кажется, уже давно электронные…

Прислушивался к голосам людей, стараясь уловить новые для себя слова, говорок. Вспомнилось, что в девятом-десятом классах учился в омской этнографической школе. Заочной, правда. Оттуда присылали задания, и Бурков писал рефераты о быте хакасов. Что-то, конечно, черпал из книг, другое находил в местном краеведческом музее, но и без собственных маленьких открытий не обходилось. Бурков ездил в районы, где жили хакасы (в Абакане, столице республики, их было тогда совсем немного), записывал рассказы стариков, детали современной жизни…

Одно время Бурков был уверен, что после получения аттестата поедет поступать в Омский универ, но за полгода до окончания школы (точнее, обеих – этнографической и своей средней) писанье рефератов забросил, и вообще как-то расслабился, с книг переключился на дискотеки, девушек, вино, доставание которого тогда, в восемьдесят восьмом, было настоящим приключением… В итоге никуда не поступил, ушёл в армию, об этнографии, казалось, навсегда забыл, а теперь вот вернулось.

Хотя, может, подсознательно это давнишнее, дремлющее увлечение и заставило взять и поехать сюда, увидеть быт неизвестного ему населённого пункта.

Да, этнография… Хе-хе… Много чего там было, в юности, а вернее – в затянувшемся детстве. В том коротком, размытом периоде, который называют отрочеством. И тем хотел стать, и этим. А потом закрутилось – желание жить на полную катушку, хаос в стране, мираж свободы…

После армии, ещё не успев оглядеться, поступил в родном городе в филиал Красноярского политеха, но через несколько месяцев бросил – в девяносто первом смысла в вузовском дипломе не виделось никакого.

Занимался мелким бизнесом – возил из Новосибирска в Абакан разную оргтехнику, кассеты. Потом перебрался в Новосибирск – были там уже знакомые, согласные принять Буркова в своё дело.

А в девяносто четвёртом он рванул в Москву. Не башкой вперед, ясно, – тоже уже появились связи.

Направление выбрал правильное – строительные материалы. Сложностей предостаточно, мины разбросаны густо, но всё же жить можно. Главное, слишком не разбухать… Хм, несколько лет назад услышал такой разговор на фуршете. Не участвовал в разговоре, а именно услышал.

К одному известному в узком кругу полуолигарху подошёл один широко известный, слегка оппозиционный журналист. Они, видимо, были хорошо знакомы, потому что журналист запросто так поинтересовался:

И полуолигарх ответил:

Что сказал на это журналист, Бурков не запомнил, а скорее всего, не расслышал – в голове бухнуло: «Золотые слова! Надо запомнить». И когда генеральный директор их компании начинает строить планы по развитию, Бурков осторожно, не при всех, спрашивает:

В первый раз генеральный не понял, что Бурков имеет в виду под словом «базис».

И он назвал нескольких возможных хищников.

«Думаешь? – нахмурился гендиректор. – Вполне возможно, вполне возможно».

Тех, кого съели, было множество. Вроде бы процветающая фирма, крепкая, выигрывает тендеры на поставку материалов, на застройку в престижных районах, а потом неожиданно – хлоп! – банкроты, мошенники, сотни обманутых дольщиков, миллионные задолженности… Не верилось, что все эти фирмы, компании были дутыми. Скорее всего, их убивали более влиятельные конкуренты. Именно – более влиятельные.

Иногда Бурков сталкивался с бывшими сотрудниками таких убитых компаний, и его предположения подтверждались. Да, убили. И у всех есть места, за которые можно зацепить крючок и дёрнуть. И выдернуть к чертям из тесного прудика бизнеса.

За воспоминаниями Бурков перестал обращать внимание на дома, на людей. Шёл механически. Потом, на оживлённом перекрёстке, очнулся, стал оглядываться, встревожился, что заблудился. Хотел уже спрашивать у прохожих, где железнодорожный вокзал, и тут услышал размытый расстоянием голос диктора, объявляющий что-то… Бурков пошёл в сторону голоса и минут через пять увидел вокзал.

– Ну ладно, – выдохнул с облегчением, – можно воткнуть флажок.

Несколько лет назад в квартире у одного знакомого он увидел на стене большую, подробную карту мира. И в неё было воткнуто несколько булавок с бумажными флажками.

«И что они изображают?» – спросил.

Бурков пригляделся. Петербург, Киев, Тула, Екатеринбург, Евпатория, Париж… Флажков было немного – штук пятнадцать. Африка, Австралия и обе Америки – пусты. Хозяину квартиры было за пятьдесят, но смотрел он на карту, как победитель, или потенциальный победитель, уверенный, что вскоре вся она будет во флажках.

Бурков тогда мысленно посмеялся над этим, но затем, побывав где-нибудь, втыкал воображаемый флажок в свою воображаемую карту. Правда, и у Буркова было их совсем немного.

Надо как-нибудь подсчитать, сколько. И про Ногинск не забыть…

И тут, будто денёк решил выполнить программу воспоминаний полностью, перед Бурковым появились девушки с клюшками. С полузабытыми, сейчас показавшимися странными клюшками для хоккея с мячом. У большинства клюшки были в чехлах, но две несли их, как когда-то, на плече, и Буркову почудилось, что он уловил запах кожаных ремешков, которыми были обмотаны загнутые вверх крюки.

В Абакане есть большой, роскошный для такого города стадион «Саяны». Летом на нём играют в футбол, а зимой заливают и проводят матчи по хоккею с мячом. Этот вид спорта у них, по крайней мере, раньше был очень популярным, главным даже, и трибуны почти всегда бывали заполнены до отказа. Местная команда чаще всего проигрывала, особенно часто именитому «Енисею» из соседнего Красноярска, но болельщики не разочаровывались – нравилась, скорее, больше сама игра, чем успехи «Саян».

Лет в двенадцать Бурков решил записаться в секцию хоккея с мячом. На коньках катался неплохо, физически был крепкий – взяли. И в первую зиму он занимался с удовольствием, а потом стало тепло, начались сплошные общеатлетические тренировки – пробежки, приседания, ходьба на корточках, прыганье со скакалкой… Особенно ненавистны были занятия по теории, изучение истории хоккея с мячом, зубрение правил.

В общем, Бурков не выдержал, ушёл. Тем более что, как обычно в этом возрасте, то и дело возникали новые увлечения. Бурков именно в то лето, кажется, всерьёз занялся фотографией. Даже упросил родителей купить фотоувеличитель «Ленинград», что было для их небогатой семьи существенной тратой, и по нескольку часов никого не пускал в просторную, совмещенную с туалетом ванную, проявляя и печатая… Потом и это увлечение исчезло, и фотоувеличитель оказался где-то глубоко под кроватью.

А хоккейную клюшку, кстати, мама приспособила для растягивания бельевых веревок на балконе.

Но на матчах Бурков бывал довольно часто, болел, обсуждал игры. Когда подрос, завсегдатаи стали угощать его стопкой-другой самогонки: «На, подсогрейся!» Слава богу, не втянулся в это согревание.

Занимались в Абакане хоккеем почти сплошь пацаны, хотя было и несколько девчонок. Они, правда, очень быстро побросали это дело – вид спорта, а особенно сопутствующие ему тренировки довольно жёсткие… Нет, одна девушка оказалась упёртой, Бурков слышал, уехала в Иркутск, где была женская команда. Как её, интересно, звали?.. Узнать бы, поискать в Интернете. Может, чего-нибудь добилась.

Ни о женском, ни о мужском хоккее с мячом он в последние годы ничего не слышал. Пару раз натыкался в теленовостях – кто-то с кем-то сыграл, кто-то у кого-то выиграл. Сопровождавшие эти известия кадры не располагали к интересу – хоккей с мячом по телевизору смотреть скучновато. То ли дело на трибуне, в морозец, при туманном от дыхания сотен болельщиков свете прожекторов, в легком опьянении, когда и вялая игра становится динамичной, напряженной… Но когда это было… И где… В другой жизни.

А здесь, в Москве, и на футбол часто энергии не хватает поехать, на обычном хоккее раза три побывал за все эти почти двадцать лет. Плюхнешься перед теликом с бутылкой пива, и это кажется пределом счастья…

И тут вдруг столкнулся с теми, кто не просто смотрит хоккей с мячом, а играет. Тем более – девушки. Идут через вокзальную площадь, смеются, что-то обсуждают, машут руками. Румяные, здоровые, живые…

– Извините, – заговорил Бурков, – а вы что, хоккеистки?

Большая часть девушек проигнорировала или не услышала, прошла мимо, но три приостановились.

– Ага, – сказала невысокая, плотненькая, в скандинавской шапочке. – А что?

– Удивительно. Я сто лет и клюшек таких не видел.

– Русские клюшки для русского хоккея, – с вызовом объяснила другая девушка, как раз из тех, у кого клюшка лежала на плече.

– А что, база здесь, в Ногинске?

– Мы – Электросталь. Тренируемся в Обухове.

– Да? И далеко это? – Бурков спрашивал с искренним любопытством, забыв, что с незнакомыми навязчивым быть неприлично, не принято.

– Минут пятнадцать на маршрутке.

– Я-асно… Интересно.

Девушки стали догонять своих; Бурков шагнул за ними:

– Слушайте, и у вас прямо команда? Всерьёз занимаетесь?

– Ну да, – сказала плотненькая. – А как ещё?

– Русский хоккей нужно поднимать! – добавила та, что с клюшкой на плече. – Шведы уже надоели. Через три года мы будем чемпионами!

– Вау! – крикнула ещё одна, в куртке с надписью «Russia».

Бурков провожал их взглядом, мысленно хвалил: «Молодцы, девчонки!» Постоял, помялся. Садиться в электричку не хотелось. Точнее, в Москву не хотелось, обратно в свой кабинет, к делам…

И Бурков медленно пошёл к жёлтым «газелям» на краю площади, возле которых толпились хоккеистки.

Достал из кармана мобильник, глянул время. Половина третьего… Ещё успеет показаться в офисе, подписать договоры… Но всё же набрал номер секретарши.

– Марина, как там?

– Всё в порядке, Роман Сергеевич.

– Я буду часа через полтора.

– Хорошо.

– Если что – на связи.

Да, можно ещё погулять, посмотреть. Доехать до этого Обухова. Рядом, говорят. К тому же повод нашёлся. Хоть глянет… Как играют девушки, ни разу не видел. В Абакане девчонки играли вместе с пацанами – лет до четырнадцати, как говорил тренер, большого различия нет. Пацанов это задевало, и они старались играть против девчонок особенно жёстко, пасы им редко отдавали, вообще гнобили всячески. Может, поэтому те так быстро и бросили секцию…

Стадион был скромный – трибунка человек на пятьсот, мачты освещения почти игрушечные. Но поле, кажется, стандартное, лёд, как заметил Бурков, залит добротно. А может, и вообще искусственный; понять трудно – на улице ощутимо за минус.

Вход был открыт, людей на сиденьях нет. Бурков не знал, матч будет сейчас или тренировка…

В маршрутке он ехал с несколькими девушками из команды. Не заговаривал, но с интересом разглядывал их, горячо обсуждавших какой-то айсшток (приём, что ли, в хоккее)… К спортсменам он всегда испытывал уважение.

Нет, в детстве спорт воспринимался как нечто нормальное, обыкновенное – почти все играли во что-нибудь подвижное, уроки физкультуры любили. Но потом, лет в пятнадцать и позже… Что заставляет этих немногих каждый день тренироваться, тратить силы и время на повторение одного и того же…

Каким-то внутренним потрясением стала для Буркова такая картина.

Год девяносто шестой – девяносто седьмой. Сквер Лужников. Огромный рынок – шумный, с горами коробок, ящиков, грязные палатки. Толкотня, суета, жадность, желание друг друга облапошить, втюхать дрянь…

Но среди китайского барахла можно было наткнуться на фирменную одежду, купить за смешные деньги отличную технику. В Лужники в те годы стекалось всё подряд. Где-то на сортировке застрял вагон с товаром, и владелец, поняв, что возможности отправить его дальше нет, рискуя разориться на аренде вагона, давал приказ везти товар в Лужники и ещё на два-три подобных рынка в Москве, и скорее реализовывать.

Бурков приезжал тогда в Лужники почти каждый день. Иногда покупал вещи для себя, а чаще скупал оптом то, что, знал, можно продать хоть и не быстро, зато в разы дороже. Или, на худой конец, сдать под реализацию.

Это тогда был основной его бизнес, к рынку строительных материалов он тогда только подбирался.

И вот, пробиваясь в этой толчее, придерживая карманы, где были деньги, огромный тогдашний мобильник с антеннкой, Бурков остолбенел, как от миража. За высокой сетчатой оградой по дорожке бежал парень с шестом… Не поняв ещё, кто это, что он делает, Бурков следил за ним с испугом и недоумением… Парень воткнул шест в землю и взлетел.

Это было потрясающе, удивительно, нереально. И одновременно – смешно. Действительно, вокруг кипение реальности, а там, на островке за сеткой… Вот попрыгает он ещё полгода-год, получит травму или не добьётся мало-мальских результатов, а потом поймёт, что пропустил важный – важнейший – период в жизни. Выйдет из этого островка – и что? И что дальше?

Чемпионами становятся из тысяч единицы, а у большинства других судьбы ломаются. И для того чтобы стать чемпионом, мало способностей, упорства, спортивного таланта. Необходимо ещё и везение. Можно показывать замечательные результаты, но быть совершенно не замечаемым. А везения ничем не добьешься. Слепая случайность…

Вот эти девчонки, выходящие из-под трибун на лёд. Такие они сейчас решительные, готовые одержать победу, и ещё множество побед дальше. Стать сильнее всех и поднять чемпионский кубок над головой… Нет, удачи им, удачи.

– Давайте, девчонки! – крикнул Бурков и помахал рукой.

Одна, другая глянули на него, но без улыбок, как-то слишком серьезно. «Видимо, не привыкли ещё к вниманию, – усмехнулся про себя Бурков и добавил: – Ничего-о».

Они катались, приседая, растягиваясь. Готовились…

С кем будут играть, Бурков понять не мог. Сосчитал, их было семнадцать, все в одинаковых серых толстовках… Решил узнать.

Подошёл к девушке, которая хоть и была в коньках, но стояла на краю катка – не разминалась.

– Извините, а что сейчас будет? Матч?

Девушка вблизи оказалась уже совсем не девушкой – ей было явно за сорок, лицо в частых, какие бывают у увлекающихся диетами женщин, морщинах.

– А что? – отозвалась она вопросом.

– Так, интересно.

– Это – тренировка. Будет и двухсторонка… наверное.

– Ясно… Скажите, а это юниорская команда, да? Любители или уже на профессиональном уровне?

Женщина как-то с подозрением посмотрела на Буркова. И снова ответила вопросом:

– А что?

– Да так… Просто интересно.

– Что тут интересного – занимаются девочки и занимаются. Вы же не скаут?

– А? – Бурков не сразу понял. – А, нет, хм, я не скаут.

– Ну так и что?.. – И женщина отвернулась.

Её тон раздражал, подозрительность разрушала хорошее состояние, пачкала хоть и грустноватые, но приятные воспоминания.

Бурков отошёл, глянул время. До следующей электрички оставалось тридцать пять минут. «Ещё постою минут десять, а потом надо выбираться». Уже и солнце стало прятаться за стоящие за стадионом многоэтажки…

Девушки нарезали круги, и одну из них, когда проезжала мимо, Бурков узнал – та невысокая, плотненькая. Но сейчас, на коньках, без пуховика, она казалась стройной, некоторая полнота превратилась в фигуристость.

На мгновение они встретились глазами, и в её взгляде Бурков заметил тревогу.

– Побед вам! – решил подбодрить.

Раскатавшись, команда по знаку той женщины, с которой пытался поговорить Бурков, подъехала к ней. «Тренерша, скорее всего». Подошли и двое мужчин. Тоже, наверное, из тренерского штаба. О чём-то стали разговаривать.

«Установку получают», – объяснил себе Бурков.

Удивление вызвало то, что почему-то то одна, то другая девушка, то мужчины оглядывались на него. Потом мужчины направились в его сторону.

«Сейчас опять начнут выяснять – скаут я или так». И за те полминуты, пока они подходили, Бурков успел представить себя специалистом по открытию спортивных талантов. Ездит по таким вот точкам на карте и привозит в Москву будущих чемпионов…

– Молодой человек, – обратился к нему совсем не похожий на бывшего спортсмена или на тренера дядька в болотного цвета бушлате, – вы тут по какому вопросу?

Вид у подошедших был недружелюбный. И Бурков почувствовал, что заводится.

– А вам нужно докладывать? Это, как я понимаю, не частная территория.

– Это стадион.

– И что? Вход, кажется, свободный.

– Что вас здесь интересует? – суше и жёстче спросил дядька; второй, лет сорока, напоминал то ли боксера, то ли обычного уличного бойца, и он молчал нехорошо – такие разговаривают с трудом, предпочитая вместо слов применять кулаки.

– Смотрю вот, – по возможности миролюбивей ответил Бурков.

– На что?

– Вот… – кивнул в сторону льда.

– На девушек?

– Ну да. А что?

– А то, что нечего.

– Хм! В каком смысле?

– В том, что можно и в полицию, – дядька говорил со всё возрастающей жёсткостью, отрывисто, косноязычно, тоже, наверное, не умея выражать свои мысли. – Пусть там проверят.

Буркова же, наоборот, после некоторого страха перед вторым, напоминающим боксера, стал веселить нелепый диалог.

– Что они проверят?

– Ну, это… – На мгновение дядька замялся, но после этого уже прорычал с настоящей ненавистью: – На предмет педофилии! Подмигивать, махать!

– Вы что – х-ха! – не в себе?! Какая педофилия? Мне нравится хоккей с мячом…

– Там выяснят, что тебе нравится.

– Не тыкай! – зарычал и Бурков.

– Чо, – подтолкнул дядьку похожий на бойца, – звонить в отдел?

– Да надо. Вишь, не хочет понимать.

Похожий на бойца достал телефон, стал в нём что-то набирать.

Поняв, что объяснять бесполезно, а если он ещё задержится, продолжит спорить, то это может вылиться в драку, а там полиция, одуревшие от безделья сержанты и лейтенанты, допросы, протоколы, Бурков развернулся и пошёл в сторону автобусной остановки.

Словно бы защищаясь от оскорбления, какое сейчас нанесли, шептал ответные оскорбления:

– Идиоты! Кретины тупые! Сами вы педофилы! Ур-роды! – И одновременно подсчитывал, через сколько может оказаться в своём кабинете.

Скорей бы, скорей бы…