Глава 19
Ливай не задавал вопросов, а Кэт не была настроена что-либо объяснять.
Сказала лишь, что отец попал в больницу, не упомянув причины. Она не переставала благодарить Ливая. Сунула двадцатидолларовую купюру в пепельницу и пообещала, что добавит, как только снимет наличные.
Она старалась не смотреть ему в глаза – каждый раз представляла, что он кого-то целует, ее или ту, другую девушку, но оба воспоминания причиняли боль.
Кэт ждала, что он перейдет в режим обычного Ливая, забросает вопросами и очарует своими замечаниями, но он оставил ее в покое. Через пятнадцать минут он спросил, может ли при ней послушать лекцию, так как на следующий день предстоял важный экзамен.
– Конечно слушай, – ответила Кэт.
Ливай закрепил цифровой плейер на приборной доске. Следующие сорок минут они слушали глубокий голос профессора, вещавшего о ресурсосберегающих фермерских методах.
Когда они добрались до города, Кэт показала Ливаю дорогу: он не так часто бывал в Омахе. После поворота на парковку больницы Кэт не сомневалась, что Ливай прочел вывеску: «Медицинский центр психического и поведенческого здоровья Святого Ричарда».
– Можешь высадить меня здесь, – предложила она. – Я очень ценю твою помощь.
Ливай выключил лекцию по управлению пастбищным хозяйством и сказал:
– Будет лучше, если я провожу тебя внутрь.
Кэт не стала спорить. Она зашла в клинику раньше Ливая и направилась прямиком к регистратуре. Краем глаза заметила, как он устроился на сиденье неподалеку.
Мужчина за стойкой оказался не слишком дружелюбным.
– Айвери, – проговорил он. – Айвери… Артур. – Он цокнул языком. – Похоже, к нему не разрешено пускать посетителей.
Кэт поинтересовалась, можно ли ей поговорить с врачом или медсестрой. Мужчина и в этом не был уверен. Он даже не мог сказать, пришел ли отец в сознание, – это противоречило федеральному законодательству о сохранности частной информации.
– Что ж, тогда я просто буду сидеть здесь, – заявила Кэт. – Может, вы все-таки скажете кому-нибудь, что я хочу увидеть отца.
На что он – крупный детина, похожий на накачанного санитара, а не на администратора или медбрата, – ответил, что она вправе сидеть столько, сколько захочет. Кэт подумала, был ли он здесь, когда привезли отца. Пришлось ли связывать папу? Кричал ли он? Плевался? Ей хотелось, чтобы все, включая этого парня, знали, что ее отец был нормальным человеком, а не психом, что близкие заботятся о нем и заметят, если ему нанесут телесные повреждения или дадут не те лекарства. Кэт раздраженно опустилась на стул в поле зрения недружелюбного санитара.
После десяти минут молчания Ливай спросил:
– Безуспешно?
– Какие уж там успехи, – сказала Кэт, избегая смотреть ему в глаза. – Слушай, я здесь, похоже, надолго. Поезжай домой.
Ливай подался вперед и почесал затылок, будто обдумывая ситуацию.
– Я не оставлю тебя одну в приемной больницы, – наконец сказал он.
– Но сейчас остается лишь ждать, так что лучше места и не придумать.
Ливай пожал плечами и откинулся на спинку сиденья, потирая шею.
– Могу подождать вместе с тобой. Тебе же придется ехать обратно.
– Хорошо, – вздохнула Кэт и выдавила из себя: – Спасибо… Это не войдет в привычку, поверь. Обещаю больше не звонить тебе, когда кто-нибудь из моей семьи напьется или слетит с катушек.
Ливай снял зеленую куртку и положил рядом с собой. На нем был черный свитер и черные джинсы, а в руках он держал цифровой плейер. Сунув его в карман, он спросил:
– Интересно, есть ли здесь кофе?
Медицинский центр Святого Ричарда отличался от обычной больницы. Только комната ожиданий была открыта для посетителей, а она представляла собой простой коридор со стульями. Никакого телевизора, висящего в углу и показывающего «Фокс Ньюз».
Ливай поднялся и шаркающей походкой приблизился к окошку регистратуры. Облокотившись о стойку, он завязал разговор с мужчиной.
Кэт ощутила прилив раздражения, поэтому достала телефон и набрала эсэмэску Рен.
В больнице, жду, чтобы увидеть отца.
Подумала позвонить бабушке, но решила подождать, пока у нее не будет больше информации.
Оторвав взгляд от экрана телефона, она увидела, что Ливая пропускают сквозь внутренние двери. Прежде чем скрыться за ними, он обернулся и улыбнулся. Он уже так давно не улыбался ей, что сердце Кэт подпрыгнуло в груди, а глаза заслезились.
Не было его довольно долго.
«Может, у него там экскурсия», – подумала Кэт.
Возможно, он вернется с кружкой пива, весь в губной помаде, с билетами на Кубок «Фиеста».
Кэт могла отвлечься лишь на мобильник, но из-за низкого заряда батареи убрала телефон в сумку, стараясь не думать о нем.
Наконец двери пикнули, и в коридор вышел Ливай, держа в руках стаканчики с кофе и два упакованных сэндвича.
– Индейка или ветчина? – спросил он.
– Почему ты все время пытаешься меня накормить?
– Ну, я работаю в сфере питания, а моя специальность – почти что кормление скота…
– Индейка, – ответила Кэт, испытывая благодарность, но не решаясь посмотреть Ливаю в глаза.
Она знала, что увидит. Теплые небесно-голубые глаза, из-за взгляда которых чувствуешь, что нравишься ему больше остальных.
Взяв у него стаканчик, она поинтересовалась:
– Как ты туда проник?
– Всего лишь спросил о кофе, – улыбнулся Ливай.
Кэт развернула сэндвич и отщипнула от него. Кусочки она сминала, прежде чем отправить в рот. Мама всегда говорила, что нельзя издеваться над едой. Папа ничего не говорил, его манеры за столом были намного хуже.
– Кстати, ты можешь… – сказал Ливай, разворачивая сэндвич.
– Могу – что?
– Позвонить мне, когда кто-нибудь сойдет с ума или попадет под арест… Я рад, что ты позвонила мне сегодня. Я думал, ты злишься на меня.
Кэт размяла очередной кусочек сэндвича, выдавливая горчицу.
– Ты из тех, кому все звонят, когда нужна помощь?
– Супермен ли я?
Кэт услышала улыбку в его голосе.
– Ты знаешь, о чем я, – сказала она. – Друзья в первую очередь звонят тебе, когда нужна помощь? Потому что уверены, что ты ответишь «да»?
– Не знаю… – пожал плечами Ливай. – Мне в первую очередь звонят, когда нужно помочь с переездом. Думаю, дело в фургоне.
– Когда я позвонила тебе сегодня, – сказала Кэт, разглядывая свой ботинок, – я знала, что ты меня подвезешь. Если сможешь.
– Хорошо, – кивнул Ливай. – Ты оказалась права.
– Возможно, я тебя эксплуатирую.
Он засмеялся:
– Ты не можешь эксплуатировать меня против моей воли.
Кэт отпила кофе – совсем не то что имбирный латте.
– Переживаешь за отца? – спросил Ливай.
– Ага. И в то же время нет. В смысле… – Она мельком глянула на Ливая. – Это не в первый раз. Иногда такое случалось. Но до серьезного не доходило, потому что мы были рядом.
Ливай откусил от сэндвича.
– Значит, ты сильно переживаешь и не можешь рассказать, почему злишься на меня? – сказал он с набитым ртом.
– Это не важно, – буркнула Кэт.
– Не для меня. – Ливай проглотил еду. – Ты уходишь из комнаты каждый раз, когда я прихожу. – Кэт ничего не сказала, и он добавил: – Это из-за того, что случилось?
Она не знала, как ответить на его вопрос. И не хотела отвечать. Уткнулась взглядом в стену, где мог бы висеть телевизор, не напоминай это место тюрьму.
Ливай приблизился к Кэт и продолжил:
– Поверь, мне очень жаль. Я не хотел, чтобы тебе было неловко.
Она сдавила пальцами переносицу. Вот бы узнать, где находятся слезные каналы, и перекрыть их.
– Тебе жаль?
– Мне жаль, что я расстроил тебя, – сказал он. – Возможно, я неправильно прочел ситуацию, извини за это.
Кэт хотелось съязвить насчет Ливая и чтения, но на ум ничего не пришло.
– Ты правильно все прочел, – покачала она головой. С долю секунды Кэт была скорее злой, чем несчастной. – Я пошла на твою вечеринку! – выпалила она.
– Какую вечеринку?
Кэт повернулась к Ливаю, хотя в глазах уже стояли слезы, а стекла очков затуманились. К тому же со вчерашнего утра она толком не причесывалась.
– Ту самую вечеринку. У тебя дома. Вечером в четверг. Я приехала с Рейган.
– Почему я тебя не видел?
– Ты был на кухне… очень занят.
Улыбка Ливая померкла, он медленно откинулся на стуле. Кэт положила сэндвич на сиденье рядом с собой и, сцепив руки в замок, опустила их на колени.
– Ох, Кэт… – простонал Ливай. – Прости меня.
– Не извиняйся. Вы оба выглядели вполне счастливыми.
– Ты не сказала, что приедешь.
Кэт вопросительно посмотрела на него:
– Значит, если бы ты знал, что я приеду, то не стал бы зажимать на кухне другую девчонку?
Впервые Ливай не нашелся что ответить. Он тоже отложил сэндвич и провел ладонями по своим невесомым светлым волосам. Казалось, они были сделаны из более дорогого материала, чем у Кэт. Из шелка. Они рассыпались, как пушинки одуванчика.
– Кэт… прости меня, – повторил Ливай.
Она не знала, за что именно он извинялся. Он исподлобья посмотрел на нее, в его взгляде читалось искреннее сожаление, даже раскаяние.
– Это был просто поцелуй, – сказал он, хмурясь.
– Какой из них? – спросила Кэт.
Ливай положил руки на затылок, позволив длинной челке упасть на лицо.
– Оба.
Кэт глубоко и прерывисто вздохнула:
– Ясно. Что ж… приму к сведению.
– Я не думал, что…
– Ливай! – оборвала она его на полуслове и посмотрела в глаза, пытаясь придать своему взгляду серьезности. – Сколько бы раз я ни благодарила тебя за то, что ты привез меня сюда, будет недостаточно. Но сейчас я прошу: уезжай. Я не целую парней просто так. Поцелуи… для меня это не просто так. По этой причине я избегала тебя. Хочу сделать это и сейчас. Хорошо?
– Кэт…
Дверь звякнула, и на пороге появилась медсестра в цветастой форме.
– Хотите навестить пациента? – улыбнулась она Ливаю.
Кэт поднялась, взяла сумку и посмотрела на него.
– Спасибо, – сказала она ему и последовала за медсестрой.
* * *
Когда Кэт вернулась в холл, Ливай уже уехал.
Она взяла такси до отцовского офиса, чтобы забрать там его машину. В салоне было полно оберток от фастфуда и скомканных листков с идеями. Приехав домой, она вымыла посуду и написала сообщение Рен.
Звонить Кэт не хотела. Не хотела говорить: «Привет, ты была права. Он накачан лекарствами и, возможно, не придет в себя еще несколько дней. Не было особой причины приезжать домой, если, конечно, тебе все равно, что он будет проходить через все это один. Но он не будет один, потому что я рядом».
Отец уже долгое время ничего не стирал. Ступеньки, ведущие в подвал, были завалены грязным бельем, будто папа на протяжении нескольких недель просто скидывал туда вещи.
Кэт загрузила стиральную машинку битком.
Потом выбросила пустые коробки с плесневелыми кусками пиццы.
В ванной увидела строчки, написанные пастой на зеркале, – может, стихотворение, а может, просто набор слов. Но Кэт понравилось, и она сфотографировала стих, прежде чем стереть.
Будь они с сестрой дома, точно заметили бы все симптомы.
Они с Рен всегда присматривали за папой.
Могли найти его в машине посреди ночи – он сидел там и исписывал страницы совершенно бессвязными идеями, а они приводили его обратно в дом.
Видели, когда он пропускает ужин, считали за ним чашки выпитого кофе. Замечали излишнюю оживленность в голосе.
В такие моменты они старались сдерживать его.
Обычно все получалось. Видя, как они напуганы, отец сам испытывал ужас. Он сразу же шел в постель и спал пятнадцать часов кряду. Назначал встречу со своим психологом. Снова пробовал пить лекарства, хотя они втроем знали, что это ненадолго.
– Когда я принимаю их, то не могу думать, – как-то вечером сказал он Кэт.
Тогда ей было шестнадцать лет. Она спустилась вниз проверить входную дверь, обнаружила, что та не заперта, и закрыла ее, по неведению оставив отца снаружи. Оказалось, он сидел на ступеньках, а когда позвонил в дверь, то перепугал Кэт до смерти.
– Они затормаживают работу мозга, – сказал отец, сжимая в руке оранжевый пузырек с таблетками. – Разглаживают все извилины… Может, все плохое как раз происходит в извилинах, как, впрочем, и хорошее. Они подчиняют твой мозг, как строптивого скакуна, чтобы он полностью выполнял их приказы. Мне же нужен мозг, который гуляет на воле, понимаешь? Мне нужно думать. Если я не буду думать, то кем я стану?
Все было не так уж плохо, когда папа спал вдоволь. Когда ел яичницу, которую они с сестрой готовили ему на завтрак. Когда не работал по три недели подряд без выходных.
Немного безумен – да, но это было нормально. Легкое безумство делало его счастливым, продуктивным, харизматичным. Клиенты чуть ли не клевали гениальные идеи с его рук.
Дочери присматривали за ним. Замечали, когда легкое безумство приобретало более тяжелый характер. Когда харизматичность уступала место помешательству. Когда искорки в глазах превращались в ослепительную вспышку.
Кэт не ложилась до трех часов ночи, разбирая завал в доме. Будь они с Рен здесь, они смогли бы предвидеть беду. И предотвратить.
* * *
На следующий день Кэт взяла ноутбук с собой в больницу Святого Ричарда. Оставался тридцать один час, чтобы написать рассказ. Она могла без проблем отправить свою работу профессору Пайпер по электронной почте.
Рен наконец ответила на эсэмэску.
Ты здесь? Завтра экзамен по психологии.
У них был один и тот же профессор по психологии, но разные группы.
Кэт ответила:
Мне придется пропустить.
Рен тут же написала:
ЭТО НЕПРИЕМЛЕМО.
НЕ ОСТАВЛЮ ПАПУ ОДНОГО.
Сообщи профессору по электронке, может, разрешат сдать позже.
Хорошо.
Напиши ему. Я с ним поговорю.
ОК.
Кэт не смогла выдавить из себя «спасибо», ведь Рен тоже следовало пропустить экзамен.
Отец проснулся около полудня и съел картофельное пюре с желтой подливой. Кэт видела, что он злится, потому что находится здесь и из-за слабости не может в полной мере излить свою злость.
В палате висел телевизор, и Кэт нашла повтор серии «Девочки Гилмор». Папа всегда смотрел с ними этот сериал, ему безумно нравилась Сьюки. Стоявший на коленях ноутбук погас, и Кэт закрыла его, прислонившись к койке отца и глядя в телик.
– А где Рен? – спросил папа во время рекламы.
– В колледже.
– А ты не должна тоже быть там?
– Завтра начинаются рождественские каникулы.
Папа кивнул. Его взгляд был угрюмым и далеким. Каждый раз, когда отец моргал, Кэт казалось, что у него не хватит сил разлепить глаза.
Около двух часов дня пришла медсестра и принесла лекарства. Затем появился врач, который попросил Кэт подождать в коридоре. На выходе из палаты доктор улыбнулся.
– У нас все получится, – оптимистичным и успокаивающим голосом произнес он. – Просто пришлось довольно быстро отключить его.
Кэт сидела рядом с отцом и смотрела телевизор, пока не вышло время посещений.
* * *
Расправившись с уборкой, Кэт вдруг почувствовала себя неуютно, оказавшись дома в одиночестве. Она пыталась уснуть на диване, но слишком уж близко он стоял к входной двери и к пустой отцовской спальне, поэтому Кэт поднялась в свою комнату и забралась в постель. Это тоже не сработало, тогда она перелезла на кровать Рен, прихватив с собой ноутбук.
Отец уже три раза лежал в больнице Святого Ричарда. Первый – летом после ухода мамы. Папа отказывался вставать с постели, тогда они с сестрой позвонили бабушке, и та на некоторое время перебралась к ним. Прежде чем уехать, она набила морозилку полуфабрикатами лазаньи.
Второй раз пришелся на шестой класс. Отец стоял у раковины, смеялся и говорил, что девочкам больше не надо ходить в школу. «Лучшее образование – это сама жизнь», – сказал он. С подбородка свисали пропитавшиеся кровью обрывки туалетной бумаги, которую он прижал к порезам бритвой. Кэт и Рен пришлось пожить какое-то время у тети Линн в Чикаго.
Третий раз случился в старших классах. Сестрам на тот момент было по шестнадцать. К ним приехала бабушка, но только через два дня. Самую первую ночь они провели в кровати Рен, сестра держала рыдающую Кэт за запястья.
– Я такая же, как он, – шептала Кэт.
– Неправда, – сказала Рен.
– Правда. Я сумасшедшая, как и он.
У нее уже случались приступы паники. На вечеринках она предпочитала прятаться. Первые две недели седьмого класса она опаздывала на уроки, потому что на переменах не могла находиться в коридоре вместе со всеми.
– Наверное, через несколько лет станет еще хуже, – всхлипывала Кэт. – Обычно все проявляется как раз в таком возрасте.
– Неправда, – повторила Рен.
– А если правда?
– Выбери другой путь.
– Все работает совсем не так! – возмутилась Кэт.
– Никто не в курсе, как это работает.
– А если я даже не замечу первых признаков?
– Тогда замечу я.
Кэт пыталась побороть слезы, но она уже так долго плакала, что не могла остановиться и теперь дышала прерывисто и постоянно всхлипывала.
– Если ты выйдешь из-под контроля, – сказала Рен, – я не брошу тебя.
Через несколько месяцев Кэт присвоила эту фразу Саймону в сцене про нестерпимую жажду крови База. Тогда Рен все еще писала вместе с Кэт, а когда дошла до строчки со своими словами, то фыркнула от смеха.
– Когда ты чокнешься, я буду рядом, – сказала сестра. – Но если станешь вампиром, то рассчитывай лишь на себя.
– Какая же ты добрая, – заметила Кэт.
К тому времени отец уже вернулся домой и шел на поправку. ДНК больше не казалась Кэт ловушкой, которая вскоре захлопнется.
– Очевидно, я еще на что-то гожусь, – сказала Рен. – Ты постоянно крадешь мои лучшие фразы.
* * *
Вечером в пятницу, перед сном, Кэт думала написать Рен, но не смогла подобрать слов.
* * *
Тоскливиус не был мужчиной или монстром. Он был мальчиком.
Саймон подошел ближе, совершая довольно опрометчивый поступок, но он хотел увидеть лицо своего врага. Сила Тоскливиуса окружала его подобно потокам сухого воздуха или горячему песку, подобно ноющей усталости, пронзающей все кости.
Тоскливиус – точнее, мальчик – носил потертые джинсы и замызганную футболку, и спустя несколько секунд Саймон узнал в мальчишке самого себя. Только несколькими годами раньше.
– Прекрати! – крикнул Саймон. – Покажись, трус! Покажи себя!
Мальчик лишь засмеялся.
Из главы 23, «Саймон Сноу и Седьмой Дуб»
© Джемма Т. Лесли, 2010
