Глава 80
Мой сын,
я не знаю, когда отдам тебе это письмо, если вообще отдам, возможно, когда тебе исполнится восемнадцать лет. Или когда ты окончишь университет. Или я подожду и оставлю его для тебя в банковском сейфе, чтобы ты прочитал, когда я умру. А может быть, ты вырастешь, уже зная все. Мне нелегко будет хранить это в тайне.
Мне очень нужно кому-то рассказать, что произошло за эти последние два дня – это были самые тяжелые дни в моей жизни, – и я благодарна судьбе, что ты был в это время со мной, что ты был частью меня. Однажды, когда была беременна твоей сестренкой, я прочитала одну статью, где говорилось о внутриутробном сознании плода. Очень возможно, что где-то в глубинах твоего сознания хранится эта информация, твои воспоминания об этих днях. Но если нет, я хочу поделиться с тобой своими воспоминаниями. Потому что эти последние дни забывать нельзя.
Вчера я узнала, кто твой отец. А сегодня утром я убила его. Когда это произошло, я была рядом с ним. Голова его покоилась у меня на плече. А к ней прижимались мои губы.
В палату вошла его лечащий врач, доктор Мизрахи. Она спросила, готова ли я.
Я хотела что-то ответить. Но не смогла. Просто кивнула.
– Вы приняли правильное решение, – сказала она.
Твой отец был в состоянии мозговой смерти. Он пострадал от взрыва, когда работал в секторе Газа. Он никогда бы не встал на ноги. Я много раз, снова и снова, беседовала с ней на эту тему. Поправиться у него не было никаких шансов.
Я еще раз кивнула. Да, я понимала, что делаю все правильно, но это было очень тяжело. Почти невыносимо.
Доктор Мизрахи некоторое время смотрела на меня. В глазах ее светилось глубокое сочувствие. Я была рада, что именно она сейчас здесь, а не кто-то другой – она была так добра ко мне и к твоему отцу тоже.
– Вы можете обнять его, – сказала она.
И я подвинулась к нему плотнее, обняла покрепче и прижалась щекой к его щеке.
– Так? – спросила я ее.
Она кивнула.
Я закрыла глаза и коснулась губами его волос. Не могла заставить себя смотреть, как она отсоединяет дыхательную трубку. Совсем рядом запищал прибор, словно чего-то испугался. Мое сердце тоже вздрогнуло от страха и мучительно заныло. Я открыла глаза и увидела, как доктор Мизрахи отключает прибор, он смолкает, и экран его гаснет. Раздался долгий хрипящий вздох, и наступила тишина.
Полная тишина.
Твой отец скончался.
Слезы застилали мне глаза. Мысленно я просила у него прощения. Потом шепотом. Снова и снова. То, что мне пришлось сделать, было отвратительно.
– Прости меня, – шептала я. – Прости меня. Прости меня. Прости меня.
Многие годы мы с твоим отцом рассуждали о таких понятиях, как судьба и свободная воля, предопределение и личный выбор. Мне кажется, теперь у меня есть ответ на эти вопросы. Это был мой выбор. С самого начала. И его выбор тоже. Мы, и только мы, выбрали для себя друг друга.
Сейчас мы с тобой – в жилище твоего отца. Дух его окружает нас, хотя самого его здесь нет. Мы видим его тут везде: в золотистых лучах восходящего солнца, проникающих сквозь окна спальни, в малиновых и темно-синих пятнах на персидском ковре, устилающем пол, в ароматных кофейных зернах, припасенных в кухонном шкафу. Этого кофе он уже никогда не выпьет. Зато мы его выпьем, мы с тобой.
Если ты прочтешь эти строки, когда меня уже не будет в живых, найди имя своего отца: Габриель Сэмсон. Найди его произведения. Найди материалы его выставки в галерее Джозефа Лэндиса в Челси – она состоялась в 2011 году. Надеюсь, по его фотографиям ты увидишь, как глубоко он воспринимал все, что происходит в мире, и как глубоко было наше взаимное чувство. Твой отец был настоящим художником, блестящим, глубоко чувствующим, прекрасным художником. Каждой своей фотографией он старался сделать мир лучше. Он хотел поделиться всем, что видел и чувствовал, с другими людьми, невзирая на разделяющие их границы, с людьми самых разных рас и религий. И он это делал. И отдал за это жизнь.
Он не был идеальным человеком. Как, впрочем, и я тоже. Ты должен знать это. Порой он был человеком эгоистичным, эгоцентричным, с большим самомнением. Но он считал, что жертвовать собой – дело благородное.
Он так и не узнал о твоем существовании. Мне следовало сказать ему об этом. Может быть, тогда все пошло бы по-другому. Я лишь могу представить, что, если бы он узнал о тебе, его образ мыслей изменился бы, он бы не стал с такой охотой ввязываться в драку, бросаться в бой. Не могу представить, что он захотел бы жертвовать временем, которое мог бы провести с тобой. А может быть, ничего не изменилось бы. Все осталось бы по-прежнему.
Ты был зачат в любви – знай это. Что бы ни случилось в будущем, что бы ни случилось после того, как я закончу это письмо, какой бы ни была наша жизнь, когда ты его прочтешь, кого бы ты ни звал папой, я хочу, чтобы ты знал, как сильно я любила твоего отца. Это была страсть, которая неподвластна времени и расстоянию, которая не подчиняется логике. Я надеюсь, ты встретишь такую любовь, всепоглощающую, всемогущую, которая слегка сродни безумию. Дорожи такой любовью. Когда такой любви отдаешь всего себя, сердце твое изранится. Но у тебя будет чувство, будто ты непобедим и бесконечен, как вселенная.
Теперь, когда он ушел от нас, не знаю, дарует ли мне судьба еще раз испытать такое чувство. Найдется ли еще человек, способный подарить мне ощущение, будто я – существо особенное, избранное, желанное, как это делал твой отец. Что я – существо заметное. Мне очень повезло: я испытала на себе эти чувства. Мне повезло, что я встретила его на своем жизненном пути. И что у меня есть ты.
Ты еще не явился в этот мир, но я уже люблю тебя, сыночек мой. И я знаю: где бы отец твой сейчас ни пребывал, он тоже любит тебя.
