Глава 28
В тот вечер, после обеда, Даррен сказал, что не прочь проводить меня домой пешком, ведь именно так должен поступать каждый джентльмен. И шел рядом со стороны проезжей части, как предписывал этикет, чтобы в случае промчавшейся по луже машины он мог прикрыть меня от грязных брызг.
– Пусть я промокну насквозь, зато ты останешься сухой, – объяснил он.
– Понятно, – отозвалась я. – А дама? Что полагается делать даме?
– То, что ты делаешь сейчас, ничего больше, – ответил он, и я снова не удержалась и улыбнулась.
Он прокашлялся:
– Знаешь, когда-то я работал экскурсоводом и даже могу провести экскурсию по Проспект-Хайтс.
– Неужели? – спросила я, не вполне понимая, шутит он или серьезен.
Тогда он заговорил тоном человека из верхушки общества, из тех, кто, к примеру, жертвует университетам целые здания. Да так смешно, что я тут же расхохоталась. Именно такими я себе и представляла всяких Шермерхорнов, Хэвермайеров или Хартли, представителей семейств, в честь которых на многих домах в студенческих городках висят таблички. Я частенько про них думала, когда училась в школе. Мне казалось, что эти люди живут в огромных особняках где-нибудь в Армонке, а лето проводят в Мартас-Винъярде. Мистер Шермерхорн носит красные штаны – на острове Нантакет все такие носят! – у него неизменно загорелое лицо и нижние зубы выдаются вперед. Миссис Хэвермайер не выходит из дому, не нацепив на уши серьги с бриллиантами по три карата каждый. У нее трое детей, и у каждого своя нянька, причем у каждой – свой метод воспитания. Особенно миссис Хэвермайер ценит третью няньку, странно даже, просто души в ней не чает. А семейство Хартли держит декоративных собачек корги, как у английской королевы.
Сейчас, конечно, при желании можно все о них прочитать в Сети, но тогда разрушились бы мои детские фантазии. Кстати, уже много лет я не вспоминала о них.
А Даррен повернулся ко мне и заговорил голосом Шермерхорна:
– Этот большой особняк принадлежит Эштону Крэнстону Веллингтону Лидсу Четвертому из кенсингтонской ветви Лидсов. Это более знатная ветвь семейства. Всем известно, что Лидсы из Глазго – завзятые игроки, аферисты и мошенники. И конокрады. Суп они едят чайными ложечками, а десерт – обеденными вилками. Решительное кощунство. В сущности, уже предприняты шаги к тому, чтобы фамильное имя писалось через дефис: Кенсингтон-Лидс. Вы понимаете, дабы не возникло путаницы.
Я хохотала как сумасшедшая, едва не всхрапывая, отчего хохотала еще сильнее.
А он между тем все таким же тоном мистера Шермерхорна продолжал:
– Поговаривают, что именно по той же причине Джулия Луис-Дрейфус стала писать через дефис свою фамилию. Те, другие Дрейфусы, были ужасные люди. То же самое и с Уол-Мартами. Надеюсь, вы слышали про других Мартов? Так забудьте о них. Устранение путаницы при такой неравноценности фамилий – весьма важная проблема.
Всякий раз, пытаясь что-то сказать, я прыскала от смеха. Наконец мы повернули за угол и направились к моему дому. Даррен остановился перед парадной. Я тоже.
Я увидела, какими глазами он на меня смотрит, и смех оборвался. Кажется, собирается меня поцеловать. Меня охватила паника.
После твоего отъезда я еще ни с кем не целовалась.
Не хотелось целоваться ни с кем после твоего отъезда.
– Я… – Фраза оборвалась, я не знала, что говорить дальше.
Должно быть, Даррен заметил выражение моего лица и, наклонившись, поцеловал меня не в губы, а в лоб.
– Спасибо за очень интересный вечер, – сказал он. – Надеюсь, не в последний раз. – Я кивнула, и он улыбнулся. – Я позвоню.
Наконец я вздохнула свободно.
– Звони, конечно, – ответила я.
Ведь в самом деле, мне с ним было очень весело. И уж лучше проводить время с ним, чем сидеть как сыч в одиночестве или напиваться с Алексис.
И когда он уже зашагал прочь, я вдруг поняла, что мне не хочется, чтобы он уходил. Жизнь становилась чуть светлее, когда он рядом, – мне это нравилось. Очень даже нравилось.
Я повернулась и поплелась к себе, снова думая о тебе.
