Глава 47. Энни

Энни сидит на заднем сиденье такси и, неподвижно глядя в окно, промокает глаза рукавом. Как бы ей хотелось позвонить Рори! Уж он бы нашел нужные слова. Но нет, она не может просить у него дружеского участия, когда он явно хочет чего-то большего, чем дружба. «Морковка сварилась», – сказал бы он.

Поэтому Энни звонит отцу, и он встречает ее на пороге своей квартиры с упаковкой салфеток в руках. Чуть не задыхаясь, она пытается объяснить, что случилось. Он сжимает в руках ее запястья:

– Энни, дорогая, подожди. Ты хочешь сказать, что мама увела у тебя парня?

– Да! То есть нет… Я… я не знаю. Она не знала. Но все равно это неправильно! Это противно! – Услышав звонок в дверь, Энни вздрагивает. – Вот дерьмо! Наверное, она! Папа, не впускай ее!

Но отец уже идет открывать. Должно быть, он вздохнул с облегчением: теперь ему не придется в одиночку утешать дочь, страдающую от несчастной любви. Услышав голос матери, Энни бежит в свою комнату и запирается.

В воскресенье утром Энни просыпается в своей постели в отцовской квартире, и на нее тут же накатывают унизительные воспоминания о вчерашней ночи. Сбросив пуховое одеяло, она трет воспаленные глаза. Из окна сквозь жалюзи льется солнечный свет. Энни смотрит на часы: без пяти двенадцать? Видимо, ее внутренний таймер совершенно сбит с толку, как и она сама.

Энни шлепает в гостиную и застывает: у окна стоит мама. Под глазами темные круги, волосы спутаны. Неужели всю ночь здесь пробыла?

– Доброе утро, Энни.

Энни с трудом берет себя в руки, вспомнив, как накануне мать выскочила из постели в одной комбинации. Она поворачивается, чтобы вернуться в свою комнату, но мамин голос ее останавливает:

– Пожалуйста, не уходи. Дай мне все объяснить.

– Мне не нужны твои объяснения, – говорит Энни и плюхается на диван, тем самым опровергая собственные слова.

Для пущего эффекта она ложится на живот и утыкается лицом в подушку. Мамина рука касается ее плеча. Слышится запах знакомых духов.

– Милая, мне так жаль! Пожалуйста, прости меня. Я все, все сделаю, чтобы это исправить.

– Уходи, – говорит Энни, и ей вспоминается, что пару месяцев назад Олив точно так же лежала на диване, пряча лицо. Наверное, она выглядит глупо, ну и пускай! Если внутри нее сидит пятилетняя девочка, то когда же показывать это, как не теперь! – Ты ведь меня ненавидишь! Уходи, и все!

– Что? Сядь. Пожалуйста, давай поговорим. Как тебе могло прийти такое в голову?

Энни, не поднимая лица, отвечает:

– Ты бы хотела, чтобы погибла не Крисси, а я.

– Ох, Энни, – шепотом произносит мать, – неужели была хотя бы одна секундочка, когда бы ты не чувствовала, что ты для меня такая же особенная, как твоя сестра, и что я люблю тебя ничуть не меньше?

Энни мотает головой:

– После катастрофы ты едва смотрела в мою сторону.

– Это не потому… – Мама вытирает щеку рукавом. – Мне нужно кое в чем признаться.

Энни скрещивает руки:

– Кроме того, что ты спала с… с ним?

Ей хочется, чтобы голос звучал негодующе, но получается глупо. Мама садится рядом:

– Кристен просила меня отвезти вас в Филадельфию на машине, а я отказалась. Мне так стыдно!

Энни хмурится:

– Нет, мам, Крисси была совсем не против того, чтобы поехать на поезде. Честно. Это я обиделась, а она нет.

– Она на меня не злилась?

– Нисколько. Могу поклясться.

Мамино лицо как будто немного светлеет, но через секунду на него опять ложится печальная тень.

– Я видела, что в то утро Кристен была сама не своя. Ты пыталась мне об этом сказать, но я не слушала. – Она подносит руку к подбородку. – Я предпочла проигнорировать это, как игнорировала воспоминания. Видишь ли, бабушка Тесс тоже была психически нездорова. Мне хотелось считать свою дочь нормальной, и из-за этого эгоистического желания я отрицала правду.

Энни прижимает подушку к груди и делает вдох. Потом еще один. Наконец она поворачивается к маме:

– Ты думала, я буду с ней. Сказала мне за ней присматривать, а я не сдержала своего обещания.

– Детка, – мягко говорит мать, – откуда же тебе было знать? – Она берет лицо Энни в ладони и смотрит так пристально, что та понимает: придется слушать. – Я никогда не считала, будто оберегать Кристен – твоя обязанность. Мне очень жаль, если ты сама так думала. Ты же была всего лишь девочкой. Просто девочкой.

Мамин тон и умоляющий взгляд подсказывают Энни, что она тоже вынесла из детства чувство вины, которое до сих пор тайно мучает ее. Надо будет спросить об этом когда-нибудь, но не сейчас.

– Так, значит, – спрашивает Энни, – ты меня прощаешь?

– Нет, дорогая, – улыбается мама, – мне не за что тебя прощать.

У нее в сумочке звонит телефон. Она не обращает внимания.

– Поговори с ним. Мне все равно.

– Это не Том. Но он звонил. Вчера.

Энни снова вспыхивает:

– Отлично. Рада за вас.

– Я сказала ему, что больше мы не увидимся, – спокойно говорит мама. – Попросила больше не звонить. – Она улыбается, поглаживая руки Энни. – Может, теперь пойдем домой и позавтракаем? Или пообедаем? Если захочешь, будем разговаривать весь день, и всю ночь, и завтра тоже. Я готова ответить на любой вопрос о моих отношениях с Томом.

– Вы…

– Нет! Клянусь тебе, дорогая, секса у нас не было.

– Господи, мама! Я не то хотела спросить! – стонет Энни, отворачиваясь, но, вообще-то, у нее отлегло от сердца. – Собиралась ли ты рассказать мне… про вас?

– Да. Причем по глупости я даже думала, что ты обрадуешься.

Энни закусывает губу. Да, ей следовало бы радоваться. Том замечательный и идеально подходит для мамы. Но она не настолько великодушная дочь.

– Так позвони ему, – говорит Энни, опять принимая Олив Барретт за образец поведения. – Может, ты поедешь с ним в Париж и будешь работать няней вместо меня?

Мама обнимает ее:

– Мое вчерашнее свидание с Томом было первым и последним. Я даже заблокирую его звонки, если ты покажешь как. Ну давай, милая. – Она с улыбкой протягивает ей руку. – Поехали домой.

Я вся твоя.

Мобильный звонит снова. На сей раз Энни не ждет. Не сомневаясь, что это Том Барретт, она лезет в мамину сумку, достает телефон и рявкает:

– Здрасте!

Ей что-то отвечают, и она передает трубку матери:

– Это из «Нью-Йорк таймс».