Глава 88
Для октября было холодно. Поверх костюмов для Хеллоуина детишкам пришлось надевать теплые куртки, и у каждой двери их спрашивали, кто они такие.
«Октябрь, – думал Линкольн. – Трам-пам-пам».
Он задержался у открытого окна своей спальни, в голове тут же проплыло воспоминание. «Радостный октябрь»…
Хорошее в его новом жилье было то, что рядом, в нескольких минутах ходьбы, стоял кинотеатр. Старинной архитектуры, под названием «Данди», где-то в миле от дома. Линкольн не знал другого места, где бы наливали колу прямо из крана. Он ходил туда почти каждые выходные. А что показывали, его чаще всего не интересовало.
В тот день Линкольн надел толстый свитер, джинсовую крутку, оливково-зеленые брюки. Посмотрел на себя в зеркало, висевшее у выхода. Стрижка у него была все та же, под Моррисси, хотя Ив уверяла, что с ней он похож на Люка Перри. Или старается быть похожим на Люка Перри.
– Тебе это надо? – спрашивала она. – Разве еще не вырос?
– Не надо, – отвечал он. – Мне так нравится.
Сегодня вечером Ив приглашала его к себе, но Линкольн отвертелся. Он договорился встретиться вечером с ночными редакторами где-нибудь в Айове, в баре, где подают томатный сок со вкусом пива. Может, он и пойдет. Может…
В полседьмого вечера было уже темно – хоть глаз выколи. Казалось, что так правильно. И холод – казалось, это тоже правильно.
По дороге в кинотеатр Линкольн видел, как за большими окнами сидят и ужинают люди. В этом районе никто и никогда не закрывал шторами окна своих столовых. «А знаешь, почему в старых домах окна на фасадах такие большие? – спросила его как-то мать. – Потому что, когда в семье кто-нибудь умирал, на ночь гроб привозили домой. Через окно в комнату ставили». Но Линкольн решил про себя дальше думать так, что большие окна делали для того, чтобы были лучше видны рождественские елки.
Когда он дошел до «Данди», служитель как раз менял афишу «Танцующей в темноте» на «Билли Эллиота».
Линкольн нырнул в маленький вестибюль, купил билет, колы из-под крана, коробку жареного попкорна. В зале почти никого не было, и он занял кресло поближе. Красное бархатное кресло. После «Индиан-Хиллса» только здесь, наверное, оставались такие – никаких тебе новомодных регулируемых спинок и диванчиков для влюбленных парочек. Экран по старинке закрывался занавесом, который с шумом раздвигался перед началом сеанса. Раньше Линкольн не видел в этом никакого смысла. Теперь он ждал этого момента.
И вот, пока он ждал, кто-то сзади рассыпал упаковку леденцов, и они с грохотом покатились по бетонному полу. Линкольн обернулся, не предвкушая ничего особенного. И увидел ее: она сидела за несколько рядов от него, чуть сбоку.
Темные волосы… Лицо сердечком… Веснушки…
Очень хорошенькая.
Бет.
Поняв это, Линкольн тут же отвернулся, но она его уже узнала. Она смотрела прямо на него. Она смотрела… Как же она смотрела?
Удивленно. Просто удивленно, и все.
Можно представить, что он долго думал об этом моменте, так же много, как думал о ней эти последние месяцы. Ведь они как-никак жили не в Токио и не в Мумбаи, где можно навсегда потерять друг друга из виду. Городок у них небольшой. Не много было и мест, куда можно пойти, особенно кинообозревателю. Линкольн привык считать «Данди» своим кинотеатром, а сейчас получалось, что он вроде бы как в офисе у Бет.
И вот теперь ему нужно было уходить. Она так хотела, правильно ведь? А особенно потому, что теперь сложила все вместе. Было и еще кое-что, о чем он изо всех сил старался не думать. Считала ли еще Бет его Своим Милым Мальчиком? Или вычислила, что он и есть тот подлец, который читал ее электронную переписку?
Надо уходить. Сию же секунду. Или нет… Когда погасят свет. Она опять смотрела на него, и это было невыносимо.
Линкольн нагнулся вперед, прикрыл лицо ладонью в нетерпеливом ожидании, когда свет начнет постепенно гаснуть. Это произошло только через несколько томительных минут. Стало темно, пополз в стороны древний занавес, оживился проектор, Линкольн начал надевать куртку.
Тут-то Бет и села прямо рядом с ним.
Он застыл, натянув лишь один рукав. Молчал… Не двигался… Автономно действовала одна только нервная система.
Теперь уйти он уже не мог, ведь она сидела рядом – и чего это ей пришло в голову сесть рядом? – и посмотреть на нее тоже не мог. И тогда Линкольн осторожно откинулся на спинку кресла, стараясь не касаться ее. Сидел и ждал.
Но Бет не говорила ни слова.
И он не говорил. И не шевелился…
А притяжение все росло, а кредиты все открывались…
И Линкольн не удержался. Повернулся и поглядел. Бет не отрываясь смотрела на экран, как будто ждала указаний от Святого Духа, широко раскрыла глаза, обеими руками держала ручку. Саундтреком фильма был «Cosmic Dancer» группы «T. Rex».
Линкольн отвел глаза. Он говорил себе, что надо потерпеть, дождаться, пока Бет сама что-нибудь скажет или сделает. Но ожидание прямо душило его. Или, может, душило, что она была совсем рядом. Желание еще раз посмотреть на нее. И еще… И еще…
И Линкольн вдруг услышал собственный голос – то, что всегда говорил женщинам и уже давно должен был сказать Бет.
– Извини, – шепотом произнес он.
– Не извиняйся, – отозвалась она.
Теперь Бет смотрела ему прямо в лицо, плотно сжав губы. Линкольн подумал: наверное, она прекрасно знает, что сердце его выскочило прямо на бетонный пол. Знает, какой он подлец. Может, сейчас она заорет во весь голос. Или врежет ему оплеуху. Ни с того ни с сего Линкольн принялся считать, сколько между ними дюймов. Пятнадцать, ну, может быть, шестнадцать. Бет была так близко, что он впервые заметил, какие у нее уши. Замечательные уши!
Бет поднесла к его лицу свою правую руку с зажатой в ней ручкой. К подбородку…
Линкольн закрыл глаза. Казалось, что так правильно, а дальше будь что будет. Он закрыл глаза и ощутил ее пальцы у себя на щеке, потом на лбу, потом на веках. Пахло чернилами и мылом для рук.
– Мне кажется… – прерывистый, незнакомый шепот раздался ближе, чем он ждал, – мне кажется, я очень глупая девица.
Линкольн покачал головой. Едва-едва. Так, чтобы никакой посторонний ничего не понял.
– Да, – прошептала она и придвинулась еще ближе.
Он не шевелился, не открывал глаза. А вот если бы открыл и она увидела, что творит?
Бет поцеловала его в щеку. Линкольн чуть шевельнул головой, придвинулся ближе к ее пальцам. Она поцеловала его в другую щеку, в подбородок. В ямочку под нижней губой.
– Глупая, глупая, – совсем тихо, недоверчиво прошептала она, – и что только у тебя в голове?
Линкольн обрел дар речи.
– Замечательная, – ответил он так тихо, что слышать его могла только та, которая запустила руку ему в волосы и губами почти касалась его губ. – Красивая…
Он нашел ее рот.
– Замечательная… – Поцеловал. – Волшебная… – Поцеловал. – Единственная…
Бывает, происходит что-то чудесное, а ты и не веришь. А бывает, что понимаешь совершенно ясно: вот оно, чудо, совершается на твоих глазах. Линкольн чувствовал себя так, будто сунул голову в раковину с газированными карамельками «Поп рокс» и включил воду.
Он скинул куртку на пол и обнял ее обеими руками.
В голове было только одно: «Бет». Он только и мог: сделать так, чтобы его мечта стала явью.
Он не слышал, как кино закончилось. Два часа вообще ничего не слышал, кроме громовых ударов сердца и стука ее зубов, когда они случайно ударялись о его зубы. Но когда зажегся свет, Бет тут же отпрянула от него. Села прямо, отстранилась… Казалось, из теплой постели Линкольн выбрался прямиком на холодную утреннюю улицу. Он пошевелился, чтобы не потерять этой удивительной близости с ней. Было страшно, словно происходило что-то ужасное, словно далекие часы били полночь.
– У меня срочная работа. – Бет провела рукой по рту, по растрепавшемуся хвосту. – Надо идти, надо, надо…
Она перевела взгляд на пустой экран, точно надеялась вычитать там что-нибудь полезное. Занавес медленно закрывался.
Бет опустилась на пол, ища что-то.
– Очки, – пробормотала она. – На мне были очки?
Очки запутались у нее в волосах. Линкольн аккуратно высвободил их.
– Спасибо, – поблагодарила Бет.
Он помог ей подняться, попробовал было на мгновение задержать, но она высвободилась и торопливо пошла по проходу.
– Никогда еще такого не делала, – произнесла она, не обращаясь к нему, глядя на экран. – А ты хоть что-нибудь видел? Там ведь, кажется, танцевали? Ну конечно танцевали.
Тут Бет огляделась по сторонам, словно испугалась, как бы ее не услышали. Потом притронулась ко рту и ладонью, и всеми четырьмя пальцами, точно проверяла, на месте ли он.
И заторопилась, почти побежала к выходу, сначала спиной вперед, глядя на него, а потом все-таки отвернулась.
Линкольн не помнил, как оказался у дома, но подниматься в квартиру ему не хотелось. Не хотелось разрушать волшебство. Он уселся прямо на ступеньках и стал вспоминать эти два часа. До него начало доходить: да, это Бет, да, это случилось…
«И что только у тебя в голове?» – спросила себя Бет.
Так что же у нее в голове? Линкольна она совсем не знала. Он тоже не знал ее. Почему ему хотелось ее поцеловать? Потому что она красивая. Но не только поэтому – она еще добрая. Но не только поэтому – она еще умная и смешная. Потому что он легко мог представить себе, как едет с ней на машине в далекое-далекое путешествие и ему ни капельки не скучно. Потому что, когда узнавал что-то новое и интересное или новое и смешное, то всегда думал, что сказала бы Бет, сколько присвоила бы звезд и почему.
Линкольн хорошо знал, почему хотел поцеловать ее. Почему все еще хотел. Он чувствовал ее на своих губах, на коленях. В голове плыл туман, что-то тихо жужжало по-пчелиному. Так же как целоваться с Сэм? Он уже почти и не помнил как – не хотел помнить. Если так же, то, значит, девяти лет ему не хватило, чтобы забыть ее.
Пока Линкольн работал в «Курьере», читал статьи Бет, думал о ней, он все-таки до конца не верил, что какая-то цепь событий, тропинка через время и место приведет его к этому.
Да. Бет. Да, это случилось.
А может быть… может быть, еще и не закончилось.
Линкольн вскочил на ноги и нашарил в кармане ключи от машины. Давно они расстались? Полчаса назад? Сорок пять минут? Значит, Бет еще должна быть в «Курьере». И больше не нужно сохранять почтительную дистанцию. Не нужно желать, сожалеть, грызть себя. Не нужно выказывать излишнюю почтительность. А может, когда Бет села рядом с ним, это и была почтительность, которая все изменила. Все!
Линкольн припарковался у редакции «Курьера», рядом с окном для загрузки. В очереди стояло грузовиков шесть, тихо урчали моторы, а грузчики забрасывали в кузова пачки свежего номера. Он вбежал в дверь гаража, обогнул стойку, где отмечались входящие, – охранник узнал его и кивнул – и бросился вверх по лестнице в отдел новостей, как будто там решалась его судьба, как будто подходил его последний срок. А если бы остановился, то вернулся бы к прежнему себе, попал бы в старую ловушку.
Чак поднял голову, когда Линкольн несся по редакторской. Линкольн кивнул прямо на бегу. Он увидел стол с видом на город – Бет не было. В отделе культуры, в самом конце комнаты, было темно, но Линкольн не останавливался и старался не вспоминать, как часто он ходил мимо этого стола, когда точно знал, что она ушла.
Она была там, говорила по телефону. Сидела в своей кабинке, а монитор освещал ее лицо, как свечкой.
– Нет, я знаю, – говорила она. Волосы были аккуратно забраны, очки она сняла. Бет до сих пор как будто не пришла в себя после страстных поцелуев. – Знаю, – говорила она, потирая лоб. – Слушай, этого никогда не будет…
Линкольн остановился рядом с ней, стараясь не дышать, как скаковая лошадь. Бет обернулась, увидела его и не договорила.
Линкольн растерялся, стоял, улыбаясь и покусывая губу.
– Спасибо, – произнесла она в трубку. – Знаю… Спасибо. Хорошо. – Потом положила трубку и изумленно уставилась на него. – Что ты здесь делаешь? – произнесла она наконец.
– Могу и уйти, – ответил он и сделал шаг назад.
– Нет! – вставая, возразила она. – Нет! Я…
– Я думал, нам нужно поговорить, – сказал он.
– Давай, – согласилась она.
– Давай, – кивнул Линкольн.
Их разделяли каких-то два фута и стена кабинки.
– А может, не нужно, – сказала Бет, складывая руки.
– Почему это?
– Потому что, мне кажется, если мы заговорим, то только все испортим. А вот если оставим все как есть, тогда, мне кажется, все будет как надо.
– Значит, как есть? – уточнил он.
– Ну конечно, – заторопилась она. – Можно встречаться в темных кинотеатрах… а если мне нужно будет что-то сообщить тебе, я напишу с чьей-нибудь электронной почты.
Линкольн отшатнулся, как будто она его ударила.
Бет сморщилась, закрыла глаза:
– Извини. Я же тебя предупреждала. У меня лучше писать получается, чем говорить.
«Знает она все, – подумал Линкольн. – Знает, какая я сволочь. Никакой не милый мальчик. Знает… А подсела все-таки!»
– Закончила? – спросил он.
– Стыдиться себя самой? Наверное, еще нет.
– С обзором.
– В общем и целом да.
– Тогда пошли.
Линкольн протянул ей руку и почувствовал себя победителем, когда Бет, немного помявшись, приняла ее. Он пошел из отдела новостей, прикидывая, куда бы можно ее сейчас повести. В «Курьере» не было никакого укромного романтического дворика. И балкончика. И кабинки в углу.
Остановились они только в комнате отдыха.
– Подожди, – сказала Бет, когда он открыл дверь. В комнате было темно. Столики убрали. Торговые автоматы пока стояли, светили и гудели, но в них ничего не было.
– Закрыли, – тихо сказала Бет. – Теперь комната отдыха внизу. Здесь будут специалисты по Интернету. – Она нервно посмотрела в сторону коридора, завела руку назад.
– Вот и отлично, – сказал Линкольн.
Он вошел в комнату, не закрывая за собой дверь. Бет посмотрела на него, поколебалась, но тоже вошла. Дверь со скрипом закрылась за ними. Линкольн остановился и подождал, чтобы глаза привыкли к свету из автомата, где продавали пепси. У стены, рядом с кофемашиной, было свободное место. Бет шла за ним – он не ожидал этого, – и они опустились на пол, глядя прямо друг на друга.
Линкольн хотел снова коснуться ее, взять за руку, но она натянула юбку на колени, а сверху положила сжатые в кулаки ладони. Раньше он никогда не замечал, как она была одета. Джинсовая юбка до колен, розовый кардиган, колготки в цветочек, высокие синие сапожки. «Похожа на закат солнца», – подумал он.
– Ну так что, говорим? – спросила она.
– Думаю, да, – ответил Линкольн.
Бет посмотрела на свои кулаки и начала:
– Даже не представляю, что сказать такого, чего ты еще не знаешь…
– Не надо, – ответил он. – Не так это.
– Как это – не так? – сердито возразила она.
– Извини, – ответил он.
– Не извиняйся, – отозвалась она, и голос ее дрогнул. – Ну пожалуйста! Я совсем, совсем, совсем не хочу, чтобы ты извинялся.
– Не хочешь?
– Совсем!
– Что ты хочешь от меня услышать?
– Скажи мне что-нибудь. Не знаю – что-нибудь такое, чтобы я поняла, как меня сюда занесло. – Бет говорила быстро, сбиваясь, Линкольну даже показалось, что она вот-вот заревет. – Ну то есть… Дженнифер точно родит, если я расскажу ей об этом. Она все еще думает, как бы нам тебя вернуть. Но для чего? И для кого? Меня винит, что я испугалась твоего неотразимого обаяния… или твоей обаятельной неотразимости…
– Дженнифер ждет ребенка? – спросил Линкольн, несуразно улыбаясь.
Бет промокнула глаза свитером, взглянула на него:
– Ну да.
– Здорово, – ответил он от всей души. – Правда здорово!
– Угу, – ответила она, глядя на него, и закрыла лицо руками. – Как это все дико!
– Извини, – повторил Линкольн.
– Хватит!
– Хорошо. А что, если я скажу, что и не собирался читать твою почту? Ни Дженнифер, вообще никого? Я проверял фильтр, а твои письма всегда помечались флажком, когда ты нарушала правила, и вот только их я и читал, только те, что с флажками, и только твои. Может, конечно, это плохо, но других писем я почти и не читал. И когда ушел, записки на столе мне оставлять не нужно было.
– Зачем же ты мне писал? Эта записка вообще самое дикое из всего.
– Извиниться хотел, – ответил он, стараясь не отводить глаз.
– Но за что? – удивилась она. – Что там такого важного?
– Ты, – ответил он. – Мне хотелось быть перед тобой чистым.
– Анонимно?
Линкольну не хотелось еще раз извиняться, и он промолчал.
– Я все время о тебе думала, – сказала Бет. – Все представляла себе, как это было бы в книжке, в кино. Что-то в духе «Джейн Эйр», наверное, совсем неплохо – ты бы перехватывал мои письма, я бы подглядывала через забор… Пришли компьютеры и все испортили.
– Это я пришел и все испортил, – сказал Линкольн. – Не надо было писать ту записку. В довершение всего еще и она… Извини, что я тебя расстроил.
– То-то и оно, – ответила Бет. – Я даже не уверена, расстроилась ли. Только в самом начале, когда думала, что за посторонний читает мою почту. Но я тебя быстро вычислила. Я тебя перестала видеть и как-то спросила Дерека – помнишь, он рядом со мной сидит: «А куда девался тот здоровый парень, с темными волосами, он еще с Дорис все время обедал?» И он ответил: «Айтишник? Уволился». Вот тогда все и сошлось. Что ты – это… ты.
Бет перестала плакать и прислонилась к стене. Юбка уползла вверх над розовыми колготками. Линкольну хотелось припасть к ее коленям. Они так и сидели бок о бок, смотрели друг на друга, ее рука лежала на полу рядом с его рукой, так что они почти касались пальцами.
– А в кино как было бы? – заговорила она, глядя на их руки, и взгляд ее смягчался. – Как бы Мэг Райан с Томом Хэнксом разрулили эту ситуацию?
– Это ты про «Неспящих в Сиэтле»? – уточнил он.
– Ну да, – ответила она, – или про «Вам письмо». Мы бы все обговорили до съемок. Слишком уж все это непросто.
– Если бы это было кино с Мэг Райан и Томом Хэнксом, – заметил он, – я бы тебя поцеловал в середине предложения. И все бы наладилось.
Бет улыбнулась. Видел он когда-нибудь, чтобы она так улыбалась? Всем своим веснушчатым лицом?
– Прямо Луи Армстронг, – сказала она.
– Но я не буду тебя целовать, – покачал он головой. Слова приходилось выдавливать из себя.
– Как не будешь?
– Не буду. Потому что ты права. Это нужно объяснить. Нам нужно, обоим. Я хочу, чтобы ты оглянулась на сегодняшний вечер и поверила: именно так люди и находят друг друга.
– Ах… – вздохнула Бет. – «Когда Гарри встретил Салли».
Если она сейчас улыбнется еще шире, то просто сломает его.
– «Джо против вулкана», – подхватил Линкольн.
– «Джерри Магуайр», – продолжила Бет.
– «Империя наносит ответный удар», – не сдавался он.
Бет рассмеялась, и ее смех оказался даже лучше, чем он ожидал, – как будто бусинки рассыпались.
– Я бы ни за что не сделала того, что сделала в кинотеатре, если бы… короче, если бы не расспросила Дорис о тебе.
– Ну и…
– Ну и она стала мне напевать, что таких классных, как ты, почти не встречала, что ты, может, даже лучше, чем ее Пит…
– Пол.
– Пол, – поправилась Бет. – Ты всегда делился с ней обедом и помог переехать. Сказала еще, что ты один – девчонки из редакторской заигрывали с тобой, но ты вел себя исключительно по-джентльменски. А уволился ты потому, что тебе надоело чувствовать себя шпионом, читая чужую переписку, а от работы по ночам ты сам себе казался графом Дракулой.
– Вот так прямо все и выложила?
– Да. Три вечера за пиноклем – и пожалуйста.
– Надо было тебе в репортерах оставаться.
– Видишь? – шепнула она и быстро прикрыла глаза. – Вот оно! Что я могу сказать о себе такого, чего ты не знаешь? Что я могу сказать, если знаю, что ты уже знаешь?
– Да не так это, – возразил он.
– Сколько я о тебе писала, как называла…
– Я же знаю, ты это не серьезно, – снова возразил он, – у тебя же был друг.
– Ты поэтому и читал, что я писала? Потому что из-за тебя я потеряла голову?
– Нет. Когда ты это писала, я уже чувствовал… все-все.
– Я серьезно тогда, – сказала она. – Я бы даже Дженнифер не во всем признавалась. Я везде за тобой ходила. Один раз даже чуть до твоего дома не дошла.
– Знаю, – еле слышно выговорил он.
– У меня было к тебе чувство, вот и все. – Бет опустила глаза, поправила юбку. – Глупо, да?
– Надеюсь, нет.
Они помолчали.
– Так вот, – произнесла Бет и наклонилась вперед, как будто что-то решила. – Когда я была в восьмом классе, то по воскресеньям смотрела музыкальное шоу, там еще пели: «Вот так все и кончается». Помнишь?
Линкольн кивнул.
– Я MTV почти никогда не смотрела, только когда к подруге ходила, Ники, и то если ее родителей дома не было. Но когда увидела этот клип, даже не весь, самый конец, то сразу поняла: это до конца жизни будет моя любимая песня. Так и получилось. Она до сих пор моя любимая… – Бет заправила волосы за уши. – Линкольн, я сказала, что ты милый, потому что не находила другого слова. Я думала, что мне не разрешат говорить ничего другого. Но каждый раз, когда я встречала тебя, у меня в голове как будто включалась эта песня.
Бет словно метала в него звездочки. Слушать ее было трудно. Смотреть на нее – тоже. Он чувствовал себя мелким воришкой.
– Линкольн… – произнесла она.
– Да?
– А ты веришь в любовь с первого взгляда?
Линкольн заставил себя взглянуть на нее – на широко открытые глаза, серьезный лоб. И на невозможно красивый рот.
– Не знаю, – ответил он. – А ты веришь в любовь до этого?
У него перехватило горло.
А потом уже некогда было думать, как бы удержаться и не поцеловать ее.
Она рванулась к нему в объятия. Линкольн прислонился к кофемашине, с силой притянул Бет к себе. И они поцеловались, так, как невозможно описать словами. «Вот как должен бы закончиться 2001 год, – успел подумать он. – Вот такой бесконечностью».
Как только Бет отстранилась, Линкольн притянул ее снова.
Во второй раз он прикусил ее губу.
Потом шею.
Потом воротничок блузки.
– Не понимаю… – произнесла она, сидя у него на коленях и положив щеку ему на макушку. – Не понимаю, что ты это такое сказал – любовь до первого взгляда…
Линкольн ткнулся лицом ей в плечо и задумался, как бы поумнее ответить.
– Что-что… Я влюбился в тебя еще до того, как тебя увидел, – объяснил он, – когда еще думал, что, может, никогда тебя не увижу…
Бет взяла его голову в руки, отвела назад, так, чтобы видеть лицо.
– Смешно, – произнесла она.
– Обхохочешься! – рассмеялся он.
– Да нет, правда же! Мужчины любят глазами… – (Он закрыл глаза.) – Это почти доказано! – закончила она.
– Может, и так, – ответил Линкольн. Было очень приятно ощущать ее пальцы в своих волосах. – Но видеть тебя я не мог, так что…
– Так что же ты увидел?
– Увидел? Девушку, которая могла бы написать то, что писала ты.
– Что же?
Линкольн открыл глаза. Бет внимательно изучала его лицо. Она смотрела скептически – и, возможно, не только из-за того, что он сказал. До него дошло: это было важно.
– Да все, – ответил он и выпрямился, держа ее за талию. – Все, что ты писала о работе, о друге этом своем… Как ты утешала Дженнифер, как веселила ее, шутила о ребенке и потом… Я представлял себе девушку вот такую, веселую… Я представлял себе такую живую…
Бет настороженно слушала. Линкольн не понимал: отталкивает он ее или, наоборот, притягивает.
– Ей никогда не надоедает смотреть свои любимые фильмы, – тихо продолжал он. – Она хранит свои платья, как старые билетики. Ей плевать на погоду. Эта девушка делает светлее и легче каждый миг, все и всех вокруг себя. В общем, я представлял тебя. Я только не знал, как ты выглядишь. А когда узнал, то понял, что выглядишь ты так, как девушка, у которой это все есть. Как девушка, которую я люблю.
Пальцы Бет дрогнули в его волосах, ее лоб коснулся его лба. На губы Линкольну упала большая тяжелая слеза, он слизнул ее. Притянул Бет к себе, близко-близко. Точно не заботясь, сможет ли она дышать. Как будто у них был один парашют на двоих.
– Бет… – проговорил он, когда они коснулись друг друга ресницами, – не знаю, как тебе объяснить… Понятно, наверное, не сумею. Но попробую все-таки, если хочешь.
– Не надо объяснять. – Она качнула головой. – И извиняться тоже. Мне кажется: не важно, как мы к этому пришли. Я только… хочу, чтобы так же… хочу…
И он ее поцеловал.
Прямо в середине предложения.
