Глава 8
– А тебе не все равно, если платят за то, что ты там просто сидишь? – спросила Линкольна сестра.
Он позвонил Ив, потому что скучал. Потому что уже прочитал все, что было в папке WebFence. Один раз прочитал, другой.
Снова Бет и Дженнифер. Он не послал им предупреждения. Снова не послал. Ему начинало казаться, что он знаком с ними, что это его коллеги по работе. Чушь какая! Лишний довод за то, чтобы уйти с этой работы.
– Не все равно, – ответил он Ив.
– А должно бы. Ведь ты позвонил, чтобы поплакаться в жилетку?
– Я не плачусь в жилетку, – произнес Линкольн чуть более напористо, чем обычно.
– Это же работа, на которой не надо скрипеть мозгами. Ты говорил, что хочешь найти работенку, где не придется сильно думать, чтобы направить всю энергию на размышления о том, как жить дальше.
– Правильно.
– Так зачем переживать, что тебе платят за то, что ты ничего не делаешь? Идеальный вариант! Не трать зря времени, читай «Какого цвета ваш парашют?». Начни разрабатывать собственный пятилетний план. – Ив старалась перекричать какой-то механический шум.
– Ты что, пылесосишь?
– Пыль гоняю! – прокричала сестра.
– Перестань, а то у тебя голос резкий.
– А я такая – резкая.
– Ну, от этого особенно, – сказал он. – Вот я и забыл, о чем говорил.
– Плакался, что тебе платят за то, что ты ничего не делаешь. – Ив выключила пылесос.
– Выходит, когда получаешь деньги за то, что ничего не делаешь, то все время помнишь, что ничего не делаешь, – ответил Линкольн. – А для этого энергии нужно гораздо больше, чем кажется. Я вот все время чувствую усталость.
– Как ты можешь все время это чувствовать? Тебе как ни позвонишь – ты дрыхнешь и дрыхнешь!
– Ив, я раньше часа ночи с работы не ухожу.
– Но к двенадцати дня можно уже и проснуться.
– В полвторого я дома. Сна ни в одном глазу. Еще час-два сижу у компьютера. И только часа где-то в четыре засыпаю. В час, полвторого – подъем. А потом я три часа раздумываю, что до работы времени ни на что не хватает. Смотрю повторы «Квантового скачка», снова сижу у компа. Иду на работу. Повторяю. «Вторая строчка такая же, как первая».
– Это ужасно, Линкольн.
– Это ужасно.
– Надо с этой работы уходить.
– Надо с этой работы уходить, – повторил он. – Но если я останусь, то смогу съехать от матери.
– Когда?
– Когда захочу. Деньги хорошие.
– Оставайся, – твердо сказала Ив. – Съезжай, найди новую работу, а потом уж уходи.
Линкольн знал, что она так и скажет. Ив считала, что все проблемы брата решатся сами собой, стоит ему только уйти от матери. При каждом удобном случае она повторяла: «Пока ты здесь, своей жизни у тебя не будет». Сестра посоветовала бы ему пойти работать на скотобойню, если бы только это помогло ему снять собственную квартиру.
Но Линкольн вовсе не был уверен, что ему так уж хочется съезжать. Ему нравилось в материнском доме. Нравилось, что все давным-давно стоит на своих местах, а в его распоряжении весь верхний этаж, даже с собственной ванной. И вообще, он не имел ничего против того, чтобы все время быть рядом с матерью. Иногда ему хотелось только, чтобы она давала ему чуть больше пространства. Пространства для мысли.
– А тебе не противно говорить людям, что ты до сих пор живешь в доме у матери? – спросила Ив.
– Кому надо знать, где я живу?
– Новым знакомым.
– Нет у меня никаких новых знакомых.
– Будешь жить дома – ни с кем и не познакомишься.
– А если буду жить в своей квартире, то, значит, познакомлюсь? Ты можешь представить, чтобы я отправился в бассейн? Или разговорился с кем-нибудь в тренажерном зале?
– Возможно, – ответила она. – А почему нет, собственно? Плавать ты умеешь.
– Мне не нравятся жилые комплексы. Не нравятся ковровые покрытия, маленькие бетонные балкончики, встроенные шкафы.
– А встроенные шкафы чем тебе не угодили?
– Они сделаны из древесно-стружечных плит и воняют мышами.
– Великолепно, Линкольн! И в чьих же квартирах ты был?
– Есть у меня друзья, которые живут в квартирах.
– В великолепных квартирах, похоже.
– В холостяцких. Ты не представляешь, что это такое.
Ив ушла из дома, когда ей исполнилось девятнадцать лет. Она вышла за Джейка, с которым познакомилась в городском колледже. Он был старше на десять лет и служил в военной авиации. Джейк купил ей в пригороде дом, похожий на ранчо, и Ив перекрасила все комнаты в доме в разные оттенки бежевого.
Раньше Линкольн ездил к ним на выходные отсыпаться. Ему было одиннадцать лет, и Ив размещала его в отдельной комнате.
– Приезжай в любое время, – говорила она брату. – В любое. Живи, сколько хочешь. Это и твой дом тоже.
Линкольну нравилось бывать у Джейка и Ив, но никогда не хотелось сбежать к ним. Линкольн – не то что Ив – никогда не хотел уходить от матери. Он не понимал, из-за чего они злятся друг на друга. Когда Ив рассказывала что-нибудь о матери, он даже не сразу понимал, о ком идет речь.
– Никогда у мамы кальяна не было, – настаивал, например, он.
– Да нет, был – из бутылки из-под «Доктора Пеппера». Еще на журнальном столике стоял!
– Врешь ты все! Мама никогда не стала бы пить «Доктор Пеппер»!
Когда на следующий вечер Линкольн пришел в редакцию, Грег, горячась, говорил по телефону. Для выпусков, посвященных «Проблеме 2000», он взял по договору независимого консультанта, и вот этот консультант теперь заявил, что работать с «Курьером» сможет не раньше начала февраля. Грег обозвал его шарлатаном, одноглазым цыганом и швырнул трубку.
– Я могу помочь с этой проблемой, – предложил Линкольн, – писал тут одну программку…
– Ну да, – буркнул Грег, – ты да я, и еще взять учеников из восьмого класса спецшколы. Получится лучше некуда.
Он выключил компьютер, просто выдернув вилку из розетки. Линкольн внутренне содрогнулся.
– Злись не злись, все равно я как крыса в клетке, – подытожил Грег, собирая свои бумаги и пиджак. – Ну до завтра, Сенатор.
Хм… Программирование… Отладка… Не то чтобы Линкольну это страшно нравилось, но все же не сравнить с архивированием и сжатием. Какая-никакая, а проблема, и ее надо решить. И решить всего за несколько месяцев, а может, и быстрее.
Он проверил папку WebFence. В ней краснело всего два флажка. Это значило, что работы у Линкольна в эту ночную смену от тридцати секунд до пяти минут. Он уже решил, что сделает ее после ужина.
На сегодня у него был план.
Вернее, так: план составить план. Линкольн сегодня поднялся рано, в полдень, и отправился в библиотеку за книжкой про парашют, о которой узнал от Ив. Теперь книга лежала у него в рюкзаке рядом с сегодняшними объявлениями о работе, желтым маркером, десятилетней давности записной книжкой, свежим номером «Энтертеймент уикли» и сэндвичем с индейкой, от которого шел такой соблазнительный аромат, что Линкольну трудно было думать о чем-то другом.
С журналом и сэндвичем он разделался к семи вечера.
Потом подумал, чем бы заняться дальше – просмотреть объявления о работе или проштудировать «Какого цвета ваш парашют?», – но вместо этого вынул записную книжку. Он положил ее на стол и медленно перелистал заметки о Войне за независимость и черновик сочинения «Дивный новый мир».
Линкольн знал, что ищет: где-то в середине должно быть… Ага, вот… Почерк Сэм, фиолетовые чернила, частокол заглавных букв.
ЛИНКОЛЬН ПРЕУСПЕВАЕТ В…
Сэм составила этот список, когда Линкольн заканчивал среднюю школу и выбирал, куда податься дальше. Он уже знал, что в колледж, – куда угодно, лишь бы вместе с Сэм.
Мать хотела, чтобы он учился рядом с домом. Ему была предложена стипендия регента в государственном университете – всего-то сорок пять минут езды. Но Сэм ни за что не пошла бы туда. Ей хотелось чего-то большого, важного и ОЧЕНЬ ДАЛЕКОГО. А Линкольн хотел уехать с ней. Стоило матери завести речь об этой стипендии, о том, что в университете хороший кампус и что ему можно будет приезжать домой и стирать свои вещи, Линкольну сразу же представлялось, как Сэм грузит вещи в отцовский минивэн и уезжает на запад, на заход солнца. Со стиркой он уж как-нибудь сам справится.
Поэтому он разрешил Сэм закупить все, что нужно для учебы. Она заказывала разные брошюры и по выходным отправлялась смотреть кампусы. «Хочу жить у океана, Линкольн, у океана! Хочу чувствовать, как наступает прилив. Хочу выглядеть, как те девушки, что живут у океана. У них волосы треплет ветер, а на щеках здоровый румянец. Хочу горы… Ну хотя бы одну гору. Разве это много? И деревья. Ну не целый лес, нет. Хватит и рощицы. Картинку хочу. Красивую картинку!» «Нашла о чем мечтать», – думал Линкольн.
Сэм остановила свой выбор на колледже в Калифорнии – не слишком далеко от океана, не слишком далеко от гор – с обсаженным деревьями кампусом и плотной театральной программой. Линкольна тоже приняли, за компанию, и предложили с полдюжины разных курсов.
Матери он объяснил, что технически это столько же, сколько предлагала государственная школа.
– Да, – ответила она, – только в четыре раза дороже.
– Ты, что ли, платишь? – возразил он.
– Подло так говорить.
– Извини, не хотел.
И правда, он не хотел.
Линкольн знал: матери неловко, что она не может платить за него. Ну, знал, что ей иногда неловко, да. Колледж – это была его забота. Мать рассчитывала, что он будет платить сам, точно так же, как рассчитывала когда-то, что сын сам купит себе «Nintendo».
– Можешь купить, если хочешь, если готов за него заплатить. Копи.
– Нет у меня денег, – ответил Линкольн, тогда девятиклассник.
– Надо быть благодарным, Линкольн. Деньги – жестокая штука. Они всегда стоят между тобой, тем, что ты хочешь, и теми, кого любишь.
– Как это деньги могут стоять между тобой и теми, кого любишь?
– Да вот как сейчас между нами.
Насчет Калифорнии мать волновалась, в общем, не из-за оплаты. Ей не хотелось, чтобы Линкольн ехал в Калифорнию, потому что ей не хотелось, чтобы он уезжал. Не хотелось, чтобы уезжал так далеко. Уезжал вместе с Сэм.
Матери не нравилась Сэм.
Она считала ее эгоцентричной и хитрой. «Кастрюля. Сковородка. Да еще черная», – сказала Ив. Сэм была слишком громкой. Слишком напористой, самоуверенной. Мать ворчала, когда Линкольн засиживался дома у Сэм. Но когда он привел ее к себе, это оказалось еще хуже. Что бы ни делала Сэм – перебирала ли специи на полке, включала ли везде свет, говорила ли, что терпеть не может зеленый перец, грецкие орехи и фильмы со Сьюзен Сарандон, – мать буквально выходила из себя.
– Она всегда такая, Линкольн?
– Какая – такая?
– Ну, такая… вездесущая.
– Да, – отвечал он, стараясь скрывать свое счастье, – всегда.
Мать, почти не возмущаясь, протерпела Сэм около года. Потом она начала заводить осторожные разговоры о том, что Линкольн еще слишком молод, что пока рано завязывать серьезные отношения с одной девушкой. Она просила его притормозить, попробовать знакомиться с другими девушками. Мать говорила ему: «Это, Линкольн, все равно что купить рубашку. Когда покупаешь рубашку, ты же не берешь первую попавшуюся. Даже если она тебе нравится, все равно примеряешь одну, другую, третью. Потому что ищешь рубашку, которая лучше всего тебе подходит».
– Мам, а если самая первая рубашка подойдет лучше всего? А пока я все перемеряю, той, первой, уже не будет? И если я такой уже никогда не найду?
Матери было непривычно, что он с ней спорит.
– Не в рубашках тут дело, Линкольн.
Говоря с сыном, она всегда называла его по имени. Больше так никто не делал, разве что нужно было привлечь его внимание. Как будто она сама себя гладит по головке за то, что выбрала такое великолепное имя, или, может быть, напоминала сыну, что это она его так назвала. Что она его сделала. Как-то раз, в трудные подростковые годы, в годы с Сэм, Линкольн заорал на мать:
– Ты меня не понимаешь!
– Очень даже понимаю, Линкольн, – ответила тогда она. – Я ведь твоя мать. Так, как я, тебя никто никогда знать не будет. И любить тебя так никто никогда не будет.
Линкольн тогда не сомневался, что мать неправа.
А теперь не сомневался, что права.
Но еще раньше Сэм уселась у него на постели с зеленой записной книжкой и сказала:
– Ну же, Линкольн! Пора выбирать курс для старших классов.
– Вот ты и выбирай, – отозвался он, лежа головой у нее на коленях и уткнувшись в книжку – какое-то фэнтези с мечами и королевами гоблинов.
– Я серьезно, Линкольн. Надо же писать заявление. Это обязательно. Давай сосредоточимся. Вот что ты хочешь сделать со своей жизнью?
Линкольн отложил книжку и улыбался ей, пока она не стала улыбаться ему в ответ.
– Ты, – повторил он и тронул ее подбородок указательным пальцем.
– Ты же не доверишь это мне.
Он снова раскрыл книжку и сказал:
– Ну и ладно. Потом подумаю.
Сэм вырвала книжку у него из рук:
– Давай поговорим сейчас. Серьезно.
Линкольн со вздохом сел:
– Ну давай поговорим.
– Ну давай, – улыбнулась Сэм, добившись своего. – Думай, чем ты хочешь зарабатывать на жизнь.
– Не знаю…
– А что бы ты хотел делать?
– Не знаю…
– Что ты хорошо умеешь? Вот только не говори, что не знаешь.
Линкольн молчал. Улыбка сошла с лица Сэм.
– Ничего, – произнесла она. – Тогда составим список.
Сэм открыла записную книжку и в начале страницы написала:
ЛИНКОЛЬН ПРЕУСПЕВАЕТ В…
– Союз оторван, – заметил он. – Сомнительное начало.
– Первое, – начала она, – грамматика.
– Правописание еще, – подключился он. – В пятом классе я был первым по правописанию.
2. Правописание.
3. Математика.
– С математикой у меня не очень.
– Как это – не очень? Ты же в олимпиаде участвуешь.
– Для олимпиады меня еще хватает, но это не значит, что я отличник. У меня по ней «хорошо».
Сэм подчеркнула слово «математика».
– Еще что? – спросила она.
– Не нравится мне это, – ответил он.
– Еще. Что? – твердо произнесла Сэм и ткнула синей чернильной ручкой ему в грудь.
– Ну не знаю… История… Да, с историей у меня нормально.
4. История.
– А еще физика, – вспомнила Сэм, – и общественные науки. Я твой табель видела.
– Тебя послушать, так я успеваю по шести различным предметам, а ведь это все одно и то же.
Линкольн взял ручку и отчеркнул ее список. Рядом он приписал:
1. Школа.
Сэм отобрала ручку.
2. Портит отличные списки.
Линкольн снова потянулся за ручкой.
– Нет уж, – сказала она, – теперь это не твой список, а мой.
– Вот и хорошо, – ответил он, одной рукой взял книжку, а другой обнял ее и прижал к себе. Она все писала. Он все читал. Где-то через час Линкольн проводил Сэм к машине. Вернувшись, он увидел на подушке раскрытую записную книжку.
ЛИНКОЛЬН ПРЕУСПЕВАЕТ В…
1. Школа.
2. Портит отличные списки.
3. Увиливает от прямых вопросов.
4. Не волнуется о том, о чем ОЧЕНЬ НУЖНО волноваться.
5. Не волнуется о том, о чем и правда не надо волноваться.
6. Спокоен. Все время спокоен. Неизменно спокоен.
7. Переворачивает страницу одной рукой.
8. Любит читать.
9. И писать.
10. Очень хорошо знает, как обращаться со СЛОВАМИ.
11. Очень хорошо знает, как обращаться с ЦИФРАМИ.
12. Догадывается, чего хотят учителя.
13. Догадывается, чего хочу я.
14. ВТОРАЯ БАЗА. (Ха!)
15. Смеется моим шуткам.
16. Запоминает шутки.
17. Запоминает слова песен.
18. Поет.
19. Возвращает к жизни компьютеры. Распутывает цепочки и бусы.
20. Объясняет непонятное. Хорошо учит водить машину.
21. Ездит в плохую погоду.
22. Достает всякие вещи.
23. Помогает.
24. Просто прелесть.
25. С ним я чувствую, что я тоже просто прелесть.
26. С ним я чувствую себя ВОСХИТИТЕЛЬНОЙ.
27. Восхитительный.
28. С ним я чувствую себя значительной.
29. И любимой.
30. Слушает меня, когда больше уже никто НЕ МОЖЕТ.
31. Смотрит на меня, как будто что-то знает, а я нет.
32. Знает то, чего я не знаю.
33. УМНЫЙ.
34. ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЙ.
35. ДОБРЫЙ.
36. ХОРОШИЙ.
Назавтра, когда Сэм заехала за Линкольном в школу, она сказала, что выбрала ему курс:
– Американские исследования.
– Это о чем?
– Как бы обо всем. Обо всем, что делалось в Америке. И делается. О поп-культуре. Как бы сводится все вместе и становится понятно, что к чему.
– Захватывающе! – бросил он.
– Не язви, – ответила она.
– И не думаю. Правда захватывающе. Просто великолепно.
Стоял февраль, на Сэм была дутая розовая куртка и белый шарф. Линкольн притянул ее за концы шарфа к себе и, поцеловав, сказал:
– По мне, так лучше и не надо.
В августе того года семейство Сэм устроило ей прощальный вечер – за несколько дней перед тем, как они с Линкольном отправились в Калифорнию. Родители Сэм накупили фейерверков и взяли напрокат караоке. Вечер был в самом разгаре, когда около полуночи Линкольн заснул на лужайке, прямо на стуле. Он и не помнил, когда Сэм втиснулась рядом с ним. От нее пахло Пятым июля, пóтом и пустыми корпусами из-под бутылочных ракет.
– Со всеми попрощалась? – спросил Линкольн.
– И за тебя тоже. – Сэм склонила голову. – Ты целовался со всеми прямо в губы. Как-то неудобно…
– Покажи.
Она быстро его поцеловала. Сэм была непохожа на себя, спешила, пугалась. Как будто проснулась.
– Ты как? – спросил Линкольн.
– Да-а… Ничего. Угу… Нет, не знаю. Боже мой, я не знаю, что со мной… – Она встала с кресла и пошла вдоль стола, поднимая одну пластиковую чашку за другой и снова ставя их на место. – Я чувствую, что… готова.
– К чему готова?
Линкольн сел, стараясь сообразить, о чем это она. Луна еле светила, лица Сэм он не различал.
– Готова все поменять, – ответила она и, присев на столик для пикника, принялась перебирать на нем ленточки. – Я чувствую, что все уже как будто изменилось. Ну вот, например, я думала, что будет очень грустно прощаться со всеми. Думала, что разревусь, а не проронила ни слезинки. Мне вообще не хотелось плакать. Мне петь хотелось. Хотелось сказать: «Ну да. Да! Ну, до свидания!» Не то чтобы «счастливо оставаться», а просто – «до свидания». Я готова к новым людям, – продолжала она, подбросив ленточки в воздух. – Через два дня я буду ходить по улицам и не увижу ни одного знакомого лица. Все будут для меня совсем-совсем новыми. Как сказать… совсем свежими, с большим потенциалом. Да, с одним только потенциалом. Я не буду о них ничего знать. И никто не будет действовать мне на нервы.
Линкольн подошел к столу и сел рядом с ней.
– Целых тридцать шесть часов.
– То есть?
– То есть твоим нервам осталось потерпеть тридцать шесть часов.
– Может, и это изменится. – Сэм вздернула подбородок. – Я сама стану новой. И может, новая я буду терпеливее.
– Да…
Он обнял ее одной рукой. Сэм была такая маленькая, что ему казалось, можно сграбастать ее сразу всю.
– Ты разве не чувствуешь, Линкольн? Не чувствуешь, что все меняется?
Он сильнее прижал ее и ответил:
– Не все.
После школы Линкольн открывал эту записную книжку раз десять. Он вынимал ее всякий раз, когда менял специализацию в колледже, когда начинал новую программу или переходил на следующий курс.
Он все надеялся заметить в списке что-нибудь такое, что пропускал раньше, какие-нибудь очевидные истины о себе, о том, что же ему все-таки делать. Или не делать. Как же его жизнь так и застряла на пункте 19 – «возвращает к жизни компьютеры»? А что, нельзя зарабатывать на жизнь распутыванием цепочек и бус? Почему бы не застрять на пункте 29? Или хотя бы на 27-м…
Стоило Линкольну взглянуть на этот список, как он начинал думать о Сэм, и думал он о ней гораздо больше, чем о своих карьерных достижениях. В тот вечер он так и не добрался ни до объявлений, ни до парашюта, ни до плана.
