Книга 3

Когда я просыпаюсь, Баз уже почти оделся.

Он стоит возле окон – закрыл их, хотя внутри слишком жарко, – и завязывает галстук, глядя на свое отражение.

Для парня у него очень длинные волосы. Когда он играет в футбол, они падают ему на глаза и щеки. После душа он зачесывает их назад, поэтому утром всегда выглядит как гангстер – или вампир из черно-белого кино, с этим его вдовьим мыском.

Интересно, что никто не знает про тайну База, ведь он так похож на вампира. Наверное, даже слишком, чтобы уличить его в этом. Правда прямо у всех перед носом. А у База длинный тонкий нос. Начинается он слишком высоко, чуть ли не между бровями. Иногда мне хочется стянуть его нос немного вниз. Конечно, это не сработает. А еще немного искривлен книзу – моя заслуга.

Не знаю, с чего начнется наше утро.

Я же обещал помочь Базу выяснить, что случилось с его мамой. Нужно ли начать прямо сейчас? Или же он вспомнит о моем обещании через много лет, когда я уже забуду о нем?

И мы же по-прежнему враги, так? До сих пор ли он хочет убить меня?

Возможно, Баз бросит эти попытки, пока я не помогу ему с мамой. Эта мысль обнадеживает.

Баз последний раз затягивает узел на галстуке, потом поворачивается ко мне, надевая куртку:

– Ты не отвертишься.

Я сажусь:

– Что?

– Не вздумай притворяться, что прошлая ночь мне приснилась или что ты говорил не всерьез. Ты поможешь мне отомстить за смерть моей матери.

– О мести речи не было! – Я сбрасываю одеяла и встаю, обеими руками проводя по волосам. После сна они всегда спутанные. – Я сказал, что помогу найти ее убийцу.

– Сноу, это означает помочь мне. А как только я все выясню, то убью этого человека.

– Здесь я тебе не помощник.

– Ты уже помогаешь, – говорит Баз, вешая рюкзак на плечо.

– Что?

– Начинаем сейчас, – говорит мой сосед, указывая на пол. – Начинаем все прямо сейчас. Это наша первоочередная цель. – Он направляется к двери.

Хочу возразить:

– Что… – (Баз останавливается, фыркает, потом поворачивается ко мне.) – А что со всем остальным? – спрашиваю я.

– С чем остальным? Ты про учебу? Мы по-прежнему можем ходить на занятия.

– Нет, – рычу я. – Ты знаешь, о чем я. – Я думаю о последних семи годах своей жизни. О каждой пустой угрозе База и каждой реальной. – Ты хочешь, чтобы я работал над этим вместе с тобой, но… ты также хочешь столкнуть меня с лестницы.

– Хорошо. Обещаю не сталкивать тебя с лестницы, пока мы во всем не разберемся.

– Серьезно, – говорю я. – Я не смогу помочь, если ты постоянно будешь меня подставлять.

– Думаешь, это подстава? – ухмыляется он. – Я вернул свою мать из мира мертвых, чтобы разобраться с тобой?

– Нет.

– Перемирие, – говорит он.

– Перемирие?

– Саймон, уверен, ты знаешь значение слова «перемирие». Никакой агрессии, пока мы не доведем дело до конца.

– Никакой агрессии?

Он закатывает глаза:

– Никаких агрессивных действий.

Я хватаю волшебную палочку со стола, разделяющего наши кровати, и подхожу к Базу. Поднимаю палочку левой рукой и вытягиваю правую:

– Поклянись! На магии.

Сощурившись, Баз смотрит на меня. Я вижу, как напряглась его челюсть.

– Хорошо, – произносит он, отмахиваясь от моей палочки. – Но не приближайся ко мне с этим.

Он достает свою палочку из кармана куртки и заносит между нами. Потом берет меня за руку – у него холодная ладонь, – и я рефлекторно отстраняюсь. Баз усиливает хватку.

– Перемирие, – говорит он, не отрывая от меня глаз.

– Перемирие, – повторяю я куда с меньшей уверенностью.

– Пока мы не выясним правду, – добавляет он.

Я киваю.

Он стучит палочкой по нашим рукам: «Слово англичанина закон!»

Чувствую, как магия База проникает в мою ладонь. По ощущениям чужая магия всегда другая – так же, как чужая слюна всегда другая на вкус. Хотя я могу судить об этом только на примере Агаты. Магия База обжигает. Как жар от трения. Огонь проникает в мышцы.

Мы только что дали клятву. Раньше я никогда не давал клятв. Баз по-прежнему может ее нарушить, может напасть на меня, но у него сведет судорогой руку, и он лишится голоса на несколько недель. Может, это часть его плана.

Мы смотрим на наши сцепленные руки. Я по-прежнему чувствую его магию.

– Обсудим все после уроков, – говорит Баз. – Когда вернемся сюда.

Он ослабляет хватку, и я выдергиваю руку:

– Хорошо.

Я прихожу на завтрак поздно и вижу, что Пенелопа не взяла для меня копченой рыбы или тостов.

Она ворчит, что настроения разговаривать у нее нет, как, впрочем, и у меня, хотя мне столько нужно ей рассказать.

Агата по-прежнему не сидит с нами за столом. Этим утром я и вовсе не вижу ее. Может, сейчас она проводит время с Базом. Нужно было добавить этот пункт в перемирие: «А еще тебе придется оставить в покое мою девушку».

Точнее, бывшую девушку.

– Есть какие-нибудь вести от твоей мамы? – спрашиваю я у Пенни.

– Нет. Баз меня выдаст?

– Нет. Маг вернулся?

– Я его не видела.

Она ест вдвое меньше своей обычной порции, а я вдвое больше, просто чтобы занять рот. Я ухожу пораньше, направляясь на занятие по греческому. Мне кажется, что я подвел Пенни, так как не могу принять ее сторону и восстать против Мага. Но если уж на то пошло, я не могу принять его сторону и восстать против Пенелопы.

Когда я добираюсь до класса, Баз уже сидит там. Игнорирует меня. Он делает это все утро. Несколько раз вижу, как он шушукается в коридоре с Дэвом и Нилом.

Пришло время встретиться у нас в комнате, и я говорю Пенни, что пропущу чаепитие – собираюсь позаниматься, и бегу через двор в Дом Лицедеев.

Только на ступеньках я задаюсь вопросом, не ловушка ли наша встреча, но, наверное, это просто паранойя. Базу не нужно заманивать меня в нашу комнату: я и так провожу там каждую ночь.

Когда он пытался скормить меня химере, все было иначе. В тот раз он попросил встретиться с ним в Туманном Лесу. Сказал, что у него есть важная информация насчет моих родителей и что слишком опасно разговаривать об этом на территории школы.

Я знал, что он лжет.

Я сказал себе, что пойду в Лес лишь затем, чтобы разоблачить коварные замыслы База и разбить его в пух и прах. Но в голову все равно закрадывалась мысль: вдруг он и правда что-то знает о моих родителях? Кто-то же должен знать, кем они были. И даже если Баз собирался воспользоваться информацией против меня, все равно это лучше, чем ничего.

Забавно, что химера заметила База первым – он прятался за деревьями – и погналась за ним, а не за мной. Стоило отдать его монстру на растерзание. Он это заслужил…

А на четвертом курсе случилась такая история: Баз оставил мне записку, написанную почерком Агаты. Там говорилось, чтобы после наступления темноты я ждал ее под тисовым деревом. Было очень холодно, и, конечно, Агата не пришла, а я проторчал на улице всю ночь, пока утром не подняли мост. Согревающее заклинание не работало, а снежные дьяволы то и дело кидали мне в голову каштаны. Я подумывал уничтожить их, но эти магические существа находятся под защитой. Из-за глобального потепления. Я ожидал, что вот-вот случится нечто пострашнее. Зачем Базу истязать меня снежными дьяволами? Они лишь полуразумные снежные комки с бровями и руками. И даже не злобные. Но больше ничего не случилось, а значит, коварный план База провалился или же его коварный план заключался в том, чтобы заморозить меня до полусмерти в ночь перед важным экзаменом.

А в прошлом году Баз сказал, что меня хочет видеть мисс Поссибелф, а когда я пришел к ней в кабинет, он запустил туда черного хорька. Мисс Поссибелф не сомневалась, что виноват я, хотя она и правда хорошо ко мне относится.

Я отыгрался, подсунув хорька к нему в шкаф. Впрочем, ничего я не выиграл, поскольку живем мы в одной комнате.

Сейчас я стою возле нашей двери. Все еще пытаюсь понять, не попаду ли в ловушку. Решаю, что это не важно: даже если ловушка, я все равно войду.

Открываю дверь и вижу, как Баз придвигает к нашим кроватям старомодную классную доску.

– Откуда она взялась? – спрашиваю я.

– Из класса.

– Ясно, но как она попала сюда?

– Прилетела.

– Нет, я серьезно.

Он закатывает глаза:

– Я применил заклинание «Вверх, вверх и прочь!». Раз плюнуть.

– А зачем?

– Сноу, потому что мы разгадываем тайну. А мне нравится расставлять все по полочкам.

– Значит, так ты обычно строишь планы моего уничтожения?

– Да. Использую разноцветные мелки. Прекрати жаловаться. – Баз открывает рюкзак и достает пару яблок и бумажных свертков. – Ешь, – говорит он, кидая один мне.

Там ролл с беконом. Также у База с собой термос с чаем.

– А это еще что?

– Как видишь, чай. Я знаю, что ты не можешь нормально функционировать, пока не набьешь желудок.

Я распаковываю ролл и откусываю:

– Спасибо.

– Не благодари меня. Как-то это неправильно.

– Неправильно, когда ты приносишь мне бутеры с беконом.

– Всегда пожалуйста. А Банс когда придет?

– Зачем ей приходить?

– Потому что вы все делаете вместе, так ведь? Когда ты обещал помочь, я рассчитывал, что ты приведешь свою мозговитую помощницу.

– Пенелопа ничего об этом не знает.

– Она не знает о Госте?

– Нет.

– Почему? Я думал, ты ей все рассказываешь.

– Просто… мне казалось, это касается только тебя.

– Это и так касается только меня, – говорит Баз.

– Вот. Поэтому я и не сказал ей. Так с чего начнем?

На его лице появляется хмурое выражение.

– Я думал, Банс скажет нам, с чего начать.

– Давай начнем с того, что знаем.

Пенелопа обычно начинает с этого.

– Хорошо.

Баз заметно нервничает. Он стучит кусочком мела по ноге, оставляя на штанине белые пятна. «Никодемус», – пишет он на доске аккуратным почерком с наклоном.

– Этого мы не знаем, – говорю я. – Если, конечно, у тебя не появилось идей.

– Нет. – Он качает головой. – Я никогда о нем не слышал. Во время обеда я бегло просмотрел информацию в библиотеке, но вряд ли я что могу найти в «Детском саду рифм».

Большинство магических книг убрали из уотфордской библиотеки. Маг хочет, чтобы мы сосредоточились на книгах нормалов и лучше знали их язык.

До реформ Мага в Уотфорде ревностно преподавали традиционные заклинания в ущерб более новым, которые работали лучше. Выдвигались проекты популяризации викторианской культуры и книг среди нормалов, чтобы вдохнуть новую жизнь в старые заклинания.

– Язык имеет свойство развиваться, – говорит Маг. – То же должны делать и мы.

Баз снова смотрит на доску. Сейчас волосы у него сухие и свободно падают на лицо. Он заводит прядь за ухо, потом пишет на доске дату: «12 августа 2002 года».

Хочу спросить, что случилось в тот день, но потом понимаю.

– Тебе было всего пять лет, – говорю я. – Ты что-нибудь помнишь?

Он смотрит на меня, потом снова на доску:

– Немного.