Я только что застал врага с поличным: он прокрался в кабинет Мага. За это его могут исключить. Наконец.

Но вместо этого я отдал ему вещь, которую он пришел стащить, а потом спросил, не уделит ли он мне время наедине. И все из-за его детской фотографии.

Но на том снимке у База было такое выражение лица… Он светился от счастья, а его щеки были налиты румянцем, как красные яблоки.

А как он переменился, когда увидел фотографию. Будто кто-то подул в горн – и все защитные стены внутри его рухнули.

Мы идем в нашу комнату, ощущение очень неловкое: мы не привыкли ходить вместе, хотя обычно движемся в одном направлении. На лестнице соблюдаем дистанцию, а пересекая двор, отдаляемся друг от друга еще сильнее. Меня так и подмывает снова достать меч.

Когда мы добираемся до нашей комнаты, к Базу возвращается дурное настроение. Он хлопает дверью, кладет книгу на кровать и скрещивает руки.

– Ладно, Сноу. Мы здесь одни. Если хотел сказать что-то, говори.

Я тоже скрещиваю руки.

– Так, – произношу я, – просто… сядь, хорошо?

– Зачем мне садиться?

– Потому что мне не по себе.

– Хорошо, – говорит он. – Ты должен радоваться, что у тебя еще кровь не идет.

– Ради всего святого! – Я ругаюсь, как нормал, только когда нахожусь на грани. – Ты можешь успокоиться? Это важно.

Баз раздраженно мотает головой, но тем не менее садится на край кровати и хмуро смотрит на меня. У него «выпадающие» глаза, как у некоторых собак: даже когда они широко открыты, то словно выглядывают из-под век. А уголки губ обычно опущены. Его лицо создано для того, чтобы строить недовольные гримасы.

Иду к своему школьному портфелю и достаю блокнот. Там я записал все, что запомнил после визита мамы База: собирался поделиться этим с Магом.

Сажусь на кровать, лицом к Базу, и он нехотя передвигается, устраиваясь напротив меня.

– Ладно, – говорю я, – слушай внимательно. Если честно, я не хочу рассказывать тебе… Даже не знаю, правильно ли поступаю. Но это касается твоей мамы, и вряд ли стоит утаивать такое от тебя.

– Что с моей матерью? – Он разжимает кулаки и наклоняется вперед, чтобы схватить блокнот, но я убираю его подальше.

– Я все тебе расскажу, хорошо? Просто слушай.

Он щурится. Я краснею, как дурак.

– Когда тебя не было… точнее, тебя не было, когда поднялась Завеса.

Он тут же все понимает. Его ноздри раздуваются, а глаза становятся шальными: он чертовски умен, разве я в силах одержать над ним победу?

– Моя мать…

– Она искала тебя. Постоянно приходила. Сюда. Где же ты был, что она не смогла тебя найти?

– Моя мать явилась из-за Завесы?

– Да. Она сказала, что ее тянуло сюда, в нашу комнату, что ты принадлежишь этому месту. И она очень разозлилась, когда тебя тут не оказалось. Хотела знать, не причинил ли я тебе вреда.

– Она разговаривала с тобой?

– Ага. В смысле, да. – Я провожу ладонью по волосам. – Она искала тебя и напугала меня до смерти, спрашивая, не навредил ли я тебе. А потом сказала, что Завеса опускается… – Я смотрю в блокнот.

Баз выхватывает его у меня и жадно окидывает взглядом страницу, потом швыряет блокнот мне в грудь.

– Пишешь как курица лапой. Что она сказала?

– Она сказала, что… – Мой голос дрожит. – Что ее убийца разгуливает на свободе. Что ты должен найти Никодемуса и тогда она обретет спокойствие.

– Обретет спокойствие?

Не знаю, что еще добавить. Лицо База исказилось.

– Но она убила тех вампиров, – говорит он.

– Я знаю.

– Имеет ли она в виду Тоскливиуса?

– Не знаю.

– Расскажи все еще раз.

Я вновь смотрю в записи:

– Ее убийца разгуливает на свободе, но Никодемус все знает. Найди Никодемуса, чтобы она упокоилась с миром.

– Кто такой Никодемус? – требует ответа Баз. Он яростный и деспотичный, совсем как его мать.

– Она не сказала.

– Что еще? Было ли еще что-нибудь?

– Ну… она поцеловала меня. – Я подношу руку к голове и провожу пальцами по лбу. – Она сказала, что это для тебя… чтобы я передал тебе.

Баз стискивает руки в кулаки:

– И что потом?

– Потом она ушла. Вернулась еще раз, той же ночью, как раз перед закрытием Завесы… – (Баз выглядит так, словно хочет меня придушить.) – Но была какой-то другой, более печальной, будто плакала. – Я смотрю в свои записи. – На этот раз я не видел ее, но она сказала: «Мой сын, мой прелестный мальчик». Кажется, она повторила это несколько раз. Потом назвала меня по имени и сказала, что никогда бы тебя не бросила. И еще: «Он говорил мне, что мы звезды».

– Кто говорил? Никодемус?

– Наверное, я не уверен.

Баз с силой сжимает кулаки, а из горла раздается сдавленный рев.

– Кто, черт побери, такой этот Никодемус!

– Я не знаю. Думал, ты знаешь.

Баз вскакивает с кровати и начинает нарезать круги по комнате:

– Моя мать вернулась. Чтобы увидеться со мной. А вместо этого с ней говорил ты. Невероятно!

– А где был ты? Почему она не могла найти тебя?

– Мне нездоровилось! Это не твое дело!

– Что ж, надеюсь твоя секретная поездка того стоила! – кричу я в ответ. – Потому что к тебе приходила мама! Приходила снова и снова, а ты где-то скрывался, планируя свое безнадежное восстание!

Баз замирает как вкопанный, а потом бросается ко мне, протягивая руки к моей шее. Мне становится страшно не за себя, а за него, хотя я знаю, что он хочет убить меня. Но если Баз прикоснется ко мне, то его исключат. Анафема.

Я вскакиваю и вцепляюсь в его запястья. Какие же они холодные.

– Баз, ты не хочешь причинить мне вред. Правда?

Он сопротивляется моей хватке. Ярость так и хлещет из него.

– Ты не хочешь причинить мне вред! – повторяю я, пытаясь оттолкнуть его. – Правда ведь? Я извиняюсь. Посмотри на меня. Я извиняюсь!

Его серые глаза проясняются, и он отступает на шаг, сбрасывая мои руки. Мы оба оглядываемся, ожидая, когда сработает Анафема.

В дверь стучат, и мы вздрагиваем.

– Саймон? – слышу я голос Пенни.

Баз изгибает бровь, и я практически слышу его мысли: «Интересненько». Прохожу мимо него и открываю дверь:

– Пенни, что ты…

Она стоит зареванная. Со слезами на глазах и криком «Саймон!» она бросается в мои объятия. Я обнимаю ее и перевожу взгляд на База, ожидая, когда он поднимет тревогу.

Он качает головой, будто увидел достаточно.

– Я оставлю вас наедине, – говорит Баз, проскальзывая мимо нас за дверь.

Даже не хочу думать, как он использует это против нас, но прямо сейчас Пенни рыдает у меня на плече.

– Эй, – говорю я, поглаживая ее по спине. Я не слишком люблю обниматься, и она знает это, но, видимо, сейчас ей все равно. – Эй, что случилось?

Пенелопа отстраняется и вытирает нос о рукав. Она по-прежнему в пальто.

– Моя мама… – Лицо Пенни перекосилось, и она снова вытирает нос о рукав.

– С ней все в порядке?

– Она не ранена, никто не ранен. Но она сказала мне, что вчера приходил Примал. – Пенни тараторит слишком быстро и все еще плачет. – Он пришел по приказу Мага с двумя другими Помощниками, они хотели обыскать наш дом.

– Что? Зачем?

– Их послал Маг. Примал сказал, что это стандартный обыск на наличие запрещенной магии, но мама ответила, что не существует такого понятия, как «стандартный обыск», и утопиться ей в Болоте, если она позволит Магу обращаться с собой как с врагом народа. А потом Примал сказал, что это не просьба. А мама ответила, чтобы они возвращались с ордером от Ковена… – Пенни вся дрожит. – А Прим сказал, что мы на войне, а Маг – это Маг, и разве маме есть что прятать? А мама сказала, разве в этом дело? Дело в гражданских правах и свободах и том, что ее двадцатилетний сын заявляется домой, как Рольф в фильме «Звуки музыки». Уверена, Примал чувствовал себя униженно и вел себя не свойственным ему образом – а может, просто нахальнее, чем обычно, – потому что сказал, что вернется и что лучше маме хорошенько подумать. А мама сказала, что он может вернуться, но как нацист, как фашист, а не ее сын.

Голос Пенни снова переходит на плач, и она закрывает лицо руками, случайно ударяя меня локтем в подбородок.

Я откидываю голову назад и кладу руки Пенни на плечи:

– Послушай, я уверен, это событие из ряда вон. Мы поговорим с Магом.

Она отстраняется от меня:

– Саймон, нет! Нельзя говорить с ним об этом.

– Пен, это же Маг. Он не навредит твоей семье. Он же знает, что ты хорошая.

Она качает головой:

– Саймон, мама взяла с меня обещание ничего тебе не рассказывать.

– Никаких секретов! – возмущенно говорю я. – У нас есть уговор.

– Знаю! Поэтому я здесь, но ты не можешь рассказывать об этом Магу. Мама напугана, а она никогда ничего не боится.

– Почему она просто не позволила им обыскать дом?

– А что, она обязана?

– Если Маг так поступает, у него есть на то причина. Он не устраивает гонения на ровном месте. У него нет на это времени.

– Но… вдруг они бы что-нибудь нашли?

– В вашем доме? Нет, вряд ли.

– А может, и да, – говорит Пенни. – Ты же знаешь мою маму. «Информация должна быть свободной». «Не существует такого понятия, как „инакомыслие“». Наша библиотека размером почти с уотфордскую, и подборка там лучше. Если бы ты захотел, то смог бы найти там что-нибудь опасное.

– Но Маг же не собирается навредить твоей семье!

– Саймон, а кому тогда он собирается навредить?

– Тем, кто хочет навредить нам! – говорю я, переходя на крик. – Тем, кто хочет навредить мне!

Пенни скрещивает руки на груди и смотрит на меня. Ее рыдания почти стихли.

– Маг не идеален. Не всегда же он прав.

– Как и остальные. Но мы должны доверять ему. Он старается изо всех сил.

Как только я произношу это, мой желудок сжимается от угрызений совести. Следовало рассказать Магу о призраке. Следовало рассказать Пенни. Следовало рассказать им обоим, прежде чем говорить Базу. Возможно, я работаю на врага.

– Мне нужно все обдумать, – говорит Пенни. – Это не мой секрет, чтобы его разглашать, и не твой!

– Хорошо, – соглашаюсь я.

– Хорошо. – По ее щеке скатывается еще пара слезинок, и Пенни снова трясет головой. – Мне пора идти. Не могу поверить, что Баз еще не вернулся вместе со смотрителем. Возможно, сочли, что он лжет…

– Вряд ли он решил сдать тебя.

– Конечно решил. – Пенелопа фыркает. – Но мне плевать. Есть заботы поважнее.

– Задержись ненадолго, – говорю я.

Если она останется, я расскажу ей про маму База.

– Нет. Мы можем поговорить обо всем завтра. Мне просто хотелось рассказать тебе, что случилось.

– С твоей семьей все будет хорошо, – говорю я. – Тебе не нужно волноваться. Обещаю.

Пенелопа скептически смотрит на меня, и я ожидаю упреков насчет того, что мои слова лишь пустой звук. Но она кивает и говорит:

– Увидимся за завтраком.