Глава 4
Гиацинты
I
Проследив за тем, как Аллейн карабкается по веревочному трапу на борт, Джемайма Кармишель вернулась в свой укромный уголок на палубе под надстройкой и снова взялась за книжку.
Все утро она пребывала словно в трансе, ей больше не хотелось плакать или думать о разорванной помолвке и сценах, которые ее сопровождали. Не хотелось думать о том, как она несчастна. Чем дальше отходил пароход от берега, тем на большую дистанцию отдалялись от нее все эти душевные муки и переживания, которые довелось испытать ночью, пока пароход плыл по Темзе, а затем — и по Английскому каналу. Она расхаживала по палубе до тех пор, пока не устала, ощущала на губах привкус соли, слышала, как перекликаются между собой чайки, наблюдала за тем, как они то выныривают из тумана, то таинственным образом исчезают в нем. И вот теперь на солнышке на нее навалилась дремота.
Открыв глаза, она увидела неподалеку от себя доктора Тимоти Мэйкписа, он стоял, облокотившись о перила, к ней спиной. Джемайма отметила красивый затылок и изящный изгиб шеи, на которую падают аккуратно подстриженные каштановые волосы. Тимоти что-то тихонько насвистывал себе под нос. Джемайма, все еще пребывающая в странном состоянии транса, бездумно разглядывала его. Наверное, он почувствовал на себе ее взгляд. Обернулся и улыбнулся.
— Вы в порядке? — спросил он. — Не страдаете морской болезнью?
— О нет, ничего такого. Просто почему-то хочется спать.
— Полагаю, виной тому море. Говорят, будто оно оказывает подобное воздействие на некоторых людей. Вы видели, как тут недавно отчалил катер и на борт поднялся какой-то красивый темноволосый незнакомец?
— Да, видела. Наверное, опоздал вчера на пароход, как думаете?
— Понятия не имею. Вы идете на выпивку у Обина Дейла перед ленчем?
— Нет.
— А я думал, вы там будете. Вы с ним еще не познакомились? — Похоже, Тимоти не ожидал ответа на этот вопрос, просто подошел поближе и покосился на обложку книги, которую держала Джемайма.
— «Елизаветинские стихи»? — произнес он. — Вижу, вы не презираете антологии. Ну и кто же ваш любимчик? Не считая Барда, разумеется?
— Ну, наверное, все же Майкл Дрейтон. Ведь это он написал: «Поскольку помощи неоткуда ждать».
— А я всякий раз за Барда. — Он взял книгу из ее рук, открыл наугад и начал цитировать:
— «О да, о да, любая из девиц,
Обманутая Купидоном злобным,
Насмешником… не видящим ни лиц…» — прочел он вслух.
— А ведь здорово сказано, верно? Насмешник злобный Купидон. Нет, стихи просто замечательные. А вы… хотя нет, — начал было Мэйкпис, но тут же осекся. — Сейчас я делаю то, что твердо зарекся не делать.
— Что же именно? — поинтесовалась Джемайма, без особого впрочем любопытства.
— Ну, уделять вам особое внимание.
— Типично эдвардианское выражение.
— Но от этого оно ведь не хуже!
— Вам, наверное, уже пора на сборище у Дейла?
— Наверное, — уныло согласился он. — Хотя я и не сторонник выпивки среди бела дня. И уж совсем не принадлежу к числу поклонников мистера Обина Дейла.
— О…
— Но, думаю, все же стоит познакомиться с человеком, который этим поклонником является.
— Все так его ревнуют, — небрежным тоном заметила Джемайма.
— Возможно, вы правы. Еще одна веская причина не любить этого типа. Величайшей ошибкой было бы считать ревность недостатком или даже виной. Напротив, ревность во многих случаях обостряет ощущения.
— Что не помешало Отелло совершить роковую ошибку!
— Но так оно и есть. Ведь то была его интерпретация увиденного, вот в чем состояла его ошибка. Он увидел, и вслед за этим ощущения его обострились до крайности.
— Знаете, я не согласна.
— Из чистого упрямства.
— Нет, послушайте! — воскликнула Джемайма, впервые за все время проявив искреннюю заинтересованность к своему собеседнику.
— Он видел, как Кассио проделывает какие-то мудреные венецианские манипуляции над рукой Дездемоны. Он видел это еще раз, испортив страничку в своих записях. Он с патологически обостренной наблюдательностью отмечал все знаки внимания, которые оказывает Кассио его жене.
— Что ж, — философски заметила Джемайма, — если вы со столь же патологически обостренной наблюдательностью будете отмечать все знаки внимания, которые Обин Дейл оказывает своим поклонницам женского пола, сколько бы их там ни было, то мне вас просто жаль.
— Ладно, умница! — добродушно заметил Тим. — Вы победили.
— Ведь в конечном счете только интерпретация — вот что важно.
— Но само по себе восприятие представляет огромную ценность. Строго научные исследования показали, что последовательное наложение одного отмеченного факта на другой…
— И что если следовать строго научной интерпретации, все они сваляются в один огромный ком и получится полная ерунда.
— Ну зачем же вы так? — с почти нежным упреком заметил он. — Это вы говорите сейчас полную ерунду!
— Ну, знаете ли!
— Ладно, теперь что касается Обина Дейла. Как вам его большая ТВ-программа «Упакуй свои беды в старый мешок»? Иными словами: «Приходи ко мне всяк и каждый, у кого болит живот, и я выставлю вас перед публикой, да еще и заплачу за это»! Будь я человеком религиозным, то назвал бы это богохульством.
— Я не говорила, что мне нравятся эти его программы…
— И тем не менее он изумительно ловко валяет дурака и порой очень остроумен. Но достаточно вспомнить его репортаж со знаменитой выставки цветов в Молтон Медбери…
— Я так толком и не поняла, что же там произошло.
— Очевидно, он был пьян в стельку. Отправился со своими телеоператорами на цветочное шоу в Молтон Медбери, главной героиней которого была пожилая леди по имени Агата Пэнтинг. Судя по всему, напился он еще до съемок, и когда заговорил в камеру, то заявил, что главный приз присуждается леди Агате за умбеликус глобальный. Он хотел сказать, — пояснил Тимоти, — за Агапантус Умбеллатус Глобосус. И это его просто добило, потому как постыдную оговорку повторяли затем в разных кругах, и время от времени у него стали возникать рецидивы так называемого «спунеризма». Это продолжалось неделями. Буквально на днях он освещал открытие выставки гиацинтов и сказал, что для успешного их выращивания надо использовать «базу из дерьма».
— О нет! Бедняга. Так опозориться, это надо уметь.
— И вот он сбрил эту свою отвратительную маленькую бородку и предпринял, как мне кажется, долгое морское путешествие, чтобы забыть об этом позоре. Он, как говорится, в плохой форме, так я полагаю.
— Уверены? Что у докторов означает в «плохой форме»?
— Невроз, — коротко ответил Тимоти. — Одна из разновидностей невроза.
Тут мелодично зазвонил гонг на капитанском мостике.
— Бог ты мой, уже сзывают на ленч! — воскликнул Тимоти.
— Как же будете оправдываться перед хозяином вечерники?
— Скажу, что у меня был срочный вызов к кочегару. Но лучше все же заглянуть, хотя бы на минутку. Простите, я, наверное, страшно вам надоел. Ну, до свиданья, — и с этими словами Тим поспешно удалился.
Зашагал по палубе быстро и не оглядываясь.
И тут, к своему удивлению и даже некоторому отвращению, Джемайма вдруг почувствовала, что страшно проголодалась.
II
Компания «Кейп» занималась в основном грузоперевозками. Тот факт, что на каждом из шести принадлежавших ей судах могли получить приют по девять пассажиров, никоим образом не влиял на основные функции компании. Имелся на борту и старший стюард, и специальный стюард, заведующий баром, и некое безымянное существо, приходившее прибраться в пассажирских каютах. Его можно было обнаружить в самый неожиданный момент драящим кран в раковине или душевой. Размещение, обустройство, кормление и в ограниченных пределах развлечение девятерых пассажиров — все это определялось в головном офисе компании и являлось частью многочисленных забот капитана судна.
Вообще-то капитан Баннерман предпочитал не брать на борт пассажиров, всегда считал их потенциальным источником разного рода неприятностей. Однако когда на борту его парохода появлялся кто-то калибра миссис Диллингтон-Блик, его реакция в точности соответствовала поведению девяноста процентов мужчин, в поле зрения которых возникала эта дамочка. Он распорядился, чтобы ее посадили за его стол (что, к счастью, не являлось нарушением, поскольку при первом же взгляде на эту даму становилось ясно, что она персона из разряда ВИП), и до появления Аллейна с живейшим нетерпением предвкушал приятное общение с ней, хотя бы за трапезами. Сам он считал, что выглядит куда моложе своих лет.
Обина Дейла он тоже посадил за свой стол, поскольку Дейл был знаменитостью, и капитан Баннерман надеялся, что миссис Диллингтон-Блик оценит соседство со знаменитостью номер один. Теперь же он мучительно размышлял над тем, будет ли Аллейн достойным дополнением к этой компании за столом. Разместить остальных пассажиров он поручил старшему стюарду, и тот усадил чету Кадди и мистера Дональда Макангуса за стол первого помощника, которого недолюбливал; Джемайму Кармишель и доктора Мэйкписа — за стол ко второму помощнику, добавив в компанию к ним судового радиста, которому симпатизировал. Ну и наконец, мисс Эббот, отец Джордан и мистер Мэрримен заняли места рядом с главным механиком, к которому стюард относился вполне нейтрально.
Таким образом, первый ленч на борту стал также первым случаем, когда за столами рядом со старшими офицерами — за исключением тех, кто находился на дежурстве — разместились пассажиры. В углу стоял еще один длинный стол, за ним сидели молодые люди, с разницей в возрасте в несколько лет, и все смотрели как-то застенчиво. То были младшие офицеры, электрики и механики, а также курсанты.
Аллейн подошел к своему столу первым, ему вежливо отодвинул стул старший стюард. Супруги Кадди, уже занявшие свои места, с интересом воззрились на новоприбывшего, и мистер Макангус тоже. Пожираемая любопытством миссис Кадди, ничуть не стесняясь, так и сверлила Аллейна взглядом, просто не сводила с него глаз. Механика этого взгляда была сравнима разве что с маяком, который с разной частотой посылает свои световые сигналы в море.
Мистер Кадди, напротив, старался скрыть свое любопытство под рассеянной улыбкой, а мистер Макангус закатил глаза и лишь украдкой поглядывал на своего соседа, стараясь не поворачивать головы.
Мисс Эббот, сидевшая за столиком главного механика, бросила на Аллейна всего один острый взгляд и больше не смотрела. Мистер Мэрримен взъерошил волосы, широко раскрыл глаза, а затем с преувеличенным интересом стал разглядывать меню. Отец Джордан вежливо покосился на Аллейна, потом с приятной улыбкой обернулся к своим компаньонам.
В этот момент в кают-компанию вплыла миссис Диллингтон-Блик во всем своем женственном великолепии. Следом за ней шествовали капитан, Обин Дейл и Тимоти Мэйкпис.
Капитан представил Аллейна:
— Знакомьтесь, мистер Бродерик, присоединился к нам только сегодня…
Мужчины обменялись приветствиями. Миссис Диллингтон-Блик, считавшая себя истинной душой и украшением компании, будто излучала сияние. Все вокруг нее всегда расцветало пышным цветом. «Веселье, — казалось, говорила она про себя. — Радость и веселье, вот в чем я поистине сильна. Так постараемся же вместе как следует повеселиться!»
Аллейн так и купался в ее внимании. Глаза ее сияли, губы влажно блестели, изящные пальчики трепетали, оглаживая рубенсовские плечи.
— Но я видела вас! — воскликнула она. — Стояла и смотрела, затаив дыхание! Видела, как вы поднимались на борт, цепляясь за эту ужасную штуку! Скажите мне, только честно! Вам было очень страшно, или я просто дурочка?
— Чертовски страшно, — ответил Аллейн, — и никакая вы не дурочка. Да я весь дрожал с головы до пят.
Миссис Диллингтон-Блик разразилась звонким смехом. Она играла бровями, глядя на Аллейна, аплодировала капитану.
— Ну, вот вам, пожалуйста! — воскликнула она. — Так я и думала. Да как вы только посмели? Если бы передо мной стоял выбор — кормить собой этих маленьких рыбок или карабкаться по ужасной лестнице, я бы предпочла прыгнуть прямо в пасть акуле. И нечего тут важничать, — упрекнула она капитана Баннермана.
Именно на такого рода застольный разговор он и надеялся. Красивая женщина подшучивает над всеми. Имеет полное право. И, несмотря на массу свалившихся на него хлопот, он гордо выпятил грудь, обтянутую униформой.
— Вижу, вы у нас стреляный воробей, — начал поддразнивать он ее. — Так что спустим вас на берег именно таким образом, когда прибудем в Лас-Пальмас. — Обин Дейл с усмешкой смотрел на Аллейна, тот шутливо подмигнул ему. Миссис Диллингтон-Блик сразу начала пользоваться огромным успехом. Еще бы, трое мужчин, один из них знаменитость, двое других хороши собой, и все явно заигрывают с ней. Лас-Пальмас? О чем это вы?.. Неужели она должна?.. О нет! Она им не верит!
Целый ряд образов в стиле рококо, гоняющихся друг за другом, пронесся в воображении Аллейна.
— Не стоит придавать этому значения, — заметил он ей. — Вы прекрасно справитесь, просто уверен. Насколько я понимаю, если море бурное, они помещают внизу большую спасательную сеть. Ну, знаете, как в цирке, когда воздушные гимнасты исполняют какой-нибудь опасный номер. Если вдруг сорвутся…
— Даже слышать не желаю!
— Такое уж правило, я вас не обманываю, — добавил Аллейн. — Я прав, сэр?
— Разумеется.
— Нет, это неправда! Мистер Дейл, да они просто издеваются надо мной!
— Я на вашей стороне, — сказал Дейл. То была фраза, которую он часто использовал в телерепортажах, ободряя робких участников. Он уже говорил с миссис Диллингтон-Блик как с давней знакомой, и одновременно — с оттенком почтения, что было характерно для его программ. И это вызывало у Аллейна и у восьмидесяти процентов присутствующих здесь мужчин тайное желание дать ему хорошего пинка под зад.
За капитанским столом много смеялись. Миссис Кадди смотрела в ту сторону так пристально, что один раз едва не пронесла ложку мимо рта.
В пассажиров вселилось некоторое беспокойство, ощущение, что они обделены вниманием, а у двух женщин это вызвало даже отвращение. Мисс Эббот злилась на миссис Диллингтон-Блик за то, что та дурачит трех мужчин. Миссис Кадди обижалась на нее же за то, что эти мужчины превратились из-за нее в полных идиотов. Мало того, ей не нравилась широкая улыбка мистера Кадди, возникавшая всякий раз, когда тот поглядывал на миссис Диллингтон-Блик. Джемайма Кармишель лишь дивилась тому, что миссис Диллингтон-Блик пользуется таким успехом, а затем принялась обманывать саму себя: да этот новый пассажир, думала она, способен вскружить голову любой девушке. Потом она заметила, что мистер Мэйкпис то и дело поглядывает на нее, и, к крайнему своему раздражению, залилась краской. На протяжении почти всего ленча она вела светские разговоры со вторым помощником, застенчивым молодым человеком родом из Уэльса, и с радистом, мужчиной довольно диковатым и немногословным, что обычно присуще людям его профессии.
После завтрака Аллейн пошел посмотреть свое временное пристанище. Дверь и иллюминатор каюты для офицеров выходили на капитанский мостик. Он смотрел сверху вниз и видел, как нос корабля, точно стрела, разрезает волны; впереди, насколько хватало глаз, простиралась бескрайняя серповидная гладь. В других обстоятельствах он мог бы насладиться этим путешествием. Аллейн распаковал чемоданы, подмигнул жене на снимке, затем спустился вниз и быстро осмотрел пассажирский отсек. Он находился на том же уровне, что и кают-компания: коридор, куда выходили двери кают, тянулся от левого до правого борта. Все двери были закрыты, за исключением одной, в кормовой части. Она была распахнута настежь: заглянув в каюту, Аллейн увидел, что она буквально набита цветами. Здесь же он обнаружил Дениса, тот с задумчивым и несколько растерянным видом посасывал палец. Аллейн сразу понял, что Денис, которого он видел в первый раз, наверняка может стать очень важным источником информации. Аллейн остановился у двери.
— Добрый день, — сказал он. — Вы стюард, который обслуживает каюту на мостике?
Очевидно, Денис уже слышал об Аллейне. Он поспешил к двери, одарил незнакомца приятной улыбкой и сказал:
— Обычно нет, но рад и счастлив быть вам полезен, мистер Бродерик.
Аллейн дал ему на чай пять фунтов. Денис смутился:
— О, что вы, сэр, не стоило бы, — и тут же сунул купюру в карман. Потом указал на цветы и заметил:
— Никак не могу решить, сэр. Миссис Диллингтон-Блик сказала, что часть этих цветов я должен отнести в столовую и в салон, ну, после того, как закончу дела в баре, но я не знаю, какие лучше. Такое богатство и разнообразие! А что бы вы выбрали для салона, сэр? Декор там в темно-розовых тонах.
Аллейн так долго не отвечал, что Денис тихо хихикнул.
— Да, сами видите, это вам не фунт изюма! — сочувственно произнес он.
Аллейн вытянул указательный палец.
— Эти, — сказал он. — Я бы определенно выбрал эти, — повторил он, развернулся и двинулся по коридору в другое помещение.
III
То была скромная комбинация бара, курилки и комнаты для игры в карты, здесь же пассажиры обычно пили кофе. Движимые загадочным механизмом, отвечающим за симпатии и антипатии, они уже начали сколачиваться в группы. Мистер Макангус оказался за ленчем рядом с четой Кадди, сейчас они снова льнули к нему, но ему было несколько не по себе в этой компании, возможно, потому, что миссис Кадди как-то слишком уж пристально разглядывала его прическу. Аллейн заметил, что волосы у Макангуса какого-то неестественного каштанового цвета, без пробора и, пожалуй, слишком уж отросли сзади. Он достал из кармана пачку сигарет с травяной начинкой, закурил и объяснил присутствующим, что страдает от астмы. Ну и тут же завязался оживленный разговор о болезнях. И мистер Макангус признался, что недавно перенес операцию, а мистер Кадди развил тему и принялся с энтузиазмом перечислять симптомы язвы двенадцатиперстной кишки, которую у него подозревали.
Отец Джордан и мистер Мэрримен вдруг выяснили, что питают пристрастие к детективным романам, и радостно улыбались друг другу за чашками кофе. Из всех мужчин-пассажиров, решил Аллейн, именно отец Джордан обладал наиболее выразительной внешностью. И призадумался над тем, что же заставило этого человека стать англо-католическим священником и дать обет безбрачия. Умное и такое живое лицо было отмечено бледностью, вызванной, несомненно, образом жизни, но бледность эта скорее подчеркивала, а не скрывала чувственность рта и выразительность цепких темных глаз. Короткие мускулистые белые руки, волосы густые и блестящие. Он казался куда энергичнее и активнее своего компаньона, чье по-детски капризное лицо, как решил Аллейн, является лишь защитной маской самого обычного школьного учителя. Впрочем, он тотчас одернул себя. Такого уж обычного? Неужели мистер Мэрримен, этот законченный педант, культивирует в себе эксцентрику? Вот решил совершить морское путешествие, чтобы хоть как-то компенсировать сметную скуку схоластической рутины. Эдакий дон manqué? Аллейн тут же призвал себя проявлять больше снисходительности, не пускаться в абстрактные умозаключения и продолжать наблюдение за остальными.
Доктор Тимоти Мэйкпис стоял, склонившись над Джемаймой Кармишель в довольно нелепой позе молодого англичанина на ранней стадии влюбленности. Аллейн отметил решительные очертания рта и подбородка доктора Мэйкписа и еще, поскольку его прежде всего интересовали руки, — удивительно длинные пальцы судового врача.
Мисс Эббот сидела в одиночестве на кушетке у стены. Она читала. Руки, державшие аккуратно обернутую книжку, были крупные, мускулистые. Лицо, подумал Аллейн, нельзя было бы назвать совсем уж некрасивым, будь оно более подвижным. И еще если бы не эта — как же лучше выразиться? — грубоватость в очертаниях подбородка.
Что касается Обина Дейла, то и он тоже был здесь, сидел рядом с миссис Диллингтон-Блик у стойки маленького бара. Увидев Аллейна, игриво поманила его к себе. Она трудилась над созданием своей группы, объединенной общими интересами. Подойдя, Аллейн увидел, что Обин Дейл положил свою крупную, безупречно ухоженную руку поверх ее ручки и разразился звонким заразительным смехом.
— Вы совершено удивительное существо! — как-то по-мальчишески воскликнул он и обернулся к Аллейну. — Ну, признайтесь, разве она не чудо?
Аллейн тут же согласился и заказал всем троим выпивку.
— Вы просто сняли эти слова у меня с языка, приятель! — воскликнул Дейл.
— Но мне нельзя! — запротестовала миссис Диллингтон-Блик. — Я сижу просто на инквизиторской диете! — Она опустила глаза, покосилась на своего кавалера, потом посмотрела на Аллейна и приподняла бровки. — Мой дорогой! Ну вы же сами видите. Я просто не должна пить, вот и все.
— И тем не менее собираетесь, — заметил Аллейн.
Тут вездесущий Денис возник за стойкой и подал всем напитки. Миссис Диллингтон-Блик, многозначительно взглянув на Дейла, сказала, что если она наберет хотя бы еще одну унцию, то ни за что не влезет в фирменный купальник от Джолиона. И они принялись обсуждать знаменитое рекламное шоу на коммерческом телевидении. Выяснилось, что, когда Дейл ездил в Америку, спонсор поставил ему условие провести это получасовое шоу. И там он был окружен целой толпой совершенно шикарных девушек-манекенщиц, одетых в купальники от Джолиона. Дейл выразительно водил руками в воздухе, описывая их изгибы. Потом наклонился к миссис Диллингтон-Блик и что-то зашептал ей на ушко. Аллейн заметил небольшие припухлости у него под глазами и отвислую складку кожи под маленьким подбородком — очевидно, этот недостаток внешности прежде скрывала борода. «Неужели это невзрачное лицо, — спросил себя Аллейн, — могло собрать вокруг себя тысячи красоток с крутыми бедрами?» Оставалось лишь недоумевать, как такое могло случиться.
— Ты про цветы не забыл? — спросила миссис Диллингтон-Блик Дениса, и тот заверил ее, что нет, не забыл.
— Как только выдастся свободная минутка, сбегаю и принесу их, — пообещал стюард и улыбнулся Аллейну. — Все выбрал и подготовил.
Поскольку беседа Обина Дейла с миссис Диллингтон-Блик принимала все более конфиденциальный характер, Аллейн решил оставить парочку в покое. В дальнем углу салона мистер Мэрримен возбужденно говорил что-то отцу Джордану, а тот становился все мрачнее. Поймав на себе взгляд Аллейна, он приветствовал его вежливым кивком. Аллейн потоптался возле супругов Кадди и мистера Макангуса, затем прошел мимо мисс Эббот. Он увидел свободную кушетку в дальнем углу и устремился к ней, но тут его остановил отец Джордан. — Не желаете присоединиться к нам, сэр? Здесь в креслах куда как удобнее, заодно и познакомимся поближе.
— Буду рад, — отозвался Аллейн, и знакомство состоялось. Мистер Мэрримен настороженно взглянул на него поверх очков и сказал:
— Как поживаете, сэр? — А затем вдруг заметил: — Насколько я понимаю, вы бежали, поскольку ситуация стала просто невыносимо мучительной, так?
— Я? — удивился Аллейн. — Но я не совсем по…
— Один лишь вид, — перебил его мистер Мэрримен довольно громким голосом, — один вид этого клоуна, распускающего перья у барной стойки, вызывает у меня крайнее отвращение. Несомненно, и у вас тоже.
— Ну, зачем вы так? Не стоит, — возразил отец Джордан.
— Не будем слишком к нему строги, — добавил Ал- лейн.
— Вы, конечно, знаете, кто он такой.
— Да, разумеется.
— Да, да, — закивал отец Джордан. — Знаем. Тише!
— Вы когда-нибудь смотрели его совершенно непристойные еженедельные выпуски по телевизору?
— Я не слишком большой поклонник телевидения, — сказал Аллейн.
— Что ж. Поступаете мудро. А что остается мне, плохо оплачиваемому педагогу, как ни сидеть перед экраном телевизора вечерами по вторникам, наряду с другими представителями среднего класса с низким интеллектом, и «пялиться» (что за ужасное выражение!) на ужимки этого человека? Позвольте рассказать, сэр, что он там вытворяет. Он рекламирует дамские купальные принадлежности, а в другой программе подстрекает — ничтоже сумняшеся — подстрекает наших граждан делиться с ним своими проблемами и горестями! И идиоты делятся! Находятся такие! — Мистер Мэрримен распалился уже не на шутку. — Нет, вы только представьте! Всегда находится какой-нибудь простофиля. А он, наш герой, как правило, вне фокуса и почти неузнаваем. Смотрит на этого типа и нас сверху вниз и, вдохновляемый своим богохульством (надеюсь, что в обществе священнослужителя я правильно использую именно этот термин), богохульно смеет воображать себя существом высшего порядка! Кажет нам не свой истинный лик, но низменную личину, приукрашенную прежде лохматой бороденкой, и все в его словах и манерах ложь и фальшь!
Аллейн с улыбкой покосился на мистера Мэрримена, а потом с сожалением подумал, что сам не наделен талантом столь красноречиво и язвительно высказывать свое отвращение к чему бы то ни было. Больше всего в этот момент Мэрримен походил на рассерженного ребенка.
— Можете мне поверить, — злобным шепотком продолжил учитель, — сейчас в моду входит этот чудовищный процесс, который называют «выговориться». Испытуемый рассказывает Этому Типу о самых интимных подробностях и трудностях в ее жизни (как правило, подчеркиваю, это женщина). Затем он все обсуждает, делает вывод, его благодарят, ему аплодируют, он весь так и раздувается от собственной значимости. Ну а потом перед ним предстает новая жертва. Вот так! Ну, что вы думаете обо всем этом?
— Думаю, выглядит весьма сомнительно, — ответил Аллейн.
Отец Джордан покосился на него и комически изобразил отчаяние.
— Давайте сменим тему, — предложил он. — Вы, мистер Мэрримен, говорили тут, что этот психопат убийца…
— Вы, разумеется, слышали, — мистер Мэрримен отказывался съезжать с проторенной дорожки, — как он опозорился в одном из последних выпусков, где речь шла о цветочной выставке. Сказал, что премия присуждается леди Агате за умбекулис глобальный, — процитировал он, — и залился визгливым смехом.
— Ну, вот что, — заметил отец Джордан, — я в настоящее время в отпуске, и если честно, мне не хотелось бы терять свое достоинство священнослужителя, опускаясь до мелких сплетен. — Не успел мистер Мэрримен ему возразить, как он повысил голос и добавил: — Поднимем, фигурально выражаясь, упавшего со стены Шалтая-Болтая. Меня страшно заинтересовала ваша история о преступниках маниакального типа, то есть, людях психически нездоровых. Какую книгу вы рекомендовали прочесть? Вроде бы автор — американский психиатр…
— Не припоминаю, — обиженно пробормотал мистер Мэрримен.
— Скажите, это случайно не «Демонстративное насилие» Фрэдерика Вертема?
Отец Джордан облегченно выдохнул и обернулся к нему.
— Ага! Значит, вы тоже фанат этого жанра, к тому же весьма образованный?
— Ничего подобного. Просто скромный любитель. А кстати, почему, как думаете, всех так завораживают самые жуткие криминальные истории? — Он посмотрел на отца Джордана. — Что скажете, сэр?
Отец Джордан медлил с ответом, и тут снова встрял мистер Мэрримен:
— Лично я убежден, что люди читают об убийствах в качестве альтернативы. Поскольку сами не решаются убить.
— Клапан для выпуска паров? — предположил Аллейн.
— Своего рода, замещение. Так называемый антисоциальный посыл внедряется в сознание людей наиболее к нему восприимчивых. И мы совершаем свои насильственные преступления на безопасном расстоянии. Ведь все мы, — заметил мистер Мэрримен, уютно сложив руки на животе, — в глубине души дикари. — Похоже, он вновь обрел хорошее настроение.
— Вы согласны? — обратился Аллейн к отцу Джордану.
— Полагаю, — ответил он, — мистер Мэрримен говорит сейчас о том, что я называю первородным грехом. Если так, то да, конечно, согласен.
Тут все трое разом умолкли. И в это молчание врезалась, точно камень в пруд, следующая ремарка Аллейна, произнесенная громко и отчетливо:
— Возьмем, к примеру, этого душителя, человека, который хочет что-то сказать этими… как их? Розами? Что, как полагаете, может стоять за всем этим?
И снова все молчали. Долго, не меньше пяти минут.
И тут вдруг мисс Эббот уточнила:
— Не розы. Гиацинты. Причем разных сортов и цветов. — Она подняла глаза от книги, пристально посмотрела на миссис Диллингтон-Блик. — Цветы из теплицы. Потому что сейчас зима. А в первый раз были, как мне кажется, подснежники.
— А во второй гиацинты, — сказал мистер Мэрримен.
Обин Дейл откашлялся.
— Да, точно! — воскликнул Аллейн. — Теперь вспомнил. Именно гиацинты.
— Ну разве это не ужасно? — с некоторой долей злорадства воскликнула миссис Кадди.
— Просто жуть, — согласился с ней мистер Кадди. — Гиацинты! Нет, вы только представьте!
Мистер Макангус тихо произнес:
— Бедняжка.
Мистер Мэрримен с фальшиво-невинным видом ребенка, прекрасно понимающего, что ведет себя плохо, громко спросил:
— А случайно про эти цветы ничего по телевизору не показывали? Чего-нибудь такого нелепого или просто смехотворного? Ну, вы меня поняли.
Все избегали смотреть на Обина Дейла, но даже отец Джордан не нашелся, что сказать.
Именно в этот момент в салон вошел Денис с огромной корзиной цветов, которую водрузил на круглый стол в центре.
— Гиацинты! — испуганно взвизгнула миссис Кадди. — Вот это совпадение!
IV
То был довольно простой, даже наивный подбор цветов, не могущий доставить ничего, кроме удовольствия, человеку, которому преподносят такую корзину, если, конечно, он не страдает аллергией. Гиацинты укоренились и цвели в мшистом грунте. Они слегка подрагивали от движений судна, испускали головокружительный аромат и наполняли им курительную комнату, что навевало ассоциации с дорогими магазинами, ресторанами и шикарными женщинами.
Денис отступил на шаг, чтобы полюбоваться корзиной.
— Спасибо тебе, Денис, — сказала миссис Диллингтон-Блик.
— Рад служить, миссис Диллингтон-Блик, — отозвался он. — Ну разве они не великолепны?
И он вернулся за стойку бара. Пассажиры смотрели на букет, а цветы, слегка подрагивая, продолжали испускать сладчайший аромат.
Тут миссис Диллингтон-Блик поспешно объяснила:
— В моей каюте просто не хватило места для всех цветов. Вот я и подумала: будем наслаждаться ими все вместе.
— Очень мило с вашей стороны, — заметил Аллейн. Но его поддержал лишь еле слышный ропот голосов.
Но Джемайма согласилась сразу же:
— Верно! Спасибо вам огромное, цветы просто чудесные.
— У вас прекрасные манеры, бабуля, — пробормотал Тим Мэйкпис себе под нос.
— Надеюсь, — сказала миссис Диллингтон-Блик, — никого здесь не раздражает этот сильный запах. Лично я так просто купаюсь в нем. — Она обернулась к Обину Дейлу. Он тут же выпалил:
— Нет, конечно. Вы такая необыкновенная, экзотичная женщина!
Мистер Мэрримен насмешливо фыркнул.
— Боюсь, — громко произнесла миссис Кадди, — что немного подпорчу вам настроение. Мистер Кадди просто не выносит, когда в комнате стоят цветы с сильным запахом. У него на них аллергия.
— О, какая жалость! — воскликнула миссис Диллингтон-Блик. — В таком случае их надо немедленно убрать. — И она горестно всплеснула руками.
— Думаю, в том нет необходимости, — заявила миссис Кадди. — Мы не собираемся осложнять жизнь другим людям. Может, выйти и прогуляться по палубе. Верно, дорогой?
— Страдаете от сенной лихорадки, мистер Кадди? — спросил Аллейн.
За мужа ответила миссис Кадди:
— Ну, не то что бы от сенной лихорадки, правильно, дорогой? Просто у него такая странность.
— Удивительно, — задумчиво пробормотал Аллейн.
— Да, порой чувствуешь себя как-то даже неловко.
— К примеру, на свадьбах и похоронах, да?
— На нашу серебряную свадьбу один джентльмен, бывший сосед мистера Кадди, принес огромный смешанный букет цветов из теплицы. Ну и пришлось мужу сказать, как он восхищается этим подарком. Но все это время ему было как-то не по себе. И когда гости разошлись, он сказал мне: «Знаешь, мама, но или я, или этот букетище». А живем мы прямо напротив больницы, и он взял эти цветы и отнес туда. А потом еще долго гулял, хотел проветриться, избавиться от их запаха, верно, милый?
— У вас была серебряная свадьба, — сказал Аллейн и улыбнулся миссис Кадди. — Вы прожили вместе целых двадцать пять лет?
— Если точнее, двадцать пять лет и одиннадцать дней. Я права, любимый?
— Права, дорогая.
— Вот, он уже побледнел, — с торжествующим видом заметила миссис Кадди, указывая на мужа. — Идем, хороший мой. Гуленьки, гуленьки, на воздух!
Похоже, мистер Кадди никак не мог оторвать взгляда от миссис Диллингтон-Блик. А потом вдруг заявил:
— Знаете, я не считаю, что запах слишком тяжелый. Ничуть на меня не влияет.
— Это ты так говоришь, — растерянно возразила его жена. — Идем-ка на палубу, дорогой. — С этими словами она подхватила его под руку и потащила к стеклянной двери, выходящей на палубу. Распахнула ее. Холодный солоноватый воздух ворвался в теплое помещение вместе с шумом волн и рокотом корабельных двигателей. Супруги вышли. Мистер Кадди приостановился затворить за собой дверь и заглянул в салон. Жена потянула его за собой, и они двинулись по палубе. Его седые волосы трепал ветер.
— Да они там умрут от холода! — воскликнула Джемайма. — Вышли без пальто и шляп.
— О боже, — жалобно простонала миссис Диллингтон-Блик, апеллируя прежде всего к мужчинам. — Полагаю, это я во всем виновата.
Все дружно принялись разубеждать ее.
Мистер Макангус выглянул в коридор и заметил:
— Все в порядке. Они прошли через боковую дверь и, думаю, направились прямо к себе в каюту. — Он наклонился к цветам, понюхал, робко усмехнулся и стал пританцовывать возле миссис Диллингтон-Блик. — Считаю, нам всем ужасно повезло, — заключил он. И с этими словами вышел в коридор, надевая на ходу шляпу.
— Бедное создание — красит волосы, — без тени сочувствия заметил мистер Мэрримен.
— Да будет вам! — произнес отец Джордан и беспомощно взглянул на Аллейна. — Пожалуй, — тихо добавил он, — тут нечего больше сказать, кроме как «будет вам». Эта ваша наблюдательность просто бесит.
Миссис Диллингтон-Блик так и расцвела в улыбке, обращаясь к мистеру Мэрримену:
— Какой вы, однако, испорченный мальчик! — Она захохотала и обратилась к Обину Дейлу: — Но это ведь неправда, верно?
— Честно говоря, не знаю, красит он волосы или нет. И вообще это лично его дело и никого не касается, — ответил Дейл и одарил мистера Мэрримена своей знаменитой улыбкой. — Что скажете?
— Полностью с вами согласен, — тут же подхватил мистер Мэрримен и оскалился в улыбке. — Я должен извиниться. И еще замечу, что питаю крайнее отвращение к публичному освещению человеческих слабостей.
Дейл побледнел, но промолчал.
— Давайте лучше поговорим о цветах, — предложил мистер Мэрримен и обвел собравшихся лучезарным взглядом из-под очков.
Миссис Диллингтон-Блик с энтузиазмом восприняла это предложение. Что удивительно, к ней тут же присоединилась мисс Эббот. Очевидно, обе были опытными садоводами. Дейл слушал дам с застывшей на губах улыбкой. Аллейн заметил, что он заказал себе еще один двойной бренди.
— Полагаю, — заметил Аллейн, — у каждого должен быть какой-то любимый цветок.
Миссис Диллингтон-Блик разместилась так, чтобы лучше его видеть.
— О, привет, так это вы! — весело воскликнула она. — Ну, конечно, должен. Я больше всего люблю магнолии.
— Ну а ваши какие любимые? — спросил Джемайму Тим Мэйкпис.
— Очевидно и не оригинально. Розы, конечно.
— Лилии, — улыбнулся отец Джордан. — Что тоже вполне очевидно.
— Ассоциируются с Пасхой? — фыркнула мисс Эббот.
— Именно.
— Ну а ваши? — спросил Тима Аллейн.
— Хмель, — весело ответил он.
Аллейн усмехнулся:
— Ну вот вам, пожалуйста. У каждого свои ассоциации. Что до меня, то мне милее всего сирень, навевает приятные детские воспоминания. Но если даже от пива порой начинает тошнить, то если вспомнить, что моя нянька, которую я терпеть не мог, прикалывала к фартуку ветку сирени, или что у отца Джордана лилии ассоциируются со смертью, все мы готовы в ту же секунду возненавидеть и вид, и запах этих своих самых любимых цветов.
Мистер Мэрримен взглянул на него с жалостью.
— Не самый, — заметил он, — удачный пример элементарного по сути своей предположения, но, к сожалению, довольно распространенный.
Аллейн отвесил ему поклон.
— Ну а вы что предпочитаете, сэр? — поинтересовался он.
— Да ничего. Ровным счетом ничего. Честно говоря, меня эта тема ничуть не интересует.
— А я считаю, это просто божественная тема! — воскликнула миссис Диллингтон-Блик. — Я вообще обожаю узнавать что-то новое о людях и их пристрастиях. — Она обернулась к Дейлу, который тут же изобразил радостную улыбку. — Расскажите мне, какие цветы любите, — предложила она, — и я сразу пойму, каких женщин вы предпочитаете. Ну, давайте же, только честно! Ваш любимый цветок?.. Или я сама должна догадаться?
— Не иначе как агапантус? — громко произнес мистер Мэрримен. Обин Дейл со стуком поставил свой стакан на стойку и вышел из комнаты.
— Послушайте, мистер Мэрримен! — возмущенно воскликнул отец Джордан и поднялся из кресла.
Мистер Мэрримен вытаращил глаза и поджал губы:
— А в чем, собственно, дело?
— Вы прекрасно понимаете, в чем. Вы невероятно злобный и язвительный маленький человечек, и хотя лично меня ваши выпады не касаются, считаю своим долгом указать вам на это.
Этот публичный упрек, похоже, нисколько не смутил мистера Мэрримена. Напротив, даже развеселил его. Он зааплодировал, потом похлопал себя ладонями по коленям и рассмеялся тоненьким противным голоском.
— Я бы вам советовал, — продолжил отец Джордан, — извиниться перед мистером Дейлом.
Мистер Мэрримен поднялся, поклонился и произнес напыщенным тоном:
— Consilla formiora sunt de divinis locus.
Священник покраснел.
Аллейн, который не понимал, почему мистеру Мэрримену следует отдавать монопольное право на нравоучения, собрался с мыслями и все же нашел подходящую цитату:
— И тем не менее, сonsillium inveniunt muli se docti explicant.
— Я вас умоляю! — воскликнул мистер Мэрримен. — Как же часто приходится отмечать, что любая пошлость звучит куда лучше, если произносится на иностранном языке. Все, лично у меня есть намерение вздремнуть после завтрака.
И он затрусил к двери. Остановился на секунду поглазеть на жемчуг миссис Диллингтон-Блик и скрылся за дверью.
— Да что же это такое? — воскликнула она. — Из-за чего все это? Что вообще происходит? Почему убежал Обин Дейл? Причем тут какой-то агапантус?
— Наверное, — заметил Тим Мэйкпис, — вам ничего неизвестно об умбеликус глобула, цветке, который вырастила леди Агата, и гиацинтах, выращенных на «базе из дерьма»?
— Нет, это просто ужасно! — воскликнула миссис Диллингтон-Блик, одновременно смеясь и плача. — Ужасно и трагично! И как это непристойно и подло со стороны мистера Мэрримена.
— Да, — заметил Тимоти Мэйкпис, — не очень-то мы похожи на счастливую и дружную семью. Остается лишь гадать, как поведет себя наш мистер Чипс, когда корабль окажется в зоне тропиков.
— Будет выглядеть, как мистер Чипс, — заметил Аллейн, — а вести себя как Терсий.
— Вот это я называю низко пасть, — сказала Джемайма. — Все видели, как ужасно обиделся Обин Дейл. Побледнел прямо как полотно. А кто он вообще такой, этот мистер Чипс?
— Школьный учитель, — ответила мисс Эббот, на миг оторвавшись от книги. — В этом возрасте у них у всех портится характер. Такова жизнь.
Она так долго сидела тихо, что все забыли о ее существовании.
— Скажите, отец, я права? — добавила она после паузы.
— По всей вероятности. И это одна из причин подобного поведения. Что, однако, его не извиняет.
— Пожалуй, — жалобным тоном произнесла миссис Диллингтон-Блик, — будет все же лучше выбросить эти чудесные гиацинты за борт, согласны? — Она обращалась к отцу Джордану. — Думаю, так будет лучше. И дело не только в бедном мистере Дейле.
— Нет, — согласилась с ней Джемайма. — Мы должны помнить, что у мистера Кадди голова кружится при виде этих цветов.
— У мистера Кадди, по моему мнению, — заметила мисс Эббот, — голова идет кругом не только при виде этих гиацинтов. — Она опустила книгу на колени и окинула миссис Диллингтон-Блик выразительным взглядом.
— О боже! — миссис Диллингтон-Блик снова залилась смехом.
— Что ж, — заключил отец Джордан с видом человека, который отказывается замечать очевидное, — пойду, пожалуй, прогуляюсь по палубе, посмотрю, что там творится.
Миссис Диллингтон-Блик стояла как раз между ним и двойными дверьми и широко улыбалась отцу Джордану. А он стоял спиной к Аллейну. Стоял неподвижно секунду-другую, затем обошел даму и вышел из салона. Все умолкли, впрочем, ненадолго.
Миссис Диллингтон-Блик обернулась к Джемайме.
— Моя дорогая! — воскликнула она. — Я догадалась, что это за человек. Он реформатор и скрытый повеса.
Тут из коридора вошел мистер Макангус, все еще в шляпе. И застенчиво улыбнулся всем пятерым пассажирам.
— Ну, все утряслось? — осведомился он с нервным смешком, очевидно, опасаясь давать более жесткое определение случившемуся.
— Сидим себе как птенчики в маленьком гнездышке, — радостным тоном сообщил Аллейн.
— Скажите, ну разве это не прекрасно, — заметил ободренный его ответом мистер Макангус, — осознавать, что теперь с каждым днем будет становиться все теплее и теплее?
— Да, просто замечательно!
Мистер Макангус описал перед корзиной с гиацинтами маленький танец, свидетелями которого они уже однажды были.
— Просто потрясающе, — произнес он. — Это мои любимые цветы.
— Вот как? — воскликнула миссис Диллингтон-Блик. — Тогда, пожалуйста, пожалуйста, заберите их себе. Я вас очень прошу. Денис отнесет цветы в вашу каюту, мистер Макангус. Буду счастлива знать и помнить, что они отныне у вас.
Он смотрел на нее растерянно и удивленно.
— Ко мне? — переспросил мистер Макангус. — Но почему именно ко мне? Прошу прощенья, вы так добры, и ваш поступок столь благороден, что до сих пор просто ушам своим не могу поверить!
— Но это так и есть. Я дарю вам эти цветы. Пожалуйста, забирайте.
Мистер Макангус явно колебался, затем пробормотал:
— Я потрясен. И, разумеется, просто в восторге. — Он хихикнул и склонил голову набок. — А известно ли вам, — начал он, — что это первый раз, самый первый раз в жизни, когда я получаю цветы от дамы? И что она вручает их мне по своей собственной воле! Причем мои самые любимые цветы! Спасибо вам. Огромное вам спасибо!
Аллейн видел, как растрогала эта речь миссис Диллингтон-Блик. Она радостно и без всякого кокетства улыбнулась мистеру Макангусу, а Джемайма тихонько рассмеялась.
— Я сам отнесу их в каюту, — заявил мистер Макангус. — Как же иначе. Отнесу и поставлю на маленький столик, и они будут так красиво отражаться в зеркале.
— Да, вам крупно повезло! — заметил Аллейн.
— Это уж точно. Так я могу их забрать? — уточнил он. Миссис Диллингтон-Блик весело кивнула, и он подошел к столу и ухватил огромную корзину с цветами красными руками с костлявыми пальцами. Он отличался страшной худобой, и еще Аллейн подумал, что он, должно быть, выглядел бы гораздо старше, если бы не красил волосы в этот странноватый каштановый цвет.
— Позвольте, помогу вам, — предложил Аллейн.
— О нет, нет! Я, знаете ли, человек очень сильный. Жилистый.
Макангус поднял корзину и на подгибающихся ногах зашагал к двери. Там обернулся и представлял собой в этот момент довольно забавное зрелище. Фетровая шляпа сдвинулась на нос, глаза часто моргали над качающимися стеблями гиацинтов.
— Подумаю над тем, как бы отблагодарить вас, — пообещал он миссис Диллингтон-Блик. — Сразу после Лас-Пальмаса. Ответный, так сказать, жест.
И он, пошатываясь, вышел в коридор.
— Он мог бы выкрасить волосы и в ярко пурпурный цвет, если бы захотел, — заметила миссис Диллингтон-Блик. — Такой душка!
Заслонившись книгой, мисс Эббот заметила не слишком музыкальным голосом:
— Что ж, будете ждать его ответного жеста. После Лас-Пальмаса.
