Книга: Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница (сборник)

Принц и паломница

На пятидесятом году нашего брака книга эта посвящается моему мужу Фреду, со всей моей любовью

Часть первая
Александр-Сирота

Глава 1

Шел шестой год правления Артура, верховного короля всей Британии. На вершине утесов Корнуолла, вглядываясь в морскую даль, стоял молодой человек. Было лето, на скалах внизу кишмя кишели морские птицы. Прилив достиг своей высшей точки; волны накатывали на галечный берег и с глухим шумом разбивались о подножие утесов. А дальше, за отмелями, исчерченными прожилками пены, цвет моря густел до темнейшей синевы индиго, и тут и там из воды торчали каменные клыки, а вокруг них яростной белизной вскипали буруны. Нетрудно было поверить – и, уж конечно, молодой человек в это верил свято, – что там, на глубине, покоится древняя земля Лионесс, а жители этой обреченной земли и по сей день бродят – или, скорее, парят, как оно и подобает призракам, – среди домов, где плавают рыбы и где в тихие безмолвные ночи и поныне слышен приглушенный колокольный звон затонувших церквей.

Но сегодня солнце стояло высоко, море было настолько спокойным, насколько вообще бывают спокойны воды у этого сурового побережья, и наблюдатель на вершине утеса о древнем сгинувшем королевстве даже не вспоминал. Не замечал он и летних красот повсюду вокруг. Затеняя ладонью глаза и сощурившись, молодой человек напряженно всматривался в даль, пытался разглядеть нечто на юго-западе. Парус.

Парус был чужой; он явно не принадлежал ни одному из знакомых наблюдателю кораблей. Не было это и одно из грубых суденышек, какими пользовались местные рыбаки. Чужеземная оснастка, прямоугольный красно-бурый парус. А когда парус приблизился настолько, чтобы удалось рассмотреть его как следует, стало видно, что за ним идет еще один. И еще.

Теперь уже показались и сами корабли: длинные, с низкой посадкой. Ни герба на парусах, ни флага на мачте, но вдоль бортов в изменчивых лучах солнца поблескивают ряды разрисованных кругов. Щиты.

Ошибиться было невозможно, даже тому, кто никогда прежде не видел саксонского боевого корабля. Причем там, где саксонским боевым кораблям никак не место. И тут вдруг, на глазах у молодого человека, корабли – а их было пять – все дружно, как один, развернулись – так меняет направление стая птиц, повинуясь некоему незримому и неслышному сигналу, – и двинулись к берегу и к гавани в узкой бухточке в какой-нибудь миле к северу оттуда. Но даже теперь, прежде чем поспешить к своим с вестями, наблюдатель на миг замешкался. Ведь может же быть, что корабли, заплывшие так далеко на запад от саксонского берега, полоски земли, давным-давно переданной во владение саксам, где ныне утвердилось содружество саксонских королевств, – ведь может же быть, что маленький флот просто сбился с курса и теперь ищет здесь прибежища, чтобы подлатать суда и пополнить запасы воды. Но в последнее время штормов не случалось, и теперь, когда корабли подошли ближе и стало возможным разглядеть их в подробностях, никаких повреждений на них заметно не было, зато щиты и частокол копий над ними говорили сами за себя. Значит, пять саксонских кораблей во всеоружии?

Молодой человек развернулся и кинулся бежать.

Звали молодого человека Бодуин, он приходился братом Марку, королю Корнуэльскому. Король отбыл из Корнуолла недели за три до того, посовещаться с одним из мелких князьков Дифеда, а в его отсутствие забота о королевстве легла на плечи младшего брата. И хотя король, безусловно, отбыл с роскошной свитой, бóльшая часть войска осталась, так что Бодуина, который едва ли не ежедневно объезжал границы королевства и осматривал сторожевые башни, неизменно сопровождал вооруженный отряд.

Так было и сейчас. Воины спешились за скалистым утесом, куда не задувал ветер с моря, – дать отдых лошадям и подкрепиться ячменными лепешками и кислым пайковым винцом. Находились они милях в пятнадцати от дома.

Едва заслышав тревожные вести, воины вскочили на коней и помчались во весь опор к крутой расщелине, что выводила в защищенную бухточку: местные рыбаки использовали ее как гавань.

– Сколько их? – спросил офицер, едущий бок о бок с Бодуином. Звали его Хоуэлл.

– Трудно сказать. Кораблей – пять, но я не знаю, сколько воинов берет на борт саксонский боевой корабль. Скажем, сорок или пятьдесят, а может, и больше.

– Более чем достаточно, – мрачно отметил Хоуэлл. – А нас – всего-то полсотни. Ну, по крайней мере, пока они причаливают да высаживаются, преимущество – за нами. Что им вообще в голову взбрело, так далеко от собственных пределов? Пограбить по-быстрому – и сразу назад? А толку-то? Тут же ничего нет, кроме одной-единственной деревушки в полулиге вверх по ущелью; я бы сказал, нищие рыбаки для их копий добыча незавидная.

– Это верно, – кивнул Бодуин, – но они вооружены до зубов и явились явно не с добром. Не думаю, что они заплыли так далеко от своих собственных владений ради той жалкой поживы, что найдется в прибрежных селениях. И очень сомневаюсь, что это изгои, выдворенные с берега. Тут что-то другое. Ты ведь наверняка знаешь, какие слухи ходят?

– Ну да. Толкуют о безземельных пришельцах из Германии и с Дальнего Севера: на саксонском берегу им, видать, не очень-то рады, так что они вынуждены искать пристанища в других местах. Так ты думаешь, это правда?

– Бог весть. Похоже, скоро мы это выясним.

– Да, но как их остановить?

– С Божьей помощью попытаемся. А Божья помощь на здешнем побережье зачастую весьма осязаема. – Бодуин коротко рассмеялся. – Они, небось, надеются подойти к берегу с приливом, но, по моим расчетам, того гляди начнется отлив, а уж ты-то знаешь, как оно бывает в Мертвячьей бухте.

– Да, клянусь Господом! – со свирепой радостью подтвердил Хоуэлл: он всю жизнь прожил на здешнем побережье. – Они ж здешних течений не знают. А во время отлива даже наши рыбаки в бухту выходить не решаются.

– Вот на это я и рассчитываю, – весело откликнулся Бодуин, но не успел Хоуэлл спросить, что тот имеет в виду, как отряд уже добрался до края расщелины, и всадники сдержали коней.

Бухта была совсем крохотная: здесь узкая речушка, можно сказать ручеек, сбегала с обрыва к морю. В устье она разливалась шире по галечному песку и заметно мелела, но при высокой воде, вот как сейчас, песчаная полоса уходила под воду и волны плескались у самой кромки дерна. А дальше, в бухте, над водой торчали каменные клыки, и вокруг каждого вскипал пенный водоворот.

– Ага, – удовлетворенно отметил Бодуин. Наклонившись в седле, он сверху вниз оглядел подобие дамбы – просто-напросто нагромождение камней, что служило рыбакам причалом. Выше по склону, под прикрытием дамбы, сохли четыре лодчонки. – Как говорится, у нас все дома.

Молодой человек обернулся и быстро отдал приказ. Трое всадников поворотили коней и галопом поскакали прочь от бухты, к деревне выше по ущелью. Остальные двинулись вниз, и лошади, оскальзываясь и спотыкаясь, кое-как спустились по крутому обрыву к узкой полоске дерна над линией прилива.

Как раз начинался отлив, дул легкий порывистый ветерок. Корнуэльцы знали: на парусах боевые корабли в бухту не войдут. А вот на веслах – другое дело: корабли мощные и гребцов на них достаточно.

– Ну, что делать будем? – спросил Хоуэлл.

Бодуин между тем уже спешился.

– Это – наши моря. Они нам и помогут.

По его приказу воины взялись за четыре лодчонки, сохнувшие на берегу, и потащили их вниз от надежной стоянки к кромке прилива. Лодки уже были наполовину в воде, когда трое посланных в деревню всадников возвратились, гоня коней во весь опор. На седле перед каждым из них лежало по обмотанному мешковиной свертку. Первый из всадников сжимал в руке горящий факел.

– Господин! Они вошли в бухту! – крикнул один из тех, что возились с лодками, и указал рукой в нужном направлении.

Там, все еще очень далеко, боевые корабли, низко сидящие в воде, огибали мыс. Они шли с убранными парусами; в солнечном свете посверкивали весла. Кто-то из воинов коротко рассмеялся:

– Тяжеленько ж им приходится. Небось, к тому времени, как они до берега доберутся, им будет уже не до драки.

– Живыми они до берега не доберутся, – невозмутимо отозвался Бодуин и продолжил отдавать приказы.

Вот так вышло, что саксонская вооруженная флотилия, входя на веслах в тихую и укромную с виду бухточку, внезапно оказалась во власти яростного течения, что грозило вышвырнуть чужаков обратно в открытое море. Сила потока застала саксов врасплох, сбила с курса и развернула бортом к берегу. Гребцы налегли на весла, пытаясь снова выровнять корабли и подвести их ближе к земле. И тут раздался крик саксонского впередсмотрящего.

С южной стороны бухты, из-за неуклюжей дамбы, что до поры до времени скрывала ее из виду, появилась небольшая флотилия лодочек. Гребцов на них, похоже, не было. Они, подпрыгивая вверх-вниз, отплыли от дамбы, минуту-другую бесцельно покружились на волнах, а затем, подхваченные отливом, набрали скорость и заскользили прямиком к саксонским военным кораблям – точно их направляла незримая рука.

По мере того как маленькая флотилия приближалась к кораблям, все еще беспомощно барахтающимся во власти приливно-отливного течения, стало видно, что над лодчонками курится дым, – и вдруг в дыму взметнулись жаркие языки пламени. А в следующий миг охваченные огнем корнуэльские лодки уже заметались среди кораблей: течение швырнуло их на вражеские суда и не давало разойтись. Саксы, бросив грести, пытались оттолкнуть суденышки веслами, а весла в свою очередь загорались, и обугливались, и плевались искрами в собственные корабли. Три саксонских судна, сцепившись с брандерами в одну пылающую глыбу, тоже занялись и погибли в огне. Кому-то из мореходов удалось перебраться через борт на соседние корабли; один из них опрокинулся. Лишь одному из пяти удалось спастись от пожара. Его команда храбро пыталась отпихивать от бортов полыхающие обломки и подбирать барахтающихся в воде бедолаг, но тяжело нагруженному кораблю оказалось не под силу бороться с мощным течением, и наконец уцелевшее судно, хоть и загроможденное доверху, сумело-таки пробиться в открытое море и, оставляя позади дымящиеся куски дерева и отчаянные крики о помощи, снова исчезло за мысом.

Корнуэльцы, зайдя в воду по колено, дожидались оставшихся. До берега добралось от силы три десятка саксов – но на твердой земле их встречали мечи Бодуиновых воинов. Первых трех из числа уцелевших по приказу Бодуина вытащили из воды живыми и связали, чтобы увезти с собой и допросить. Остальных перебили на мелководье, а тела побросали в море, на волю течения. Но сперва с них сняли все ценное – тоже по велению Бодуина.

– Нам ведь еще предстоит настоящая битва – с рыбаками, чьи лодки я только что уничтожил. Так что оружие забирайте все, что есть, но остальную добычу отложите в сторону – да, вот сюда, рядом со мной. Я позабочусь, чтобы никто из вас после трудов сегодняшнего дня внакладе не остался, но поселянам причитается законное возмещение. Поверьте мне, потеря улова за все то время, что им понадобится, чтобы смастерить новые лодки, очень скоро покажется им куда страшнее угрозы саксонского набега!

– Угроза, тоже мне! Это был самый настоящий набег, а никакая не угроза! – фыркнул один из воинов, извлекая из ножен широкий меч. – Вы только гляньте сюда – вот на эти зазубрины! Каждая из них наверняка означает чью-то смерть! – Воин любовно взвесил меч на руке – и кинул его вместе с поясом и золоченой пряжкой поверх общей груды.

– Настоящим считается только то, что произошло на самом деле, – поправил Бодуин. Он окинул взглядом своих людей: все до одного охотно последовали благому примеру, пусть кое-кто и не скрывал сожаления. – А благодаря вашей готовности и быстроте набега не случилось. – Принц рассмеялся. – Но будем надеяться, что местные разглядели угрозу достаточно хорошо, чтобы простить нам лодки. Глядите – вон они идут.

Небольшая группа поселян спускалась вниз по расщелине. Некоторые были при оружии – видимо, похватали в спешке, что нашлось, – но до них, верно, уже дошли вести о том, что сражение окончено, потому что в толпе были и женщины, и даже дети: они возились и пронзительно вопили где-то в задних рядах.

Поселяне остановились в нескольких ярдах от отряда, посовещались, перетаптываясь с ноги на ногу, и наконец вытолкнули навстречу принцу кого-то одного, предположительно деревенского старосту.

Тот откашлялся, но не успел заговорить, как Бодуин уже опередил его:

– Ты – Ру, верно? Что ж, Ру, опасность миновала, и я – король и я благодарим тебя за то, что дал нам огня и трут. – Принц коротко, довольно усмехнулся, сверкнув зубами. – Как видишь, этого хватило. Сюда пришли пять саксонских боевых кораблей в полном вооружении, и лишь Господу известно, что они замышляли учинить, высадившись на берег, но уж будь уверен, даже дети твои не уцелели бы.

При этих словах поднялся ропот, кое-кто из женщин притянул детишек к себе, в то время как все глаза обратились к кромке воды, туда, где на мелководье покачивались на волнах несколько трупов. Внезапно раздался резкий и гневный женский окрик. Двоим предприимчивым мальчишкам помоложе страх как захотелось глянуть на мертвецов поближе. Они украдкой выбрались из задних рядов толпы и шмыгнули к галечному пляжу. Мальцов тут же поймали и оттащили назад. Матери отшлепали и отчитали неслухов, а мужчины лишь снисходительно поулыбались. Благодаря этой минутной суматохе общее напряжение спало, и Бодуин, воспользовавшись моментом, рассмеялся и непринужденно обронил:

– Мне страшно жаль ваших лодок, но вот это поможет вам построить новые, еще лучше прежних, а до той поры не даст вам и вашим семьям умереть с голоду.

Поселяне одобрительно заворчали, и по слову Ру двое мужчин принялись подбирать трофеи.

– Позже на всех поделим, по-честному, – угрюмо буркнул Ру, и Бодуин кивнул:

– Прилив наверняка вынесет вам еще чего-нибудь. Вон, волна уже гонит к берегу обломки. Король на них не притязает. Это все ваше.

И эта речь тоже была встречена одобрением и даже неуклюжими словами благодарности. На здешнем скалистом, продуваемом всеми ветрами берегу древесина считалась редкостью, а саксонские корабли строились на совесть. Следующие несколько приливов обещали богатую поживу.

Один из воинов подвел к Бодуину коня, и, уже взявшись за повод, принц задержался обменяться напоследок еще несколькими словами со старостой. Но поселяне расступаться и не думали; из толпы на пленников бросали недобрые взгляды и слышался злобный ропот:

– А эти-то что ж? Их в живых оставят, что ли? Они ж нас всех порешили бы, и дома бы спалили, и наших женщин забрали, и малышей наших убили и сожрали бы! Всяк знает, каковы они, эти саксонские волки! Отдай их нам, принц!

И пара-тройка женщин, вооруженных, по-видимому, ножами для свежевания туш, пронзительно подхватили: – Отдай их нам! Нам!

– Назад! – резко прикрикнул Бодуин, а воины его сомкнулись вокруг пленников тесным кольцом. – Если вы понимаете, что могло с вами случиться, тогда ни слова больше! Для вас все закончилось. Остальное – дело короля. Что до этих трех, – может статься, нашей земле грозят новые набеги, и королю Марку должно о том знать. Так что мы сохраним пленникам жизнь, чтобы они рассказали ему все, что нужно. Они не ваша добыча, друзья мои; они принадлежат королю.

– Тогда их впору пожалеть, – произнес кто-то себе под нос, а затем добавил погромче: – Король, твой брат, должен щедро вознаградить тебя за все, что ты нынче совершил, принц!

Уже по пути домой Бодуин осознал, что размышляет про себя, и не без опасений, что именно скажет ему брат. Щедрой награды ему уж точно ждать нечего. Такой правитель, как Марк, неплохо подходил для этого дикого, захолустного королевства; он был резок и груб, как и здешние жители, как и их нравы, а еще он был себе на уме и обожал интриговать, и лукавить, и брать верх над другими с помощью тайных козней. Недаром прочие владыки прозвали его Король-Лис. Но жестокость и хитрость – не те качества, что пробуждают любовь в сердцах подданных, и корнуэльцы к своему королю теплых чувств не питали. А вот Бодуин, молодой, деятельный и решительный, понимал их обычаи, говорил на равных с людьми любого звания, и со знатью, и с простецами, – и народ любил его.

Король Марк знал об этом – и пылал злобой, и молчал.

Глава 2

Три дня спустя король вернулся домой, и не успел он еще въехать во внутренний двор своей крепости, как ему уже рассказали о попытке саксов высадиться на берег и о том, как успешно брат короля дал врагам отпор. Всем, от предводителя отряда, что сопровождал Бодуина, до конюха, что принял у Марка поводья, и до слуги, что снял с него сапоги, – всем не терпелось поведать королю о случившемся и восхвалить находчивость принца.

– И где же сейчас мой брат? – осведомился Марк.

– Я видел, как он приехал за какой-нибудь час до тебя, господин, – объяснил слуга. – И сразу поднялся к себе в покои. Ребятенок его в начале недели прихворнул, и госпожа супруга твоего брата очень тревожилась.

– Хм. – Король особого беспокойства по поводу здоровья племянника не выказал.

Мальчугану только что исполнилось два года; других детей у Бодуина и его юной жены Анны пока не было. Живой и резвый крепыш, который почти никогда и не хворал, в свой черед вызывал зависть у старшего брата: у Марка сыновей не было, и хотя он оказывал внимание – иные поговаривали даже, что чересчур много, – своей королеве-ирландке, детей она ему так и не родила, а он слишком ревновал к ее юности и красоте, чтобы отослать от себя жену. Мысль о том, что сын его брата Александр, чего доброго, окажется единственным наследником королевства, лишь усиливала горечь, разжижающую королю кровь и отравляющую все его дни.

Как обычно по возвращении короля после долгого отсутствия при дворе, Марк вечером созвал совет – без особых церемоний, просто корнуэльская знать и военачальники сошлись потолковать перед ужином в большом зале. Королева при этом не присутствовала. Бодуин, по обыкновению своему, сел по правую руку от короля, а Друстан, их с королем племянник, – по левую. Пока все дожидались, чтобы король вошел и объявил совет открытым, Друстан, перегнувшись через пустое кресло, заговорил с Бодуином:

– На пару слов, родич!

Бодуин и Друстан были почти ровесниками, так что промеж них обращение «дядя» прозвучало бы нелепо. Друстан – могучий и статный, светлокожий, с темно-русыми волосами – свой воинственный вид вполне оправдывал. Он был сыном сестры короля Марка от владыки Бенойка и обладал открытым нравом и учтивыми манерами, которым выучился при дворе этого блистательного правителя. К Друстану Марк тоже ревновал, и, по правде сказать, не без оснований, но подозрение не есть уверенность, а доказательств не было. Так что Друстана по-прежнему, пусть и неохотно, привечали при корнуэльском дворе.

Друстан сопровождал короля Марка в Уэльс, так что теперь ему не терпелось выслушать рассказ Бодуина о приключении с саксонскими кораблями. До Друстана тоже доходили слухи о попытке саксов высадиться где-нибудь подальше на западе, так что действия родича он похвалил и одобрил.

– Раз уж от нашего всемилостивейшего короля ты лишних славословий не дождешься, – усмехнулся Друстан. – Ну да не бери в голову. Чем меньше слов, тем лучше – пока не поймем, куда ветер дует. Что ж… Мне говорили, юный Александр приболел, пока мы были в отъезде? Надеюсь, ему уже лучше?

Бодуин поблагодарил родича и заверил, что в детской все в порядке, а в следующий миг в зал вошел король и занял свое место.

– Хэй, брат. – Со времен приезда Марк увиделся с Бодуином впервые. Приветствие прозвучало громко, чтобы слышали все, и достаточно сердечно, пусть и коротко. – Говорят, ты тут не сидел сложа руки, защищая наши берега! Ты славно потрудился, и мы тебе признательны. Позже, когда мы допросим пленников и, верно, узнаем о цели набега чуть больше, мы потолкуем еще. Теперь же обратимся к тому, что было сказано и договорено между мною и валлийским королем, – а затем, клянусь богами, за ужин! В Дифеде кормили недурно, а вот по дороге домой у всех животы подвело! – Он раскатисто захохотал и хлопнул Бодуина по плечу, но глядел он в другую сторону, на Друстана, и не было радости в водянисто-тусклых глазах. – Притом, проведя в отлучке столько ночей и дней, мужчина изголодается не только по ужину!

Больше на том совете Бодуину ничего не сказали, а как только ужин завершился, король, не задержавшись перемолвиться словом хоть с кем-нибудь, поспешил прямиком в королевины покои. Но на следующий день к Бодуину явился слуга с известием, что нынче вечером король желает отужинать с братом наедине.

Когда Бодуин сообщил об этом своей жене Анне, та не проронила ни слова, с невозмутимой дотошностью следя, как служанки достают для него из кедровых сундуков свежее платье и выкладывают одежды на постель. И только когда девушки ушли и их легкие шаги затихли внизу каменной лестницы башни, где жила семья Бодуина, Анна стремительно обернулась к мужу. В глазах ее читалась тревога.

– Будь осторожен! Ты ведь будешь осторожен, правда?

Бодуину незачем было переспрашивать, что она имеет в виду.

– Буду, конечно. Но с какой стати ты так за меня боишься? По слухам, переговоры его прошли успешно, а вчера за ужином он был в неплохом настроении. Даже о моем сражении в бухте отозвался с похвалой.

– А что еще ему оставалось? – В голосе Анны звенела тревога, смягчая резкость. – Он лучше любого другого понимает, как к тебе относятся люди. Но мы-то с тобой знаем…

– Анна! – предостерегающе промолвил принц. Да, в башенной комнате они были одни, за толстыми стенами, но при Марковом дворе большинство привыкло к осторожности, а уж королевские наследники и подавно.

– Прости, любимый. Я молчу. Но ты остерегись. – На сей раз Анна понизила голос и, улыбнувшись, погладила мужа по щеке. – Прежде чем идти на званый королевский ужин, начни с брадобрея, милый. И посмотри-ка, пока ты был в походе, я дошила для тебя новую рубашку. Тебе нравится?

Принц ощупал богато вышитую ткань в руках у Анны, притянул жену к себе и поцеловал.

– Вышивка прекрасна. Как и ты, любовь моя. Дозволено ли мне надеть такую красоту, или ее упрячут в ларец кедрового дерева и переложат ароматическими травами, как наследство Александру?

Анна теснее прижалась к мужу, прильнула губами к ложбинке у основания шеи.

– Это для тебя, каждый стежок для тебя, ты же знаешь. Но сегодня? Ты наденешь рубашку сегодня? Охота была наряжаться ради какого-то… я хотела сказать, ради самой обычной беседы за ужином? – И, словно бы помимо собственной воли, яростно выкрикнула: – Как будто он и без того не ненавидит тебя всем сердцем, как будто ему в крепости все уши не прожужжали о том, какой ты славный боец, и как тебя любит народ, и как люди готовы идти за тобою, а теперь ты еще и хочешь явиться к нему разряженным под стать принцу Верховного королевства, блестящим красавцем, точно сам король Артур?

Бодуин ласково прикрыл ей ладонью губы:

– Ну тише, тише, довольно. Не нужно об этом. Нам надо бы поторопиться. Так что, любовь моя, помоги мне облачиться в парадные одежды ради брата моего короля. Да, я надену эту чудесную рубашку; почему бы нет? Благодарствую. И ожерелье с цитринами. А теперь еще кинжал, чтобы резать мясо… Нет, ничего больше не нужно. Или мне прикажете вооружиться до зубов того ради, чтобы поужинать с братом? – Принц снова поцеловал жену. – Полно себя терзать, Анна, право. Укладывай мальчика спать, а я скоро вернусь. Не думаю, что задержусь: уж будь уверена, что я просижу там не дольше необходимого!

– Только смотри не напейся, – предостерегла Анна, и, рассмеявшись, супруги расстались.

Было уже поздно. Опочивальня Анны и Бодуина находилась в западной части замка, в угловой башне. И хотя до моря было около полумили, шум волн, которые плескали и рокотали в пустотах прибрежных скал, слышался всю ночь. Сквозь узкие неостекленные окна просачивался ночной ветерок, нерезкий в это время года, неся с собою ароматы скальных пастбищ и запах морской соли.

В углу комнаты, подальше от окон и сквозняков, маленький Александр крепко спал под мягкими одеяльцами: принцессины служанки соткали их из местной овечьей шерсти. Мать мальчика лежала, не смыкая глаз, на широкой постели в другом конце комнаты. Вот она резко перевернулась на другой бок на подушке и рукой откинула в сторону длинные волосы. Хоть бы удалось заснуть! Хоть бы Бодуин вернулся в постель, тогда они бы вместе посмеялись над ее страхами и, быть может, предались бы любви и успокоились. Но лежать тут, гадая, что Бодуинов брат, этот Лис, говорит, что замышляет, что делает… Мысли Анны против ее воли возвращались к прошлому, к тем временам, когда Маркова зависть и неистребимая неприязнь к младшему брату находили выход в мелких и не столь уж мелких пакостях. А позже эта озлобленность, похоже, обратилась и на ребенка. На маленького Александра, который, несмотря на свой отважный и радостный нрав, еще только младенец и совсем беспомощен против Марковой мощи. Которую Марк вполне может пустить в ход во время одного из приступов ярости.

Наконец-то! Кто-то стремительно поднимался по винтовой башенной лестнице. Но вздох облегчения застрял у Анны в горле; она резко села и словно окаменела, опершись на подушки. Это не Бодуиновы шаги; кто бы это ни был, поднимался он шумно, тяжело и неуклюже, не задумываясь о спящих наверху. А еще этот кто-то вооружен. Анна слышала, как звякает и лязгает меч в ножнах, ударяясь об изгибы стен.

Вот он уже у двери! Но не успели тяжелые шаги замереть, как Анна спрыгнула с постели и подбежала к сыну, второпях набросив на плечи покрывало с кровати и сжимая в руке мужнин обнаженный меч.

В дверь постучали. Что еще ужаснее, не кулаком; дверь пнули обутой в сапог ногой.

– Анна! Принцесса? Ты не спишь?

Меч в руках принцессы дрогнул и опустился, но немыслимое напряжение по-прежнему сковывало все ее члены. Анна признала голос Друстана, но пинок в дверь, задыхающийся, отрывистый голос и спотыкающиеся шаги не иначе как предвещали несчастье. Принцесса метнулась к двери и отперла засов.

Да, это и впрямь Друстан; он уже занес ногу, собираясь пнуть дверь еще раз. Он был бледен как полотно и, насколько позволял разглядеть широкий ниспадающий плащ, полуодет. Рубашка распахнута у ворота, манжеты не застегнуты. Кожа блестит от испарины, дыхание вырывается с трудом. Анна распахнула дверь; Друстан ввалился в комнату и прислонился к косяку; под плащом он нес что-то тяжелое.

– Анна, – выдохнул он, шагнул в свет свечей, и теперь Анна разглядела его ношу.

В наступившей гробовой тишине шорох плаща, соскользнувшего с мертвого тела Бодуина, прозвучал громче шума волн за окном. Друстан ждал, не произнося ни слова, пока Анна, в одной ночной сорочке, стояла там, онемев, отрешенно глядя перед собою, судорожно прижимая к груди покрывало. Дыхание у нее перехватило, жизнь оборвалась.

И возвратилась снова, запульсировав резкой болью, – так бывает, когда в обмороженной руке восстанавливается кровообращение. Друстан, теперь стараясь ступать как можно тише, дошел до постели и уложил на нее труп молодого принца. Ребенок в углу заворочался под одеяльцами, пробормотал что-то и уснул снова. Но когда Анна с криком кинулась на тело мужа, Друстан крепко схватил ее за плечо и рывком поднял на ноги:

– Послушай меня, госпожа! Скорбеть не время! Король – конечно, это дело рук короля, а чьих же еще? – совсем обезумел и поклялся изничтожить все братнее отродье, то есть тебя, Анна, вместе с мальчиком. Понимаешь? Вы оба в опасности. Вам необходимо уехать, бежать из замка и даже из Корнуолла. Тебе есть куда податься, правда? Да ради бога, госпожа, послушай меня! Времени нет! Буди мальчика…

– Как это случилось? Почему? – Анна словно не услышала Друстановых слов. Она застыла недвижно, с побелевшим лицом, не видя ничего, кроме израненного тела на постели и расползающихся вокруг него кровавых пятен.

– О, вполне в духе Марка, – резко бросил Друстан. – Затеять ссору, слово за слово, сорваться на крик и схватиться за меч. Разве ему нужен повод? И тебе ли спрашивать о причине?

– Он был без оружия, – произнесла Анна. Лицо ее словно окаменело.

Друстан наклонился и осторожно отобрал у нее меч:

– Я вижу.

– Вот и Марк не мог этого не видеть! Неужели он настолько подл, чтобы обнажить меч против безоружного?

– Он был пьян. По крайней мере, так скажут…

– Да, так и скажут. – В голосе принцессы звучало горькое презрение. – И сочтут это достаточным оправданием. Все, но не я!

– Да, конечно, – быстро откликнулся Друстан. – Но пойми, у тебя еще будет время обдумать, что делать дальше. А сейчас тебе надо бежать, бежать вместе с ребенком. Слушай. Это случилось после ужина. Они сидели вдвоем; вино еще оставалось, слуг отослали. Король выпил лишнего; тогда-то злодеяние и произошло. Но Бодуин, вооруженный лишь кинжалом, которым он резал мясо, храбро защищался; так что поднялась суматоха, падали столы и скамьи, а король, которому вино и ярость в голову ударили, так разорался, что слуги во внешних комнатах всполошились и сбежались к месту событий. Бодуина спасти они не успели, но один из них кинулся ко мне, я поспешил в трапезную, твоего супруга нашел уже мертвым, а король был весь в крови…

– А, – вот и все, что произнесла Анна, но Друстан не задержался с ответом:

– Две-три легкие раны, царапины, не более, но слуги потребовали мазей, бальзамов и повязок, явился лекарь, и все вместе они покамест удерживают короля в его покоях. Но Марк по-прежнему бушует и неистовствует, теперь он кричит об измене и клянется, что и ты, и ребенок поплатитесь жизнью.

– За что?

– За измену, которую совершил твой муж, защищаясь кинжалом от своего короля. Да какая разница? – яростно выкрикнул Друстан. – Все уже случилось! Я принес его к тебе, но тебе нельзя задержаться, чтобы похоронить его или хотя бы оплакать. Ради ребенка, Анна, беги, и побыстрее!

У двери послышался какой-то шум. Оба стремительно обернулись, меч Друстана вылетел из ножен – но это всего лишь одна из принцессиных служанок с настороженным любопытством заглянула внутрь.

– Госпожа? Мне что-то послышалось… аааах!

Голос ее сорвался на крик: служанка увидела окровавленное тело, распростертое на кровати. От крика проснулся ребенок и протестующе захныкал, и Анна стряхнула с себя оцепенение ночного кошмара. Позже овдовевшая жена еще успеет наплакаться, но сейчас она – принцесса и мать принца, и они с Бодуином некогда говорили о том, что может случиться, и, пусть и скрепя сердце, обсуждали, что делать в подобном случае. Бодуин мертв. Нужно спасать его сына. И нежданно-негаданно они могут рассчитывать на бесценную помощь Друстана, который, вероятно, в эту самую минуту рискует ради них собственной жизнью. Пока Анна вместе со служанкой торопливо собирала вещи, Друстан рассказал, что уже послал своего слугу за лошадьми и тот немного их проводит. Куда ехать, сомнений не вызывало. Об этом тоже было говорено, и не раз. Кузен Анны некогда владел замком на расстоянии нескольких недель пути к северу, за пределами Корнуолла, в более приветном краю, – достаточно далеко, чтобы чувствовать себя в безопасности. С тех пор как этот родич скончался, в замке распоряжалась его вдова, которая обещала приютить Анну с сыном, буде возникнет нужда. Даже король Марк не сможет там причинить им вред.

Вот так вышло, что минут двадцать спустя Друстан, с мечом наголо в правой руке и с ребенком в левой, пинком ноги широко распахнул дверь и приготовился первым спускаться по башенной лестнице. Анна и ее прислужница Сара увязали все, что решились захватить с собою, в тюки, которые предстояло уложить в переметные сумы, а принцесса так и не рассталась с мужниным мечом.

– Теперь быстро, – приказал Друстан.

Но уже от порога Анна стремительно развернулась, кинулась обратно в покои и подбежала к кровати. Друстан с Сарой ожидали печального прощания, – наверное, принцесса поцелует покойного в лоб. Малыш молча наблюдал за происходящим с Друстанова плеча; его широко раскрытые глазенки все еще затуманивал сон.

Анна нагнулась над постелью и в течение нескольких страшных мгновений словно бы боролась с трупом мужа. Когда же она вновь выпрямилась, все увидели, что она сняла с покойного вышитую рубашку, которую Бодуин еще совсем недавно надел на себя, ласково усмехаясь жене. На груди, где тонкий шелк сплетался в узор, уже подсыхали потемневшие пятна крови.

По-видимому, вдове было не до поцелуев. Она постояла мгновение, прижимая к груди окровавленную рубашку, и обратилась к лежащему на постели.

– Господин мой, – промолвила жена Бодуина, – сын твой наденет твою рубашку, возьмет в руки твой меч и, когда вырастет, расплатится с корнуэльским чудовищем за злодеяние сегодняшней ночи. Я обещаю тебе это, а эти трое да будут мне свидетелями.

Анна развернулась и последовала за Друстаном вниз, туда, где слуга уже ждал с лошадьми.

Глава 3

Месяц тонул в туманной дымке, но хоть сколько-то света от него было. Маленький отряд продвигался вперед со всей осторожностью, но, когда он выбрался на береговую тропку, море словно бы отразило свет небес, и дорога стала просматриваться лучше. Беглецы ехали вдоль берега на протяжении нескольких миль, настолько быстро, насколько позволяла неровная местность, и, поднимая тучи брызг, преодолевали броды. Но вот тропа свернула вверх по крутому склону холма к гребню и к вересковому нагорью, туда, где древняя римская дорога пересекала по мосту реку Тамарус. Оттуда путь лежал точно на восток.

Здесь, даже без отраженного света моря, ехать стало легче. Дорога вела прямо, и хотя тут и там была изрыта колдобинами и заросла травой, но поддерживалась в относительно сносном состоянии. Спустя какое-то время небеса прояснились и замерцало несколько звезд.

Горен, слуга, посланный Друстаном, дорогу знал; лошади были хорошие, свежие. Беглецы ехали быстро. Горевать Анне по-прежнему было некогда; она напряженно вглядывалась в дорогу поверх шеи гнедого, высматривая колдобины. Думала она лишь о бегстве и о том, как оградить от опасности сына. Бодуинов меч в ножнах висел у луки седла; окровавленную рубашку в спешке свернули и затолкали в переметную суму, а могучий гнедой, на котором она ехала, некогда принадлежал Бодуину. До поры этого ей было достаточно: Бодуин здесь, с ней, а сын Бодуина крепко спит на руках у Сары. Анна не отрывала глаз от смутно различимой дороги, все мысли ее сосредоточились на предстоящем путешествии; она скакала вперед, спасая себя и сына.

И все равно, не проехали они и десяти миль, как Горен обернулся в седле и встревоженно указал назад. Спустя мгновение Анна услышала то же, что и он. Цокот копыт на дороге позади них. Погоня стремительно приближалась.

Анна хлестнула поводьями по шее коня, и гнедой, который и без того несся во весь опор, помчался еще быстрее. За ее спиной малыш сонно захныкал; Сара испуганно пыталась его унять.

– Бесполезно, госпожа, – выдохнул Горен. – Долго мы так ехать не сможем. Из этой вашей Сары наездница никудышная; а на такой скорости, если ее кляча споткнется…

– Сколько там лошадей? Непонятно?

– Две по меньшей мере. Может, и не больше. Но двух более чем достаточно, – мрачно промолвил слуга.

– Тогда что будем делать? Остановимся и встретим их лицом к лицу? Я вооружена, ты тоже; к тому времени, как они нас настигнут, мы уже успеем отдышаться, а они, напротив, запыхаются. Если съехать в сторону, на вересковую пустошь…

– Можно, но не здесь. Есть одно местечко чуть подальше – старый карьер, где раньше щебень добывали. Там растут деревья, и довольно густо: ветер ведь туда не задувает. Будет где укрыться. Это все, что мы можем, – схорониться там и надеяться, что всадники, может статься, проедут мимо.

– Или что это безобидные путники и до нас им нет дела?

Но в ту отчаянную ночь, когда за спиной у беглецов все громче звучал стук копыт, в это почти не верилось. Больше Анна не проронила ни слова, но несколько минут спустя Горен указал вперед, и принцесса увидела густое темное пятно: вот он, карьер, заросший деревьями! Всадники повернули туда. Горен соскользнул с седла, взял всех трех коней под уздцы, завел их поглубже в заросли и встал там, прижимая к себе конские головы и обмотав им морды складками плаща. Беглецы замерли в напряженном ожидании. Приближающийся топот копыт звучал все громче – и вот он уже совсем рядом. Поравнявшись с карьером, всадники не задержались; лошади не сбавили шага. Погоня проносилась мимо.

Но едва Сарина лошадь остановилась, Александр проснулся окончательно и, обнаружив, что неуютно спеленут и находится в каком-то незнакомом месте в темноте, яростно замолотил кулачками, выпростался из шалей и завопил от ярости и страха.

Галоп стих. Прозвучал негромкий приказ; лошади резко остановились, оскальзываясь и топоча. А затем повернули ко входу в карьер, и мужской голос окликнул:

– Принцесса Анна?

Выхода не было. Анна, откашлявшись, отозвалась:

– Кто здесь? Твой голос мне знаком, верно? Садук?

– Он самый, госпожа.

– И что тебе от меня нужно?

Повисла пауза – столь же красноречивая, как громкий окрик. Наконец Садук вымолвил:

– Король не желает, чтобы ты покидала двор. Он велел передать, что он тебе не враг. То, что произошло нынче ночью…

– Садук, а ты знаешь, что произошло нынче ночью?

Снова молчание; кони фыркали и били копытами. Перегнувшись через шею гнедого, Анна торопливо зашептала Горену:

– Отпусти мои поводья. Я выеду и поговорю с ними. А ты садись в седло и забери мальчика у Сары. Возможно, они не знают, что ты с нами; есть надежда, что тебе удастся ускользнуть вместе с ребенком…

– Их всего двое, госпожа. Я сумею сколько-то задержать их…

– Нет. Нет! Делай, как я сказала, но подожди, пока я не поговорю с ними. Садук дружил с моим мужем. Если ничего не выйдет и мне придется ехать с ними, оставляй Сару – ей вреда не причинят – и спасай мальчика, если сможешь. Ты знаешь, куда мы направлялись. Убереги его, и да пребудет с тобою Господь.

– И с тобой, госпожа.

Горен отступил во мрак, и Анна вновь возвысила голос, чтобы заглушить его разговор с Сарой.

– Садук, кто там с тобой?

– Мой брат, принцесса. Мой брат Эрбин. Ты его знаешь.

– Да. Хорошо же, я иду.

Позади нее заскрипела кожа – это Горен садился в седло. Александр молчал. Анна развернула гнедого и выехала на открытую дорогу, прямо в лунный свет.

Никто из всадников не двинулся ей навстречу, и, хотя они наверняка были при оружии, за мечи они не схватились. Неужели и впрямь есть надежда? Поравнявшись с конем Садука, Анна постаралась дышать ровнее, натянула поводья и откинула капюшон плаща.

Луна засияла ярче; теперь Анна отчетливо видела обоих всадников. Садук был совсем молод, почти ровесник покойному Бодуину; он состоял при Марковом дворе с детства, и Бодуин с Садуком были очень расположены друг к другу. Садук с братом сражались вместе с Бодуином в той стычке с саксонскими боевыми кораблями. Возможно, очень возможно, лихорадочно размышляла про себя Анна, что в нынешнем ночном предприятии, так же как и во многом другом за все время своего непредсказуемого и буйного правления, король Марк сделал неправильный выбор?..

Садук откашлялся:

– Принцесса, мне так жаль. Господь свидетель, я любил Бодуина и не желаю зла тебе, но…

– А сыну Бодуина?

Их кони стояли совсем близко, бок о бок. Лицо принцессы в обрамлении темных складок капюшона было исполнено хрупкой прелести – теперь, когда лунный свет стер морщины, проложенные потрясением и горем. Ее огромные темные глаза смотрели прямо в глаза Садуку. В них читались страх и мольба. Рука, сжимавшая поводья, казалась такой миниатюрной и тонкой. Красавица Анна, скромница Анна, что в жизни ни на кого не взглянула, кроме мужа, готова была прибегнуть к любому оружию ради спасения сына. Она глядела на Садука испуганным, молящим взором, а под широкими складками плаща ее правая рука, не дрогнув, сжимала рукоять Бодуинова меча.

И голос ее тоже не дрожал.

– Садук, Эрбин, вы оба, если вам известно, что произошло с моим господином нынче ночью, то вы должны знать, почему так случилось. Знаете вы и то, что король хочет вернуть меня с моим сыном в замок отнюдь не из любви к нам. Меня он, может статься, и пощадит, а вот Александра непременно убьет. Как убил его отца, и по той же самой причине.

Садук, которого, как и половину обитателей замка, разбудили Марковы пьяные вопли, когда тот вырвался из сдерживающих рук лекаря и слуг и, пошатываясь и размахивая мечом, побрел по залам и дворам замка, алкая крови Анны и ее сына, смог только хрипло выговорить:

– Принцесса…

– В иные, счастливые времена ты звал меня по имени.

– Анна… – По иронии судьбы отчаяние звенело в голосе Садука, а не Анны. – Господь свидетель, ты права! И, Господь свидетель, я не желаю тебе зла, равно как и Эрбин. Но что мы можем? Король Марк в жизни не поверит, что мы тебя не догнали, а если даже и поверит, то пошлет в погоню других, вот и все. А тебя – на этой долгой дороге через вересковую пустошь, открытую со всех сторон вплоть до самой границы королевства, – тебя наверняка настигнут прежде, чем ты выберешься за его пределы. Но если ты сейчас по доброй воле вернешься с нами домой, а мы поедем медленно, должным образом заботясь о ребенке… тогда к тому времени, как мы вернемся, король протрезвеет, настанет день, а в замке полным-полно людей, что всегда были друзьями твоему мужу и тебе… Тогда вряд ли даже он… – Садук осекся.

– Да, даже он. – В голосе принцессы прозвучала резкая нота. – Даже он – как ты изо всех сил пытаешься не произнести вслух! – не посмеет хладнокровно убить меня и мое дитя на глазах у всего двора. Пожалуй, что и так. Но как долго, по-твоему, мы проживем? Как долго, а, Садук?

– Но любовь народа…

– Народная любовь гроша ломаного не стоит! Что может жалкое отребье? Обладай эти люди хоть какой-нибудь властью, они бы давно вышвырнули Лиса и признали правителем моего мужа. Пожалуй, когда-нибудь они бы попытались короновать Александра, если только мальчику позволят дожить до этого дня. Можешь ответить мне на один вопрос, как на духу?

– Если это не будет против чести…

– Какой приказ отдали тебе сегодня ночью?

– Догнать тебя и сопроводить тебя вместе с сыном обратно к королю.

– И никаких несчастных случаев по дороге?

Садук не ответил. Анна кивнула:

– Не трудись, я все понимаю. Вполне в духе Лиса. Ничего такого, что можно поставить ему в вину, сказано не было, но – все друг друга поняли. Так?

Садук снова промолчал, и Анна продолжала, уже мягче:

– Садук, не думай, я не виню ни тебя, ни твоего брата. Вы оба служите королю, и вы обошлись со мной куда мягче, чем должны бы. Что ж, если вы не вправе вернуться и сказать, будто не нашли нас – а король вам и впрямь не поверит, и на вас обоих обрушится его гнев, – тогда, ради моего мужа, которого вы оба любили, не могли бы вы сейчас отпустить его сына, а забрать только меня одну? Тем самым вы ублажите короля, а если мне удастся переговорить с королевой, то на какое-то время я смогу себя обезопасить, и, глядишь, однажды…

– Мы сделаем лучше, госпожа, – со внезапной решимостью объявил Садук. – Мы вернемся назад и скажем, что мальчик погиб. Измыслим какую-нибудь правдоподобную байку – например, что мы нагнали вас у того брода, попытались отнять младенца у служанки, а она упала вместе с ним в реку и ребенок захлебнулся. Тогда мы отпустили тебя восвояси, ведь сама по себе ты для короля уже не опасна, – ты и уехала куда глаза глядят, искать пристанища. Не дашь ли мне что-нибудь в качестве доказательства – шаль, например? И со своей стороны, не пообещаешь ли мне кое-что?

Пальцы принцессы, стискивающие рукоять меча, разжались. Анна судорожно перевела дыхание.

– Да хранит тебя Господь, друг мой! – только и смогла выговорить она, но спустя несколько мгновений снова овладела собою. – А твой брат? Эрбин? Эрбин, что скажешь?

Юнец забормотал что-то о том, как обязан Бодуину, и – он-де всегда готов поддержать брата. Анна благодарно протянула руку сперва одному, затем другому.

– Но что, ради всего святого, нашло на Марка, что он послал именно вас с братом убивать Бодуинова сына? – Голос принцессы срывался от облегченного изумления.

Садук криво усмехнулся:

– Говорю ж, Марк был вдребезги пьян, и, когда он начал выкрикивать приказы, я постарался оказаться рядом.

– Когда-нибудь… – промолвила Анна. – Когда-нибудь… – Но продолжать не стала. А эхом повторила слова Садука: – Ты упомянул про какое-то обещание. Я готова обещать тебе, что скажешь, – разумеется, если это не будет против чести. Чего ты от меня хочешь?

– Одного лишь: увези сына в безопасное место подальше отсюда и воспитай его так, чтобы он помнил о подлом убийстве отца и в один прекрасный день вернулся и отомстил за него.

– Клянусь Господом, я сделаю это! – воскликнула принцесса.

– Мы будем ждать, – отозвался Садук. Он произнес слова клятвы, и Эрбин буркнул что-то в знак согласия. – А между тем достанет ли у тебя денег на дорогу до безопасного прибежища? У меня тут есть кое-что, и у Эрбина…

– Денег у меня достаточно. – Даже теперь Анна не смела признаться, что Друстан великодушно пришел ей на помощь и что здесь с ней Горен – прячется среди теней вместе с примолкшим Александром. Принцесса пошарила в переметной суме. – Вот. Это одна из его ночных сорочек. Он ведь спал, когда мы… когда он… – Анна ненадолго умолкла, сосредоточенно возясь с застежками сумы, но, когда заговорила снова, подыскивая новые слова благодарности, Садук опять потянулся к ее руке, поднес к губам и поцеловал.

– Довольно, принцесса. Поезжай, да поскорее. Мы постараемся возвратиться как можно позже, уже после рассвета. Господь да сохранит тебя и твоего сироту-сына! Будем же уповать на то, что в один прекрасный день мы встретимся вновь в мире и безопасности.

Садук развернул коня, пустил его легкой рысью, и скоро они с братом уже исчезли в сумерках. Из-под деревьев выехал Горен:

– Я все слышал. Мы спасены?

– Мы спасены, благодарение Господу и двум честным людям! Так что теперь Александр может плакать, сколько его душе угодно. Едем, Сара.

Принцесса снова повернула коня на восток и добавила – тихо, чтобы не услышал Горен:

– А вот мне плакать нельзя.

Глава 4

Дорога заняла у них почти месяц. Не зная, как Марк воспримет рассказ Садука и поверит ли ему, беглецы остереглись ехать напрямик, но пробирались окольными тропами, какими пользуются селяне да углежоги: либо напролом через лес, либо вдоль укромных речных долин, либо через заболоченные низины, которые – уже после того, как маленький отряд достиг Марковых границ и вступил в Летнюю страну, – изобиловали опасными трясинами и топями. Денег у Анны оказалось больше чем достаточно; в придачу к тому, что она успела прихватить, собирая вещи, и к тому, что заставил ее взять Друстан, она обнаружила в переметной суме еще один набитый золотом кошель – надо думать, тоже Друстан сунул. Так что путникам было чем расплачиваться по дороге. Иногда им случалось остановиться в довольно приличной таверне на день-другой и дать отдых себе и лошадям, но обычно приходилось благодарить судьбу за ночлег в придорожной хижине, или в сарае, или даже, в самом худшем случае, в заброшенной пастушьей хижине: летом пастухи перегоняли стада на высокогорные пастбища.

Тяжкий путь и постоянная забота о ребенке – и необходимость постоянно подбадривать и утешать Сару – оказались Анне во благо: горевать у нее не было времени. Дни текли своим чередом: утомительная скачка, поиски безопасного пути, а с угасанием дня – и ночлега. К ночи принцесса так уставала, что спала крепко, без снов.

До Глевума они доехали за три недели, а дальше двинулись окольным путем к мосту. Но, едва оказавшись по ту сторону Северна, за пределами Летней страны, где дороги в Корнуолл охранялись людьми верховного короля, беглецы почувствовали себя в безопасности. Впрочем, Анна по-прежнему опасалась, что Марк догадается, куда она направилась.

Замок Крайг-Ариан, которым некогда владел Аннин родич, стоял у входа в долину реки Уай, чуть выше по склону, среди холмов, подле одного из притоков. Овдовевшая Теодора недавно снова вышла замуж, за пожилого мужчину именем Барнабас, который прежде служил офицером в войске верховного короля. Анна и ее кузен никогда не были близки, но с Теодорой она время от времени обменивалась посланиями. Все заинтересованные стороны, безусловно, знали, что, поскольку у Теодоры детей нет, Анна притязает на Крайг-Ариан и его земли с бóльшим правом, нежели вдова и ее новый муж, так что принцесса имела полное право искать там приюта. Но времени известить тамошних обитателей о смерти Бодуина и попросить прибежища для себя и своего сына у Анны просто не было.

Усталый маленький отряд медленно поднимался по извилистой речной долине: путешествие близилось к концу. Анна ведать не ведала, что за прием ее ждет. Она никогда не видела Барнабаса и понятия не имела, что он за человек. Ветеран артуровской армии женился на состоятельной вдове и, выйдя в отставку, поселился в уютном маленьком замке среди плодородных земель… Возможно, и даже очень вероятно, тоскливо думала Анна, что он захлопнет ворота перед вдовой Бодуина и ее маленьким сыном, который однажды может выдворить из Крайг-Ариана и самого Барнабаса, и его наследников. И кто его осудит, если он побоится навлечь на себя гнев короля Марка, приютив беглую принцессу? Да у него найдутся самые что ни на есть веские причины не пускать ее на порог.

Когда наконец вдали показался замок, возвышающийся на лесистой скале, Анна приказала остановиться и послала Горена вперед с вестью о том, что Бодуин погиб, а овдовевшая принцесса просит о прибежище.

– О прибежище – и не более того, – устало промолвила она. – О большем я просить не могу; видит Бог, у меня самой не так много прав. Но ради мальчика… Моли их дозволить ребенку жить здесь тайно и в безопасности, до тех пор, пока я не смогу отправиться к верховному королю в Камелот и воззвать к нему о справедливости. Ступай же, Горен. Мы подождем тебя здесь, у реки.

Но все ее тревоги оказались беспочвенны. Горен вернулся не один: его сопровождал сам Барнабас и с полдюжины слуг; мулы несли паланкин, в котором ехала его тучная супруга. Она приветствовала Анну поцелуями и слезами радости, усадила ее с мальчиком в свой паланкин, и все отправились обратно в замок.

– Ибо это твой дом и его тоже, – промолвила Теодора, – и добро пожаловать! Нет, ни слова более! Ты, верно, устала до смерти, и диво ли? Едем же; ты отдохнешь, отобедаешь, а тогда и расскажешь нам обо всем, что случилось.

– Анна, – заверил Барнабас, дюжий седобородый воин – улыбчивый, с добрыми глазами; от раны, полученной в сражениях под началом Артура, он слегка прихрамывал, – если король Марк Корнуэльский станет искать вас здесь, что вполне вероятно, мы уж сумеем дать ему отпор и вышвырнуть его обратно в Корнуолл. Так что отдыхай ныне в покое и мире, родственница, и позабудь о тревогах. Заботься о сыне, а мы сохраним для него замок и эти плодородные земли до тех пор, пока он не вырастет.

И принцесса Анна, впервые с тех пор, как был подло убит ее муж Бодуин, закрыла лицо руками и разрыдалась.

Назад: От автора

Дальше: Часть вторая Алиса-Сирота