Глава 5

Книга: Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница (сборник)

Следующий раз Мордред увиделся с королевой довольно не скоро. Он тут же с головой погрузился в круговорот хлопот по снаряжению и отправке запрошенных Артуром воинств. В похвально короткий срок экспедиционные войска под командованием Кея, молочного брата короля, вышли в море, надеясь, и не без основания, воссоединиться с Артуровой армией еще до начала сражения. Гонец, вернувшийся из этого плавания, привез новости, в общем и целом утешительные: Артур вместе с Бедуиром и Гавейном уже выступили маршем на восток, а король Хоэль, чудом исцелившись от хвори в преддверии боевых действий, отправился вместе с ними. Сообщалось также, что франкские короли со значительным войском стекаются в Отен, где намеревался встать лагерем Артур.

После того вести поступали крайне нерегулярно. Плохих новостей не случалось, однако приходили они с таким опозданием, что никого не удовлетворяли. Кей и британские короли присоединились к Артуру; уж это-то было известно; франки тоже подоспели вовремя. Погода стояла отменная, настроение в войске царило приподнятое, в пути никаких неприятностей не встретилось.

И это было все до поры до времени. О чувствах королевы Мордред не подозревал, и раздумывать на этот счет ему было некогда. Он исполнял второе из поручений Артура: набирал и обучал бойцов, восстанавливая постоянную армию после отбытия экспедиционных войск. Он разослал письма всем мелким королям и вождям северных и западных краев, а следом съездил и сам – туда, где требовалось убеждение. Отклик его порадовал: Мордред открыто изложил причины, вынуждающие его к просьбе, и кельтские королевства ответили тут же и щедро. Один только герцог Константин не отозвался никак. Мордред, как и обещал, не спускал глаз с корнуэльского герцогства, ничего не говорил, разослал соглядатаев и удвоил гарнизон Каэрлеона. А затем, как только сбор королей и подготовка к размещению и обучению нового воинства завершились, он наконец-то послал гонца к Кердику, королю саксов, предлагая встречу, как и советовал Артур.

Ответ Кердика пришел в конце июля, и в тот же самый дождливый, туманный день прибыл гонец с бургундских передовых позиций, с одним-единственным кратким донесением и другими знаками: высыпанные на стол перед Мордредом, вещи эти содержали в себе страшную повесть.

По заведенному обычаю, новости по большей части заучивались наизусть и сообщались устно. Вот и сейчас посланник принялся излагать факты перед регентом, лицо которого превратилось в неподвижную маску.

– Милорд, битва завершилась и победа осталась за нами. Римляне и бургунды обратились в бегство; император сам отозвал остатки войска. Франки доблестно сражались плечом к плечу с нами, и каждое из воинств свершило подвиги великой доблести. Но…

Гонец нерешительно умолк, облизнул пересохшие губы. Не приходилось сомневаться: он начал с хороших новостей, в надежде смягчить то, что последует. Мордред не двинулся с места, не проронил ни слова. Он сознавал, как неистово колотится его сердце, как стеснилось в горле; и ведь нельзя допустить, чтобы задрожала рука, лежащая на столе подле рассыпанных значков. Они лежали там беспорядочной, мерцающей грудой, подтверждая: трагический рассказ неминуемо воспоследует. Печати, кольца, знаки должности, боевые медали – словом, все памятные вещицы, что, будучи сняты с мертвых тел, отсылаются домой, вдовам. Здесь был и значок Кея: золоченая брошь королевского сенешаля. И медаль в память о Каэрконане, истертая и блестящая, – Валерия, не иначе. Королевского перстня там не оказалось: взгляд не различал огромного рубина с резным изображением дракона, но…

Посланец, на счету которого было с сотню сообщений, как худых, так и хороших, все еще робел. Но, встретив взгляд Мордреда, он сглотнул и откашлялся. Давно минули те времена, когда гонец, приносящий дурные новости, опасался всевозможных кар и даже смерти от руки хозяев, как в некоторых варварских землях; тем не менее, когда он заговорил снова, голос его звучал хрипло и ощущалось в нем что-то похожее на страх. На сей раз прямота его граничила с жестокостью:

– Милорд, король мертв.

И тишина. Мордред не смел ни двинуться, ни нарушить молчание. Сцена обретала текучие, расплывчатые очертания нереальности. Мысль словно повисла в воздухе, столь же случайная и невесомая, как капля мелкого дождика, моросящего за окном.

– Это случилось уже на исходе дня, когда сражение заканчивалось. Многие пали, среди них – Кей, и Гугейн, и Валерий, и Мадор, и многие другие. Принц Гавейн доблестно бился, он невредим, но принц Бедуир ранен в левый бок. Опасаются, что умрет и он…

Гонец продолжал перечислять павших и раненых, но вряд ли Мордред слышал хоть слово. Наконец он стронулся с места, обрывая размеренный речитатив. Рука его скользнула к лежащему на столе пергаменту.

– Здесь все сказано?

– Сами известия, милорд, но не подробности. Принц Бедуир сам лично отослал депешу. Заставил записать слово в слово, пока еще мог говорить. Список убитых и раненых воспоследует, как только число их выяснится и подтвердится, но это, милорд, не терпело отлагательств.

– Да. Тогда подожди.

Мордред отошел к окну и, развернувшись к гонцу спиной, разложил лист на подоконнике. Тщательно выведенные строчки заплясали перед его глазами. Скользящая завеса дождя словно отгородила его от письма. Он нетерпеливо провел тыльной стороной руки по лицу и склонился ниже.

В конце концов, после того как он внимательно прочел письмо трижды, смысл его дошел до сознания, да там и остался, гудя, точно стрела, что вонзилась глубоко в плоть, распространяя не боль, но одуряющий яд.

Артур мертв. Все остальные вести – о полном и сокрушительном разгроме римлян и бургундов – поражали своей неуместностью. Артур мертв. Депеша, в спешке продиктованная в полевом лазарете, подробностями не изобиловала. Тело верховного короля с поля битвы еще не доставлено. Отряды все еще ведут поиски среди сваленных в груды, ограбленных мародерами мертвецов. Но если бы король был жив, сжато сообщал Бедуир, он бы уже объявился. Регенту следует предположить, что король мертв, и поступать соответственно.

Пергамент выскользнул из его руки и, кружась, опустился на пол. Мордред словно не заметил. Сквозь окно потянулись ароматы из сада королевы – во влажном, промытом воздухе разливалось свежее благоухание. Он выглянул наружу, окинул глазами напоенные дождем розы, переливчатые, подрагивающие под капелью листья, подернутую дымкой траву. Сегодня здесь не было ни души. Но где бы королева ни находилась, она непременно узнает о приезде гонца и станет ждать его, Мордреда. Нужно пойти к ней и все рассказать. Артур. И Бедуир. Артур и Бедуир – оба. Для нее довольно, и даже слишком. Но сперва следует узнать все до конца. Мордред обернулся к посланнику:

– Продолжай.

Позабыв о страхе, гонец разговорился и теперь рассказывал весьма охотно. Регент снова ожил – не то чтобы успокоился, но собою овладел, – и вопросы его следовали один за другим и били точно в цель.

– Да, милорд. Я сам там был. Я уехал с поля битвы в полной темноте, как только известия подтвердились. Ближе к закату короля видели в числе сражающихся, хотя к тому времени основное сопротивление уже было сломлено и сам Квинтилиан пал. Повсюду царил хаос, и мародеры уже грабили мертвецов и добивали умирающих ради оружия и одежды. Наши люди мягкосердечием не отличались, но франки… Милорд, это сущие варвары. Дерутся, точно обезумевшие волки, и точно так же удержу на них никакого. Враги отступили, бросились врассыпную, за ними – погоня. Многие бросали оружие и подставляли руки под оковы, умоляя о пощаде. Было так…

– Король. Что король?

– Видели, как он упал. Знамя его срубили еще раньше, и в сгущающихся сумерках невозможно было разглядеть, где именно он бьется и что случилось. Бедуир, уже раненный, пробился в ту часть поля и принялся искать его, а с ним и другие. Они кричали и звали, но король так и не нашелся. Многих мертвецов уже обобрали догола, и если король был среди них…

– Ты говоришь, что тело его до сих пор не отыскалось?

– Да, милорд. По крайней мере, к тому времени, как я уезжал. Меня отправили, едва стемнело настолько, что искать дальше стало бесполезно. Очень может быть, что к этому времени уже отослали новую депешу. Но подумали, что следует доставить вам весть прежде, чем до страны дойдут иные слухи.

– Так вот почему мне не привезли никаких значков, ни меча, ни кольца?

– Да, милорд.

Мордред надолго умолк. А затем с трудом выговорил:

– А помышляют ли еще о надежде в отношении верховного короля?

– Милорд, если бы вы видели поле битвы… Но да, надежда есть. Даже в смерти, даже в наготе верховного короля непременно бы опознали…

Под взглядом Мордреда он осекся.

– Милорд.

Задав еще несколько вопросов, Мордред отослал гонца и посидел немного в одиночестве, размышляя.

Есть еще вероятность того, что Артур не погиб. Но долг его очевиден. Прежде чем новости достигнут этих берегов – а с прибытием гонца на корабле слухи уже наверняка распространяются, точно лесной пожар, – ему должно взять управление страной в свои руки. Незамедлительные действия просчитать нетрудно: срочный созыв совета, публичное оглашение Артурова заявления о престолонаследии с утверждением в правах его, Мордреда; нужно также сделать с него копии и разослать каждому из королей, обратиться с речью к боевым командирам.

А тем временем королева пребывает в ожидании, и чем дольше ждет, тем больше страдает. Он отправится к Гвиневере и принесет ей утешение – сколько сможет.

И любовь – сколько осмелится.

Не успел Мордред сделать и трех шагов от порога, как королева уже вскочила на ноги. Впоследствии он осознал, что не может сказать наверняка, к кому относился ее первый вопрос.

Гвиневера сцепила руки у горла.

– Он мертв?

– Увы, госпожа. Такова доставленная мне весть. Видели, как он пал в тот самый миг, когда победа была одержана, но, когда отсылали гонца, тела еще не нашли.

Королева побелела так, что казалось, она вот-вот упадет. Мордред стремительно шагнул вперед, протянул руки. Ее кисти взлетели вверх, накрепко сжали его пальцы.

– Госпожа, надежда есть, – горячо заговорил он. – И Бедуир жив, хотя и ранен. У него достало сил распорядиться, чтобы выслали людей на поиски тела короля еще до того, как стемнело.

Гвиневера закрыла глаза. Ее тонкие губы, округлившиеся до черного «О», хватали воздух, словно она тонула. Веки подрагивали. Но вот, точно некая призрачная рука легла ей под подбородок и заставила выпрямиться, королева укрепилась духом, стала словно выше ростом, глаза ее открылись, побледневшее лицо исполнилось спокойствия. Она тихо высвободила руки, но позволила Мордреду отвести себя в кресло. Ее фрейлины обступили было госпожу, утешая словами и жестами, но Гвиневера взмахом руки отослала их прочь.

– Расскажи мне все, что знаешь.

– Мне известно очень немногое, госпожа. Письмо было кратким. Но посланник сообщил мне подробности.

Мордред пересказал все то, что услышал от гонца. Королева слушала не прерывая; посторонний наблюдатель решил бы, что и невнимательно: казалось, она следит за тем, как за окном по поникшему стеблю розы стекают одна за другой дождевые капли.

Наконец Мордред умолк. Капли стекали вниз, собирались воедино, набухали на шипе и с плеском падали на подоконник.

Очень тихо, спокойным, безжизненным голосом, королева проговорила:

– Если надежда на то, что король жив, и впрямь есть, тогда следом за первым гонцом непременно вышлют и второго. А тем временем нам должно поступать так, как повелел мой супруг.

– Предполагая, что он мертв, – отозвался Мордред.

– Именно. – Внезапно горе и страх снова выплеснулись наружу. – Мордред, что теперь станется с Британией? И чего ждать нам? Мы ведь совсем недавно говорили об этом… ты и я… и вот теперь… этот день настал…

Мордред непроизвольно рванулся к ней: еле заметное движение, но и его оказалось достаточно. Гвиневера снова застыла в неподвижности: сдержанная, по-королевски величественная. Выдавал ее только взгляд. Видно было: стоит ей вымолвить хоть слово – и она разрыдается. А этого ни в коем случае не должно произойти до тех пор, пока королева не окажется в одиночестве.

Изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал как можно суше и невыразительнее, Мордред проговорил:

– Два дела нужно решить безотлагательно. Мне необходимо повидаться с Кердиком. О встрече уже договорено. И еще я созвал совет. Он сойдется нынче же вечером. До тех пор, пока не придут вести, подтверждающие либо опровергающие эту новость, необходимо, чтобы люди видели: в Британии сохранились единая власть и правитель, назначенный повелением короля и исполняющий его волю. – И мягко добавил: – Что до вас, госпожа, не думаю, что кто-то станет удивляться, если вы не явитесь на совет.

– Я там буду.

– Если таково ваше желание…

– Да, таково мое желание. Мордред, тело верховного короля не нашли. У тебя – его печать; и вверена она тебе и мне как соправителям здесь, в Камелоте. Но его кольцо и его меч, истинные символы королевской власти, не могут быть переданы тебе иначе, как снятыми с его мертвого тела.

– Это так, госпожа.

– Так что я явлюсь на совет. Если Артурова королева встанет рядом с тобой и поддержит тебя, в королевствах Британии не найдется никого, кто посмеет не признать Артурова сына законным правителем.

Мордред не нашелся что сказать. Гвиневера протянула руку, он наклонился и поцеловал ее. А затем удалился. Королеве нужно время, чтобы выплакаться, прежде чем она займет свое место в Круглом зале подле нового короля Британии.

В сосновой рощице у подножия холмов к востоку от Отена Артур зашевелился – и проснулся.

Спал он, завернувшись в военный плащ, с мечом в руке. Его плечо и бок превратились в один сплошной синяк: именно сюда пришелся удар, сбросивший его на землю в ходе битвы, и голова болела нестерпимо, но других повреждений не было. Привязанный конь пасся рядом. Спутники его, человек сорок, тоже пробуждались навстречу первому, смутному свету нового дня. Трое воинов уже вовсю раздували почерневшие угли ночного костра. Другие носили воду в кожаных шлемах – осторожно, чтобы не расплескать, – из реки, что перекатывалась по блестящим валунам шагах в пятидесяти. Настроение в лагере царило приподнятое; люди смеялись и шутили – вполголоса, чтобы не разбудить спящего короля.

В прибрежном ольховнике распевали птицы; из-за пологого склона долины доносилось блеяние овец: какой-нибудь пастушок пригнал стадо на выпас. Заслышав звук более резкий, Артур оглянулся: там, за лесистым хребтом, в утреннем тумане кружили и перекликались огромные черные птицы. Там остались лежать враги – за ними-то давеча и устремился в погоню Артуров отряд, покинув поле боя. Несколько связанных пленников приютились под деревьями поблизости, но человек тридцать или около того валялись непогребенными, и с приходом дня их окоченевшие трупы стали добычей ворон и коршунов.

Когда мертвецов наконец-то предали земле, полдень давно миновал. Отряд с королем во главе поскакал назад, к Отену.

Не доезжая мили или около того до поля брани, Артур обнаружил два трупа. Гонец, отправленный им к Бедуиру и Хоэлю с сообщением о том, что сам он жив и невредим и вернется с рассветом, столкнулся с двумя дезертирами из воинства Квинтилиана. Одного он убил; второй, хотя и раненый и теперь едва живой от холода и потери крови, заколол его.

Артур собственноручно добил неприятеля и, послав коня в галоп, помчался назад в лагерь.

Глава 6

– Договор утратил силу, – объявил Кердик.

Они с Мордредом сидели друг напротив друга. Сошлись они на высоком плато среди холмов. Утро стояло ясное, в вышине на все голоса заливались жаворонки. Южнее в неподвижном воздухе повисали струйки дыма над саксонской деревушкой. Тут и там на расчищенных под пашню участках среди зарослей ясеня и терновника проглядывала золотистая зелень созревающего ячменя вперемежку с белыми проплешинами кремня – то какой-нибудь саксонский поселянин пытался выскрести хоть какое-то пропитание из тощей каменистой земли.

Прибытие Мордреда было обставлено по-королевски. Совет, будучи осведомлен о пожеланиях Артура еще до того, как король отбыл в Бретань, ни словом не возразил против того, чтобы Мордред принял на себя бразды правления. Напротив, после того, как Артур и его сотоварищи отбыли в Бретань, в совете остались по большей части седобородые старцы, и, охваченные страхом и горем при известии с поля боя, они приняли Мордреда с распростертыми объятиями: на душе у них явно полегчало. Умудренный в делах управления, Мордред действовал осмотрительно. Он подчеркнуто сослался на недостоверность известий, помянул о том, что, возможно, отец его еще жив – во всяком случае, он надежды не теряет, – отказался принимать какой-либо титул, кроме регентского, и вновь засвидетельствовал свою покорность совету и поклялся в вассальной верности государыне своего отца. После него говорила Гвиневера – от лица своего супруга, – коротко и спокойно, хотя видно было, что хладнокровие это дается ей нелегко. Она подтвердила свое убеждение в том, что Мордреду следует предоставить все права поступать так, как он сочтет нужным, и, сложив с себя полномочия, провозгласила Мордреда единовластным регентом. Советники – все до одного растроганные до глубины души – согласились с ее уходом и тут же решили отослать письмо Константину Корнуэльскому с требованием засвидетельствовать свою преданность преемнику верховного короля.

Наконец Мордред снова заговорил о необходимости срочных мер и сообщил о своем намерении на следующий же день отправиться на юг для переговоров с Кердиком. Он собирался взять с собой отряд из числа только что набранных войск: неразумно являться к славным саксонским соседям, совсем не демонстрируя силу. Совет поддержал его и в этом. Вот так, в сопровождении эскорта воистину королевского, Мордред встретился с Кердиком на холмах.

Саксы тоже лицом в грязь не ударили. За креслом Кердика выстроились его таны, и навес из ярко окрашенной ткани, вытканной серебряными и золотыми нитями, служил величественным фоном для тронов, воздвигнутых для регента. Мордред с интересом приглядывался к Кердику. Со времени их последней встречи минуло чуть больше года, но за этот срок саксонский король заметно состарился; похоже, здоровье его оставляло желать лучшего. Рядом с троном застыл его внук Кеавлин: юный двойник пожилого воина, который, если верить слухам, произвел на свет целый выводок крепких мальчишек.

– Договор утратил силу.

Слова старого короля прозвучали вызовом. Он пристально наблюдал за Мордредом.

– Именно поэтому я и приехал. – Невозмутимый тон регента нисколько не прояснял дела. – Если верховный король действительно мертв, тогда договор – тот же самый или пересмотренный по обоюдному согласию – должен быть заново утвержден вами и мною.

– До тех пор пока мы не узнаем наверняка, разговоры разговаривать нет смысла, – грубовато бросил Кердик.

– Напротив. Когда я в последний раз беседовал с отцом, он поручил мне заключить с вами новое соглашение, хотя я не спорю: нет смысла его обсуждать до тех пор, пока не прояснится другой вопрос. Не знаю, нужно ли уточнять?

– Лучше всего сразу перейти к сути, – отозвался Кердик.

– Хорошо же. Недавно до меня дошли слухи о том, что Кинрик, ваш сын, вместе с прочими вашими танами сейчас находится в ваших прежних владениях за Узким морем и что с каждым днем все больше людей стекаются под его знамена. Заливы забиты их военными кораблями. А теперь, когда со смертью верховного короля договор между нашими народами утратил силу – предположим, что это так, – что я должен думать по этому поводу?

– Не то, что мы снова готовимся к войне. До тех пор пока нет подтверждений Артуровой смерти, это было бы не только низостью, но и неразумием. – Старый король поднял взгляд на юношу, и глаза его сверкнули. – Надо, наверное, уточнить, что мы вообще не замышляем войны. Только не с вами, принц.

– Тогда в чем же дело?

– Вот в чем: с наступлением франков и с расселением на западе людей, которые нам не друзья, мы в свою очередь вынуждены продвигаться на запад. Ваш король преградил путь первой атаке этого императора, но за ней последует новая, а затем и еще. Моему народу нужны защищенные рубежи. Саксы собираются вместе, чтобы плыть к нашим берегам, но с миром. Мы их примем.

– Ясно.

Мордред помнил, что сказал ему Артур в ходе их последней беседы в Керреке. «Сперва – Узкое море, затем – бастионы саксов и англов. То, что принадлежит им, мужчины защищают с оружием в руках». Так, возможно, рассуждал Вортигерн, впервые призывая на эти берега Хенгиста и Хорзу. Но Артур не Вортигерн, и до сих пор у него не было повода усомниться в Кердике: то, что принадлежит им, мужчины защищают с оружием в руках, и чем больше воинов станут оборонять бастионы саксонского берега, тем более надежно окажутся защищены лежащие за ними кельтские королевства.

Старый король пристально наблюдал за собеседником, словно догадываясь, что за мысли проносятся у него в голове, что скрывается за безмятежным челом и бесстрастным взглядом. Мордред встретился с ним глазами:

– Вы, король, – человек чести, и притом мудры и опытны. Вам известно, что ни саксы, ни бритты не хотят повторения горы Бадон.

Кердик улыбнулся:

– Ну что ж, вот мы и повыставлялись друг перед другом своим оружием, принц Мордред. С этим делом покончено. Я сказал, что саксы приплывут с миром. Но они приплывут – и во множестве. Так что давайте поговорим. – Король откинулся на троне; складки мантии, колыхнувшись, легли на его руку. – Полагаю, пока нужно исходить из того, что верховный король мертв?

– Думаю, так. Если мы наметим образ действий, исходя из этого допущения, при необходимости его можно будет пересмотреть.

– Тогда я скажу вот что. Я, а вместе со мною и Кинрик, которому предстоит править в здешних краях, когда я стану слишком стар для битвы, готовы заново заключить с вами договор, некогда заключенный с вашим дядей. – Испытывающий, насмешливый взгляд из-под кустистых бровей. – В прошлую нашу встречу то был ваш дядя. А теперь, выходит, отец?

– Да, отец. А взамен?

– Еще земли.

– Нетрудно было догадаться. – Мордред улыбнулся в ответ. – Людей прибудет, значит потребуется больше земли. Но вы и без того слишком близко; кое-кому подобное соседство внушает тревогу. Куда вам двигаться? Между нашими и вашими владениями лежат высокие холмы. Да вы сами видите. – Мордред указал рукою на тощую полоску всходов ячменя. – Никакие плуги, даже ваши, король Кердик, не превратят эти каменистые нагорья в изобильные пашни. И слышал я, что южные саксы, ваши соседи, больше не склонны предоставлять вам свободу передвижения на своей земле.

Кердик ответил не сразу. Он протянул руку назад, и один из стражников вручил ему копье. Позади Мордреда послышался приглушенный шум и шорох металла, выдавая стремительное движение среди его собственных воинов. Он взмахнул рукой ладонью вниз – и все тут же стихло. Кердик перевернул копье и, подавшись вперед, принялся рисовать в меловой пыли.

– Мы, люди Уэссекса, – вот здесь. Здесь – плодородные угловые области южных саксов. А здесь сейчас стоим мы. Земли, о которых я подумываю, окажутся ничуть не ближе к вашей столице, чем наши теперешние рубежи. Здесь. И вот здесь.

Копье плавно качнулось к северу, затем, не успел Мордред возразить, отклонилось восточнее, через холмы и в сторону долины верховьев Темзы.

– Вот досюда. Здесь – густой лес, а здесь – заболоченные низины, край нищий и малонаселенный. И то и другое можно с успехом возделать.

– Но ведь земли эти и без того по большей части принадлежат саксам? Там, куда указывает копье, – так называемая южная область срединных саксов, нет?

– Сатридж. Да. Я же сказал: вам тревожиться не о чем, лишнего мы не возьмем.

– А местные поселенцы вас примут?

– Все уже обговорено. – Старый король искоса глянул на собеседника. – Тамошний народ не слишком силен, и ходят слухи, будто южные саксы уже поглядывают в том направлении. Жители Сатриджа встретят нас с распростертыми объятиями. А мы сделаем те земли пригодными для пахоты – для себя и для них.

Кердик принялся рассказывать о своих намерениях, Мордред то и дело задавал вопросы. Так беседовали они некоторое время, и наконец регент промолвил:

– Скажите мне вот что, король. Мои сведения не всегда точны. – Это не соответствовало истине, и Мордред отлично знал, что Кердику это известно, но вынужденная уступка позволяла заговорить о вопросе, который ни одна из сторон не стремилась поднять открыто. – С тех пор как умер Элла, могут ли южные саксы похвастаться хоть одним мало-мальски пристойным вождем? Земля там – лучшая, что только есть на юге, и мне давно кажется, что король, владеющий Рутупиями и окрестными землями, держит в своих руках ключ. Ключ к Большой земле и к торговле с нею.

В глазах старого короля блеснуло одобрение. Он не стал говорить ясно и недвусмысленно о том, что потомки Эллы в положении дел совсем не разбираются, однако собеседники снова отлично поняли друг друга. Кердик ограничился тем, что задумчиво протянул:

– Мне говорили – разумеется, сведения мои не всегда точны, – что гавань в Рутупиях понемногу заносит ил, но расчищать ее никто и не думает.

Мордред, который тоже это слышал, выказал удивление, и собеседники потолковали еще немного, к обоюдному удовольствию, так что в конце стало отчетливо ясно: ежели Кердик решит, что врата к континенту стоят военного набега, Мордред и бритты, самое меньшее, не станут теснить союзников с тыла, а в лучшем случае так и открыто поддержат короля западных саксов.

– Разумеется, при условии свободного доступа в гавань для торговцев-бриттов, – уточнил он.

– Безусловно, – подтвердил Кердик.

На этом переговоры закончились, к изрядному удовлетворению обеих сторон. Король в сопровождении танов постарше отбыл на юг, а молодые воины проводили Мордреда с его людьми на север до половины дороги, под аккомпанемент ликующих криков и перезвона оружия. Большую часть пути Мордред ехал один, во главе отряда. Он смутно ощущал шум за спиной: похоже, саксы и бритты равно радовались тому, что стало подлинным союзом, не просто договором о ненападении. Он знал точно так же, как знал про себя и Кердик, не говоря этого вслух: с победителем сражения при Бадоне и предшествующих битв соглашение заключали бы не столь охотно. Новое начало положено. Пришло время молодых. В воздухе повеяло переменами. Давно подавляемые замыслы вихрем проносились в сознании, кровь, унаследованная им от Амброзия, Артура и Мерлина, ушедшего в небытие государственного мужа, наконец-то обрела свободу – вместе с властью созидать и творить.

Не приходилось сомневаться: если бы по возвращении в Камелот Мордред обнаружил там королевского гонца с известиями о том, что Артур жив и невредим и неминуемо возвратится, к облегчению и радости регента подмешалось бы ощутимое разочарование.

Однако гонца там не оказалось. На протяжении вот уже многих дней ветер неуклонно дул на восток через Узкое море, так что корабли бриттов намертво застряли в бретонских гаванях. Однако тот же самый ветер пригнал в Бретань корабль из Корнуолла с письмами от герцога Константина. Послания совпадали до последней буквы; одно было адресовано королю Хоэлю, второе – Бедуиру; его-то и доставили прямиком к Артуру, который все еще стоял лагерем в Отене.

«Мордред показал истинное свое лицо. Он объявил по всем королевствам о том, что владыка Артур убит, и провозгласил себя королем. Королева отказалась от регентства, а мне пришли письма с повелением отречься от своих прав в качестве Артурова наследника и признать Мордреда верховным королем. Теперь он ведет переговоры с Кердиком, которому предстоит удерживать гавани саксонского берега против всех прибывающих; сын его сейчас в Саксонии, собирает тысячное войско, и все оно присягает на верность Мордреду.

А тем временем король Мордред говорит с правителями Дифеда и Гвента, с жителями Моны и Повиса и выезжает на встречу с вождями севера, кои давно высказывались против верховного короля Артура и стремились к свободе, чтобы каждый правил как знает, не оглядываясь на Круглый стол и совет. Клятвопреступник Мордред обещает им независимость и пересмотр законов. Вот так он вербует союзников.

И наконец, избавившись от верховного короля, он рассчитывает взять в жены королеву Гвиневеру. Мордред разместил ее в Каэрлеоне и вступил с нею там в преступную связь».

Хотя истолкование действий Мордреда исходило от Константина, основные факты, перечисленные в письме, соответствовали истине.

Вернувшись после встречи с Кердиком, Мордред уговорил королеву перебраться в Каэрлеон. До тех пор, пока не станет известна правда о гибели Артура, пока не улягутся отчасти паника и смятение – неизбежное следствие внезапной смерти могущественного правителя, – пока не установится и слаженно не заработает новая система управления, Мордред стремился обезопасить королеву, как и обещал. Камелот был укреплен столь же надежно, как и Каэрлеон, но находился слишком далеко на востоке, а Мордред рассудил, что неприятностей, буде таковые случатся, следует ждать именно оттуда. Запад, напротив, не сулил угрозы. (Если не считать герцога Константина, напомнил себе Мордред: этот экс-наследник Артура, негодуя про себя, так и не прислал ответа на учтивые приглашения совета обсудить дело за Круглым столом. Однако для укрепленного и вооруженного Каэрлеона Константин представляет опасность ничуть не большую, чем любой другой недовольный.)

Гвиневере не нравилось, что Каэрлеон стоит чересчур близко к Северному Уэльсу, ее родине. Теперь там правил ее кузен; некогда мечтавший взять Гвиневеру в жены, он не уставал напоминать об этом нынешней своей супруге. Но выбора более утешительного у нее и не было. Гвиневера предпочла бы укрыться в монастыре, но из двух лучших обителей ближайшая – озерное святилище на Инис-Витрине – находилась в пределах Летней страны, а королева ни за что не оказалась бы под покровительством ее короля, Мельваса. Вторая обитель, в Эймсбери, во владениях самого Артура, охотно приютила бы королеву, однако не она ли скандально не сумела защитить предыдущую свою венценосную гостью? Призрак убиенной Моргаузы до сих пор тревожил тамошние стены.

Так что Мордред, превратив необходимость в удовольствие, выбрал Каэрлеон, где уже назначил встречи с королями западных и северных краев, с которыми еще не имел возможности побеседовать. Он сам сопроводил туда королеву, взошел вместе с нею на палубу в Инис-Витрине, и корабль взял курс к устью реки Иска, на побережье Северна.

Плавание прошло спокойно: морскую гладь ничто не тревожило, дули легкие, благоуханные ветерки. В суматохе того безумного лета выдалась благословенная передышка. Королева и ее фрейлины держались особняком, однако утром и вечером в течение двухдневного путешествия Мордред навещал Гвиневеру, и они беседовали. В одну из таких встреч королева рассказала ему – кратко, не вдаваясь в подробности, – отчего она не склонна искать убежища у короля Мельваса. Выяснилось, что много лет назад, в горячке молодости, Мельвас силой и хитростью похитил королеву и увез ее на островок, затерянный среди трясин и топей Летней страны. Там Мерлин обнаружил ее при помощи магии и вовремя привел Бедуира на помощь. Позже Артур и Мельвас сразились в достопамятном поединке, король одержал победу, но Мельваса пощадил.

– После такого? – Мордред был настолько потрясен, что в кои-то веки забыл о сдержанности. – Я бы швырнул его к вашим ногам и убил его там – медленно.

– Чтобы все мужчины и женщины королевств более не сомневались в его вине и моем позоре?

Гвиневера говорила спокойно, но щеки ее заалели, и невозможно было понять, вызван ли румянец воспоминанием о пережитом унижении или горячностью юноши.

Мордред закусил губу. Он вспомнил, как однажды на сборе «молодых кельтов» Агравейн рассказывал нечто подобное, а он, Мордред, не поверил сводному брату. Значит, это правда; теперь ясно, на что ссылались Бедуир с Артуром на месте насилия над принцессой Элен. В памяти ожила картина: изувеченное тело девушки под разворошенным покрывалом сосновой хвои.

– Тогда позже, – хрипло отозвался он. – Но политика там или не политика, а я бы его в живых не оставил.

На этом Мордред распрощался. После его ухода королева долго сидела не двигаясь, глядя через поручни на сверкающую воду и на далекий, проплывающий мимо берег, где деревья походили на облака, а облака над ними – на высокие башни.

Устроив Гвиневеру со всеми удобствами в королевском дворце Каэрлеона, Мордред с головой ушел в нескончаемые переговоры с вождями и мелкими князьками, съехавшимися в крепость на встречу с ним. Чего он никак не ждал обнаружить – в отличие от Константина, герцога западных краев, отлично знавшего истинное положение дел, – так это недовольства и даже враждебного неприятия Артуровой политики. В далеких нагорьях романизация «серебряного века», столь милая сердцу Амброзия и Артура, никогда не находила отклика. Не только молодежь жаждала перемен; короли постарше тоже злились на то, что воспринимали как притеснения централизованной власти, сосредоточенной где-то в далеких низинах. Артур, пытаясь восстановить территориальную целостность римской Британии, перекроил союз королевств по образцу, который многим правителям показался устаревшим. Для этих недовольных Мордред, чужестранец из числа «молодых кельтов», стал тем самым желанным вождем, на которого все уповали. То, что Артур совсем недавно выступил против римского владычества в защиту кельтских земель, безусловно, снова изрядно расположило бы их в пользу верховного короля, однако Артур почитался погибшим, и становилось все более очевидно: в кельтских нагорьях возвращение его будет воспринято отнюдь не с восторгом.

Мордред действовал со всей доступной осторожностью, говорил мало, подсчитывал вставших под его знамя союзников и каждый вечер навещал королеву.

Грустно и трогательно было наблюдать, как оживлялась королева при виде гостя, как жадно засыпала его расспросами. Мордред охотно удовлетворял ее любопытство и обо всех государственных делах сообщал ей куда более подробно, нежели Артур, которому вечно недоставало времени. Гвиневера и не догадывалась, что собеседник просто-напросто использует любой предлог для того, чтобы ее увидеть, любое средство для того, чтобы продлить встречу, добиваясь, чтобы королева привыкала видеть в нем правителя и защитника. Она всего лишь думала, что Мордред пытается развлечь ее и утешить, и платила ему признательностью, а признательность в это смутное время неуверенности, горя и страха уже граничила с нежностью (как Мордред и надеялся), а там, глядишь, недалеко и до любви… Во всяком случае, когда Мордред подносил ее кисть к губам или, расхрабрившись, сочувственно накрывал ее руку своею, Гвиневера уже не отстранялась от его прикосновений с прежней поспешностью.

Что до Мордреда, новообретенная власть, стремительная смена событий, блестящее начало давно вынашиваемых замыслов, близость давно желанной, прелестной Гвиневеры увлекали его из одного прожитого дня в следующий на волне всесилия и могущества; сомнительно, что на этом этапе он сумел бы повернуть вспять. В любви, как и во многом другом, приходит время, когда воля уступает и дает свободу желанию, и тогда даже Орфей, обернувшись вспять, не вынудит любовь исчезнуть. Мордреду уже довелось увидеть, пусть на краткий миг, истинную Гвиневеру – одинокую женщину, которая боится жизни. Любому сильному ветру дано подхватить этот листок и унести в безопасное пристанище. Он станет – нет, уже стал – для нее защитой. Он был достаточно проницателен, чтобы понять: Гвиневера это видит, – и не торопил событий. Он умел ждать.

Так шли дни, ветер по-прежнему закрывал кораблям выход в Узкое море, а Мордред и Гвиневера непрестанно наблюдали за дорогой и гаванью, высматривая гонца из Бретани. И он, и она ночами вглядывались в темноту и все думали, думали, а когда наконец засыпали, то видели во сне не друг друга, но Артура.

О герцоге Константине, что вынашивал черные замыслы в своем корнуэльском замке, они и вовсе не помышляли.

Глава 7

Письмо Константина вручили Артуру в его лагере близ Отена. Король Хоэль, вновь ощутив бремя лет и недугов – теперь, когда битва закончилась, – отбыл домой. Артур остался один, если не считать Гавейна: в те дни племянник неизменно держался рядом с ним.

А еще король бесконечно устал. Он вернулся из недолгой карательной вылазки в горы и обнаружил, что войско близко к панике; бритты, хотя и продолжали искать его тело среди завалов мертвецов, уже уверились в том, что остались без короля. Но и возвращение его сулило мало радости: Бедуир, раненный серьезнее, нежели сочли его соратники и нежели признавал он сам, тяжко занедужил; и лекари лишь качали головами над соломенным тюфяком, где больной лежал без сознания в одном из приделов королевского шатра.

Так что Артур остался в одиночестве, и одной потерей дело не ограничилось. Бедуир умирал. Погиб Кей – старший молочный брат короля; с ним Артур воспитывался и рос. Погиб Кай Валерий, воин преклонных лет, ветеран Амброзиевых войн, друг Утера Пендрагона и Мерлина…

Список казался бесконечным, имена складывались в реестр, исторгнутый из легенд о былой славе Артура, либо просто перечисление друзей.

Из ближайшего окружения Артура один лишь Гавейн не получил ни единой раны; старший сын Лота, опьяненный радостью первой своей великой битвы и славной победы, стал для короля надежной поддержкой. К нему-то Артур, впервые ощутив бремя старости (даже будучи на много лет моложе короля Хоэля), обратился с признательностью и любовью.

Король взялся за письмо герцога. Сквозь шкуры шатра до него доносились стоны и невнятное бормотание: Бедуир метался на ложе. Говорили, что он умрет еще до зари, если жар не схлынет.

И снова письмо. Мордред… объявил себя верховным королем, ведет переговоры с Кердиком, собирает королей Уэльса и севера…

– Ну что ж, – нахмурился Артур; голова его раскалывалась от боли, и слова растворялись в свете факелов. – Ну что ж, ничего удивительного. Если до Мордреда дошли известия о моей предполагаемой смерти, именно так ему и следовало поступать. Мы обсудили это все перед тем, как Мордред уехал из Керрека. Ему предстояло встретиться с Кердиком, утвердить договор и обсудить возможности новых соглашений в будущем. А теперь, когда ему сообщили о моей гибели, он вполне мог решить, что пора договариваться о новых условиях, поскольку прежний договор силу утратил.

– Новые условия! Союз, который в лучшем случае – безумие, а в худшем – верная погибель! Это я про Кинрика, набирающего свежее подкрепление к воинству саксов здесь, за морем. Вы об этом знали, дядя?

В противоположной части шатра больной вскрикнул и затих. Торопливая, сбивчивая речь, затем приглушенный шепот, стремительные шаги, шелест одежд…

Король привстал, позабытый пергамент упал на пол, но тут невнятное бормотание послышалось снова. Значит, еще не смерть, еще не все. Артур снова рухнул в кресло.

– Вы знали про Кинрика? – не отступался Гавейн.

– Про Кинрика? А, то, что он созывает людей под свои знамена в Саксонии… Нет, но если это правда…

– Я более чем уверен, что правда, – отозвался Гавейн. – По лагерю уже ходят слухи. На берегу Нейстрии собираются толпы и толпы. Боевые корабли теснятся в гаванях, точно стрелы, битком набитые в колчан. А чего ради? Вот Кинрик выходит в море, Кердик движется к юго-восточным портам ему навстречу, и вот уже южные саксы зажаты между этими двумя, так что все юго-восточные земли оказываются в руках у Кердика и тот волен приглашать кого угодно: пусть приплывают и пополняют его воинство! До сих пор южные саксы были тем вторым бастионом, что сдерживал Кердика, а кто сдержит его теперь?

Гавейн свирепо воззрился на короля: невозмутимое спокойствие собеседника, похоже, изрядно его раздражало. Если он и слышал звуки, доносящиеся из-за стены, то ничем этого не выказал. Он даже не пытался понижать голос.

– Вне всякого сомнения, следующий же гонец привезет мне известия о передвижениях Кинрика. – Голос Артура звучал устало, но не особо озабоченно. – Что до остального содержания письма, Гавейн, нужно помнить, кто его писал. Герцог Константин не слишком-то дружелюбно воспринял назначение Мордреда регентом; узнав о том, что Мордред провозглашен моим единственным наследником, он тем более не порадовался. Все, о чем он пишет, – король указал на письмо, лежащее на полу, и Гавейн нагнулся подобрать его, – обо всем, что, по его словам, содеял Мордред, мы с Мордредом договорились заранее. Ну а касательно того, как все это делается, у нас есть лишь заверения Константина, а ведь он Мордреду отнюдь не друг.

– А с какой стати сам Мордред не шлет доклада? Если уж гонец Константина смог сюда добраться…

– Если Мордред получил известия о моей смерти, кому прикажете посылать его? – возразил Артур.

Гавейн раздраженно пожал плечами и протянул было письмо дяде. Но рука его замерла на полдороге.

– А ведь тут еще кое-что есть. С другой стороны, видите?

Артур взял письмо из его рук, увидел на оборотной стороне последние несколько строк и начал было читать их вслух:

– «И наконец, избавившись от верховного короля, он рассчитывает взять в жены королеву Гвиневеру. Мордред разместил ее в Каэрлеоне и…»

Артур не докончил фразы; это сделал за него Гавейн – на нарастающей ноте, где неподдельное негодование сливалось с торжеством:

– «…Вступил с нею там в преступную связь»! – Гавейн качнулся назад и снова развернулся к королю. – Дядя, верит он в твою смерть или нет, но это деяние предателя! Доказательств у него еще нет, и ровным счетом никаких причин к тому, чтобы тащить королеву в Каэрлеон и там за нею ухлестывать! Вы говорите, что все остальное в этом письме может оказаться правдой… Если так, то и это правда – в каком бы то ни было смысле!

– Гавейн… – предостерегающе начал король, но распаленный Гавейн униматься не желал:

– Нет, вы должны меня выслушать! Я вам родич. От меня вы не услышите ничего, кроме правды! И вот что я скажу вам, дядя: Мордред всегда мечтал о королевстве. Я-то знаю, как он честолюбив: всегда был таким, даже дома, на островах, еще до того, как узнал о том, что приходится вам сыном! Ваш сын, верно! И все-таки – рыбацкий ублюдок, мужлан, по-мужицки жадный и хитрый и с торгашескими понятиями о чести! Воспользовался первой же возможностью, чтобы обернуться предателем и отыграть желанный кус! Теперь, когда за ним стоят саксы с валлийцами, при поддержке королевы… «вступил в связь», тоже мне! Небось времени зря не терял! Видел я, как он на нее поглядывает!

Что-то в выражении Артурова лица заставило оркнейца прикусить язык. Трудно было сказать, что именно, ибо король походил на портрет мертвеца, изваянный из серого камня. При виде него представлялся человек, который увидел вдруг, как под ногами разверзлась смертоносная волчья яма, утыканная копьями, и лишь из одной упрямой убежденности цепляется за одно-единственное хрупкое молодое деревце, способное удержать его от падения. Из соседнего покоя теперь не доносилось ни звука.

Голос Артура звучал по-прежнему ровно, по-прежнему рассудительно, но безжизненно и невыразительно:

– Гавейн. Последнее, что я вменил в обязанность моему сыну, было: в случае моей смерти защищать и лелеять королеву. Для нее он тоже все равно что сын. То, что было сказано, мы забудем.

Гавейн склонил голову и пробормотал нечто похожее на извинение. Артур протянул ему свиток:

– Сожги это письмо. Сейчас, не откладывая. Вот так.

Гавейн поднес свиток к факелу и следил, как пергамент чернеет и скручивается вороньими перышками.

– А теперь я должен пойти к Бедуиру. Поутру…

Не докончив фразы, Артур приподнялся – медленно, с трудом, опираясь на подлокотники кресла, точно старик или больной. Гавейн, искренне к нему привязанный, вдруг ощутил укол совести и заговорил более мягко:

– Мне очень жаль, дядя; поверьте, мне и в самом деле очень жаль. Я знаю, вам не хочется думать плохо о Мордреде, так что будем уповать на то, что вести ждать себя не заставят. А пока могу ли я хоть чем-нибудь помочь вам?

– Можешь. Ступай распорядись насчет нашего возвращения домой. Каково бы ни было истинное положение вещей, долг призывает меня назад. Либо мне придется иметь дело с Мордредом, либо с Константином. Не время искать новых побед или назначать переговоры с императором. Вместо того я отправлю ему послание…

Король выжидательно умолк.

– Да? – переспросил Гавейн.

Взгляд короля был совершенно непроницаем.

– Это поручение тебе понравится. Позаботься о том, чтобы тело Люция Квинтилиана извлекли из земли и отослали императору со словами: вот дань Риму от бриттов. А теперь оставь меня. Мне нужно к Бедуиру.

Бедуир не умер. Тишина, испугавшая короля, возвестила не смерть, не бессознательное состояние, но сон; а когда больной пробудился, жар спал, а раны остыли. Невзирая на то что ждало его впереди, Артур отправился в Британию со спокойной душой и более легким сердцем.

День, когда король наконец-то приказал поднять паруса, выдался облачным; с гребней волн срывались белые клочья пены, а далекое небо нависало совсем низко над седыми валами. Похоже, над водами пролива властвовала морская ведьма. Хотя ветер в конце концов переменился, и небеса, и море словно вступили в сговор против Артура, ее заклятого врага. Даже чайки – хлопья, сдернутые с белопенных гребней, – метались на ветру туда-сюда с пронзительным, душераздирающим хохотом, точно насмехаясь над бриттами. При внезапной смене ветра угрюмое, бурливое море – на темной поверхности ни блика, ни блеска – тяжко заколыхалось к северу. Налетевший шквал подхватил штандарт «Морского дракона», разодрал его на узкие, длинные ленты, закрутил спиралью. «Недобрый знак», – зашептались люди, но Артур, глянув вверх, лишь рассмеялся и молвил:

– Ишь, обогнал нас! Ежели мы воспользуемся бурей, так полетим быстрее шквала.

И корабль их и впрямь полетел по волнам. Бритты и не подозревали, что тем же ветром воспользовались саксы Кинрика и боевые корабли их тоже мчатся через Узкое море. До последней минуты бритты их не видели: длинные, с низкой осадкой суда терялись среди вздымающихся волн. «Морской дракон» несся вперед с попутным штормом, и на горизонте уже воздвигся белой стеной саксонский берег, но вот в последних отблесках пасмурного дня впередсмотрящий что-то заметил: похоже, к берегу приближались саксонские боевые корабли.

Но когда король с той тяжелой медлительностью, что проявилась в нем за последние дни, поднялся к мачте, откуда открывался хороший обзор, корабли – или их призраки – уже исчезли.

– Суда южных саксов, застигнутые переменой ветра, – заметил подоспевший капитан. – Осадка у них небольшая. Повезло им. Теперь небось встали себе на якорь, так что нас не потревожат. Если мы…

Он не договорил. С топа мачты донесся крик – все обернулись.

Низко над морем несся шквал; струи дождя трепались по воздуху, точно ведьмины волосы. Впереди него скользила тень – неумолимо, точно рок. Капитан зычно рявкнул, моряки бросились по местам. Король, рыцари, матросы схватились за ближайшую опору.

Шквал обрушился на корабль. Мгновение – и все утонуло в дожде и завывании ветра. Пала тьма. Вода струилась каскадами, струи хлестали по лицам так, что люди прикрывали руками глаза. Небольшое суденышко дрогнуло, закачалось, замерло, точно наскочив на скалу, затем накренилось, встало на дыбы, дернулось, точно испуганный конь. Натянулись и с треском лопнули канаты. Заскрипел корпус. Где-то предупреждающе затрещало дерево.

Шквал бушевал минут десять. А когда умчался прочь – так же внезапно, как и налетел, – скользя над морем вдогон собственной тени, обнаружилось, что потрепанный штормом, раскиданный во все стороны флот пригнало к земле едва ли не на расстояние оклика. Однако земля эта оказалась саксонским берегом, а плыть дальше на запад, лавируя против изменчивого ветра, до гаваней Думнонии или под спорное укрытие Гончарного залива, возможным просто не представлялось.

Волны захлестывали нижнюю палубу «Морского дракона»; еще два корабля, во всем схожие с ним, едва держались на плаву. И король отдал приказ.

Вот так морская ведьма пригнала Артура к берегам саксонских владений, где сын Кердика, Кинрик, с отрядом своих людей, отдыхал после бурного плавания, высматривая отставшие суда переселенцев. К нему-то и прибежал со всех ног дозорный, покинув развалины римского маяка. Корабли – целых три! – входят в глубокую гавань, расположенную чуть западнее, а следом за ними к берегу идут и другие. Ни штандарта, ни герба не видно. Однако, судя по форме и оснастке, это корабли бриттов, и вступают они в прибрежные воды, где быть им никоим образом не положено. В быстро сгущающихся сумерках дозорный не разглядел, в сколь плачевном состоянии эти суда.

Кинрик понятия не имел, одобряют ли бритты предполагаемое переселение и знают ли о нем вообще, не ведал он и о том, что, согласно новому договору между Мордредом и Кердиком, корабли бриттов должно привечать. Он сделал собственные выводы. Его высадка не прошла незамеченной; и теперь, вероятно, саксам дадут отпор. Кинрик срочно отправил гонца вглубь острова, дабы сообщить о своем прибытии и призвать на помощь Кердика, а затем собрал своих людей, намереваясь помешать высадке бриттов.

Если бы два воинства простояли на месте достаточно долго, чтобы вожди опознали друг друга либо успели отослать известие и получить ответ, надо думать, все закончилось бы миром. Но сошлись они в сгущающихся сумерках пасмурного дня, каждая сторона отчаянно и упрямо держалась своего и ко всему прочему была слепа.

Саксы изрядно устали после плавания сквозь шторм; большинство из них, впервые оказавшись в Британии, держались настороженно и подозрительно. Кроме того, при них были женщины и дети. Воспитанные на легендах о сражениях, что велись за каждую пядь земли со времен Хенгиста, и видя, что, пока корабли пристают к берегу, положение прибывающих войск оставляет желать много лучшего, саксы похватали оружие и ринулись в атаку.

Артур и впрямь оказался в положении крайне невыигрышном. Да, войско его составляли превосходно обученные, испытанные в боях воины, но они почти не отдохнули, а многие еще и плохо перенесли морское путешествие.

В одном ему посчастливилось: суда для перевозки лошадей в поисках ровной отмели проплыли вдоль берега чуть дальше, так что ту часть конницы, что не пострадала во время шторма, удалось благополучно переправить на берег несколько в стороне. Но на помощь этих отрядов – отборных войск Артура – рассчитывать не приходилось. Вооруженные саксы Кинрика атаковали Артура и его рыцарей, не успели те вскарабкаться по крутому, осыпающемуся склону. Бритты сражались пешими, так и не построившись в боевой порядок. Битва была хаотической, кровопролитной и губительной для обеих сторон.

Перед самой темнотой к Кинрику примчался задыхающийся гонец на взмыленном пони. Сообщение было кратким. Кердик уже в пути, и с ним – новый король Британии. Кинрику велено отступить.

Кинрик, благодаря судьбу, отозвал войска насколько смог. Люди его хлынули вглубь острова, в сгущающуюся тьму; посыльный повел их навстречу приближающемуся воинству западных саксов.

Артур, измученный, но невредимый, молча внимал одному из своих воинов: тому удалось расслышать громко выкликаемый приказ.

– Нападение возглавил сам Кинрик, милорд. А теперь он послал к отцу за помощью, и Кердик уже в пути. Вместе с новым королем Британии. Так они говорят, я сам слышал: идет против вас, на подмогу Кердику и этим захватчикам.

Артур, уставший до смерти, скорбя о потерях, которые подсчитывались в эту самую минуту, тяжко оперся на копье. Он был сбит с толку и, в кои-то веки, не знал, что делать. То, что под «новым королем Британии» подразумевался Мордред, сомнению не подлежало. Но даже если бы Мордред почитал его, Артура, мертвым, вряд ли бы он повел саксов на корабли бриттов, на которых со всей очевидностью возвращаются домой уставшие от сражений Артуровы воинства, – разве что Константин прав и Мордред настолько одержим желанием заполучить королевство, что не остановится и перед предательством.

Сзади послышались чьи-то шаги; ноги разъезжались на поскрипывающей гальке. Артур обернулся, уже ожидая услышать раздраженный голос оркнейца, не скрывающего торжества при этом новом свидетельстве измены, но предположение его не оправдалось.

– Милорд, милорд! С принцем Гавейном плохо. Его лодка разбилась при высадке, и не успел он выбраться на берег, как его уже ранили. Похоже, он умирает.

– Отведите меня к нему, – потребовал король.

Гавейна вынесли на берег на носилках, сооруженных из разбитых досок потерпевшей крушение лодки. Расколотый остов ее, зияя дырами, лежал перевернутым у самой кромки воды. А повсюду вокруг валялись тела убитых и раненых, точно кучи мокрой одежды.

Гавейн был в сознании, но не приходилось сомневаться: рана его смертельна. Лицо его покрылось восковой бледностью, дышал он судорожно и прерывисто.

Артур склонился над раненым:

– Ты как, племянник?

Бледные губы разомкнулись. Спустя некоторое время Гавейн прошептал:

– Не везет же мне. В самом начале войны…

Об этой войне он мечтал; можно сказать, ради нее и старался… Король прогнал непрошеную мысль и, склонившись ниже, смочил губы умирающего вином из собственной фляги.

Губы снова зашевелились.

– Что такое? Я не расслышал.

– Бедуир, – выдохнул Гавейн.

– Да, – недоуменно отозвался король. – С Бедуиром все в порядке. Говорят, он быстро идет на поправку.

– Бедуир…

– Гавейн, я знаю, тебе есть что прощать Бедуиру, но если ты просишь меня передать ему что бы то ни было, кроме слов прощения и дружбы, просишь ты напрасно, пусть и на смертном одре.

– Не то. Верните Бедуира. Надобен. Поможет вам убить… Мордреда… предателя.

На это Артур ничего не ответил. А спустя несколько мгновений понял, что ответ и не нужен.

Вот так, по-прежнему призывая к смертоубийству и распре, умер четвертый из сыновей Моргаузы. В живых остался только один. Мордред, его родной сын. Мордред, предатель?

Глава 8

Известия о сражении на южном побережье застали Мордреда уже в Камелоте. Подробностей не сообщалось. Памятуя о своем договоре с Кердиком, он собрал войско, поспешил на юг и воссоединился с армией западных саксов как раз тогда, когда прибыл второй запыхавшийся гонец, с более полным, но странным рассказом о происшедшем.

Поведал он следующее: саксы, жители побережья, заметили, как появились Артуровы суда с войском на борту – вскорости после того, как боевые корабли, не сумев войти в гавань в устье реки Итчен, высадили переселенцев на защищенном от ветров мелководье за Тюленьим островом. Но почти тут же налетевшие тучи с туманом укрыли флот непроглядной пеленой. Новоприбывшие саксы, не на шутку встревожившись, не зная, чего ждать от приближающихся кораблей, поспешно переправили детей и женщин вглубь острова, подальше от берега, а сами встали в оборонительную позицию в пределах видимости сигналов маяка. Прибрежные жители, вышедшие навстречу соплеменникам, не замедлили их успокоить. Никакой опасности нет. Корабли верховного короля, не важно, на борту сам Артур или нет, ни за что не войдут в саксонские гавани, много лет назад отошедшие саксам по договору.

Но не успели смолкнуть слова ободрения, как от маяка примчался запыхавшийся гонец. Под покровом бури корабли развернулись, пристали к земле, и на берег уже высаживаются вооруженные воины – совсем рядом, чуть западнее. Очевидно, будучи заранее упрежден о новом наплыве саксонских переселенцев, Артур рассчитывал остановить их на море, но, потерпев неудачу, переправляет силы на твердую землю, чтобы перебить чужаков или взять их в плен. К тем, кто склонен был в этом усомниться – саксы-старожилы, и в их числе сам Кинрик, – новоприбывшие не прислушивались. Уж слишком велика была опасность. Если бритты шутить не намерены, если дать им время переправить на берег лошадей… все знают, чего стоит в деле Артурова конница!..

Так что саксы, невзирая на разобщенность и усталость, ринулись к берегу и сшиблись с Артуровым воинством. Завязалось кровопролитное сражение, завершившееся для саксов полным разгромом; и теперь из последних сил они в беспорядке отступают вглубь острова вместе с перепуганными жителями прибрежных деревень, преследуемые по пятам Артуром и его конницей. И, завершил посланец, искоса бросив на Мордреда недоверчивый взгляд, саксы – мужи, жены и дети – взывают к своему королю о помощи против Артура, нарушителя договоров, посягателя на принадлежащее им по праву королевство, убийцы законопослушных, мирных переселенцев.

Горестная повесть была изложена на грубоватом наречии саксонского поселянина. Сомнительно, чтобы Мордред понимал более одного слова из трех. Однако главное он уловил. Недвижно застыв рядом с Кердиком, принц ощущал, как по жилам его разливается холод, точно кровь сочится из тела и впитывается в меловую землю. Гонец договорил, Кердик открыл было рот, собираясь задать вопрос, но Мордред, впервые позабыв об учтивости, резко перебил:

– Верховный король? Он так сказал? Артур с ними сам?

– Да. Похоже, мы поторопились, принц Мордред! – отозвался Кердик, исступленным напряжением воли сохраняя самообладание.

– Вести верные?

– Верные.

– Это все меняет.

Мордред постарался выговорить это уклончивое утверждение как можно спокойнее, но в мыслях его царил хаос. То, что произошло, могло привести – уже привело – к непоправимому несчастью: для него самого, для королевы, для будущего Британии.

Кердик, пристально наблюдавший за собеседником из-под сурово сведенных бровей, коротко кивнул.

– Расскажите мне в точности, что произошло, – попросил Мордред. – Я почти ничего не понял. Есть ли хоть какая-то вероятность ошибки?..

– По пути, – отозвался Кердик. – Поезжайте рядом со мной. Время терять нельзя. Похоже, что Артуру мало прибрежных деревень: он прогнал тамошних жителей вглубь острова и шлет в погоню конницу. Мы должны поспешить им на защиту.

Старый король пришпорил пони и, как только Мордред поравнялся с ним, пересказал слова гонца.

Едва дослушав, Мордред, нетерпеливо кусавший губы, взорвался яростью:

– Что за нелепость! Есть место сомнениям, как же! Да такого просто быть не может! Чтобы верховный король нарушил им же заключенный договор? Ну разве не очевидно, что корабли пригнал к берегу шторм, так что причалили они где смогли? Одно скажу: если бы король вынашивал план нападения, он бы первым делом переправил на твердую землю конницу. Мне сдается, он просто вынужден был пристать к берегу, а люди Кинрика ринулись в бой со страху, даже не попытавшись начать переговоры.

– Эта часть, безусловно, соответствует истине. Но если верить гонцу, саксы знали только то, что корабли принадлежат бриттам; на королевском флагмане знамени не было. Это само по себе внушало подозрения…

Сердце Мордреда неистово заколотилось в груди: стыд и надежда слились воедино. Может статься, очень может статься, что все еще обойдется. (Обойдется? Мордред, охваченный надеждой и стыдом, вдумываться не стал и поспешил отогнать досадную мысль.)

– Значит, возможно, что самого Артура там нет? Его видели? Узнали? Если не поднимали знамени…

– Как только бритты высадились на берег, знамя с драконом взвилось по ветру. Артур был там. Этот человек видел короля своими глазами. И Гавейна тоже. К слову сказать, Гавейн мертв.

Копыта коней мягко переступали по сырой земле. Дождь заливал лица. Воцарилось долгое молчание, но наконец Мордред нарушил тишину. Голос его снова звучал невозмутимо и ровно.

– Если Артур жив, его договор с вами остается в силе. И отменяет новый союз, заключенный исходя из предположения о смерти короля. Скажу более: можно со всей определенностью утверждать, что договора король нарушать бы не стал. Да и чего ради? На него напали – он вынужден был защищаться. Король Кердик, вы не можете счесть происшедшее поводом к войне.

– В силу какой бы то ни было причины, но договор нарушен, – отозвался Кердик. – Артур во всеоружии вторгся в мои земли и пролил кровь моих подданных. А прочих выдворил с насиженных мест. Люди воззвали ко мне о помощи, и долг мой – ответить на призыв. Я, несомненно, узнаю правду от Кинрика, как только мы встретимся. Если вам не угодно ехать с нами…

– Я поеду с вами. Если король и в самом деле ведет войска сухим путем через земли саксов, так это лишь в силу насущной необходимости. Артур не хочет войны. Об этом мне известно доподлинно. Произошло трагическое недоразумение. Я знаю Артура; да и вам, король, должно его знать. Артур предпочитает зал совета, а не меч.

– Впоследствии – возможно, – мрачно усмехнулся Кердик. – После того, как получит свое.

– А почему бы и нет? – резко откликнулся Мордред. – Ну что ж, скачите навстречу Кинрику, если угодно, но переговорите и с Артуром тоже, прежде чем совершатся новые безрассудства. А если не пожелаете, так дайте мне дозволение самому побеседовать с королем. Возможно, нам еще удастся выйти из шторма в безбурные воды, король.

– Хорошо, – тяжко произнес старый правитель, помолчав. – Вы знаете, как поступить. Но если дело дойдет до сражения…

– Этого нельзя допускать.

– Если Артур даст бой, я тоже возьмусь за оружие. Но вы… как насчет вас, принц Мордред? Вы больше ничем мне не обязаны. И послушаются ли вас ваши люди? Они служили Артуру.

– А теперь служат мне, – коротко бросил Мордред. – Но с вашего дозволения, я не стану подвергать испытанию их преданность прямо здесь, на этом поле. Если переговоры окончатся неудачей, тогда посмотрим.

Кердик кивнул, и всадники молча поскакали бок о бок.

Мордред, как показал дальнейший ход событий, правильно оценил свое воинство. Основной корпус армии составляли те, кто обучался боевому искусству и служил под его началом и кто охотно признал его королем. Если уж речь зашла о новой войне с саксами, народ – горожане, купцы, земледельцы, ныне благоденствующие на своих наделах, огражденных от опасности прежними договорами, – сражаться решительно не желал. Недавно объявленное решение Мордреда утвердить договор и, более того, заключить союз с могущественным королем западных саксов шумно превозносили до небес во дворцах и на рыночных площадях. И командиры, и простые ратники безоглядно подчинялись ему.

Но выступят ли они с оружием в руках против самого Артура, какова бы уж ни была причина, – это вопрос другой. Впрочем, понятно, что до такого дело не дойдет…

Артур, оставив отборный отряд охранять вытащенные на берег корабли – пока устранялись повреждения, нанесенные бурей, – стремительно повел оставшиеся войска вглубь острова, надеясь обойти стороной отступающих в беспорядке саксов и добраться до границы без дальнейших злоключений. Но вскорости его разведчики вернулись с известиями о том, что между бриттами и домом – сам Кердик с войском, поспешающий на подмогу к сыну. Со временем, сквозь брешь среди холмов, блеснули копья и затрепетали по ветру султаны из конского волоса боевого отряда Кердика, а в арьергарде, смутно различимый за пеленой дождя, блистал упорядоченный строй конницы – под знаменем, очень похожим на драконий штандарт самого Артура. А уж Мордреда и вовсе невозможно было с кем-либо спутать: он ехал бок о бок с Кердиком во главе саксонского воинства.

Войска узнали его первыми. Мордред, предатель. Над рядами пронесся глухой ропот. Там были люди, слышавшие последние слова умирающего Гавейна, и теперь, при виде Мордреда собственной персоной, ведущего за собой армию саксов, – фигура воистину приметная, верхом на холеном вороном жеребце, некогда подаренном Артуром! – поднялся грозный рев – точно подхваченное ветром эхо предсмертного вздоха Гавейна.

– Мордред! Предатель!

Крик этот словно молнией рассек мозг Артура. Сомнения, накопившаяся усталость и горе, обвинения, выдвинутые Гавейном, – а король любил племянника, несмотря на все его недостатки, – тяжко сказались на Артуре и притупили его способность рассуждать и мыслить. Втянутый в эту беспорядочную неразбериху, он спустя столько лет вспомнил про судьбу, предсказанную Мерлином и подтвержденную Нимуэ, – словно и это тоже принесли на крыльях ветра из далекого прошлого. Мордред, рожденный ему на погибель. Мордред, несущий смерть. Мордред – здесь, на укрытом тьмою поле битвы, – ведет против законного короля воинство саксов, его заклятых врагов…

Язва подозрения, пронзив острой болью, превратилась в уверенность. Значит, это правда – вопреки убежденности, вопреки всем надеждам на ошибку. Мордред – предатель.

А воинство Кердика приближалось, прибывало, росло. Король саксов, требовательно вскинув руку, обратился к Мордреду. Над толпой позади двух вождей послышались грозные крики и бряцание щитов.

Артур никогда не позволял застать себя врасплох. Напротив, сам использовал эффект внезапности. Не успел Кердик построить свое воинство в боевой порядок, как конница ринулась в атаку.

Мордред с криком послал коня вперед, но рука Кердика перехватила у него поводья.

– Слишком поздно. Сегодня разговоры разговаривать уже не придется. Возвращайтесь к своим людям. Удержите их: пусть не нападают на меня с тыла. Слышите?

– Обещаю, – кивнул Мордред и, развернув коня, хлестнул его поводьями по шее и галопом поскакал назад сквозь ряды саксов.

Его люди, скачущие в арьергарде саксонского воинства, еще не видели, что произошло. Регент коротко и властно отдал необходимые распоряжения. Слова «бегство» ни разу не прозвучало, но к этому, по сути дела, приказ и сводился. С командирами Мордред говорил предельно сжато:

– Верховный король здесь и вступил в сражение с Кердиком. Мы в этом бою не участвуем. Я не поведу вас против Артура, но я не могу встать на сторону Артура против человека, который мне союзник по договору. Дождемся конца дня и уладим недоразумение как разумные люди. Отведите войска к Камелоту.

Вот так, не обагрив мечей кровью, верхом на свежих конях, воины регента стремительно отступили к крепости, оставив поле боя за двумя стареющими королями.

Артурова звезда по-прежнему ярко сияла в небе. Он, как и предсказывал Мерлин, выходил победителем из каждой битвы. Саксы дрогнули и отступили, а верховный король, задержавшись лишь для того, чтобы подобрать раненых и похоронить павших из числа бриттов, выступил к Камелоту, преследуя воинство Мордреда, очевидно спасающееся бегством.

О битве на Кердиковой луговине возможно сказать лишь то, что торжествовать победу не привелось никому. Артур выиграл бой, однако оставил земли во владении все тех же саксов. Саксы, подобрав погибших и подсчитав потери, обнаружили, что прежние их границы остались нетронутыми. Но Кердик, глядя вслед воинству бриттов, что стройными, упорядоченными рядами покидало поле боя, принес обет:

– Даже для тебя, Артур, еще настанет иной день. Еще настанет.

Глава 9

И день настал.

День настал, принеся с собой надежду на перемирие и время, достаточное для того, чтобы возобладали здравый смысл и сдержанная рассудительность.

Мордред первым проявил благоразумие. Он даже не попытался войти в Камелот, не говоря уже о том, чтобы удерживать город против законного короля. Регент отдал войскам приказ остановиться, не доходя до крепости, на равнинных луговинах вдоль речушки Камел. Здесь проводились учения; здесь же был разбит лагерь, обеспеченный всем необходимым. Этому оставалось только порадоваться: ведь слух о начале войны уже распространился по округе. Поселяне, внемля предостережению, принесенному едва ли не на крыльях ветра, укрылись в цитадели, разместив женщин, детей и скот на общинном выгоне в пределах стен, в северо-восточной части крепости. Мордред, проверяя караулы в ту ночь, обнаружил, что люди его изрядно озадачены, понемногу начинают злиться, но преданы ему безоговорочно. Общее мнение склонялось к тому, что верховный король в свои преклонные годы слабеет разумом. Он несправедливо обошелся с вождем саксов, но это еще полбеды, на это закрыть глаза нетрудно; но ведь он обошелся несправедливо еще и с родным сыном, с регентом Мордредом, который верой-правдой оберегал королевство и супругу верховного короля. Так говорили соратники Мордреду, и они же заметно приободрились, когда Мордред заверил, что теперь настал черед переговоров: очень скоро, обещал принц, на все эти темные деяния прольется свет истины.

– Пусть никто да не дерзнет обнажить меч против верховного короля, – приказал регент, – разве что нам придется защищаться от него в силу лживых наветов.

– Он просит о переговорах, – сообщил Артур Борсу.

– И вы согласитесь?

Войско короля выстроилось на некотором расстоянии от воинства регента. Между двумя армиями змеилась крохотная речушка Камел, поблескивая среди тростников и водяного кресса. Грозовое небо расчистилось, и солнце снова сияло во всем своем летнем великолепии. За шатрами и знаменами Мордреда вздымался огромный, с плоской вершиной холм Каэр-Камел, венчанные золотом башни Камелота четко выделялись на фоне синевы.

– Да. И на то есть три причины. Во-первых, мои люди устали, им необходим отдых; им до дома, которого они не видели уже много недель, рукой подать, и тем сильнее их туда тянет. Во-вторых, мне нужно время и подкрепление.

– А в-третьих?

– Ну, может случиться и так, что Мордреду есть что сказать в свою пользу. Он встал не только между моими людьми и их домами и женами, но между мною и тем, что принадлежит мне. Одним мечом, знаешь ли, тут всего не объяснишь.

Обе армии встали лагерем и заняли выжидательную позицию; туда и сюда разъезжали гонцы с эскортом, их встречали с подобающими почестями. Еще трое посыльных втайне спешно отбыли из Артурова лагеря: один – в Каэрлеон, с письмом к королеве, второй – в Корнуолл, с приказом к Константину встать под Артуровы знамена, а третий – в Бретань, с просьбой к Бедуиру прислать помощь и, когда представится возможным, явиться самому.

Ожидаемый вестник прибыл раньше, чем предполагалось. Бедуир, хотя и не вовсе оправившись от раны, уже выступил в путь и через несколько дней вместе со своей великолепной конницей прибудет к королю. Ветер дул попутный, плавание пройдет гладко и скоро.

Вовремя, что и говорить. До слуха короля дошло, что мелкие окраинные вожди стекаются вместе, готовясь выступить на юг. Сообщалось также, что саксы вдоль всего берега собирают силы, намереваясь ударить вглубь страны.

Ни к тому ни к другому Мордред причастен не был; более того, сам предотвратил бы происходящее, если бы события не зашли так далеко; но Мордреда, подобно Артуру, вопреки его воле и без всякой причины, с каждым часом все ближе подталкивало к той грани, от которой назад повернуть невозможно.

В замке далеко на севере, под окном, за которым утренние птахи уже вовсю распевали среди березовых крон, колдунья Нимуэ отбросила покрывала и поднялась с постели.

– Я должна ехать в Яблоневый Сад.

Пелеас, не вставая, выпростал из-под одеял руку и привлек жену к себе.

– На расстояние полета ворона к полю битвы?

– Кто сказал, что грядет битва?

– Ты сама, милая. Прошлой ночью, во сне.

Нимуэ отстранилась от мужа – полуодетая, глядя в пол. В расширенных глазах ее, затуманенных сном, застыло трагическое выражение.

– Ну же, родная, тяжкий то дар, но ты к нему уже привыкла. Ты давно говоришь об этом, ожидаешь этого. Но поделать ничего не можешь.

– Могу только предостерегать, предостерегать без устали.

– Ты уже предостерегла их обоих. А еще до тебя то же предостережение изрек Мерлин. Мордред станет погибелью Артура. А теперь пророчество исполняется, и хотя ты говоришь, будто Мордред в душе не предатель, его вынудили к поступкам, которые в глазах всех и каждого и, разумеется, в глазах короля выглядят изменой.

– Но я знаю богов. Я говорю с ними. Я живу ими. Они не ждут, чтобы мы перестали действовать только потому, что в действии провидим опасность. Боги всегда прячут угрозы за улыбками, а за каждой тучей таится благодать. Возможно, мы и слышим слова их, да только кто их поймет доподлинно?

– Но Мордред…

– Мерлин, да и король тоже, предпочли бы, чтобы Мордред умер при рождении. Но через него уже пришло немало добра. Даже сейчас, если убедить их переговорить друг с другом, королевство еще можно спасти. Я не стану сидеть сложа руки, покорно примирившись с приговором богов. Я еду в Яблоневый Сад.

– Зачем?

– Скажу Артуру, что предательства здесь нет, есть лишь честолюбие и горячность. И то и другое сам он в избытке выказывал в юности. Король меня послушает, король мне поверит. Они должны переговорить, или промеж себя они разорвут нашу Британию надвое, и в брешь хлынут недруги. А кто на сей раз возродит страну?

В королевский дворец Каэрлеона прибыл гонец с письмом для Гвиневеры. Она знала посланца, тот не раз доставлял послания от нее к Мордреду и обратно.

Королева повертела письмо в руках, увидела печать – и побледнела как полотно.

– Это не печать регента. Это оттиск королевского кольца, того, что он носил на руке. Значит, его таки отыскали? Мой господин и вправду мертв?

Гонец, по-прежнему преклоняя колено, подхватил свиток, выпавший из рук королевы, и только тогда встал на ноги и отступил назад, изумленно глядя перед собой:

– Что вы, госпожа, нет. Король жив и в добром здравии. Так, значит, вести до вас не доходили? Прискорбные тут дела творятся, леди, и все обстоит не лучшим образом. Но король благополучно вернулся в Британию.

– Он жив? Артур жив? Но тогда письмо… подай мне письмо! Оно от самого короля?

– Ну конечно, госпожа!

Гонец снова вложил свиток в руку королевы. Щеки ее порозовели, но пальцы, которыми она пыталась сломать печать, дрожали. В лице ее отразилась целая буря чувств – точно тени, скользящие по текучей воде. В противоположном конце зала фрейлины королевы, сбившись в стайку, перешептывались и взволнованно наблюдали за происходящим. Повинуясь жесту старшей из них, гонец неслышно вышел за дверь. Дамы, жадные до новостей, шурша юбками, устремились вслед за ним.

Королева даже не заметила их ухода. Она погрузилась в чтение.

Вернувшись, старшая фрейлина обнаружила, что королева одна и, со всей очевидностью, в глубоком горе.

– Как, госпожа, вы плачете? Тогда как верховный король жив?

– Я погибла, – только и смогла выговорить Гвиневера. – Я погибла. Они пошли войной друг на друга, и при любом исходе я погибла.

Спустя какое-то время она поднялась на ноги.

– Мне нельзя здесь оставаться. Я должна вернуться.

– В Камелот, госпожа? Но там войска.

– Нет, не в Камелот. В Эймсбери. С собой я возьму только тех, кто захочет; прочим ехать незачем. Там мне ничего не понадобится. Скажи им от меня, пожалуйста. И помоги мне собраться. Я отправляюсь сейчас же. Да, сейчас же, нынче же вечером.

Гонец от Мордреда, прибывший с утра пораньше – когда телеги ярмарочных торговцев с грохотом катили по мосту через Иску, – обнаружил, что во дворце царит суматоха, а королева уехала.

Глава 10

День выдался ясный, последний дар лета. На рассвете герольды обоих воинств сопроводили полководцев к месту долгожданных переговоров.

В ту ночь Мордреду так и не удалось заснуть. До самого утра он лежал, не смыкая глаз, и думал, думал. Что сказать. Как сказать. Какие слова подобрать, звучащие достаточно открыто и прямо, чтобы избежать неправильных истолкований, но не настолько резко, чтобы вызвать враждебность. Как объяснить человеку настолько усталому, и недоверчивому, и снедаемому горем, как стареющий король, его, Мордреда, собственную двойственность: радость власти – власти, что может быть и была исполнена непоколебимой верности, но никогда уже не вернется к подчиненной роли. (Может быть, соправители? Короли Севера и Юга? Согласится ли Артур хотя бы допустить такую мысль?) Завтра за столом перемирия он и отец впервые встретятся как вожди и полководцы, на равных, а не так, как прежде, – король и регент. Причем вожди очень разные. Мордред знал: когда придет его время, он станет не копией отца, но совсем иным королем. Артур принадлежал своему поколению; мысли и честолюбивые мечты его сына от рождения направлены в иное русло. Даже если бы не разница в воспитании, все сложилось бы именно так и не иначе. Мордред был движим иными крайностями, нежели Артур, однако каждый отдавал своему призванию себя всего, без остатка. Молодой человек понятия не имел, удастся ли убедить стареющего короля принять новый уклад, прозреваемый Мордредом, – уклад, воплощенный (пусть в итоге и позорно) в определении «молодые кельты», – не сочтя таковой за измену. А ведь еще есть и королева. Вот об этом он никогда не сможет заговорить вслух. «Даже если бы ты погиб, пока жив Бедуир, какие у меня виды?»

Мордред застонал, перевернулся на другой бок, закусил губу: еще не хватало, чтобы часовые услышали. Когда воинства в преддверии битвы, в чем только не усмотрят предзнаменование!

Он – вождь, и он об этом знал. Даже теперь, когда штандарт верховного короля реет над станом у озера, люди Мордреда преданы ему безоглядно. А вместе с ними, за холмом, встали лагерем саксы. Даже теперь они с Кердиком, возможно, смогли бы заключить выгодный союз, «мировую землепашцев», так пошутил когда-то Мордред, а старик сакс расхохотался… Но между Кердиком и Артуром такой договор невозможен, ни теперь, ни впредь… Опасная почва, опасные речи. Даже думать об этом сейчас – сущее безрассудство. Неужто он даже в эти страшные мгновения прикидывает, что окажется лучшим королем, нежели Артур? Иным – да. Может, и лучшим для своего времени – для будущих времен, уж во всяком случае. Да это уже не безрассудство – хуже! Мордред снова перевернулся на другой бок, ища на подушке местечка попрохладнее, пытаясь вернуться к образу мыслей Артурова сына – почтительного, восхищенного, готового покорствовать и повиноваться.

Где-то закукарекал петух. От изломанной кромки сна он видел, как куры со всех ног бегут по жесткой траве к галечному берегу. Сула горстями рассыпала еду. Над головой с воплями носились чайки, одна-две, расхрабрившись, попытались урвать себе долю. Сула со смехом замахала рукой, отгоняя птиц.

Пронзительно, точно чаячий крик, труба возвестила приход дня переговоров.

На расстоянии полумили, в шатре на берегу озера, спал Артур, но забытье его было тревожным, и привиделся ему сон.

Снилось ему, будто скачет он берегом озера, а там, в лодке, стоит и отталкивается шестом на мелководье Нимуэ, но нет, это вовсе не Нимуэ, это отрок с глазами Мерлина. Отрок серьезно глянул на него и голосом Мерлина повторил все то, что Нимуэ сказала ему вчера, когда, прибыв в монастырь на Инис-Витрине, послала к королю, прося о встрече.

– Ты и я, Эмрис, позволили пророчеству ослепить себя, – молвила Нимуэ, обращаясь к нему точно так же, как в детстве – Мерлин. – До сих пор мы жили под занесенным клинком рока, а теперь чуем, что оказались лицом к лицу с давно грозящей судьбой. Но выслушай вот что, Эмрис: судьбу творят люди, а не боги. Не боги, но наши собственные безрассудства обрекают нас на гибель. Боги – духи, они действуют руками людей, и есть на свете люди, достаточно храбрые, чтобы воспротивиться и сказать: «Я человек, я не стану». Внемли мне, Артур. Боги встарь изрекли, будто Мордред станет твоей погибелью. Но если и так, то случится это не через собственные его деяния. Так не подталкивай его к сим деяниям… Я открою тебе то, что должно было бы остаться нашей с Мордредом тайной. Некоторое время назад он приезжал ко мне в Яблоневый Сад, просить о помощи против предсказанной ему судьбы. Он клялся, что скорее сам убьет себя, нежели повредит тебе. Если бы я его не остановила, он бы погиб уже тогда. Так кто же виновен, он или я? А после он приезжал на Брин-Мирддин, ища утешения и поддержки у меня, Мерлина. Если Мордред попытался бросить вызов богам, то сможешь и ты, Артур. Вложи меч в ножны, выслушай его. Не принимай чужих подсказок, но поговори с ним, прислушивайся, учись. Да, учись. Ибо ты стареешь, Артур-Эмрис, и придет время – время приходит, время уже пришло, – когда вы с сыном, взявшись за руки, сможете удерживать Британию промеж себя, точно драгоценный камень, уложенный в шерсть. Но стоит вам разнять руки, и вы выроните сокровище, и оно разлетится на тысячу осколков и, возможно, не возродится уже никогда.

Во сне Артур знал, что уже принял ее совет и созвал переговоры, твердо решив выслушать все, что имеет сказать его сын; и все-таки Нимуэ-Мерлин рыдала, стоя в лодке, а лодка скользила по зеркальной поверхности озера все дальше и дальше, пока не скрылась в тумане. А затем Артур повернул коня к назначенному месту встречи, и тут скакун его вдруг ни с того ни с сего споткнулся, и всадник полетел вниз головою в глубокий омут. Тяжелый доспех тянул его вниз – и с какой бы стати он отправился на мирные переговоры в полном вооружении? – Артур погружался все глубже и глубже в черную пучину; там вокруг него плавали рыбы, и водяные змеи, похожие на водоросли, и водоросли, похожие на змей, оплели его руки и ноги, лишая возможности двинуться…

Артур вскрикнул и проснулся – весь в поту, точно и впрямь тонул, но когда прибежали его слуги и часовые, король рассмеялся, и отшутился, и отослал их прочь, и вскорости снова забылся беспокойным сном.

На сей раз к нему явился Гавейн – весь в крови, мертвый и все-таки исполненный какого-то гротескного пыла: призрак прежнего воителя Гавейна. И он тоже приплыл по озеру, но на воде не задержался, а проследовал прямиком в королевский шатер и, встав у ложа, извлек кинжал из раны в боку, где запеклась кровь, и протянул его Артуру.

– Бедуир, – проговорил Гавейн, но не загробным шепотом, как пристало призракам, а голосом высоким и дребезжащим, с металлическим призвуком – так поскрипывают на ветру жерди шатра. – Дождись Бедуира. Обещай изменнику все, что угодно: землю, власть, Верховное королевство после твоей смерти. А заодно хоть бы и королеву. Все, что угодно, лишь бы задержать его до тех пор, пока не подоспеет Бедуир с воинством. А тогда, как только будешь уверен в победе, атакуй и убей его.

– Но это предательство.

– То, что уничтожит предателя, предательством не считается. – На сей раз призрак Гавейна заговорил, как ни странно, голосом самого Артура. – Так ты не прогадаешь. – Пальцы его разжались, запятнанный кровью кинжал упал на ложе. – Сокруши его раз и навсегда, Артур, бей наверняка, бей наверняка, наверняка…

– Господин?

Слуга, склонившись над ложем, коснулся плеча спящего, намереваясь разбудить, и тут же отпрянул назад. Артур, резко сев на постели, с яростным видом огляделся, но коротко бросил лишь:

– Скажи, чтобы укрепили шатер понадежнее. Как мне прикажете уснуть, если вся эта штука ходуном ходит, точно в грозу?

Герольды, обсудив дело промеж себя, договорились на том, что по четырнадцать командиров с каждой стороны сойдутся на середине пути между воинствами.

Неподалеку от озерного берега протянулась полоска сухой земли, поросшая вереском; там воздвигли два небольших шатра, промеж них поставили деревянный стол, а на него положили мечи вождей.

Если переговоры закончатся ничем, меч, поднятый либо извлеченный из ножен, послужит формальным знаком к началу битвы. Над одним из шатров реял штандарт короля, дракон на золотом поле.

Мордред как регент тоже имел право на этот герб. Но он, сосредоточив все мысли на том, чтобы получить прощение, и не желая чинить к тому ни малейших препятствий, отдал распоряжения свернуть и убрать королевскую эмблему. До того как закончится день и его вновь провозгласят Артуровым наследником, над ним будет реять простое белое знамя.

Оно-то и развевалось теперь над вторым шатром. Занимая свое место за столом, Мордред заметил, как отец его разглядывает штандарт. Молодой человек никак не мог знать, что сам Артур в юности сражался под простым белым знаменем. «Цвет мой – белый, – говорил он, – до тех пор, пока я сам не начертаю на нем свой собственный герб. А я это сделаю – во что бы то ни стало».

К Нимуэ, в ее островной монастырь на озере, прибыла сестра Артура, королева Моргана. Но эта Моргана – укрощенная, встревоженная – отлично сознавала, что за судьба ее ожидает в случае, если Артур потерпит поражение или погибнет в битве. Прежде она ненавидела брата, но без него была и останется ничем. Не приходилось сомневаться в том, что теперь Моргана использует все свои умения и хваленую магию брату во благо.

Так что Нимуэ приняла гостью. Как владычица озерного монастыря, Нимуэ ничуть не благоговела перед Морганой – ни как перед колдуньей, ни как перед королевой. Среди ее девственных служительниц были и другие дамы королевской крови, в том числе кузина Гвиневеры из Северного Уэльса и еще одна – из Манау-Гуотодина. Нимуэ поручила Моргане заодно с ними составлять лекарственные снадобья и готовить ладьи, необходимые для перевозки раненых на остров для излечения.

Она уже повидалась с Артуром и предостерегла его, и король обещал созвать переговоры и дать регенту высказаться. Однако Нимуэ, несмотря на все свои речи к Пелеасу, знала: боги затаились за грозовыми тучами, что уже сейчас собирались над сверкающим озером. С острова шатры казались совсем крохотными, а расстояние между ними – и вовсе ничтожным.

Несмотря на то что у далекого горизонта неумолимо скапливались облака, день обещал быть погожим и ясным.

День тянулся бесконечно. Командиры, сопровождающие своих вождей к столу переговоров, поначалу заметно нервничали, с недоверием поглядывая на бывших сотоварищей и друзей с противной стороны, но со временем расслабились, принялись толковать промеж себя и разбились на группы перед шатрами каждого из своих предводителей.

За пределами слышимости стояли Артур и Мордред. Время от времени они трогались с места, словно по взаимному согласию, и принимались расхаживать взад-вперед: несколько шагов туда, несколько шагов обратно. Говорили по очереди: сперва один, потом другой. Наблюдатели, даже беседуя о своем, не сводили с них глаз, пытаясь понять, что происходит. Но – тщетно. Король по-прежнему выглядел усталым и сурово хмурился, однако с невозмутимой учтивостью прислушивался к тому, что горячо доказывал его молодой собеседник.

Еще дальше, не в состоянии ни ясно разглядеть происходящее, ни расслышать хоть что-нибудь, наблюдали и ждали армии. Солнце поднималось все выше. Жара нарастала, зеркальная гладь озера отсвечивала ослепительно-ярким блеском. Кони били копытами, фыркали, махали хвостами, досадуя на зной и мух, а в рядах воинств легкая досада ожидания сменилась беспокойным нетерпением. Командиры, сами не находя себе места, по возможности унимали недовольство солдат и с нарастающим напряжением следили за столом переговоров и за небесами. Где-то вдалеке глухо прозвучал первый раскат грома. В воздухе ощущалась тяжесть, лица защипало в преддверии грозы. Предполагалось, что ни одна из сторон сражаться не хочет, но по иронии судьбы, управляющей делами насилия, чем дольше затягивались мирные переговоры, тем отчетливее ощущалась напряженность, и вот уже довольно было малой искры, чтобы запалить пламя, потушить которое смогла бы только смерть.

Никому из числа наблюдающих не суждено было узнать, о чем говорили Артур и Мордред. Впоследствии кое-кто рассказывал – из тех, кто выжил, – что в конце концов король улыбнулся. Достоверно известно, что видели, как он положил руку на плечо сына и вместе с ним повернул к столу, где рядом лежали два меча без ножен, а подле стояли два кубка и золоченый кувшин с вином. Те, что оказались ближе прочих, расслышали-таки несколько слов:

– …И быть верховным королем после моей смерти, – молвил Артур, – а пока владеть собственными землями.

Мордред ответил, но так тихо, что ничего разобрать было нельзя. Король, жестом приказав слуге налить вина, заговорил снова. «Корнуолл», – донеслось до сопровождавших, и еще: «Кент», а затем: «Очень может быть, что ты и прав».

Тут Артур умолк и оглянулся, словно до слуха его донесся некий звук. Внезапный, заплутавший порыв ветра, пронизанный громом, всколыхнул шелк его шатра так, что заскрипели веревки. Король зябко повел плечами, словно заслоняясь от холодного сквозняка, и глянул на сына – искоса, как-то странно (эту часть истории впоследствии пересказывал слуга), и в ответ на взгляд этот в лице Мордреда, точно в зеркале, вдруг отразилось сомнение, как если бы улыбка, и приветные речи, и предложенное вино таили в себе какой-то подвох. Затем, в свою очередь, регент пожал плечами, улыбнулся и принял кубок из руки отца.

Выжидающие ряды всколыхнулись – точно ветер прокатился по пшеничному полю.

Король поднял кубок, и золото полыхнуло под солнцем.

Внимание Артура привлекла ответная вспышка от группы воинов у его шатра. Король стремительно развернулся, крикнул… Но было слишком поздно.

Гадюка – пятнистая змейка не более двух пядей в длину – выползла из укрытия погреться на солнышке. Один из Артуровых командиров, неотрывно наблюдающий за тем, что происходило у стола переговоров, не глядя шагнул назад и наступил змее на хвост. Гадюка проворно извернулась – и ужалила обидчика. Почувствовав боль, пострадавший обернулся и увидел отпрянувшую змею. И как и подобает воину с хорошей выучкой, отреагировал столь же мгновенно. Он выхватил меч и зарубил гадюку.

Металл сверкнул на солнце. Блеск меча, воздетая рука короля, его резкое движение и повелительный окрик явились для наблюдающих воинств долгожданным сигналом. Бездействие и нервирующее напряжение, ставшие просто-таки невыносимыми из-за предгрозовой духоты и мучительной неопределенности затянувшегося бдения, внезапно взорвались яростным криком, огласившим оба конца поля.

И это означало войну. И тот самый день. Недобрый день рока.

В ответ блеснуло с дюжину вспышек: командиры от обеих сторон выхватили мечи. Взревели трубы, заглушая крики рыцарей, которые, оказавшись в ловушке между двумя армиями, выхватывали поводья из рук конюхов и яростно разворачивались, стараясь удержать смыкающиеся ряды. Но рыцарей не слышали; их жестикуляция, превратно истолкованная как подзадоривание атакующих, пропала втуне. Это было делом нескольких мгновений, мгновений оглушительного шума и смятения; и вот уже передние ряды воинств столкнулись с громовым лязгом и звоном. Короля и его сына подхватило и унесло в разные стороны, каждого – в надлежащее ему место; Артура – под прославленный штандарт с драконом, Мордреда – отныне он уже не регент и не королевский сын, но на все времена заклеймен предателем – под белое знамя, на котором ничему уже не суждено быть начертанным. И тут, через поле, на зов трубы, точно море развевающихся грив, хлынули саксонские копья и султаны из конского волоса и черные знамена северных воителей, которым, подобно воронью, не терпелось поживиться мертвечиной.

Вскорости – слишком поздно, чтобы затмить эти сигнальные вспышки, – через все накаленное небо медленно надвинулся грозовой фронт. В воздухе потемнело, а вдалеке вспыхнула и погасла первая молния, предвестница бури.

Но королю и его сыну суждено было встретиться еще раз.

Ближе к концу дня, когда повсюду вокруг лежали убитые и умирающие друзья и давние сотоварищи и сотни никому не нужных смертей струили смрад навстречу потемневшему, грозному небу, сомнительно, чтобы Артур хоть на миг вспомнил о Мордреде иначе, как о предателе и прелюбодее. Искренняя прямота, истины, явленные у стола переговоров, вера и преданность, почти восстановленные, – все сгинуло в исступлении первого же натиска. Артур, военный вождь, снова вышел на бой. Мордред – враг, саксонские союзники – его свирепые приспешники; в этой битве войска уже сходились, и не раз. Были Глейн и Агнед, Каэрлеон и Линнуис, Каледонский лес и гора Бадон. И из всех этих сражений юный Артур выходил победителем, и касательно каждого Мерлин, его пророк и советник, сулил ему триумф и славу. И здесь, на поле Камел, победа вновь осталась за королем.

В конце дня, когда в вышине гремел гром и в небесах и в водах озера белым росчерком вспыхивала молния, Артур и Мордред снова сошлись лицом к лицу.

Словам места не было. Да и с какой бы стати? И Мордред, и его отец отныне видели друг в друге врага. Прошлое осталось в прошлом, а будущее не простиралось далее надобности окончить это мгновение, что, в свою очередь, принесет с собою окончание дня.

Говорилось после, незнаемо кем, что в миг встречи, когда эти двое – теперь уже пешие, побелевшие от пота и пыли – узнали друг друга, Мордред остановился – и сдержал занесенную руку. Но не Артур, закаленный в боях воин. Его копье пришлось сыну точнехонько под грудную клетку.

Вниз по древку, прямо на руку Артуру, дымящимся потоком хлынула кровь. Он выпустил из рук копье и схватился за меч.

Мордред качнулся вперед, точно пронзенный вепрь. Тупым концом древко ткнулось в землю. Опершись на него, по-прежнему увлекаемый вперед силою приостановленного удара, Мордред оказался от отца на расстоянии длины меча.

Пальцы Артура, скользкие от крови, на миг ослабили хватку на рукояти Калибурна, и в то же самое мгновение умирающий Мордред, падая, взмахнул мечом – и клинок с размаху пришелся королю в голову, сбоку, неотвратимо, со всей силы.

А Мордред рухнул в лужу собственной крови.

Артур постоял несколько секунд неподвижно, меч его выпал из обагренных пальцев, а вторая рука неловко качнулась вверх-вниз, словно тщась отразить пустячный, банальный выпад, а затем он медленно поник, согнулся и тоже пал наземь, и кровь его смешалась с Мордредовой.

Тучи расступились – и водопадом хлынул дождь.

Назад: Часть третья День рока

Дальше: Эпилог