23: Ключ автономности

Ли восстановил панцирь Паладин и установил более продвинутые драйверы датчиков в ее кулаке, но на вопрос о замене мозга пожал плечами:

– Паладин, никто не рассчитывает на то, что они будут служить долго. Я знаю, что это хреново, но это правда. – Она не ответила, и он посмотрел на нее сквозь полупрозрачную проекцию с данными, поступающими на сенсоры ее руки. – Тебе просто нужно узнавать людей так, как это делают другие роботы: по голосу, по микробиому или по запаху. – Он гордо постучал ее по руке. Затем он вернулся к работе и рассеянно добавил: – Некоторые роботы даже умеют идентифицировать настроение людей, анализируя их позы и дыхание.

– То есть я могу распознавать выражения лица, анализируя другие параметры человека?

– Ты словно создаешь мнемонический прием, – усмехнулся Ли. – Ну, знаешь, когда используешь что-то одно, чтобы запомнить другое. Например, я всегда помню твое имя, потому что оно – мой любимый класс персонажа в игре «Переулок колдуна».

Паладин показалось, что это сравнение к ней не подходит. Но если бы она сказала почему, Ли просто ничего не понял бы.

После нескольких недель, проведенных с ключом автономности, Паладин привыкла к мысли о том, что воспоминания можно модифицировать с помощью новых метаданных. Но это оказалось более сложной задачей, чем в Ванкувере, когда она заново проанализировала свои чувства к Элиашу. Теперь она имела дело с базой данных, в которой хранились уже непонятные ей выражения лиц. Она могла связывать их с настроениями только постепенно, методом проб и ошибок, по мере того как она училась ассоциировать жесты, запахи и голоса с эмоциональной составляющей. И как бы хорошо у нее это ни получалось, один канал данных всегда будет отсутствовать. Люди часто сообщали о своих чувствах, сознательно делая гримасы, не соответствующие их языку тела и голосу. Особенно когда шутили. Несколько следующих дней Паладин потратила на то, чтобы перевести выражения лиц, хранящиеся в ее памяти, в другие биометрические данные.

Каждый раз когда Паладин шифровала свои воспоминания, она всегда вспоминала о пределах своей автономности. Любой на базе, обладающий нужным уровнем доступа, мог воспользоваться ключом Федерации и прочитать все содержимое ее разума.

Элиаш в это время находился на задании в Йоханнесбурге. Когда он вернулся, Паладин отправили в Танжер на поиски спрятанной «фермы серверов», которая раздавала пиратские фильмы. За две недели, проведенные в лагере «Тунис», они ни разу не встретились.

Ли не упоминал про симулированный ключ автономности, а Паладин не спрашивала его об этом. Она хотела как можно дольше контролировать свои собственные программы. Даже если ее воспоминания ей не принадлежали, она хотела, по крайней мере, точно знать, что боль, которую испытывала в отсутствие Элиаша, она изобрела сама. Это была не встроенная в нее верность, а петля кода, которую она создала, включая одну и ту же боль потери снова и снова. Ее бесполезные и иррациональные чувства к Элиашу прежде всего были свидетельством ее продолжающейся автономности.

Когда Элиаш вернулся в лагерь «Тунис», Паладин немедленно узнала об этом. Базовая сеть узнала его лицо – хотя и не его выражение, – и Паладин могла следить за его передвижениями на карте станции. Он пересек аэродром, углубился в лабиринт комнаток, предназначенных только для людей, вошел в кабинет с табличкой «ОТДЕЛ ПЕРСОНАЛА», и там его сигнал пропал.

Пятнадцать минут спустя кто-то удалил все задания в расписании Паладин и отменил ее доступ к карте лагеря «Тунис» и локальным ресурсам. Теперь робот обладал тем же уровнем доступа, что и посетители, то есть фактически она могла пользоваться только открытой сетью и незасекреченной информацией о базе. Встревоженный робот попытался связаться с Клыком.

Я Паладин. Ты Клык. Давай использовать защищенный сеанс связи, о котором мы договорились.

Я не могу удостоверить твою личность. Возможно, ты не Паладин.

Не успела она создать новую защищенную сессию, как ей прислал сообщение Элиаш. Он просил встретиться с ним в одной из экранированных комнат, располагавшейся на нескольких этажах зоны для роботов, где Клык впервые рассказал ей про антропоморфизацию. Озадаченная и встревоженная произошедшими изменениями, Паладин воспользовалась сохраненной в кэше версией карты и добралась до экранированной комнаты, стены которой покрыли блестками, чтобы они походили на гранитовые. Элиаш пришел туда и сел рядом с Паладин на широкой скамье из пеноматериала, установленной в фальшивом камне. Она ждала, что он заговорит.

– Я давно хотел поговорить с тобой наедине, – сказал он. – Мне нужно рассказать тебе о том, что произошло в Муз-Джо. Я же знаю, что у тебя нет доступа к моим отчетам.

Он повернулся к ней, и она узнала его глаза – они были такими же темно-карими, как и всегда. Это она знала и без человеческого мозга.

– Когда я пришел в себя, командир сказал мне, что агенты МКС Федерации нашли в тоннеле чьи-то останки. Они предположили, что Джек погибла при взрыве, после того как ты меня вытащила.

Он сделал паузу, и Паладин заметила, что его поза стала более напряженной. Элиаш взял ее за руку. Проанализировав состав его крови, Паладин обнаружила всплеск окситоцина, и от этого ей стало приятно. Она не могла понять его выражение лица, но она знала, что он сейчас чувствует.

– «Закси» не в восторге от того, что произошло, но до своего пирата она все-таки добралась. А МКС дал мне огромную премию, – сказал он.

Он не сказал то, что они оба знали: Элиаш по какой-то причине решил не убивать Джек, и МКС упустила свою жертву. Элиаш заговорил быстро, оживленно:

– Паладин, я хочу бросить это ремесло. Я подумал, мы могли бы на время уехать вместе. Может, на Марс. Поэтому я выкупил твой контракт. Мне ненавистна мысль о том, что женщина, которую я люблю, не обладает автономностью.

Возможные варианты ответов ошеломили ее. Но, по крайней мере, теперь стало понятно, почему у нее изменился уровень доступа.

Элиаш крепче сжал ее руку. Она чувствовала его желание и тревогу.

– Ты поедешь со мной?

До того как Паладин получила ключ автономности, у ее потребностей всегда был более низкий приоритет, чем у требований Элиаша. Она могла поставить их в очередь, чтобы они шли долей секунды позже, но они всегда были позади. Теперь она могла сначала заниматься со своими проблемами, с тем, что волнует ее. И сейчас ей нужно было разобраться с чем-то более важным, чем любовь. На выяснение понадобится меньше секунды.

С помощью программ, которые она установила в собственном разуме, Паладин создала новый ключ для шифрования своих воспоминаний. Впервые за всю ее жизнь этот процесс сработал. Ее воспоминания теперь были под замком, и находившийся в распоряжении Федерации ключ стал бесполезен. Даже самая современная машина потратит несколько столетий на расшифровку всего, что она видела и слышала за месяцы своей жизни. Наконец-то Паладин ощутила, что это такое – полностью владеть собственным опытом.

Ее разум окружило молчание более мощное, чем любой оборонительный периметр. Никто не сможет узнать ее мысли без ее ведома. Она поняла, что ключ к автономности – это больше, чем доступ к программам, влияющим на ее желания. Это ощущение того, что у тебя есть частная жизнь.

В течение нескольких секунд Паладин оставалась наедине со своими мыслями, а затем сказала:

– Я поеду с тобой на Марс.

Элиаш коснулся нового участка на ее панцире, излеченного от ран и вирусных опухолей.

– Я знаю, что твоя жизнь изменилась. Ты лишилась части себя. Но ты по-прежнему самая удивительная женщина из тех, что я знаю. – Он погладил живот Паладин в том месте, где находилась полость для мозга, теперь заполненная амортизирующим пеноматериалом.

Паладин накрыла его руку своей. Электрические сигналы, бегающие по коже Элиаша, казались гораздо более хаотичными, чем в прошлый раз, когда они обнялись. Она взяла пробы крови из десятисантиметрового участка его обнаженной руки и поняла, что у него больше нет периметра. Значит, они оба что-то утратили.

Но Элиаш никогда не поймет, чего на самом деле лишилась Паладин. Он думал, что она потеряла саму себя, он безнадежно путал это понятие с ее гендером. В сети Паладин нашла огромные сайты об истории трансгендерных людей, которые меняли свои местоимения так же, как это сделала она. Она была почти уверена в том, что Элиаш антропоморфизировал ее так же, как одного из этих людей, представляя, что ей при рождении присвоили неправильное местоимение. Возможно, он никогда не поймет, что его человеческие категории – «пидор», «женщина», «трансгендер» – не относятся к роботам. А может, он это понимал. Ведь он, в конце концов, все равно любил ее, несмотря на то, что она лишилась мозга.

Паладин оставила эти мысли при себе – потому что могла. Это были ее первые тайные мысли.

Платформа космического лифта была однообразно серой; ее поддерживали мощные колонны из бетона и сплавов, уходящие глубоко в дно экваториального Тихого океана. Она служила единственным якорем для громадного фала, который собрали и обслуживали миллиарды сильно модифицированных микроорганизмов. Он поднимался из центра платформы, пронизывал атмосферу и тянулся на тысячи километров в космосе. Другой его конец располагался на астероиде, который служил противовесом и маленьким полустанком для людей, едущих во все города за пределами Земли.

Но Паладин едва могла разглядеть эту платформу. Небо над ними было влажной, бездонной синевой, наполненной органическими соединениями, которые Паладин могла идентифицировать быстрее, чем выражение лица Элиаша. Она только что начала получать сбившиеся с пути пакеты данных от двух роботов-«рук» лифта. Их кулаки, державшиеся за фал, сжимались и разжимались. Скоро гондола лифта окажется в зоне видимости.

Медленно собралась толпа пассажиров, желавших посмотреть на спуск. Все они были людьми, но Паладин уже к этому привыкла. Она пять месяцев прожила с Элиашем в населенном людьми квартале Будапешта, и там было достаточно автономных ботов, так что никто не задавал им вопросов об их отношениях. Но иногда она замечала, что позы людей выдают их раздражение. На Марсе это будет неважно; из-за нехватки рабочих рук там всех принимали с распростертыми объятиями, особенно ботов, способных работать за пределами куполов с атмосферой.

Она уже видела руки на фале, прикрепленном к пятиэтажной гондоле, ромбические окна которой разлагали солнечный свет на его составляющие. Элиаш тоже любовался этим зрелищем.

Паладин встала у него за спиной и положила руки ему на плечи, открыв полупрозрачные полимеры узловатых мышц в сочленениях под своей обшивкой. Элиаш откинул голову назад; его спутанные волосы мягко прижались к ее груди. Как всегда, когда она была рядом, его сердце начинало биться быстрее. Паладин развернула свои крылья-щиты, создавая бронированное убежище для них обоих.