Глава 19
Семеро теней
– Прости, Луксор, – виновато произнесла Люба, – я не почувствовала ее приближения. Она должна была узнать это от тебя.
Блондин не смотрел на Смерть, его внимание всецело было отдано мне.
– Ничего страшного, Неизбежность. Давно нужно было рассказать. Я слишком долго пренебрегал истиной ради своего блага, – не менее виновато ответил Луксор, только его чувства относились ко мне.
– Еще тайны? – устало вздохнула, – настанет когда-нибудь день, в который я проснусь, а вокруг меня все будет привычным и неизменным?
Риторический вопрос, но уже просто накипело. Слишком много неизвестных переменных, что могут изменить ход событий своей непредсказуемостью. Слишком все сложно для разума смертных. Но ведь я не смертная.
– Я хотел бы поговорить с Викторией наедине, – тихо попросил блондин, опустив голову. Светлая челка спрятала от меня его глаза и то, что бушевало в душе защитника.
– Угу, разбежался. Так я и оставила волка в загоне с овечкой, – прямолинейно высказалась Вера.
– У этой «овечки» кулак стену пробивает, – справедливо заметил блондин, а я неосознанно спрятала руки за спину. Бессмысленно, он все равно видел тот кратер, что я создала в попытке выкопать из ада князей.
– Не самая лучшая идея, – поддержала подругу Надя и виновато улыбнулась парню.
Оставался последний голос, и все уставились на Любу. Врач не стала ходить вокруг да около и посмотрела на меня.
– Пусть Ви решает. Только у нее есть на это право, – как всегда, реаниматолог была самой рациональной из нас.
Если Вера отвечала за бунтарский дух и вспыльчивость, Надя за мягкость и уступчивость, то Люба была головой. А я… Я была той, что все время находит неприятности и вляпывается в истории. Конфликты знали мое имя и звали меня на ты с самого рождения. От своей судьбы не уйдешь, даже если ты чертов всадник апокалипсиса.
– Оставьте нас, пожалуйста, – хрипло попросила девочек.
Люба и Надя начали подниматься, а вот Вера не удержалась от гневного удара кулаком по столу и недовольного «неисправима». Стол развалился. Я поймала Чуму за локоть на выходе из кухни и холодно произнесла:
– В гостях себя так не ведут. Завтра купишь мне новый стол, – и я ее отпустила.
Вирусолог что-то пробурчала, но признала свою неправоту. Иногда ее вспышки гнева переходили границы дозволенного.
Когда девочки вышли, Луксор, наконец, поднял на меня глаза. В них была вина, почитание и страх. Пожалуй, последнего было меньше всего, но лишь потому, что его подавляли. Блондин не хотел показывать, что боится потерять мое расположение.
– Я бы предпочел выйти на улицу, но если здесь вам удобнее, госпожа, то пусть будет так, – и он склонил голову.
Мне хватило одного взгляда через плечо, чтобы выбрать улицу. Ладно я одна пряталась за стеной, но как там три всадника уместились, да еще каждая одним глазком подсматривала, для меня было загадкой.
– Пойдем, – тихо сказала и поманила Луксора за собой на пожарную лестницу, что начиналась у лоджии на кухне.
Надеюсь, любопытные Варвары не станут следовать за нами наружу.
Однако на улице у подъезда все не закончилось. Когда мы спустились, блондин смело взял меня за руку и потянул в сторону от дома. Да так яро, что пришлось перейти на бег.
– Это похищение? – слегка обеспокоенно поинтересовалась, но свою руку вырывать из хватки не стала.
– Это побег, – обернулся Луксор и весело мне подмигнул.
Мы пробежали целый квартал, прежде чем перед нами затормозил знакомый бус, и мой личный сверхъестественный телохранитель посадил меня в салон, приподняв за талию над землей. Это вызвало улыбку с моей стороны. Я любила всякие рискованные поступки и неожиданные повороты в жизни. Сейчас их у меня было в избытке, но вот такие приятные моменты все равно радовали. Я чувствовала себя собой. Девушкой, что якобы сбегает на свидание. Пусть сейчас было раннее утро, но романтики от этого не становилось меньше. И неважно, что парень был не с тем цветом волос, глаз и именем. Мне было хорошо впервые за долгое время.
В машине был полный комплект из семи костюмов, включая Луксора. Все они склонили головы, приветствуя меня.
– Давайте я представлю вам ваших хранителей, госпожа, – более свободно, нежели раньше, обратился ко мне мой главный тайный охранник.
– Луксор, зовите меня Ви и на «ты». Мне жутко неудобно, когда семь здоровых парней обращаются ко мне на «вы», да еще с этим «госпожа», – меня действительно это коробило с самого начала.
– Хорошо, Ви, – и мне так улыбнулись, что даже коленки задрожали. Я только порадовалась, что сидела в тот момент.
Луксор совершенно преобразился наедине со мной после поощрения неофициального общения. Парень так и оставил свою руку на моей талии и всю дорогу поглаживал большим пальцем кожу на стыке майки и шорт. Приятные ощущения. Будто в безопасном и уютном коконе.
Приехали мы к одному из мостов города. Здесь любили встречать рассвет парочки. Сегодня на набережной было пусто. Луксор отвел меня к краю за руку, поднял и посадил на парапет, ногами к реке. Сам же встал позади и приобнял со спины, удерживая от падения.
– Говорят, что вода помнит все, что с ней случалось. Это огромный информационный архив, – тихо шептал мне на ухо блондин, – я же верю, что вода, это начало. Эта река как раз подходит для того, чтобы начать наше знакомство.
– Мы знакомы.
– Да-а, – протянул парень за моей спиной, вызывая томление, – и сейчас, и были прежде. Но сегодня ты познакомишься с нами снова. Взгляни вниз.
Я послушалась.
– Внимательно всмотрись в водную гладь, – он провел пальцем по воздуху над водой. – Смотри сердцем, не глазами.
Рука Луксора мягко опустилась мне на грудь, где стремительно повышало ритм сердце.
– Ты первая пробудила в себе чувства. Первая увидела в семи пленных пороках искорку жизни.
Его голос начал раздаваться со всех сторон, эхом отражаясь от невидимых поверхностей. Рябь реки стала чаще, будто подул сильный ветер, а потом намертво застыла темным, идеально ровным зеркалом.
– Мы были созданы из негативных помыслов и действий людей. Нас сделали искусителями, что проверяли выдержку смертных.
И появилось первое видение. Семеро мужчин с воинской выправкой и пустыми глазами. Они черными тенями сновали в толпе первых людей, заставляя тех сопротивляться своим низменным желаниям. Наблюдая эту картину на глади воды, мне было жаль именно этих семерых. Не тех, кто поддавался слабостям, а тех, кто неизбежно был обречен носить имя порока. Им не было места на небе и не было его для них в аду. Лишь мрачное закулисье людских жизней.
– Вы – семеро грехов, – неожиданно всхлипнула.
Я даже не заметила, как из глаз потекли слезы. Одна сорвалась со щеки и упала в центр зеркала, разбивая его на брызги. Пошли круги, и видения исчезли.
– Да, Виктория. Мы семеро несчастных скитальцев, которых ты подобрала с дороги бесконечных страданий.
– Правда? – как ребенок спросила, вытирая соленую влагу с лица.
– Правда, моя огненная госпожа. Ты просто собрала нас и объяснила, что происхождение не обязывает жить, как прикажут. Можно, как люди, подавлять отрицательное и взращивать необходимое. И у нас получилось, – искренняя улыбка озарила лицо Луксора.
– Твое имя значит «роскошь» и «притягательность». Ты Похоть.
Когда я назвала его настоящим именем, у первого с конца греха закатились от эйфории глаза.
– Как долго я мечтал об этом. Именно так, без превосходства, осуждения и отвращения. Просто имя. Мое имя, – шептал Луксор с легкой улыбкой на губах.
– Назови нас, – шесть разных голосов умоляли в унисон, будто от этого зависела их жизнь, их разум и их душа. Теперь я знала, она у них была.
– Гордыня, – кудрявый гонщик на спортбайках. Он встал на одно колено, запрокинув голову.
– Зависть, – черноволосый грех упал на одно колено, остановив свой взгляд на горизонте.
– Гнев, – рыжий сбитый мужчина принял ту же позу, что и его собратья, слегка склонив голову.
– Праздность, – русый парень, та же реакция, только голова его повисла, будто сломалась шея.
– Алчность, – каштановые волосы до плеч и необычные желтые глаза. Взгляд был устремлен на меня.
– Чревоугодие – пухлый брюнет с трудом припал на одно колено, а его глаза смотрели на все и ни на что конкретно.
– Благодарим первого всадника за оказанную милость. Отныне, как и прежде, наша служба будет вечной.
Семь глоток, семь интонаций, но только один из них стоял и произносил клятву шепотом. А я уверена, что это была именно клятва, данная много сотен лет тому назад.
***
– Ты не боишься нас?
Я рассмеялась в лицо бессовестно прекрасному юноше. Его золотые локоны слиплись от грязи и невзгод, а кожа потрескалась от долгой жажды, но он все равно был чертовски красив.
– Неужели грех способен напугать всадника апокалипсиса? Да я руководствуюсь большинством из вас в своих поступках, – и я снова рассмеялась, но уже от удивления на юношеском лице.
– Странно. Обычно нас страшатся, ненавидят и проклинают, будто мы толкаем людей на их поступки.
– А вы толкаете?
– Нет, – тихий ответ, без намека на попытку убедить. Мой собеседник совершенно уверен, что его слова примут за ложь. Какая тяжелая и пустая жизнь.
– А хотите толкать? – заискивающе обратилась ко всем грехам.
Ответил мне последний, самый забитый и пыльный от долгой дороги грех. Похоть.
– Я хочу.
И в этой фразе было все, что нужно. Желание. Не безразличие, не слепое повиновение, а личность, что начала действовать самостоятельно.
***
– И как вас зовут? – спросила у парней, что обступили бус, где на широком пороге сидела я.
– Я имею в виду ваши земные имена, – поправила сама себя, поскольку не хотела задеть грехи за живое.
– Я обещал вам всех представить, и я это сделаю, – произнес Луксор и подошел ко мне ближе.
– Отлично, только мы договорились не «выкать», – напомнила Похоти о недавней договоренности. Именно тогда он и обещал мне представить всех своих товарищей.
– Гора ты знаешь, – кудрявый шатен кивнул. – А это Савелий. Тот самый, что взломал ноут тетраморфа и скачал твою курсовую. Он, вроде как, крутой хакер.
– Без «вроде как» было бы лучше, – прошипел субтильный брюнет с косой челкой и узкими, будто сощуренными, глазами. Рот его был широк, но вот губ практически не было. Он произвел на меня странное впечатление. От взгляда Зависти хотелось спрятаться.
– Не нужно так старательно пытаться смотреть на меня. Я прекрасно осведомлен, что вызываю желание отвернуться. Уж такова участь такого греха, как я. Никто и никогда не признается в своей зависти. Меня обычно прячут в темной комнате, где ночами с моей помощью перемывают косточки более успешным людям.
– Нет, просто…
Я попыталась опровергнуть слова Саввы, но он не дал мне солгать. Пресек на корню эту попытку.
– Я безобразен. Все уродства, что характерны для души, больной завистью, я ношу снаружи, прямо на своем лице. Таков лик Зависти.
Я растерялась. Просто стояла и широко открытыми глазами смотрела на глубоко раненное существо. Ведь Савелий отлично осознавал свое несовершенство и не хотел слышать ложь. Он возвысился над своей же сутью.
– Не ври ему, Ви. И не льсти. Над ним судьба поиздевалась сильнее всех из нас. Он заслуживает искренности, – тихо попросил Луксор.
Его внешность, в отличие от Зависти, была шикарной. Похоть – порок, но его проявления не отразились так сильно на его внешности. Похоть рождается глазами и воображением. Нам нравится объект нашего желания, хоть возбуждение может появиться гораздо раньше. Поэтому Луксор получил такой облик.
Что до Гордыни, то аристократичность его черт говорила сама за себя. Чаще всего этот порок был характерен именно для высшего общества. Тех, кто родился с серебреной ложкой во рту. Савве действительно не посчастливилось стать Завистью. На фоне остальных он выглядел жалким.
– У тебя чудесная душа, – и я грустно улыбнулась брюнету. Он не ответил, лишь спрятал свои неприятные глаза за длинной челкой. Теперь я знала, для чего она была ему нужна.
– Кхм, – Луксору пришлось прокашляться, чтобы скрыть подступивший к горлу комок. – Это Ирий.
Рыжий, взъерошенный мужчина кивнул мне и сделал шаг вперед. Он был мускулистым и сбитым, с широкими дугами бровей и крупным носом. Этакая горилла, но невысокого роста. Все видимые участки его кожи покрывали шрамы от порезов. Одинаковые.
Я практически уверена, что Ирий сам нанес себе эти раны, слишком ровные отметины.
– Контролировать гнев на одном лишь характере и упрямстве тяжело, – хрипло ответил на не заданный мной вопрос грех. Видимо, я слишком пристально пялилась на шрамы.
Он резал себя каждый раз, как чувствовал, что готов сорваться. Самоконтроль и боль в качестве сдерживающего фактора. Я не знала что на такое ответить. К счастью, не пришлось.
– Это Емельян. Спец по медитации.
Русый парень, с оплывшим лицом, будто потек воск на свече, приподнял руку в приветствии и уронил ее, будто для этого действия использовал свои последние силы. Однозначно соответствующий образ и имя для Праздности. Этакий вечный студент с жестокого похмелья.
– А это Ринат, – перешел к следующему Луксор. Емеля был этому только рад и мгновенно опустил голову, приступая к «медитации» прямо на месте, стоя.
– Владеет ломбардом, – это блондин о Ринате.
У Алчности были самые длинные волосы из всех семи грехов, до плеч. Его желтые глаза оценивающе скользили по мне, не останавливаясь, и давали цену каждому участку тела. Он будто видел ценники или купюры, которые я могла бы получить за свои органы.
– Прости, привычка, – виновато произнес Ринат, и опустил свой золотой взгляд.
Это проклятие, видеть во всем лишь цену, а не суть и красоту. Личная трагедия Алчности. За весь вечер Ринат поднял взгляд только на меня, и то дважды. Его собратья явно не любят быть под прицелом его глаз.
– А я Жора, – пухлый грех представился сам, чем разрядил напряженную обстановку.
Он улыбался и буквально лоснился, но и в его глазах была грусть. Мужчина явно старался сидеть на диетах. Я случайно заметила в кармане его пиджака вырванную страницу из Cosmopolitan с очередной статьей о правильном питании и тренировках еще по пути сюда. Чревоугодие был обладателем бегающих глазок, что рыскали повсюду в поисках пищи, и масляных пухлых губ. Его внешность уступала Зависти, но отталкивала не меньше.
– Кажется, ее сейчас вырвет, – заметил Жора, по-птичьему склоняя набок голову.
– Глупости, – скривился Луксор.
– Поверь. Я знаю, как выглядит тошнота, – продолжил настаивать на своем толстяк.
– Да ты на нее и не смотришь. Все очередную чебуречную высматриваешь, – вступился за меня Савва, сложив руки на груди.
– Ну зачем ты о мя-а-асе? – страдальчески простонал Жора, – я же веган.
– Когда успел стать? – высокомерно поинтересовался Егор.
– С прошлого часа, но не суть. Говорю вам, нашу госпожу сейчас вывернет, – он посмотрел на Луксора, – ты бы отошел…
Мне было плоховато, это я ощущала. Лицо Чревоугодия действительно отталкивало, как и общий вид, но до тошноты я не опустилась бы.
Я же Война, черт возьми. Мой желудок выдерживал картины кровавых боев и расчлененки! Какой-то масляный рот не смутит мой разум.
– Буэ-э.
– …в сторону, – договорил Жора, когда я уже испортила штаны Похоти и его туфли. – О! Кексики!
И тонна вегана понеслась к только открывшейся кондитерской, сметая собирающуюся толпу своими боками, упитанными правильным питанием и тренировками.
Интересно, он на сыроеденье сидел? Скорее всего, нет, иначе в стране была бы нехватка овощей и фруктов.
– Прости, – простонала, вытирая рот платком, который мне великодушно презентовал Гор.
Было дико стыдно, что не сдержалась. Естественно, меня стошнило не из-за вида Жоры. Скорее всего, наплывы памяти и собственная сила слишком надавили на организм. Но несмотря на это, неловкость никуда не делась.
– Давай мы отвезем тебя домой? – предложил блондин, поглаживая мое плечо. Как-то незаметно его пальцы переместились ко мне на шею и скулу, но я не возражала. У него была прохладная и мягкая ладонь.
– Мне бы кофе, – решила для начала взбодриться и прийти в себя после практически бессонной ночи. – Думаю, в той кондитерской, куда рванула мечта диетолога, должен быть американо.
Луксор кивнул, переместил руку мне на талию и помог подняться. Дальше я предпочла идти сама.
– Можно я одна схожу. Мне нужен воздух и безгреховное пространство на десять минут, чтобы прийти в себя.
Грехи кивнули и отпустили меня. Зато прицепилась местная смертная.
– Дык это тебе в царкву, деточка. Там все безгреховное, всепрощающее. Ступай налево, а там прямо и до конца улочки. Храм там старой стоить, – указала мне дорогу сухонькая старушка с боевым характером.
Это я поняла, когда она Жору от витрины зонтиком оттаскивала. Подцепила за воротник рукояткой и оттянула грех от вожделенных сластей.
– Спасибо, бабушка. Но я сперва кофейку. Еще не нагрешила за день.
– Не затягвай. Лучше заранее все отпустить, а нагрешить успеется, – и она мне подмигнула, – дело-то молодое, нехитрое.
Мне однозначно нравилась эта бабуля и ее взгляды на жизнь. Она быстренько пожмякала все выставленные на продажу буханки под неодобрительные выкрики толпы, выбрала помягче и откусила от нее кусок. После этого ей продали эту буханку без очереди. Хитрая старушка сунула достойную добычу в тряпичный мешок и стремительно поковыляла из кондитерской. Все!
Не выстаивала в потной очереди, убивая свои старые колени окончательно, и не портила нервы криками. Всего лишь раскусила всю систему маркетинга. Порченый товар и продукцию с почти просроченным сроком годности сбывают первыми и со скидкой.
– Какая страшная смертная, – пискнул за моей спиной Чревоугодие, обхватывая мои плечи толстыми пальцами в жиру и крошках.
– Жора.
– Да, госпожа?
– Меня сейчас снова стошнит.
– Ой! Как неудобно вышло-то, – и он начал оттряхивать меня.
– Да перестань уже. Давай я тебе слоек куплю.
Как мне энергично закивали. Даже шея появилась у этого шарика, а я уже успела уверовать в ее полное отсутствие.
Как и обещала, купила пяток слоек и дополнительно три лепешки буквально подскакивающему на месте Жоре, чтобы наверняка ушел к остальным и оставил меня ожидать свой ароматный американо в одиночестве.
Среднего размера картонный стаканчик приятно грел руку, а дымок, что вился из маленького отверстия в крышке, дарил чудесные ощущения моим рецепторам. На несколько минут я выпала из реальности, застыв у стойки для посетителей. Глоток делать было рано, ибо напиток слишком горячий, но я уже предвкушала его.
– Виктория?
Я резко распахнула прикрытые в удовольствии глаза и наткнулась взглядом на рыжую гриву волос Льва. А рядом с ним стоял безликий Ян. В его чертах было мало запоминающегося, точнее, ничего.
Я много раз после возвращалась к этому моменту в мыслях. Выйди я из кондитерской на минуту раньше, сразу после завершения покупки, я бы не столкнулась с тюремщиками, что держали нашу четверку во мраке тысячелетиями.
Изнутри начала подниматься ярость, а обжигающий кофе полился струйкой по руке. Я слишком сильно сжала стакан. Сжала, будто начинала душить своих пленителей. Насмерть.
