Офелия открыла глаза. Нос был заложен, и она высморкалась – шумно, будто сыграла гамму на осипшем фаготе. Потом взглянула на решетчатое основание матраса у себя над головой. Неясно было, спит Гектор там, наверху, или уже убежал.

Девушка приподнялась на локте и близоруким взглядом обвела комнату. На ковре, в полном беспорядке, валялись скомканные простыни и подушки-валики – импровизированные постели ее младших сестренок. Сами они наверняка давно уже встали и ушли в школу. На улице совсем рассвело.

Офелия нырнула под пестрое лоскутное одеяло и высморкалась еще раз. Ей казалось, что и нос, и горло, и даже глаза забиты ватой. К простудам она давно привыкла: мгновенно подхватывала насморк от любого сквозняка.

Дотянувшись до туалетного столика, Офелия нащупала очки. Треснувшие стекла уже начали срастаться, но до полного восстановления было далеко. Тем не менее девушка нацепила очки на нос: они придут в норму гораздо быстрее, если почувствуют себя нужными.

Вставать не хотелось. Вчера, после возвращения домой, Офелии с трудом удалось заснуть. И она знала, что не только ей. Торн, буркнув что-то, отдаленно напоминавшее «спокойной ночи», поднялся к себе, заперся и долго шагал взад-вперед по комнате, отчего пол под его ногами, над головой девушки, ужасно скрипел.

Теперь, уткнувшись лицом в подушку, Офелия пыталась разобраться с одолевающими ее противоречивыми чувствами. Ей не давали покоя безжалостные слова Настоятельницы: «Если твой брак не удастся, я клянусь, что ты больше никогда не вернешься на Аниму».

Такой приговор был страшнее смерти. Всеми помыслами, всей душой Офелия была привязана к родному ковчегу. Значит, выбора нет – ей придется выйти замуж за этого медведя.

Дипломатические браки между женихом и невестой из разных ковчегов всегда имели тайную цель. Например, желание «влить свежую кровь», дабы избежать дегенерации, неизбежной при браках между близкими родственниками. Или намерение развить торговые и деловые связи. И крайне редко это был брак по любви.

Офелия инстинктивно чувствовала, что от нее ускользает нечто важное… Торн явно питал отвращение ко всему, что он здесь увидел. Так какую же пользу этот человек надеялся извлечь из их брака?

Она снова уткнулась в клетчатый носовой платок, высморкалась в последний раз и решительно откинула одеяло. Посмотревшись в зеркало, не без удовольствия отметила, что лицо у нее помятое, очки сидят криво, нос красный, а волосы растрепаны. Да, Торн вряд ли захочет видеть на своем ложе такое пугало. Вчера она уже ясно почувствовала его неприязнь – не такую жену он искал для себя. И хотя семьи могли заставить их пожениться, они сами уж позаботятся о том, чтобы этот брак оставался фиктивным.

Офелия накинула старенький халат на ночную рубашку. Будь ее воля, она с удовольствием понежилась бы в постели до полудня. Но мать запланировала безумное количество мероприятий на ближайшие дни, вплоть до торжественного отъезда. Завтрак на траве в Семейном парке. Чаепитие с бабушками Сидонией и Анриэттой. Прогулка по берегу реки. Прием у дяди Бенжамена и его новой жены. Вечером – спектакль в театре, а после него – ужин и танцы. От одного этого перечня Офелии становилось тошно. Она предпочла бы что-нибудь менее бурное для достойного прощания с родным ковчегом.

Девушка решила спуститься вниз, и скрип деревянных ступеней показался ей непривычно громким. В доме было подозрительно тихо.

Оказывается, вся семья собралась на кухне: из-за узкой застекленной двери доносились приглушенные голоса. Но когда Офелия вошла, воцарилось безмолвие.

Все взгляды обратились на девушку. Взгляд матери, хлопотавшей у плиты, был пронзительным. Взгляд отца, вяло привалившегося к столу, – унылым. Тетушка Розелина, уткнувшаяся длинным носом в чашку чая, глядела негодующе. И только старый крестный, у окна листавший газету, смотрел сочувственно. Что касается Торна, то он набивал трубку и даже не повернул головы в сторону вошедшей. Волосы, небрежно откинутые назад, плохо выбритый подбородок, чрезмерная худоба, плохо сшитый камзол и кинжал за отворотом сапога делали его больше похожим на бродягу, чем на придворного. Он выглядел чужаком на этой кухне, среди сияющих медных кастрюль и сладких ароматов.

– Доброе утро, – просипела Офелия.

Ответом ей было неодобрительное молчание. «Да, это не самое веселое утро в кругу семьи», – подумала она, машинально поправила сползающие на нос очки и налила себе полную чашку горячего шоколада. Журчание молока, льющегося из фарфорового кувшинчика, скрежет стула, придвинутого к столу, шмыганье ее простуженного носа… Девушке казалось, что каждый исходивший от нее звук, даже самый тихий, громом разносится по кухне.

Она вздрогнула, услышав голос матери:

– Господин Торн, вы ни крошки не съели с самого приезда. Вас не соблазнят тосты с маслом и чашка кофе?

Сегодня ее тон изменился. Он был ни теплым, ни враждебным – всего лишь учтивым. За прошедшую ночь мать, видимо, поразмыслила над словами Настоятельницы и несколько угомонилась. Офелия вопросительно взглянула на нее, но мать отвела глаза и сделала вид, что ужасно занята у плиты.

Что-то было не так. В воздухе явственно пахло заговором.

Офелия умоляюще посмотрела на крестного, но тот лишь яростно шептал что-то себе под нос. Тогда она устремила настойчивый взгляд на жалкое, нерешительное лицо отца, и тот, как она и думала, сдался:

– Дочка, тут… одно маленькое непредвиденное обстоятельство…

У Офелии екнуло сердце. На мгновение у нее вспыхнула надежда, что помолвка разорвана. Отец исподтишка взглянул на Торна, словно надеялся, что тот опровергнет его слова. Но Торн даже не обернулся и только нетерпеливо постукивал ногой по полу. Офелии казалось, что сейчас, без своей шкуры, он походил не столько на медведя, сколько на хищного, беспокойного ястреба, готового взмыть в воздух.

Она придвинулась к отцу, который ласково похлопал ее по руке.

– Я знаю, что твоя мать напридумывала массу всяких шикарных развлечений на эту неделю…

Он осекся, услышав яростный кашель супруги, потом вздохнул и продолжил:

– Только что господин Торн объяснил нам, что рабочие обязанности срочно призывают его обратно, на Полюс. Первостепенные обязанности, понимаешь? Короче говоря, он не может тратить время на пышные приемы, на развлечения и…

Торн раздраженно прервал его, щелкнув крышкой карманных часов:

– Короче говоря, мы отбываем сегодня, в шестнадцать ноль-ноль, на дирижабле.

Кровь бросилась в лицо Офелии. Сегодня! Ровно в шестнадцать… Ее брат, сестры, племянники и племянницы еще не вернутся из школы. И она не сможет с ними попрощаться. И никогда не увидит, как они растут…

– Что ж, возвращайтесь к себе, господин Торн. Я вас не удерживаю.

Эти слова вырвались у нее непроизвольно. Сказанные осипшим от насморка голосом, они прозвучали еле слышно, но все равно произвели эффект разорвавшейся бомбы. Лицо отца испуганно перекосилось, мать испепелила девушку взглядом, тетушка Розелина захлебнулась чаем, а крестный громко закашлялся. Но Офелия не смотрела ни на кого из них. Ее внимание сосредоточилось на Торне, который впервые с момента встречи оглядел ее всю, с головы до ног.

Офелия ждала вспышки ярости. Но ответ прозвучал глухим шепотом:

– Вы отказываетесь?

– Ну разумеется, нет! – воскликнула мать, выпятив пышный бюст. – Она не имеет права голоса, господин Торн, и поедет с вами, куда вам будет угодно.

– А я тоже не имею права голоса?

Этот вопрос, заданный пронзительным фальцетом, исходил от тетушки Розелины, которая мрачно уставилась в свою пустую чашку.

– И я, видимо, тоже? – из-под усов буркнул крестный, скомкав газету. – По-моему, никто в этой семье уже не интересуется моим мнением!

Мать сердито подбоченилась:

– Замолчите, вы оба, сейчас не время для споров!

Ни Офелия, ни Торн не обратили на них ни малейшего внимания. Они мерили друг друга взглядами: она – сидя перед чашкой горячего шоколада, он – встав на ноги, с высоты своего гигантского роста. Офелия не желала уступать этому человеку, но, подумав, решила не провоцировать его. В такой ситуации самое разумное – промолчать. У нее не было другого выхода.

Опустив глаза, она стала намазывать маслом вторую тартинку. Когда Торн снова сел и выпустил из трубки клуб дыма, все облегченно вздохнули.

– Идите собирать вещи, – коротко сказал он.

Для Торна инцидент был исчерпан. Но не для Офелии. Из-под растрепанных волос она бросила на жениха мрачный взгляд, суливший ему такое же тяжкое существование, на какое он обрек ее.

Серые глаза Торна, холодные, как стальной клинок, снова обратились к ней.

– Идите, Офелия, – добавил он без улыбки.

Казалось, имя невесты жжет ему язык – с таким трудом он его произнес.

Офелия с отвращением сложила салфетку и вышла из-за стола. Поднявшись по лестнице, она заперлась в своей комнате. Девушка застыла, прислонившись к двери, не мигая, не плача, но в груди у нее стоял крик. Мебель спальни, почувствовав гнев хозяйки, начала нервно подрагивать. Но тут Офелия расчихалась вовсю, и чары тотчас рассеялись, мебель замерла.

Девушка даже не подумала причесаться. Она надела самое унылое и строгое из своих платьев – серое, старомодное. Потом села на кровать и стала натягивать ботинки на босые ноги. Тем временем шарф изогнулся, пополз вверх и обвил ее шею.

В дверь постучали.

– Войдите, – прохрипела Офелия. У нее снова заложило нос.

В приоткрывшуюся дверь просунулись усы крестного.

– Можно к тебе, девочка?

Она кивнула, уткнувшись в платок. Тяжелые башмаки архивариуса проложили себе дорогу среди тюфяков, подушек и простынь, валявшихся на ковре. Он поманил пальцем стул – тот охотно подбежал к нему, цокая ножками, – и плюхнулся на сиденье.

– Бедняжка моя, – сказал крестный, вздохнув. – Этот тип – последний из мужей, какого я желал бы тебе.

– Знаю.

– Тебе придется быть мужественной. Так решили Настоятельницы.

– Так решили Настоятельницы, – повторила Офелия.

«Но последнее слово останется не за ними», – подумала она, хотя понятия не имела, на что может надеяться.

К великому изумлению Офелии, старик вдруг рассмеялся, указав на зеркало на стене:

– Помнишь свой первый проход сквозь зеркало? Одна нога дрыгалась снаружи, а все остальное застряло! Мы тогда по твоей милости не спали всю ночь. Думали, ты навечно так и останешься! Тебе еще и тринадцати лет не было…

– Да, у меня осталось несколько шрамов, – со вздохом ответила девушка, глядя на свои руки.

Взгляд крестного внезапно стал серьезным.

– Вот именно. Но это не помешало тебе повторить попытку и снова застрять между зеркалами, и так до тех пор, пока ты не освоила этот трюк. В нашей семье Проходящие сквозь зеркала встречаются редко… И знаешь ли почему, девочка?

Офелия подняла голову.

– Потому что это какой-то особый вид чтения? – предположила она.

Старик фыркнул в усы и широко раскрыл желтые глаза под мохнатыми бровями.

– Ничего подобного! Чтение вещей требует способности частично забыть себя, чтобы освободить место для их прошлого. А чтобы проходить сквозь зеркала, нужно смотреть на себя самого, видеть себя таким, каков ты есть. И это требует большого мужества. Те, кто прячет лицо, те, кто льстит себе и считает себя лучше, чем на самом деле, никогда не смогут этого сделать. Так что поверь мне: таких, как ты, – раз-два и обчелся!

Услышанное поразило Офелию. Она всегда проникала сквозь зеркала чисто интуитивно, вовсе не считая себя такой уж храброй.

Крестный вдруг указал на старый, истершийся от многолетней носки трехцветный шарф, который лениво обвивал ее плечи.

– Это твой первый помощник, верно?

– Да.

– Тот самый, который чуть было не лишил нас твоего общества?

Помедлив, Офелия кивнула. Иногда она забывала, что старый шарф, который она вечно таскала за собой, некогда пытался ее задушить.

– И тем не менее ты продолжала его носить! – громко заявил старик, хлопнув ладонью по колену.

– Я вижу, вы на что-то намекаете, – мягко сказала Офелия. – Только я не понимаю на что.

Старик испустил мрачный вздох.

– Ты далеко не красавица и, верно, поэтому прячешься за волосами и очками, говоришь полушепотом. Но из всего выводка твоей матери ты единственная, кто не пролил ни слезинки, кто ни разу ни на что не пожаловался…

– Вы преувеличиваете, крестный.

Старик, закряхтев, опустился на колени перед кроватью, на которой, ссутулившись, сидела Офелия. Он сжал ее локти и проговорил, легонько встряхивая девушку, словно хотел, чтобы каждое его слово запечатлелось в ее памяти:

– Послушай меня, малышка. Ты самая сильная личность среди всех твоих родных. И запомни мое предсказание: воля твоего мужа разобьется о твою собственную!