Понедельник, вторая половина дня. Микель Кардель греет руки, сжимая белую фаянсовую кружку с горячим кофе. Это его первая встреча с Винге после драматической поездки, чуть не стоившей ему жизни. Он вышел из кибитки на Северной площади и двинулся через мост домой – помыться и поспать после многих часов бодрствования. Но заснуть так и не смог.

– Что он рассказывал по дороге? Удалось что-то узнать?

Винге задумчиво кивнул:

– Да… Он сейчас спит. Я еще не знаю, где будет проходить судебный процесс. Пока я поместил его в Кастенхофе, арестантской на Норрмальме. Анонимно. Мы также пока не знаем, когда Ульхольм собирается вступить в должность, поэтому хотел бы сохранить всю историю в тайне, пока не закончу допрос. Тогда можно передавать дело в суд. Я знаком со стражей, могу приходить и уходить инкогнито.

Прошло уже несколько часов, как они вернулись в город и расстались у таможни, но у Карделя все еще горели щеки от ледяного ветра, будто их натерли наждаком.

– Только не думайте, Сесил, что я неблагодарная скотина… Я ваш должник, если бы не вы, получил бы пулю в живот и достался на обед этой зверюге. Но вопрос остается вопросом: почему он так легко сдался? После всех наших трудов… Поднял лапки, и все. Даже оскорбительно.

– Надеюсь получить ответ и на этот вопрос, и на многие другие, Жан Мишель.

– И что мы делаем дальше?

– Я иду в Кастенхоф допрашивать Балка. Увидимся завтра в это же время.

Кардель, то и дело отплевываясь, допил свой кофе в одиночестве. Говорят, придает бодрости, так что можно попробовать примириться с мерзким вкусом. Он протолкался к выходу через толпу истинных любителей новомодного напитка.

Не так уж часто Стокгольм вызывал у него какое-либо иное чувство, кроме омерзения, но сейчас он с удивлением обнаружил, что искренне рад возвращению. В Фогельсонге он не в первый раз смотрел смерти в глаза, но это была совершенно иная смерть, чем на войне. Неизбежная смерть, сшитая по его мерке, предназначенная только для него. На войне иное дело, там смерть хаотична и неожиданна, она угрожает всем. Косит, не глядя в лицо. На войне смерть не предупреждает, не бормочет равнодушно, да еще заикаясь, что тебя ждет в ближайшие минуты. Из-за кофе или нет, но спать ему совершенно не хотелось. Меньше, чем когда-либо. Тяжелый кошель приятно оттягивал карман – деньги, которые он изъял у Карстена Викаре. Он их не пересчитывал, но, судя по весу, не меньше, чем тот выманил у Кристофера Бликса с его приятелем, а возможно, и с процентами. У самого Карделя никогда не было такого богатства, и никогда он не испытывал такого раздвоения личности. Вроде бы любой клад принадлежит тому, кто его нашел, но нет. Не принадлежит. Не в этот раз. Это не его деньги.

Морозный воздух щипал не только лицо, но и гортань при каждом вдохе, но это казалось ему благостыней, напоминанием, что он чудесным образом все еще жив. У него было важное дело, и он с облегчением думал, что с каждым шагом увеличивается расстояние между ним, чудовищным Магнусом и его хозяином с заряженным отравленной пулей карабином. И жуткой, безмолвной, как сама смерть, разрушающейся усадьбой. Балком пусть занимается Винге, а он никак не мог выкинуть из головы мысли о письмах Кристофера Бликса к давно умершей сестре. Исак Блум сказал, что их принесла в дом Индебету какая-то девушка и отдала сторожу с просьбой передать Сесилу Винге. А Карстен Викаре, еще не зная, что через несколько секунд лишится своего кошелька, рассказал, что после смерти Бликса осталась молодая вдова.

Кардель зашел домой, только чтобы поменять заледеневшие и стоящие колом штаны, которые он, к своему стыду, обмочил в сарае у Балка. Хорошо, что Винге не заметил. Впрочем, наверное, заметил, но не сказал, – есть ли на свете что-то, что Сесил мог бы не заметить? Кардель надел ненавистные форменные белые штаны пальта – других у него просто не было. Обошел всех соседей по площадке – горячей воды ни у кого нет. Вышел во двор, разделся и начал натираться снегом – его преследовало ощущение, что он извалялся в грязи. Соседские мальчишки тут же воспользовались его беззащитностью и начали бомбардировать снежками; он выругался так, что чуть не сорвались с петель оконные рамы, и озорники мгновенно исчезли. Хотя зла на них у него не было – напротив, они немного отвлекли его от мрачных воспоминаний.

Он согрелся от быстрой ходьбы. Настроение заметно улучшилось. Быстро прошел по длинной Вестерлонггатан и свернул направо.

В церкви было ничуть не теплее, чем на улице. Настоятеля он не нашел, тот якобы простыл и отлеживался дома, но капеллан с синими от холода губами после убедительных настояний и не бескорыстно согласился показать ему церковные книги. Да-да, есть такой. Кристофер Бликс, вот, смотрите. Совсем недавно обручился, а теперь напротив его фамилии крест. Значит, помер.

Кардель сунул капеллану в руку еще пару шиллингов и попросил вспомнить все, что он знает про эту трагедию.

– Ну да, только обвенчался – и почти сразу утонул, надо же. Несчастный случай, пошел через залив по молодому льду. А невеста уже брюхата, как она потянет без мужа, один Бог знает. Ничего тут странного нет. – Капеллан многозначительно улыбнулся замерзшими губами. – Это скорее правило, чем исключение. Молодые, знаете ли… горячие. Когда венчаешь молодежь, девять месяцев скорее исключение, чем правило. Иногда чуть не на следующий день рожают. Мы таких жалеем, девчонки совсем. Дети. Так что обвенчали мы их, обвенчали. – Капеллан покивал. – Ребенку не придется горе мыкать. Законное дитя. И мамаше лучше – теперь она не шлюха, а вдова.

Он потупился и пошевелил губами – знал, что нарушает церковную тайну, и на всякий случай помолился. Авось Господь не осудит.

– А как зовут вдову?

– Ловиса Ульрика Бликс, урожденная Тулипан. У ее отца трактир. Название смешное – «Мартышка».

– Вы много знаете и много помните, – похвалил Кардель.

Капеллан улыбнулся и возвел взгляд к небу.

– У нас бедный приход, – сказал он скромно. – После причастия сосуд пуст, и надо искать возможности его пополнить.

«Мартышка» в двух шагах. Простой кабачок, где столы заменяют поставленные на попа бочки. Хозяин вышел навстречу – немолодой человек со светлыми, водянистыми, почти плачущими глазами. Увидев Карделя, он отложил в сторону протертые суповые миски.

– Прошу извинить, у нас еще не открыто. Горячей еды предложить не могу. Если голодны – добро пожаловать закусить.

– Спасибо, но я по другому делу. Я ищу Ловису Ульрику. Можно ее позвать?

Хозяин «Мартышки» внимательно осмотрел его с головы до ног.

– Ловиса Ульрика – моя дочь.

– А она дома?

Карл Тулипан покачал головой:

– К сожалению, нет. Очень усердная девочка, из тех, что и не ждешь увидеть в нынешнем поколении. Но меня огорчает, что она столько работает. Если не у колодца, значит, на рынке. Если у вас есть время подождать и закусить заодно – милости прошу, если нет – приходите еще.

Кардель немного растерялся и начал с опозданием топтаться у порога, стряхивать отсутствующий снег – проверенный способ выиграть время. Он не знал, что сказать.

– Могу я что-то ей передать?

Кардель пощупал кошель в кармане.

– Нет… такие дела другим не поручают. Я вернусь, с вашего позволения.

– Добро пожаловать! В следующий раз непременно повезет.