А вы, сударыни, будьте готовы принять ласково и вежливо двух гостей, Хопрова и Танина, которые через час сюда будут. Вы уж их видели несколько раз; они люди достойные, рассудительные, степенные и притом богаты; словом, это весьма выгодное для вас замужество… Да покиньте хоть на час свое кривлянье, жеманство, мяукание в разговорах, кусанье и облизывание губ, полусонные глазки, журавлиные шейки — одним словом, всю эту дурь, — и походите хоть немножко на людей!

Я, право, не знаю, сударь, на каких людей хочется вам, чтоб мы походили? С тех пор, как тетушка стала нас вывозить, мы сами служим образцом!

Кажется, мадам Григри, которая была у тетушки нашею гувернанткою, ничего не упустила для нашего воспитания.

Уж коли тетушка об нас не пеклась, сударь!.. Она выписала мадам Григри прямо из Парижа.

Мадам Григри сама признавалась, что ее родные дочери не лучше нашего воспитаны.

А они, сударь, на Лионском театре первые певицы, и весь партер ими не нахвалится.

Кажется, мадам Григри всему нас научила.

Мы, кажется, знаем все, что мадам Григри сама знает.

(Лyкeрье.)

Мое терпение…

Воля ваша, да я готова сейчас на суд, хоть в самый Париж!

(Фекле.)

Знаешь ли ты…

Да сколько раз, сестрица, в магазинах принимали нас за природных француженок!

(Лукерье.)

Добьюсь ли я?..

А помнишь ли ты этого пригожего эмигранта, с которым встретились мы в лавке у Дюшеньши, он и верить не хотел, чтоб мы были русские!

(Фекле.)

Позволишь ли ты?..

Да вить до какой глупости, что уверял клятвою, будто видел нас в Париже, в Пале-Ройяль, и неотменно хотел проводить до дому.

(Лукерье.)

Будет ли конец?..

Стало, благодаря мадам Григри, наши манеры и наше воспитание не так-то дурны, как…

(схватя их обеих за руки.)

Молчать! молчать! молчать! тысячу раз молчать! — Вот воспитание, что отцу не дадут слова вымолвить! Чем более я вас слушаю, тем более сожалею, что вверил вас любезной моей сестрице. Стыдно, сударыни, стыдно! — Девушки, вы уж давно невесты, а еще ни голова ваша, ни сердце не запасено ничем, что бы могло сделать счастие честного человека. Все ваше остроумие в том, чтоб перецыганивать и пересмеивать людей, часто почтеннее себя; вся ваша ловкость, чтоб не уважать ни летами, ни достоинствами человека и делать грубости тем, кто вас старее. В чем ваше знание? — Как одеться или, лучше сказать, как раздеться, и над которой бровью поманернее развесить волосы. Какие ваши дарования? — Несколько песенок из модных опер, несколько рисунков учителевой работы и неутомимость прыгать и кружиться на балах! А самое-то главное ваше достоинство то, что вы болтаете по-французски; да только уж что болтаете, того не приведи бог рассудительному человеку ни на каком языке слышать!

В городе, сударь, нас иначе чувствуют; и когда мы ни говорим, то всякий раз около нас кружок собирается.

Уж кузинки ли наши, Маетниковы, не говоруньи, а и тем не досталось при нас слова сказать!

Да, да! смотрите, и при гостях-то уж пощеголяйте таким болтаньем, это бы уж были не первые женишки, которых вы язычком своим отпугали!