Глава 12. Костер
Германия XVII века. В землю на пустыре вкопаны столбы. Вокруг них штабеля брёвен. Загодя приготовлены цепи и вязанки хвороста. Народу на казнь собралось много, но столпотворение не предвидится. Это во времена ранних процессов со всех окрестностей собиралось по шесть-восемь тысяч зрителей. Хозяева трактиров и постоялых дворов изрядно пополняли свои кошельки. Теперь острое зрелище приелось. Обгорелые проплешины на местах сожжений стали обычной частью ландшафта — настолько заурядной, что в диковинку это было только для иноземца. В 1631 году кардинал Альбицци записал по дороге в Кёльн: «Ужасное зрелище предстало перед нашими глазами. За стенами многих городов и деревень мы видели многочисленные столбы, к которым привязывали бедных несчастных женщин и сжигали, объявив ведьмами (Robbins, 1959 стр. 215)».
Как образно выразился фон Шпее. «по всей Германии отовсюду поднимается дым костров, который заслоняет свет (Lea, 1939 стр. 698)…»
Известный историк Йоханн Шерр сделал те же обобщения. «…Каждый город, каждое местечко, каждое прелатство, каждое дворянское имение в Германии зажигало костры (Шерр, 1868 стр. 404)…» Вот выхваченная наугад маленькая деревушка Рейхертсхофеп. Здесь в середине XVII столетия охота на ведьм унесла пятьдесят жизней (Lea, 1939 стр. 1130). Малонаселённый Вейзенштейн отправил на костёр за один лишь 1562 год шестьдесят три женщины. А в окрестностях Страсбурга с 1615 по 1635 год сожгли пять тысяч женщин и девушек (Soldan-Heppe, 1973 стр. 530).
Чаще веет список казнённых пополнялся постепенно. За один раз обычно сжигали по две или три жертвы. Таков был ритм «спокойных» времён. Зато во время всплесков истерии устраивались аутодафе, поражающие своим размером даже привычных ко всему немцев.
Хроника города Брауншвайг за 1590 год содержит очень яркое сравнение. «Место казни выглядело подобно небольшому лесу из-за числа столбов», — гласит документ (Robbins, 1959 стр. 215).
Трудно себе представить, что творилось на площади во время таких массовых казней. Задние ряды зрителей напирали, а передние пятились от жара, опаляющего лица. В давке дышать было нечем — тем более что клубы дыма то поднимались вверх, то окутывали толпу. Глаза людей слезились, уши закладывало от истошных воплей горящих заживо женщин и девушек. Треск костров, запах горелого мяса, злобные проклятия зрителей или, наоборот, пение церковных гимнов. Одним словом, кошмар наяву.
Силу немецкого террора можно оценить особенно зримо, если мы одновременно, как бы с высоты птичьего полёта окинем взглядом разные места. Мысленно перенесёмся в октябрь 1582 года.
19 октября в Реуте сжигают 38 ведьм, дюжина из которых местные богачки.
24 октября в Момпельгарде гибнут на костре 44 ведьмы и четверо колдунов. 28 октября в Тюркгейме сожжены 36 ведьм (Lea, 1939 стр. 1121).
Ян Люйкен. Сожжение. Гравюра. Конец XVII в.
Каждый городишко отличился казнью, ведя счёт на десятки, — и всё это с интервалом в несколько дней. Поистине прав был французский судья Анри Боге, описавший около 1600 года свои впечатления: «Германия почти сплошь покрыта кострами, сложенными для ведьм. Швейцария также была вынуждена стереть с лица земли многие из своих деревень. В Лотарингии путник может видеть тысячи и тысячи столбов, к которым привязаны колдуньи (Robbins, 1959 стр. 4, 5)». Сам Анри Боге орудовал в графстве Бургундия, где был верховным судьёй Его стараниями сожжено 600 ведьм и оборотней (1958 стр. 56, 211).
Другим странам было трудно угнаться за германскими княжествами. Тем не менее и во Франции отмечены массовые казни. В Брианконе в 1428 году были заживо сожжены 110 женщин и 57 мужчин. В Тулузе в 1557 году сожгли 40 ведьм (1958 стр. 209). Страшен был размах у самых первых процессов на юге Франции. Они сопоставимы по числу жертв с террором в немецких епископствах, о которых речь пойдёт ниже.
В Бамберге и Вюрцбурге — двух немецких городах — охота на ведьм началась в XVII веке почти одновременно и в короткое время унесла полторы тысячи жизней. В Бамберге было сожжено 600 ведьм и колдунов, в Вюрцбурге 900. Руководили террором двоюродные братья, имевшие титул «князь-епископ»: Филипп Адольф фон Эренберг и Готфрид Йоханн Георг. Идейными вдохновителями были иезуиты. В первую очередь казнили тех, кто выделялся среди горожан красотой, богатством, должностью или хорошим образованием. Одновременно погибло много детей, которые ничем еще не успели себя проявить. 16 февраля 1629 года в Вюрцбурге был составлен список, включающий 157 человек. Разумеется, он не полный, поскольку казни продолжались и далее. К общему удивлению исследователей среди жертв было много мужчин. В комментариях историки настойчиво рекомендуют не считать это закономерностью и ни в коем случае не распространять на всю Германию нетипичное соотношение колдунов и ведьм.
Цитируют список в научных трудах, как правило, выборочно — чтобы не притуплять остроту восприятия. Разные авторы выделяют из общего ряда те или иные категории лиц. Одни выбирают для сокращённого перечисления людей необычных качеств (самый толстый, самая красивая). Другие фиксируют внимание на светской или церковной элите. Последую установившейся традиции и я, правда, у меня будет свой принцип отбора.
Напомню, что шла Тридцатилетняя война, и города были наполнены беженцами. Стоит обратить особое внимание, как много было уничтожено «чужестранцев». В переводе на русский язык трудно подобрать точный синоним. По идее вполне подходят слова «нездешние» или «иногородние», но мне больше нравится термин «приезжие» как самый лексически нейтральный.
«Первое сожжение: четверо
Жена Либера; старая вдова Анкера; жена Гудборта; толстая жена Гекера.
Второе сожжение: четверо
Старая жена Бойтлера; две приезжие женщины; старуха Шенкер.
Третье сожжение: пятеро
Музыкант, жена Кулера; жена прокурора Штира; жена щёточника; ювелирша.
Четвёртое сожжение пятеро
Жена Зигмунда Глазера; бургомистра, жена Брикмаина; повитуха; старуха Рум; приезжий.
Седьмое сожжение: семеро
Приезжая девочка двенадцати лет; приезжий; приезжая; сельский староста из чужих мест; три приезжие женщины.
Девятое сожжение: пятеро
Вагнер Вундт; приезжий; дочь Бентца; жена Бентца; жена Эйеринга.
Десятое сожжение: трое
Стейнакер, один из богатейших горожан; приезжие мужчина и женщина.
Одиннадцатое сожжение: четверо
Швердт, викарий собора; жена управляющего из Ренсакера; жена Стичера, музыкант Силберанц.
Двенадцатое сожжение двое
Две приезжие женщины.
Тринадцатое сожжение: четверо
Старый Хоф-Шмидт; старуха; маленькая девочка девяти или десяти лет; её младшая сестра.
Четырнадцатое сожжение: двое
Мать двух ранее упомянутых девочек; дочь Либлера 24 лет.
Шестнадцатое сожжение: шестеро
Мальчик-паж из Ратценштейна; мальчик десяти лет; две дочери изгнанного главы совета и его служанка; толстая жена Зейлера.
Восемнадцатое сожжение: шестеро
Скорняк Батч; мальчик двенадцати лет; ещё мальчик двенадцати лет; дочь Юнгена; девушка пятнадцати лет; приезжая.
Двадцатое сожжение: шестеро
Бабелин Гобель, самая красивая девушка Вюрцбурга; студент пятого курса, знающий много языков, он же музыкант, выдающийся своим пением и игрой на музыкальных инструментах; два мальчика двенадцати лет из Мюнстера; дочь Штепера; жена Гитера (Roskoff, 1869 стр. 327–340)».
Самые поздние казни относятся к 1631 году. От дальнейших преследований население Вюрцбурга и Бамберга спасла война. При подходе протестантской армии католические прелаты со своими сокровищами бежали в Кёльн. После 1631 года в Кёльне собрались: архиепископ Майнцский, епископы Бамбергский, Вюрцбургский, Вормсский, Шпеерский, а также аббат Фульдский. На новом месте фанатики организовали ещё одну охоту на ведьм. Через несколько лет сожжения в доселе терпимом Кёльне стали беспокоить даже Римского Папу, и он послал в несчастный город двух кардиналов, чтобы ослабить манию. Почувствовав поддержку Рима, здравомыслящие люди воспряли духом и сумели наконец обуздать зарвавшихся гостей (Robbins, 1959 стр. 99, 100).
Историки находят мало оправданий свирепым епископам. В их пользу говорят всего лишь два факта. Во-первых, вюрцбургский прелат действовал под влиянием внушенного воспитанием фанатизма, а не только примитивной алчности. Он лично распорядился о казни подававшего большие надежды племянника, хотя в дальнейшем очень сильно скорбел по утрате. Во-вторых, большинство жертв террора в Бамберге и Вюрцбурге было сожжено не живьем, а после отсечения головы. Такие смягчённые приговоры уже не казались редкостью в Германии той эпохи.
Уже перейдён был рубеж, за которым и католики, и протестанты готовы были варьировать тяжесть наказания в зависимости от «вины».
Из протестантской Пруссии дошло до нас описание казни, во время которой только одна из трёх ведьм рассталась с жизнью, корчась в огне. Документ гласит, что за узницами всю неделю присматривали шестеро духовных лиц, убеждая их молиться, петь и каяться. Потом ведьм по очереди вывели на суд. Чиновник спросил:
— Сюзанна, свела ли тебя Ильза с демоном, колдуном и любовником?— Да, — ответила обвиняемая.— Ильза, свела ли тебя мать с демоном-любовником?— Да.— Катерина, свела ли ты с демоном Ильзу, свою дочь?И снова прозвучало односложное «Да».
Николай Бессонов. На эшафоте. Рисунок. 2001 г.
Таким образом, суд убедился, что старшая ведьма виновней прочих, и нотариус Антон Вернеккиус громко зачитал приговор. К столу подошёл палач попросить охраны на тот случай, если у него не получится одинаково искусно обезглавить Сюзанну и Ильзу. (Когда удар меча не сносил голову сразу, толпа могла закидать неудачника камнями.) Затем для порядка спросили, есть ли у кого жалобы, и поскольку таковых не оказалось, судейский чиновник преломил свой жезл. По обычаю стол и стулья были перевёрнуты. Торжественная процессия вышла к месту казни. Путь пролегал через город, мимо башни. Впереди шли мужчины, за ними палач вёл на верёвке «бедных грешниц». Каждую осуждённую провожали по два священника. Замыкала конвой многочисленная вооружённая стража. Всю дорогу не смолкали молитвы, проповеди и пение псалмов. Наконец процессия остановилась, не доходя до Зехаузенскнх ворот. Тут Сюзанну провели по кругу под пение гимна «Gott der Vater Wohn uns bei», и когда палач отрубил ей голову, перешли на гимн «Nan bitten viz den heiligen Geist». Те же церемонии соблюли, когда обезглавили Ильзу. Вначале «Да пребудет с нами Отец Небесный», потом «Ныне молим мы Святого Духа». Наконец, под непрерывное пение духовенства, школьников и зрителей, Катерину спиной вперед втащили на груду дров. Цепь вокруг тела и шеи затянули так туго, что лицо её побагровело. Сразу же штабель был подожжён и горел до тех пор, пока тело колдуньи не обратилось в пепел (Корреп, 1844 стр. 1228, 1229).
Ян Люйкен. Дорога на костер в Бамберге в 1520 г. Гравюра. Конец XVII в. Фрагмент. Венками из соломы девушек «украшали» в знак издевательства.
Как видно, своей сговорчивой покорностью колдуньи заслужили снисхождение. Их не рвали по дороге клещами, не осыпали бранью. Устроители казни предпочли жестокости чинное зрелище. Такое бывало и в других странах. Во Франции, например, образ кающейся грешницы закладывался уже в формулировку приговора. Скажем, приговор Жанны Алюмбер, 34-летней дочери батрака, звучал так: «Вышеозначенная обвиняемая будет передана в руки палача и будет приведена в рубахе, босая, к главному порталу приходской церкви Нантюа. Там, держа в руке горящий факел, она принесёт публичное покаяние, говоря и объявляя, как в мерзком неверии она забыла Бога, отречётся от прельщений и обманов дьявола, которому служила и поклонялась, будет каяться и просить прощения у Бога, Короля и Правосудия».
Казнь за колдовство в Германии. Гравюра. XVIII в. Фрагмент.
После этой трогательной сцены Жанну должны были задушить и сжечь. Чем заслужила она такое милосердие? Судя по всему, бедняжка тронулась рассудком на почве вечных разговоров о колдовстве. Вообразив себя ведьмой, она добровольно явилась в магистрат, чтобы «обратиться к Богу и быть сожжённой». Конечно, были соблюдены необходимые процессуальные формальности: допросы, поиск знака дьявола. А потом было решено набросить Жанне на шею удавку — вероятно, не без тайной надежды выманить других раскаивающихся ведьм на явку с повинной (1958 стр. 1049).
Я охотно верю, что судьи той эпохи считали страх перед мучительной казнью главной причиной скрытности. Демонстрируя милость, они, похоже, желали внести раскат в секту дьявола.
Оборотной стороной гибкой юридической практики было крайнее зверство по отношению к тем, кто упорствовал. Женщин, не желающих признаваться даже под давлением «улик», сжигали на костре из сырых дров. Делалось всё, что бы колдунья как можно дольше находилась в сознании. Сырое дерево разгоралось медленно. Языки пламени лениво лизали босые ноги — не более того. Когда пламя поднималось выше колен, костёр перетряхивали шестом. Долго ли это длилось? Очень долго. Сейчас даже трудно поверить, как долго. Фанатичный судья Жан Боден обосновал сию жестокость в книге «Демономании», написав:
«Кара, которой мы подвергаем ведьм, поджаривая и сжигая их на медленном огне, на самом деле не так уж велика, ибо не идёт ни в какое сравнение с истязаниями, которые они по воле Сатаны переносят на этом свете — не говоря уже о вечных муках, ожидающих их в аду. Земной огонь не может жечь ведьм больше часа… (Robbins, 1959 стр. 128)».
Какое утончённое лицемерие! Как умело сыграл Боден на струнах религиозных душ! Изящно упомянув об адском пламени, он ввёл новую точку отсчёта — и вот уже оболваненный читатель готов был согласиться, что казнь, растянутая на целый час, это сущая безделица.
Наряду с цинизмом мы замечаем в тексте Бодена фактическую неточность. Продолжительность сожжения на медленном огне указана неверно. Благочестивый автор, видимо, забыл о нашумевшей расправе протестантского лидера Кальвина над Серветом, случившейся тридцатью годами ранее. Как известно, вольнодумец целых два часа упрашивал, чтобы в костёр, Христа ради, подбросили побольше дров, палачи же, растягивая удовольствие, демонстративно не обращали внимания на отчаянные мольбы учёного, срывающиеся на жалобный вой.
Парижские казни были не менее изощрёнными, чем эта женевская. Осужденных подвешивали на цепь к большому коромыслу наподобие колодезного журавля и время от времени поднимали вверх, давая передышку (Лависс, и др., 1898 стр. 487). В Савойе французские инквизиторы прикрутили ведьму к верхушке столба — очевидно, чтобы огонь добирался до неё подольше (Lea, 1939 стр. 237).
Тем же методом иногда пользовались испанские инквизиторы. Существует документальная гравюра об аутодафе 1559 года в Вальядолиде. Художник изобразил четырнадцать мужчин и женщин, поднятых высоко над толпой. Их локти заломлены за короткие деревянные поперечины, у самых макушек столбов. Перекладины придают несколько кощунственное для христианского сознания сходство с крестами, но устроителям новой Голгофы было важней, чтобы осуждённые не соскользнули вниз, навстречу быстрой гибели. Под пятками мужчин и женщин бушует море пламени, и всё-таки даже самые мощные языки не достают до подола длинных рубах. К столбам прислонены лестницы. Без них еретиков и еретичек не смогли бы привязать так высоко. Да, католическая Церковь умела карать тех, кто стоял на её пути!
Кадры из французского фильма «Страсти по Беатрис». Реж. Б. Тавернье. 1987 г. Сожжение на медленном огне показано в кинокартине во всей его страшной обыденности. На деревенской площади собралась небольшая толпа. Моросит осенний дождь, не дающий костру разгораться слишком быстро. Женские вопли не прекращаются ни на минуту, но казнь длится слишком долго — зрители устали, их восприятие потупилось. Даже детям, обычно столь любопытным до зрелищ, надоело ждать, когда же наконец эта шумная тетя умрет. Они копошатся на раскисшей земле, затеяв какую-то игру. Смертница, молитвенно сложившая руки, мотает головой от боли; перед ее помутненным взором то возникает, то исчезает звонница деревенской церкви. Храм с крестом — зримый символ той силы, которая несет историческую ответственность за гибель этой крестьянки и сотен тысяч ее подруг по несчастью.
Коромысло. Гравюра. XVII в.
Вернёмся в Германию. Неужели здесь, расправляясь с колдуньями, не растягивали сожжения насколько возможно? Были и такие казни. Самый известный эпизод связан с «Ведьминой башней», находившейся близ села Линдгейм в великом герцогстве Гессенском. В шестидесятые годы XVII века стены этой башни оглашались нечеловеческими воплями. Внутри на медленном огне заживо поджаривали обвинённых в связи с дьяволом.
Суд и расправу творил некто Гейсс. Сердце этого человека огрубело во время Тридцатилетней войны.
Сейчас мало кто представляет, что означала для Германии эта бойня, а ведь страна потеряла две трети населения! После такого катаклизма уцелевшие часто ни во что не ставили жизни сограждан. Вот и ветеран Гейсс, жадный до чужого добра, решил убедить барона Оунхаузена, что село Линдгейм жаждет покончить с колдовством. Получив поддержку власти, он начал хватать тех, кто побогаче. Среди арестованных попадались мужчины, но главной добычей, как и положено, стали женщины и дети. Возраст последних был от восьми до двенадцати лет. Схваченным не давали защитника. Одних подвергали пытке уже через несколько часов после ареста, других тащили на допрос через четыре-пять дней, с отмороженными в тюрьме руками и ногами — ведь строптивых держали на ледяном полу босиком, убрав в зимний холод из камеры солому.
Особо подчеркну: все эти жестокости творили не дворяне, не епископы и не юристы. Народ тоже несёт часть вины за ведовские процессы. Линдгеймский трибунал, загубивший тридцать невинных душ, по терминологии левых следовало бы назвать народным судом. Глава трибунала — Гейсс — бывший солдат. Под стать судье набрались и присяжные. Один кормился ремеслом ткача, трое были крестьянами. Короче, люди из самых низов. Грамоту знал только один из заседателей. Жители Линдгейма прозвали этих выходцев из народа «присяжными кровопийцами», ибо они охотно бросились грабить и убивать под прикрытием закона. Ужас охватил всю округу. Одна робкая женщина убегала в свой дом, едва завидев тюремщика. Но уж лучше бы она сохраняла хладнокровие. Судьи решит, что ее заставляет прятаться нечистая совесть, и вынесли решение об аресте. Представ перед грозным лицом Гейсса, женщина стояла ни жива ни мертва. Казалось, прикрикни на нее посильнее, и она признается в чём угодно. И всё же судьи рано торжествовали победу. Узница взяла себя в руки и решила до конца бороться за право остаться в живых. Женщину пытали до тех пор, пока она не уподобилась деревянной колоде. Тело её уже перестало ощущать боль, но признание так и не прозвучало вслух. Члены трибунала ухитрились и молчание истолковать в желательном для себя смысле.
Аутодафе в Вальядолиде в 1559 г. Гравюра. XVI в. Фрагмент.
Один из заседателей заявил, что ведьма, дескать, кивнула, когда её спрашивали, заключила ли она договор с дьяволом. После этого узнице дали прийти в себя (какой смысл сжигать бесчувственное бревно?), и через несколько недель она была предана огню.
Ян Люйкен. Сожжение Анны Хендрикс в Амстердаме в 1571 г. Гравюра. Конец XVII в.
Другой жертвой Гейсса стала жена богатого мельника. Годом ранее у неё умер новорождённый ребенок.
Возникло нелепое подозрение, будто тело дитяти пошло на волшебную мазь. Проверка показала, что тело в могиле не тронуто, но это не помешало судьям сжечь повивальную бабку и шесть женщин, а там добраться и до матери — главной «преступницы». Жена мельника поначалу сопротивлялась. В смерти ребёнка никто не виноват! Шрам на ее ноге — просто шрам, а не знак дьявола! Пусть спросят у лекаря из Ханау. Он лечил ногу после падения и знает, откуда взялся рубец… Оправдаться женщине не удалось. Её пытали до «чистосердечного» признания, а потом сожгли заживо.
Представьте себе каменную башню с надёжными стенами почти полутораметровой толщины. Изнутри стены узкая, зато очень высокая ниша. На высоте четырёх с половиной метров в стену вмурованы короткие цепи с браслетами для рук. Здесь осуждённые расставались с жизнью. Женщину подвешивали на цепях и разводили под пятками огонь. Нестерпимый жар от костра устремлялся вверх по нише. Прокоптить колдунью. Поджарить её заживо, чтобы она извивалась как уж на сковородке — вот в чём состоял зловещий замысел Гейсса. Смерть-избавительница заставляла долго себя ждать и приходила после ужасных мучений.
По странному совпадению два столетня спустя развалины башни купил Захер-Мазох — скандально известный писатель, родоначальник мазохизма. Он описал страшное прошлое Линдгейма в одной из своих книг (Тухолка, 1909).
Другой романист XIX века. Вильгельм Мейнхольд, прославившийся точнейшей реконструкцией ведовских процессов, упоминает на страницах романа «Колдунья Сидония» ещё один метод казни. Под окнами главной героини жгли ведьм, приковав их к столбу длинной цепью — чтобы они перед смертью побегали по горящему штабелю. Писатель рисует душераздирающую сцену. Женщина в белой смертной рубахе, лязгая железом, мечется вправо и влево, пытаясь увернуться от языков разгорающегося пламени (Meinhold стр. 159). Я не нашёл источник, на котором основан роман Мейнхольда, хотя точно уверен, что таковой был — недаром историческую книгу «Янтарная ведьма» читатели единодушно приняли за чудом сохранившиеся мемуары XVII века. Но если за Германию нельзя поручиться, то в Италии сожжение на длинной цепи, без всяких сомнений, практиковалось (Lea, 1939 стр. 1170).
Вообще в казнях ведьм фанатики проявили удивительную изобретательность. Гравюры и зарисовки того времени показывают разнообразие приёмов. Там женщину, прикрутив к лестнице, опрокидывают лицом в бушующее пламя. Тут палачи кладут посередине костра деревянную дверь, на которой бок о бок лежат три ведьмы. Эти мученицы привязаны с таким расчётом, чтобы огонь добрался до тела только после того, как прогорят снизу толстые доски.
Казнь в Бадене. Зарисовка из хроники. 1574 г.
Чаще всего художник изображает классическое сожжение у столба. Но и здесь есть свои варианты. Женщины pi девушки прикручены к столбу стоя или сидя, по несколько сразу или поодиночке.
Старинные письменные источники позволяют сделать ещё несколько добавлений. Ведьму из Майнца в 1587 году водрузили на поленницу, заколотив живьём в бочку (Soldan-Heppe, 1973 стр. 392). В Рейнбахе осуждённых привязывали к столбу и обкладывали соломой так, чтобы они были укрыты с головы до ног. Известно, что и в других немецких городах сжигали в так называемом соломенном шалаше (Robbins, 1959 стр. 60, 219). А вот в Нейсе была создана кремационная печь. За один только 1651 год в этой печи были зажарены заживо сорок две женщины и юные девушки. На достигнутом силезские палачи не успокоились. За девять лет террора мучительную смерть приняло около тысячи ведьм, среди которых попадались даже двухлетние (1958 стр. 215)!
Николай Бессонов. Обреченные. Рисунок. 2002 г.
Свой способ сожжения выработали в Шотландии.
Здесь от процессов осталось много счетов на оплату дров, столбов, соломы — короче говоря, всего, что нужно для казни. Очень часто упоминается смоляная бочка. Колдунью заставляли влезть в бочку высотою в половину её роста, потом привязывали к столбу и напихивали вокруг солому. Иногда в комплект поставок входили также уголь и просмолённая рубаха для смертницы (Black, 1938 стр. 25–29, 41, 44, 49, 64, 78).
Счета, подобные этим, писались не только на английском, но и на французском и немецком языках.
Расчётные ведомости хранятся в архивах многих европейских городов. Судя по этим документам, немало народу кормилось с сожжений. Но вряд ли стоит завидовать таким заработкам — насколько известно, они могли выйти боком. Самое красноречивое подтверждение пословицы «не рой другому яму» я нашёл в городе Оффенбурге.
21 августа 1629 года у местного бюргера, известного поставкой дров для сожжений, арестовали молодую супругу. Даже скупые на описания внешности ведьм анналы Оффенбурге донесли до нас, как хороша была жена Бэка. Изящная, голубоглазая, с прекрасными вьющимися волосами, она вызывала своей красотой у мужа ревнивое беспокойство. Филипп Бэк тут же бросился в городской совет. Он был не последним человеком в ратуше и стал настаивать, чтобы жену заодно попытали по поводу супружеской верности. Раз уж выдался такой удобный случай, пусть вырвут правду: было ли у неё что-нибудь с молодым Хаузером? Трудно судить, какие признания красавица сделала в застенке. Но в любом случае она признала достаточно злодейств, чтобы уже 29 августа быть казнённой вместе с четырьмя другими обвиняемыми… Месяц спустя в ратуше огласили список издержек по ведовским процессам. Когда чтец дошёл до жены Бэка, тот был ошарашен размерами суммы, которую должен выплатить. Да разве можно так много вычитать с человека за то, что тело его жены обращено в пепел? Покушение на кошелёк, похоже, задело бюргера сильнее, чем недавняя утрата. Он так громко ругался, так отчаянно оспаривал свою часть счёта, что почтенное собрание оскорбилось. После слов о том, что его тут держат за дурачка, Бэку вчинили дополнительный штраф (Konig, 1928 стр. 291).
Допросный лист Эмеренцины Пихлер от 2 октября 1679 г. Несмотря на то, что тирольская ведьма быстро призналась под пытками в порче и насылании бури, это не принесло ей быстрой смерти. Под предлогом противоречий в показаниях судьи более шестидесяти раз подвергали несчастную «мучительным допросам», желая внести в дело полную ясность.
Выше я упомянул несколько «целомудренных» методов казни: когда тело жертвы было до пояса укрыто бочкой или вообще запихивалось в печь. Сюда же относится сожжение в срубе или в деревянной будке, водружённой поверх поленницы. Все эти методы разочаровывали жадную до зрелищ толпу. Дело в том, что при сожжении у столба люди могли оцепить, как сложена осуждённая. Аутодафе включало в себя, если можно так выразиться, театральный эффект. Стоило языкам пламени дотронуться до подола, как огонь по вспыхнувшей рубахе моментально взбегал до самых плеч. На несколько секунд смертница превращалась в огненный столб, а потом сгоревшая одежда облетала чёрными хлопьями, и голое тело, не успев ещё обуглиться, представало глазам толпы. Старинные документы редко упоминают об этой детали. Пожалуй, лишь казнь Жанны д'Арк описана без стыдливых умолчаний. Современник пишет, что какое-то время все разглядывали «тайны, которые только могут быть у женщины (Robbins, 1959 стр. 287)».
Огонь костра не сразу укрывал наготу от взоров, и публика несколько минут смотрела, как колдунья извивается, силясь разорвать железные цепи.
Когда крики жертвы смолкали, наступал заключительный акт драмы. Тело чернело, постепенно теряя человеческий облик. Наверняка, многие в ужасе отводили глаза… Среди графики, изображающей сожжения, есть листы, от которых веет подлинной жутью. Особо выделяется своей страшной натуралистичностью гравюра с казнью беременной женщины. Старинный автор взялся, в меру умения, показать, как от жара костра лопается живот, и ребёнок на глазах толпы вываливается в пламя. Палач при этом хладнокровно продолжает ворошить угли длинным шестом.
Шотландский король Яков VI в. Гравюра. 1598 г. Теоретик и практик. Не только приказал сжечь заживо знатную даму, но и издал в 1597 году трактат о борьбе с колдовством.
Подобные сцены действительно происходили в те жестокие времена. На острове Гернеи, находящемся между Францией и Англией, костры пылали без малого два века подряд, вплоть до 1747 года; под казни была отведена площадь на перекрёстке Бордаж.
Но подсчётам историков, женщин среди осуждённых за колдовство было в три раза больше, чем мужчин (1958 стр. 84, 85). При Марии Тюдор 18 июля 1556 года сожгли заживо гугеноток — мать с двумя дочерьми. «Одна из дочерей, которую звали Перотина Масси, была беременна, а муж ее, пастор, скрылся с острова, дабы избежать расправы. От языков пламени и натуги, вызванной адской болью, чрево её лопнуло, и младенец, чудный мальчик, выпал в огонь, но его ещё живым вытащил некто Гус, из числа подручных палача. Видя, как всё странно складывается, бальи поразмыслил и велел швырнуть бедное дитя обратно в костёр (Pitts, 1886)».
Не приходится сомневаться, что при расправах над колдуньями творилось то же самое. Например, в Бамберге в 1630 году беременная жена советника Думлера была жестоко пытана и сожжена (Robbins, 1959 стр. 508).
Тяжкие душевные муки испытывали матери, заодно с которыми осуждали на смерть их детей. В Австрии в 1679 году сожгли Эмеренцину Пихлер, а через пару дней вдогонку её детей двенадцати и четырнадцати лет (Kofler, и др., 1986 стр. 66).
Часто одновременно казнили несколько поколений родственников. В 1688 году за колдовство была сожжена целая семья, включая детей и прислугу (Robbins, 1959 стр. 33). В 1746 году сожгли не только обвиняемую, но и её сестру, мать и бабушку (Lea, 1939 стр. 1267). Читатель без труда вспомнит множество подобных историй, описанных в разных главах этой книги.
Казнь. Гравюра. XVII в. Фрагмент.
Но даже если инквизиторы находили в семье только одну ведьму, каково было её близким смириться с потерей? Вообразите горе родителей, теряющих дочь. Что должны были чувствовать люди, которые растили девочку, учили её молитвам, справляли ей обновки и желали счастья, а потом узнали, что дочь сожгут на площади при скоплении народа? Или представьте переживания любящего мужа, которому судьба уготовила увидеть кости жены, свисающие на цепях с обгоревшего столба.
История не сохранила письма, по которым мы могли бы судить о глубине потрясения. Тем более нет личных дневников. Остались только петиции о помиловании — застывшие на бумаге вопли о пощаде. Мужчины той давней поры умоляли суд сжалиться над арестованными жёнами. Конечно, эти прошения — лишь отражённый свет. Официальная форма бумаги глушила искренний порыв, а осторожность заставляла выбирать выражения. Защищая союзницу дьявола, можно было поплатиться собственной жизнью. И всё же многие мужья обивали пороги судов. Не найдя там сочувствия, уезжали в другой город в надежде найти управу на изуверов. Мельник Йоханн Шюлер даже убедил верховную власть, что его любимая супруга невиновна. Увы, он опоздал. Пока принималось решение, местный судья успел сжечь женщину заживо (1958 стр. 1231).
Один из самых волнующих документов эпохи — петиция о помиловании, которую подал счетовод Петер Лемп. Невзирая на опасность, которая грозила настойчивым просителям, он не раз взывал к милосердию суда. «Я знаю, что жена заключена в тюрьму, хотя ни в чём не виновна, и просит о помощи меня своего самого близкого, дорогого и лучшего друга». Петер Лемп пробовал разжалобить судей красноречивыми описаниями того, как набожна Ребекка, как она любит детей. «Она учила их не только катехизису, но и Святому Писанию, особенно прекрасным псалмам Давида». В конце прошения муж напоминает «„мудрейшим и великодушным судьям“ о Страшном суде, на котором сам Христос разберётся, кто прав, а кто виноват». Знал бы он, что в руках тюремщиков находятся две перехваченные записки от узницы. Они будут подшиты к протоколам и так сохранятся для потомства. В этих посланиях прослеживается путь от наивной уверенности в том, что честной женщине ничего не угрожает, до полного отчаяния. Вначале Ребекка пишет, что совесть её чиста. «Будут ли меня пытать? Я не верю в это, ведь я ни в чём не виновна». Спустя несколько месяцев, после пяти сеансов зверских истязаний бедняжка уже сломлена и просит яду. «Муж, пошли мне что-нибудь, чтобы я могла умереть, иначе мне придётся признаваться под пытками… Пришли что-нибудь или я отягчу свою душу». Очевидно, у неё выжимали оговоры, и она готова была скорее отравиться, чем возводить поклёп.
Семья богатого горожанина. Немецкая иллюстрация XIX в.
Ведовские процессы в любую секунду могли разрушить семейную идиллию.
Следствие тянулось полгода. Чтобы муж не надоедал, судьи мучениями заставили узницу написать домой, что она отъявленная ведьма, недостойная близких. Правду Лемп узнал только на суде, когда просьбу о яде зачитали вслух как доказательство дополнительной вины, то бишь попытки самоубийства. Так несчастный счетовод и его дети получили единственное утешение. 9 сентября 1590 года Ребекка Лемп была сожжена, но по крайней мере всему Нордлингену стало ясно, как долго и стойко она держалась (Konig, 1928 стр. 260–262).
Массовое сожжение ведьм в 1571 г. Зарисовка из хроники того времени
Во время казни, да и после нее, родне ведьмы не стоило забываться. Дух подозрительности витал в воздухе. Анна Шпюлер навлекла на себя несчастье, когда казнили её мать, арестованную по обвинению из соседнего местечка. Анна возмущённо обругала тех, кто сделал донос. Неосторожную дочь хотели схватить прямо на месте, но правитель велел проследить за нею и, если она не оставит дерзких речей, привести для разбирательства. Вскоре разнёсся слух, что Анна вновь клянёт доносчиков. Этого оказалось достаточно, чтобы вокруг её дома собралось человек двадцать. Почуяв беду, Анна выскользнула через заднюю дверь и припустилась в поле. Её нагнали, схватили и поволокли в тюрьму. «Я ждала, что меня допросят и отпустят», — позже говорила она.
Вместо этого её ждал длинный ряд пыток, во время которых ей выдернули все суставы и довели до почти невменяемого состояния. Как палачи ни старались, Анна своим бесконечным терпением отвоевала право на свободу и даже подала жалобу в город Ульм на своих обидчиков. Шёл 1508 год Германия ещё только втягивалась в охоту на ведьм. Что произошло дальше, история умалчивает, но шансы на благополучный исход были выше, нежели столетие спустя — когда единичные процессы сменились форменными облавами (Сперанский, 1906 стр. 12).
В начале XVII века баварские следователи разъехались по деревням и дотошно расспрашивали крестьян, не попался ли кто на заметку. Число «уличённых» росло как на дрожжах. Одна женщина, например, попала в круг подозреваемых из-за странной перемены характера. Прежде она была весёлого нрава, а после сожжения подруги как-то притихла.
При такой психологии следствия поведение толпы, гневно ругающей ведьм, уже не кажется слишком фанатичным. Для каждого зрителя нарочитая жестокость к вероотступницам была ещё и формой самозащиты.
Сожжение девушки во Франции. Гравюра. 1669 г. Фрагмент. Довольно часто художники изображали женщин на костре голыми. Несомненно, это впечатления очевидцев.
Дети колдуньи — маленькие дети — обязаны были смотреть на сожжение матери. Увильнуть от богоугодного зрелища не получалось. Судьи настаивали, чтобы дети были на казни. Смотрите и запоминайте! Если дьявол от вас не отступится, с вами будет то же самое! Реми ввёл обычай раздевать детишек догола и трижды обводить вокруг костра, на котором обугливается их мама. При этом «ведьмино отродье» нещадно секли… Как жалел потом состарившийся судья о своём излишнем гуманизме! На склоне лет он писал, что напрасно щадил малолеток, ибо ведьмы всегда вовлекают отпрысков в колдовство, а дьявол редко оставляет свою добычу (Lea, 1939 стр. 610, 611).
Процессы, в ходе которых были обращены в пепел сотни тысяч женщин, поражают чудовищной несуразицей — совмещением несовместимого.
Каждый, кто хоть раз обжёг палец, согласится, что гибель в огне — самая мучительная смерть, которую только можно себе представить. Тем не менее именно ее — жуткую, дикую казнь — приберегли для слабого пола. Если бы словосочетание «ведьма на костре» не было таким затёртым, мы удивились бы, почему именно нестерпимая боль от языков пламени была избрана европейским правосудием для того, чтобы карать колдовство.
А в самом деле: почему костёр и почему для женщин? Грабителя или разбойника вешали. Матёрому убийце рубили голову. А колдунья ещё должна была заслужить лёгкую казнь покорностью на следствии. О том, как возник обычай карать колдовство огнём, следует рассказать особо.
Николай Бессонов. Смертница. Рисунок. 1992 г.
Хотя чародейство во времена Шпренгера и Инститориса было сравнительно новым преступлением, два инквизитора пытались доказать, что за него казнили издавна. И хотя их доказательства полны натяжек, у читателя должно было создаться впечатление, что уже в стародавние времена чародеев кидали на съедение диким зверям или рвали на куски железными крючьями.
Разумеется, ранним христианам и не снилось так поступать, но что до того двум доминиканцам! Рассказав о «прошлом», монахи роняют фразу, которую можно назвать психологическим ключом ко всему «Молоту ведьм»:
«Теперь они сжигаются, потому что эти преступники женщины (Инститорис, и др., 1932 стр. 93)».
Сам способ казни увязан здесь с полом. Фраза настолько афористична, что в первую секунду её оторопело воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся. На такой эффект женоненавистники и рассчитывали. В сущности. «Молот ведьм» — активный поиск союзников. Люди, по замыслу авторов, должны были твёрдо уяснить: женщины — исчадье ада, и умирать им следует в поистине адских мучениях. Шпренгер и Инститорис пришли к парадоксальному выводу: колдуньи погрязли в грехе больше, чем сам дьявол. Сатана, утверждают они, взбунтовался против Господа, когда ещё даже не было такого понятия, как грех. А ведьмы прекрасно знают, что делают. Они грешат, хотя им уже известно, что Бог наказал Сатану. Более того, они заранее знают, какая кара ждёт их самих (Инститорис, и др., 1932 стр. 159).
И всё-таки было бы ошибкой считать, что казнь на костре выдумана специально для ведьм. Священные трибуналы применяли её задолго до того, как началось преследование «колдовской секты». Можно сказать, что сожжение досталось женщинам как бы в наследство от еретиков. В каком-то смысле костры были соломинкой, за которую хваталась католическая Церковь, утопавшая в XIII веке в трясине раздоров. Именно в это страшное для Церкви время было решено запутать отступников от папского престола лютой казнью. В бою все средства хороши. Как знать, возможно, без огненных аутодафе католицизм не устоял бы. И всё же была одна утешительная деталь. С еретиками папский троп воевал, пытаясь сохранить хоть какой-то кодекс воинской чести. Мы помним, что схваченный еретик фактически имел статус военнопленного. Стоило ему отречься от своих «заблуждений», то есть капитулировать, как угроза смерти отступала. Пленных убивать нельзя! Любая порядочная армия содержит пленных под надёжной охраной или отпускает под обещание больше не брать в руки оружия. Именно так папская власть вела себя с еретиками. Тех, кто втянулся в духовную крамолу по недоразумению, отпускали на поруки друзей. Попросивших пощады заточали в монастырскую тюрьму. Сжигали только тех, кто не желал сдаваться ни под каким видом. Считалось (и не без оснований), что эти люди не оставляют Церкви другого выхода. Угроза сожжения использовалась инквизицией как тест на стойкость еретических убеждений. Если даже костёр не мог запугать отступника, значит перед трибуналом стоит непримиримый враг, который при первой же возможности станет вредить Церкви с удвоенной силой.
Черти забирают душу повешенной крестьянки. Гравюра. 1520 г. Фрагмент.
Сожжение еретиков в силу перечисленных обстоятельств, можно хоть как-то понять — это были разборки между верующими.
Победи другая сторона, и всё повторилось бы с зеркальной точностью. Зато сожжение женщин в ходе ведовских процессов можно, не стесняясь, назвать преступлением Церкви. Это был длинный ряд садистских безжалостных убийств.
Духовные трибуналы как ненужную тряпку отбросили всё своё прежнее джентльменство. Ведьма, в отличие от еретика, военнопленной не считалась. Какой может быть по отношению к ней кодекс чести? Сколько бы она ни молила о пощаде, её всё равно ждала смерть. Шпренгер и Инститорис гневно чеканили: «Позорные дела ведьм превосходят все другие преступления… если даже они раскаются и обратятся к вере, они не заточаются в пожизненную тюрьму, а предаются смерти».
Кстати, глава «Молота», из которой взята эта цитата, называется: «Ведьмы заслуживают наказаний, превышающих все существующие наказания (Инститорис, и др., 1932 стр. 154)». Заголовок, весьма характерный для инквизиторов! Коллеги Шпренгера и Инститорнса отстаивали тот же тезис. Фанатик Никеля Жакье, стоявший у истоков террора, доказывал следующее: ведьмам не может быть пощады. Они хуже еретиков.
Казнь. Зарисовка второй половины XVI в. Фрагмент.
Еретик виновен лишь в том, что ложно истолковал Святое Писание. Это извинительно. Ведьмы же грешат не по невежеству. Они отвергают католическую веру, хотя со всех сторон окружены добрыми христианами!
Можно ещё простить отступников, которые впали в ислам или иудаизм. Пусть это измена христианству, но все-таки указанные люди продолжают верить в Бога. Колдуньи, однако, изменяют Богу ради дьявола, из чего следует несомненный вывод: колдовство — наихудшая из всех доселе известных ересей (Lea, 1939 стр. 283).
Все судьи, обосновывая наказания ведьм, ссылались, прежде всего, на фразу из Ветхого Завета: «Praestigiatricem ne sinas vivere» (Исход 22, 18). Переводилось это как: «Не оставляй колдуна в живых», хотя непредвзятым людям уже тогда было ясно, что перевод намеренно искажён. В реальности библейский текст имеет в виду отравителей, но уж никак не чародеев, продавших душу дьяволу (Robbins, 1959 стр. 46).
Гравюра Роже. Первая половина XIX в. Фрагмент. Милосердие помилования. Француженка не взойдет на сложенный для нее костер. Гонец спешит с указом об отмене смертной казни.
К счастью, были страны, где сожжение заживо так и не стало нормой. Теоретически считается, что в Англии ведьм не сжигали вообще. Английское законодательство предусматривало виселицу за колдовство. И действительно — смерть в петле была здесь типичным концом для тех, кому ставили в вину порчу. Тем не менее имеется одна тонкость. Вплоть до 1790 года существовал закон о сожжении женщин за «измену» (Babington, 1968 стр. 39). Под эту статью порой и подводили ведьм. Разумеется, англичане не были настолько ревнивы, чтобы казнить за супружескую неверность. Закон имел в виду тот случай, когда жена убьёт мужа или служанка хозяина. Причём тут чародейки? А притом, что в те времена часто смешивались понятия «убить» и «околдовать». Смерть мужа от внезапной болезни легко приписывалась чарам. 9 сентября 1645 года в Ипсвиче была сожжена матушка Лейкленд за убийство своего мужа при помощи колдовства. Подобным же образом была наказана в Норвиче Мэй Оливер (Robbins, 1959 стр. 510).
Даже в этих несомненных случаях мы не можем точно знать, сожгли этих женщин заживо или вначале удушили. Никаких описаний не сохранилось, а метод аналогии здесь ничего не даёт.
Можно было бы делать какие-то выводы, если бы ритуал казни мужеубийц всегда был одинаков (статья-то у ведьм была с ними одна). Но точно известно — их казнили и тем и другим способом. Скажем, Пруденс Ли в 1652 году была сожжена заживо. Свидетельство очевидца гласит: «Палач поместил ее в смоленую бочку и приковал к столбу, напихав вокруг солому и вязанки хвороста… Когда поднёс огонь к соломе, она воскликнула: „Господи Иисусе, помилуй мою душу!“ И после того, как огонь разгорелся, она издала пронзительный, ужасный вопль пять или шесть раз (1958 стр. 527)».
Гравюра того времени Милосердие меча. Казнь в 1617 году Леоноры Галигай, якобы околдовавшей французскую королеву Марию Медичи. Огню достанется лишь обезглавленное тело придворной дамы. Злые языки поговаривали, что «вина» Леоноры состояла в колоссальном богатстве, оставшемся ей после смерти мужа, маршала Кончини.
Кадры из фильма «Нострадамус». Реж. Р. Христиан. 1996 г. Сожжение в просмоленной рубахе.
С другой стороны, известно — иногда мужеубийцу душили, прежде чем пламя охватит одежду. Вот описание казни, состоявшейся в 1722 году.
«Узницу одели в просмолённую одежду, сшитую наподобие сорочки, смазали ей руки и ноги горючим составом, голова её была покрыта смолёным покрывалом. Её вывели из тюрьмы босую, посадили на плетёную волокушу и притащили на место казни возле виселицы. По прибытии какое-то время прошло в молитве, после чего палач поднял её на бочку высотой в три фуга, стоящую у столба. Продетая через шкив верёвка должна была захлестнуть ей шею — она надела её своими руками. Тройные кандалы удерживали тело у столба: потом, когда её туго прикрутили верёвками, бочку вынули из-под ног и зажгли костёр… Она умерла, видимо, ещё до того, как огонь дошёл до неё, так как палач затянул петлю, а цепи удерживали тело (Babington, 1968 стр. 38, 39)».
От сноровки исполнителя немало зависело.
Растяпа мог свести на нет гуманность судей, и тогда случался третий вариант экзекуции — пожалуй, самый обидный. Именно так приняла смерть в 1726 году Катерина Хейз.
Поначалу все шло, как заведено. Женщина помолилась. Её надёжно привязали к столбу.
Железная цепь опутала её тело. На шею набросили удавку и подожгли костёр. Вот тут и случилась накладка. Палач слишком долго выжидал, наслаждаясь страхом преступницы. Когда он спохватился, было уже поздно. Свидетель казни пишет:
«Палач натянул верёвку туго, как только мог, но пламя уже начало припекать ему руки, и он был вынужден выпустить её. Катерина была видна среди пламени, она отталкивала от себя вязанки с хворостом и кричала столь ужасно, что все присутствующие запомнили это на долгие годы». Хотя палач со своими подручными подбрасывал в костёр хворост охапку за охапкой, «всё же прошло значительное время, прежде чем она испустила дух, и три часа, пока она не превратилась в пепел (Babington, 1971 стр. 37, 38)».
Это не единственный случай такого рода. В других странах тоже бывало, что объявленная в приговоре милость на деле не осуществлялась. В Вермандуа, близ Сен-Кантена, женщину по нелепой оплошности сожгли заживо. Палач просто-напросто забыл её удавить. Как это было воспринято? Жан Боден, узнав о случившемся, не стал проливать слезу. Вместо этого он принялся резонёрствовать:
«Здесь нет ошибки — лучше сказать, что так рассудил Бог, который поправил нас… нет преступления, которое более заслуживало бы костра (Robbins, 1959 стр. 56)».
Думаю, эти примеры убеждают: даже если где-то возобладала мягкость, это новее не исключает жестокие эксцессы. Вот и в Шотландии, где ведьм чаще всего душили перед тем, как поднести факел к поленнице, фанатизм порой брал своё. Эвфемию Маккэлзейн осудили за изготовление восковой фигурки короля и за шторм на море, который чуть было не потопил королевский корабль. Приговор звучал так: «Препроводить в Кастль-Хилл в Эдинбурге, привязать там к столбу и обратить в пепел, спалив заживо». Эвфемия была дочерью лорда Клифтонхолла, но благородное происхождение ее не спасло. Не помогло и заступничество богатого и влиятельного мужа, нанявшего шесть адвокатов. Король в тот период своей жизни так боялся ведьм, что лично настоял на мучительной смерти для дворянки, а потом велел пытать судей за то, что они оправдали другую обвиняемую — беременную женщину (Black, 1938 стр. 24).
К 1608 году относится описание массовой казни в Брейчине. Пожалуй, это один из самых драматичных эпизодов шотландской охоты на ведьм. Женщины, не зная за собой никакой вины, отпирались до конца. «Их спалили заживо таким мучительным и жестоким образом, что одни испустили дух в отчаянии, отрекаясь и богохульствуя, а иные, полу обгорелые, вырвались из огня и были брошены ещё живыми обратно пока не умерли в пламени (Black, 1938 стр. 31)».
Подобные сцены разыгрывались и в других странах. Одна француженка, жертва Анри Боге проявила неистовую волю к жизни. Она сумела оторваться от столба, и палач трижды бросал её обратно в костёр (Robbins, 1959 стр. 56).
Если на суде приговаривали к сожжению заживо, что оставалось делать смертнице? Самоубийство осуждённые в силу христианского воспитания отметали. Сбежать по дороге было невозможно. Рваться из пут — бесполезно. В старину, говорят, существовал обычай, когда висельник, у которого оборвалась веревка, получал помилование. В этом видели перст Божий. На ведьм такое милосердие не распространялось. Как мы уже видели, казнь непременно доводили до конца.
Но был, предстаньте себе, один удивительный случай, когда немецкая колдунья добилась лёгкой смерти. В 1641 году некая Анна Морг сумела расположить к себе судей и изменить приговор. Эта история лишний раз доказывает, какие незаурядные натуры уничтожались в эпоху всеобщего помрачения умов.
Я уверен, в Анне погиб талант актрисы и режиссёра. Ею был задуман целый спектакль, в котором, повинуясь общему замыслу, будут действовать палач, судьи, досужие зрители и конечно же она сама. Итак: войдя в камеру, палач оторопел. Перед ним распростёрлось тело с окровавленным горлом. В руке узницы был нож. После первого шока палач догадался, что дьявол доставил своей верной подружке орудие самоубийства. Праздник справедливого возмездия пошёл насмарку — толпа лишилась захватывающего зрелища.
Но делать нечего. Тело грешницы выволокли из башни и бросили на брёвна. Вот уже затрещал хворост, потянуло гарью. Огонь всё ближе подбирался к ведьме, как вдруг… мёртвая воскликнула: «Иисус, Мария!» Удивлённые люди вытянули колдунью из костра. Анне хватило хладнокровия дважды полоснуть себе по горлу, но сделать это так, чтобы грозные с виду раны не являлись опасными для жизни. Теперь предстояло развить успех. Женщина поведала трогательную историю. Она, дескать, уже была мертва, но святая Дева Мария совершила чудо, вернув её в этот мир, чтобы она могла откровенной исповедью отвести от себя вечное проклятие. Откуда особая благосклонность матери Христа? Оказывается, в тюрьме Анна каждый день молилась ей, и воскресение из мёртвых показывает, что молитвы были услышаны. В честь случившегося чуда суд пересмотрел суровый приговор. Вместо сожжения Анне Морг отсекли голову мечом (Konig, 1928 стр. 140, 141).
Прекращению ведовских процессов пытались дать социально-экономическое объяснение. Профессор Роббинс, в частности, писал: «Коммерция не способна была развиваться в нестабильном мире, где инквизиция могла преследовать давно умершего человека и конфисковать его собственность у наследников спустя многие годы. Деловые люди не могли полагаться на мир, где коммерческие соглашения могли быть своенравно уничтожены при намёке на ересь (Robbins, 1959 стр. 551)».
На первый взгляд, это неоспоримая истина. Но спросим себя: разве торговля и купечество появились только при капитализме? Отнюдь нет. Богатые торговцы существовали и в эпоху Ренессанса, и в Средние века. Читатель этой книги помнит, как судьи присваивали себе конфискованное имущество и преспокойно нарушали деловые связи. Тот же Роббинс упоминает о том, что инквизиторы, угрожая арестом, ввели на богатых людей своеобразный налог. За деньги можно было откупиться от пыток и смерти. В Милане начала XVI века многие платили инквизиторам ежегодную дань. Если выплаты задерживались, их немедленно вызывали в духовный трибунал. Судьи получали немало серебра за то, чтобы снять обвинение в чародействе «Большинство инквизиторов герцогства Милан штрафовало подобным образом многих благородных дам — равно как и бедных, но честных женщин, запутанных до смерти, и получало огромные суммы денег (1958 стр. 271)».
Точно так же и в Германии деловой мир терпел жесточайший урон от искоренителей колдовства. Может быть, купечество осталось беззащитно, поскольку не имело политической власти? Допустим. Ну а те, кто имел власть, они что — чувствовали себя в безопасности? Вовсе нет. Жены и дочери дворян тоже сгорали на кострах. Неужели феодальное сословие было более толстокожим, нежели буржуазия, раз мирилось с колдовской истерией? Или дворяне меньше дорожили своей жизнью?
Затухание судов над ведьмами не поддастся односложным объяснениям. Тут действовал целый комплекс причин, и ни одна из них, взятая по отдельности, не выдерживает критики.
Литография XIX в. Милосердие удавки. Не только жертва инквизиции Мариана де Карваял, но и осужденные по ведовским процессам в Германии, Франции и Шотландии порой удушались перед сожжением.
Справедливо указывают, что в середине XVIII века просвещённые монархи отменили пытки. Это был сильнейший удар по ведовским процессам. Не имея такого инструмента, фанатичные судьи уже не могли раздувать эпидемии преследований. Однако мы помним, что в Англии при мягкой следственной процедуре за сто лет была казнена тысяча чародеек. По меркам континента это немного. Но английская практика доказала принципиальную возможность уничтожать ведьм без пыток.
Так, может быть, рост образования положил предел суевериям? И это правильно — хотя связь здесь вовсе не безусловная. К середине ХУЛ столетия вера в колдовство стала духовно необходима даже очень образованным людям. Сэр Джордж Маккензи, шотландский адвокат, заявлял: «По той же причине, по которой сомневаются в существовании ведьм, нам пришлось бы усомниться в правдивости всей истории — как церковной, так и светской (Lea, 1939 стр. 1340)». Ему вторил Джордж Синклер, профессор философии и математики: «Если неверие в колдовство распространится, прощай все религии, все верования, все надежды жизни рухнут (Robbins, 1959 стр. 470)». Не менее категоричен был философ-платоник Генри Мор, считавший, что, покуда существуют ведьмы и демоны (зримые проявления незримого мира), можно не сомневаться в существовании Господа. Свою книгу он так и назвал: «Противоядие от атеизма (1958 стр. 350)». А магистр искусств, королевский капеллан Джозеф Гланвиль писал: «Те, кто не осмеливается прямо заявить, что Бога нет, довольствуются тем, что (в качестве первого шага) отвергают существование духов или ведьм (1958 стр. 223, 224)».
Своеобразная логика в этих рассуждениях есть. Ведь и в самом деле, только атеист может, не впадая в противоречия, доказывать сказочность историй о договоре с дьяволом. Выдумка инквизиторов потому и продержалась так долго, что в рамках религиозного мышления с ней невозможно эффективно бороться. Скептики испробовали немало разных путей. Но все они были уязвимы. Юридический путь, когда нападали на процедуру, в лучшем случае приводил к судейским обещаниям тщательней рассмотреть доказательства. Дескать, тогда казнены будут только действительно виновные.
Метод нравственного осуждения, взывающий к лучшим человеческим чувствам, тоже почти не приносил плодов. Коль скоро обе спорящие стороны признавали порчу, любые зверства можно было назвать законным возмездием. Инициатор печально известных трирских процессов Бинсфельд бичевал сторонников милосердия такими словами: «Позорно и недостойно позволить жить тем, кто ни во что не ставил чужие жизни. Жестоко избавлять от смерти тех, которые сами жестоко ввергают в несчастья безвинных (Lea, 1939 стр. 557)».
Испробован был в разных вариантах и теологический метод. Богословы-скептики вопрошали: где в Библии описаны ведьмы? И как можно казнить, не имея на то санкций в Святом Писании? Разумеется, эти богословы вскрыли цитатную подтасовку и доказали, что ветхозаветная фраза «Колдуна не оставляй в живых» — есть не что иное, как неточный перевод. Им возражали: «Мало ли чего не было в библейские времена. Все когда-нибудь случается впервые».
Тогда передовая теология выдвинула контраргумент. Она усомнилась в силе дьявола. Ссылаясь на Библию, мыслители типа Беккера и Томазия доказывали: дьявол — вовсе не всесильный соперник Бога, а всего лишь его взбунтовавшийся слуга. За свой бунт он низвергнут в ад. Оттуда он взирает на земные дела, томясь оттого, что не способен ни во что вмешаться.
Именно ко временам Томазия относится затухание ведовских процессов. Многие историки видят здесь причинно-следственную связь. Якобы был найден неотразимый аргумент. Услышав его, образумились и европейские народы, и их правители. Но я не вижу оснований принимать эту версию. Посмотрел бы я на передовых теологов, если бы они выдвинули свою замечательную теорию о бессилии дьявола двумя веками раньше! Скорее уж суды забуксовали, поскольку пошли вразрез с общим ходом истории. Могильщиками суеверия стали скептицизм и вольномыслие. Пожалуй, даже зачатки того самого атеизма, который так пугал набожных профессоров. Дело не в здравых мыслях Томазия. Важнее, что в XVIII веке нашлось достаточно людей, готовых его выслушать. Общественный климат изменился. Всё чаще стали раздаваться голоса, сеющие (по меркам прошлого) отъявленную крамолу:
Если по ночам женщина пропадает неизвестно где, то это скорее нарушение седьмой заповеди, а не первой или второй… Шрам, найденный на теле, вполне мог появиться от естественных причин — это вовсе не доказательство того, что черти лупили ведьму за непослушание… Если замечена собака, увязавшаяся за подозреваемой, это может быть просто собака — ничего более. Наконец, когда женщину приводят из тюрьмы на суд, прелый запах, исходящий от её лохмотьев, — не обязательно примета ведьмы. Стоит принять во внимание, что она несколько месяцев, а то и лет провела в зловонном подвале без смены платья (1958 стр. 1409, 1410, 1428).
Когда вольнодумство перевалило за некий критический порог, устраивать суды над ведьмами стало как бы неприлично. Милосердие всё чаще встречалось в коридорах юстиции. Выглядело оно по-разному.
Смягчением приговора считалось отсечение головы или удушение. Чем ближе был просвещенный XVIII век, тем чаще судьи шли вразрез с древней традицией.
Почему-то к послаблениям относили подвешенный к шее мешочек с порохом. Взрыв разносил голову ведьмы в клочья — но для того чтобы это произошло, огонь должен был дойти до плеч. Фактически — то же самое сожжение заживо. Гораздо большим снисхождением выглядит замена смертной казни на другую кару. В Пруссии, например, в 1728 году девушку приговорили к пожизненным каторжным работам (1958 стр. 1044).
Смягчение нравов в поздних процессах заметно и по тому признаку, что всё чаще женщин вели на смерть в опрятной одежде. Чёрное платье, белый чепец — действие разворачивается чинно и благородно. На гравюрах этого времени исчезают прикрученные к столбам совершенно голые колдуньи, между тем как в хрониках XVI века такого рода иллюстрации — явление нередкое.
Последней ведьмой, казнённой в странах Запада, была служанка Анна Гельди. Эта девушка нанялась в прислуги к врачу, который по совместительству был судьёй. Через какое-то время её обвинили в том, будто она настала порчу на хозяйскую дочку. Шёл 1782 год — времена Канта, Гёте, Моцарта и Бетховена. Но в Гларусе, столице одного из швейцарских кантонов, судьи невозмутимо вели дело к расправе. Сохранился протокол, в котором тяжеловесным слогом изложено дело бедной прислуги. Из бумаг видно, что обращались с нею со средневековой жесткостью. «17 недель и 4 дня назад была под стражу взята, большую часть оного срока провела в кандалы и цепи закованная, ничтожная злодейка Анна Гельди из Зенвальда, и, будучи притом как по-хорошему, так и под пытками расспрошена, показала, что…» — далее следует неправдоподобный бред, на основании которого девушке отрубили голову (Лозинский, 1914 стр. 56). Это была последняя в Западной Европе судорога чудища, именуемого «ведовские процессы».
По ту сторону Атлантического океана суды не отличались интенсивностью. Тем не менее связь с дьяволом и здесь полагали преступной. В католической Мексике самый поздний процесс датируется 1877 годом, на этом суде пять женщин были осуждены за колдовство. Все они были сожжены на одном костре (Канторович, 1899 стр. 160), с этого момента официальные власти уже не сжигали ведьм — нигде и никогда. Значит ли это, что с суеверием было покончено? Нет. Расправы продолжались и далее теперь уже руками самочинных борцов с чародейством. Даже в наши дни время от времени мы узнаём о жертвах фанатизма. Последний раз я услышал такой репортаж в феврале 1995 года, в выпуске теленовостей. На экране возникла скорбящая южно-африканская семья. Родственники оплакивали 40-летнюю негритянку, сожжённую за колдовство. Полиции удалось выяснить, что восемь молодых людей, следуя суевериям, успели предать огню четырёх женщин, «виновных» в насылании порчи.
Ян Люйкен. После казни. Гравюры. Конец XVII в. Если власти экономили на дровах, тела могли едва обуглиться.
Но, как правило, пепел и кости тщательно собирали и выбрасывались в реку, дабы от колдунов и ведьм не осталось следа.
Предрассудки, владевшие умами сотни лет, человечество вряд ли изживёт в ближайшие годы. И кто знает, в каком веке будет последнее на Земле сожжение ведьмы?..
Назад: Глава 11. Духовник
Дальше: Список литературы
