ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Россия — страна, безусловно, особенная, как это любят подчеркивать кремлевские идеологи, однако сложно заметить хотя бы одну сферу, в которой такая особость указывала бы на ее прогрессивный характер и выгодно отличала ее от остальных народов. Пройдя сложный исторический путь, Россия на всем его протяжении была — и по сей день остается — окраиной развитого мира. До поры до времени можно было говорить о том, что этот мир евроцентричен, но в последние десятилетия на фоне подъема Азии это перестает быть очевидным — и все равно Россия сохраняет свой статус окраины различных развитых или развивающихся регионов.

Эта периферийность издавна осознавалась в стране и по большей части не считалась чем-то негативным. Территориальная экспансия практически всегда оправдывалась необходимостью обороны от соседей — я бы даже сказал, что находиться на периферии было для России традиционно удобным. Ее масштабы выставлялись фактором, который помогал стране обеспечивать ее всемирно-историческую миссию; ее отчасти консервативная культурная и религиозная традиция представлялась средством стабилизации часто «сбивавшейся с пути» Европы; даже ее относительно несовременная экономика не рассматривалась как проблема. И, стоит признать, несколько веков такая стратегия приносила свои результаты.

Причиной успешности России на протяжении всей ее тысячелетней истории была способность страны — опять-таки как окраинной цивилизации — впитывать в себя достижения любых возникавших поблизости «центров» — будь то Византия, Монгольская империя или Европа Нового времени. В свою очередь, способность к впитыванию чужого опыта определялась характером социальных и хозяйственных технологий, той vie matérielle, которая позволяла миру развиваться относительно равномерно. На вызовы доиндустриальной эпохи Россия отвечала расширением территории, ростом населения и обретением дополнительных природных ресурсов; на угрозы индустриальной она реагировала массовым импортом технологий, населения и капитала из передовых промышленных держав. И, наверное, все могло продолжаться в том же духе и дальше, если бы драматический ХХ век не внес исключительно значимые коррективы в основные направления развития как мира, так и России.

Мы уже цитировали старца Филофея, утверждавшего, что в истории было «два Рима» и «третий стоит», «а четвертому не быти». Эта мифологема хорошо описывает реалии той страны, в истории которой заметны три рецепции, а четвертой, судя по всему, случиться не суждено — прежде всего потому, что в ХХ веке произошли два события, радикально изменившие исторический путь и перспективы развития нашей страны.

С одной стороны, впервые Россия попыталась преодолеть свое традиционное положение и превратиться из периферии в центр. Опыт Советского Союза показал, что это невозможно. На основе перенятых социальных, политических и хозяйственных технологий построить глобальный центр не удалось. Путь российского марксизма и эволюция моделей «Жигулей», выпускавшихся на построенном итальянцами заводе, поразительно похожи — в обоих случаях технологии деградировали, и только мир, в котором они изначально появились, демонстрировал способность к их творческому развитию — в направлении ли цивилизованной социал-демократии или современного автомобилестроения. Однако попытка, которая все же была предпринята, оказалась исключительно отчаянной — за идею перемещения с периферии в центр мировой экономики и политики власти готовы были положить в могилы бóльшую часть собственного народа. Прямые демографические потери России в ХХ столетии оцениваются современными демографами не менее чем в 76 млн, а общие — в 113–137 млн человек — и я не говорю о том невообразимом количестве труда и средств, которые были потрачены на достижение недостижимых целей. Именно эта радикальная попытка «впрыгнуть в современность» — не столько перенять нечто у соседей, сколько «обогнать» их — и сделала Россию окончательно несовременной страной («лучшие умы» которой до сих пор мечтают о «перескоке» сразу через несколько технологических укладов и о «закрывающих технологиях», которые откроют для нее невиданные перспективы).

С другой стороны, сам развитый мир радикально изменился с формированием постиндустриального общества. Создав новые технологии в материальном производстве и сфере услуг, коммуникациях, образовании и медицине, западный мир достиг новой ступени развития, на которой объектом экспорта могли быть уже не невозобновляемое сырье и не требующие постоянного приложения одних и тех же усилий промышленные товары, а технологии, использование которых не предполагает возможности их «перехвата» и развития. Продавая компьютерные программы, их производитель отчуждает лишь копии, в то время как только он, обладая опытом создания того или иного софта, способен разработать его следующую версию; продавая лекарства, производитель не раскрывает рецептуры их производства и сразу же начинает готовить новые и т. д. Иначе говоря, мир XXI века распадается на часть, в которой производятся образы будущего, и на часть, где они потребляются, — при этом первая получает в свое распоряжение источник своего рода неограниченного богатства, воссоздать которое на глобальной периферии исключительно сложно. В такой ситуации рецепции, в которых Россия была столь искусной, резко теряют в своей значимости, а для самостоятельного развития с учетом истории ХХ столетия не остается ни сил, ни средств, ни опыта.

В новом мире XXI века, в котором сейчас очутилась наша страна, отчетливо выделяется три общности, которые уже отметили многие авторы — хотя каждый с собственной спецификой. Наиболее удачной представляется мне категоризация, предложенная с акцентом на политические процессы Р. Купером на рубеже тысячелетий, когда этот британский автор предложил разделить все страны на современные, постсовременные и досовременные (modern, post-modern и pre-modern). Хотя его классификация предполагала, что Россия — наряду, например, с США и Китаем — относилась к числу современных стран, cегодня, как мне кажется, это уже не столь очевидно.

Особенной чертой начавшегося тысячелетия стало появление регионов и государств, в которых развитие как бы обернулось вспять. При этом причины такого положения вещей в большинстве случаев находятся внутри самих этих стран. Многие африканские государства — как, например, Кения — в момент обретения независимости были богаче тогдашней Южной Кореи, но сегодня по показателю подушевого ВВП отстают от нее в 15–20 раз. Целый ряд стран Ближнего Востока, принявшие в 1960–1970-е годы вполне современные программы модернизации, позднее обратились либо к диктатурам, либо к религиозному фанатизму, став одними из самых бедных регионов мира. Венесуэла, наиболее экономически успешная страна Латинской Америки, в 1970 году лишь немного отстававшая по уровню подушевого ВВП от развитых стран Западной Европы, увлеклась безумными идеями «социализма XXI века» и сегодня вместе с некоторыми своими соседями уверенно идет к национальной катастрофе. Если говорить в целом, то, несмотря на впечатляющий технологический и социальный прогресс последних десятилетий, более 27 стран довольствуются ныне меньшим подушевым ВВП, чем они имели в 1985 году. Все эти страны по-своему особенные, но их главная особенность состоит в неспособности развиваться, в устойчивой и уверенной экономической, социальной и интеллектуальной демодернизации. Собственно этот тренд и есть то направление, по которому сегодня уверенно идет и наша несовременная страна, силы которой подорваны бурным ХХ веком, а ориентиры «сбиты» скоростью и масштабами технологической революции последних десятилетий.

Формирующийся на наших глазах глобальный pre-modern world представляет собой уникальный феномен, характеризующийся тремя основными чертами.

Во-первых, все страны, которые могут быть к нему причислены, — а я бы отнес к таковым некоторые погрязшие в этнических и религиозных противостояниях страны Африки, большую часть государств Ближнего Востока и Центральной Азии, Северную Корею и (до недавнего времени) Мьянму, а также страны Латинской Америки, увлекавшиеся социалистическими экспериментами (от Кубы до Венесуэлы), и, с некоторыми оговорками, ЮАР — отличаются уверенной деградацией системы управления. Она становится более бюрократизированной и менее эффективной; государство тратит на самое себя все возрастающую долю бюджетных поступлений; нарастает милитаризация или политическая роль военного сословия; предлагаемые новые управленческие методы оказываются все более простыми и напоминающими волюнтаристское ручное управление; наконец, все больше ответов на волнующие общество вопросы находится на сугубо идеологическом, а не рациональном уровне. Практически во всех странах, отворачивающихся от современности, растет прямое государственное участие в экономике (я имею в виду не масштабы перераспределения национального достояния через бюджетные каналы, а прямой контроль правительства над отдельными секторами экономики или крупными компаниями). При этом процессу примитивизации управления придается настолько существенное идеологическое значение (можно видеть рассуждения об особой роли государства в России или отсылки к революции — не важно, исламской или боливарианской — в Иране или Венесуэле), что формирующийся тренд не может быть пересмотрен без фактического отказа от всей избранной политической и социальной модели. Политическая элита «захватывает» общество и подчиняет его своим интересам — иногда идеологизированным, почти всегда клептократическим, но ни в одном случае не соответствующим глубинным чаяниям большей части населения. Выход из подобного тупика, как показывает история, чреват масштабными социальными катаклизмами и следующими за ними длительными периодами разочарования и апатии.

Во-вторых, большинство несовременных стран характеризуются не только упрощающейся системой управления, но и примитивизацией экономики. Чем большая роль отдается государству и меньшее значение придается частному конкурентному бизнесу, тем чаще центральное место в народном хозяйстве занимают аграрный или сырьевой сектора. Высокоорганизованные сырьевые экономики, выстраивающие на этой основе новые сегменты экономики, были и остаются редкими исключениями — в большинстве же случаев экономика стремится к максимальному упрощению, как только общество лишается здоровой политической конкуренции. Именно поэтому страны, попытавшиеся было пойти по пути «социалистической индустриализации» после обретения независимости и установления однопартийных или персоналистских диктатур, очень быстро продемонстрировали неспособность создания современной саморазвивающейся экономики и деградировали до уровня производителей сырья. Советскому Союзу, чтобы в конечном итоге повторить тот же путь, потребовались намного более продолжительный срок и политическая катастрофа, но в итоге деиндустриализация настигла и Россию, постепенно превратив страну в «энергетическую сверхдержавку» и доведя ее зависимость от импорта почти до абсолюта даже в тех отраслях, которые давно уже освоили ранее отстававшие, а сейчас интегрировавшиеся в глобальную экономику страны Восточной Азии. Пока, насколько можно судить, ни одна страна, прошедшая за последние полвека путь от попыток индустриализации до сырьевого государства, не смогла развернуть этот тренд вспять: неразвивающийся мир постепенно начинает убеждать самого себя в благах не-развития — последствия чего можно наблюдать уже на разных континентах. Учитывая, что большинство модернизирующихся стран достигают все бóльших успехов в промышленном развитии, а постиндустриальный мир стоит на пороге самой масштабной роботизации в истории, странам, утратившим свои позиции в глобальном разделении труда, практически ничего не остается, кроме как надеяться на относительно случайные колебания сырьевых цен и рост спроса на природные ресурсы в обществах «золотого миллиарда».

В-третьих, современная эпоха приносит еще одно новшество, практически неизвестное миру XIX и ХХ cтолетий, — массовую миграцию с мировой периферии в центр. Долгие десятилетия миграция была уделом народов, создававших наиболее совершенные средства передвижения и обретавших оригинальные технологии освоения пространства. Это дало европейской цивилизации (частью которой была и Россия) власть над миром через процессы вестернизации. Однако в последние полвека тренд изменился: развитый мир стал создавать такие богатства, что поиск его жителями иных мест приложения своих способностей стал контрпродуктивен. Эмиграция сократилась в десятки раз и стала процессом довольно экзотическим — в то время как в остальном, менее развитом мире она начала набирать небывалые темпы. Сегодня масштабный отток исторического населения не только указывает на существующие в стране проблемы, но и делает практически невозможным их преодоление, так как, с одной стороны, неудачливое общество покидают те, кто обладает наиболее высокой квалификацией и готов к риску и предпринимательству, и, с другой стороны, уезжают прежде всего те, кто недоволен политическим режимом и состоянием гражданских свобод и, следовательно, в иных условиях был бы заинтересован в реальной социальной модернизации. Наиболее масштабные потоки эмигрантов четко указывают на самые безнадежные с точки зрения развития регионы планеты; за последние десять лет самый большой отток граждан в пропорции к населению фиксируется в Ливии, Никарагуа, на Ямайке, Гаити и в Доминиканской Республике: потери во всех этих случаях составляют от 3,4 до 5,7 % первоначального числа жителей. Россия на этом фоне выглядит вполне «достойно»: с момента краха авторитарной системы в конце 1980-х годов страну покинули более 2,6 млн человек, а число выходцев из России, постоянно проживающих в Европе и Северной Америке, превысило к середине 2010-х годов 5,2 млн. Это тоже задает довольно понятный тренд, так как, постоянно подпитывая развитые страны своими талантами, периферийная страна не может адекватно развиваться. Несовременность России в данном случае подчеркивается тем, что она является сейчас единственной постимперской страной, из которой происходит массовый отток населения в другие центры европейской цивилизации и даже в отдельные районы ее бывшей периферии.

Три отмеченных тренда, рассмотренные в совокупности, порождают явление, которое я называю воронкой демодернизации. Все они взаимосвязаны и подталкивают друг друга. Ужесточение политических порядков и нарастание волюнтаризма подрывают основы предпринимательства и усиливают желание современных граждан покинуть страну. Оба эти тренда замедляют развитие конкурентного сектора экономики и переводят государство в «рентный» режим функционирования, который еще больше отдаляет его от народа. Наконец, нарастающая эмиграция консолидирует «молчаливое большинство», сокращает социальный капитал, минимизирует межличностное доверие и подрывает основы для воспроизводства ответственных элит. Попав в такую воронку, общество не может самостоятельно из нее выйти, становясь все менее современным. Единственный шанс на спасение дает максимально полное принятие глобализации и интеграция как в мировое экономическое пространство, так и в региональные политические объединения — но для этого необходима готовность политической элиты по сути отказаться от собственных власти и привилегий, что может случиться лишь в условиях катастрофического кризиса.

На заре XXI века демодернизация становится не менее распространенным процессом, чем модернизация. Мир, который долгое время казался движущимся в направлении относительного равенства, сегодня разделяется на отдельные фракции, как какое-нибудь сыпучее вещество в непрекращающем свою работу гигантском сепараторе. Современные страны становятся все современнее (в том числе используя ресурсы и граждан остального мира), а несовременные — все более архаичными (отторгая при этом тех, кто не согласен с архаизацией, и подчиняя свою деградирующую экономику нуждам индустриальных и постиндустриальных держав). Мы присутствуем при рождении своего рода «расколотой цивилизации» с ее стремительно формирующимися полюсами богатства и бедности, успехов и неудач. В таких условиях закрепление страны в числе откровенно несовременных, осуществляемое в интересах узкого круга вполне глобализированной элиты, представляет собой пример масштабного национального предательства.

В свое время Л. Толстой писал, что «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Это, видимо, можно отнести также к странам и народам. За крайне редкими исключениями, современные страны объединены приверженностью правам и свободам человека; готовы принимать практически любые социальные новации; признают успешность каждого гражданина условием и основой успеха всего общества; стремятся быть толерантными и максимально эффективно участвовать в процессах глобализации. В отличие от них несовременные общества каждое на свой лад обосновывает доминирование интересов «государства» над интересами общества и граждан; по идеологическим или религиозным основаниям утверждают примат традиционного над новаторским; изобретают самые разнообразные методы регулирования элементов общественной жизни и усиления контроля и надзора за своими подданными; наконец, стремятся под тем или иным предлогом «закрыть» свои экономики и максимально снизить хозяйственную «зависимость» от остального мира. На этом пути власти изобретают все более изощренные аргументы в пользу сделанного ими выбора, парализуя у своих сограждан ту способность к критической рефлексии, которая становится в мире XXI века самым важным качеством человека.

Россия, судя по всему, замерла сегодня на самом краю этой «демодернизационной воронки» и постепенно сваливается в нее, последовательно не желая отказаться от приписываемой самой себе «особости». Что должно случиться для того, чтобы страна предпочла современность архаике, а реалистическое восприятие мира — примитивному мифотворчеству, я не возьмусь сказать. Это К. Маркс когда-то говорил, что «философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»; я же полагаю, что сегодня важны не изменения и даже не объяснения, а создание систематической картины общества, в котором мы живем, и мира, в который это общество по необходимости встроено. И книга, к последним строкам которой мы вплотную приблизились, — это не программа действий, а всего лишь попытка оценить, с какого рубежа стране придется начинать, если она все же попытается вписаться в современный мир. И отчасти предупреждение о том, чего мы все можем лишиться, если этого не предпримем…