Три в кассу, остальное пилим — по лимону на рыло…

Вот так вот…

Я не знаю, почему это так. Я не знаю, кто и когда проклял нас — проклял враньём. Но когда говорят, что в России плохой бизнес-климат — я точно знаю, о чем идёт речь. И любой, кто в России занимается бизнесом — знает, о чем идёт речь. И дело не в процентах по кредитам. В конце концов — любой процент по кредитам составляет в себестоимости конечного продукта не такую уж и большую сумму, и любой процент — можно переложить в конечную цену. И в США — в семидесятые проценты были даже более высокие, шла инфляция — но никто не говорил, что там плохой бизнес-климат.

Дело в другом. В том, что в России каждый, буквально каждый — думает как кинуть и как на…ть. Каждый хочет вымутить свой процент, свой откат — хоть сколько то. Люди воспринимают зарплату как нечто должное, а приходя на работу — думают, как и с кого вымутить ещё. В политике то же самое. В России нет нормальной публичной политики ещё и потому, что практически все выделяемые на публичную политику (читай, на лоббирование, что само по себе и неплохо) деньги тут же разворовываются. И это делают те же самые люди, которые обличают порочность и коррумпированность режима.

Тот же Бельский. Единственный его контакт с властью состоялся, когда он был помощником губера в одной из областей. Только приехав туда, он тут же замутил какую-то схему с госимуществом… карьером каким-то кажется.

Нет… я все понимаю. Жить на что-то надо. И я совсем не исключаю, что схема была формально законной. Я и сам не ангел. Вот только я — не стучу себя кулаком в грудь, не пытаюсь выглядеть честнее, чем я есть и не обвиняю власть в том, что она мутит разные схемы. А они — стучат. И гневно обвиняют. И от того — становятся хуже, чем те, кого они обвиняют. Потому что просто вор — это одно. А вор и лицемер, при этом считающий себя честным — это другое. И не бывает крупного и мелкого воровства. Бывает воровство — и все…

А пока что мы летим в вертолёте. И за нами — летит ещё один вертолёт. Под нами — Север, и только брошенные китайские машины — отмечают наш путь. Это — роад-шоу. Путешествие для потенциальных инвесторов, среди которых как частные лица типа Джорджа Сороса или Карла Икана (никого из них в вертолёте нет, это я для примера говорю, частники тут есть, но совершенно непубличные), так и монстры типа управляющих Барклайс или HSBC — Гонконгско-шанхайской банковской корпорации, один из трёх банков Гонконга, который имеет право эмиссии — печатает гонконгские доллары, не менее уважаемую валюту чем доллары американские. Есть тут и БНП Париба — международный банк с французскими корнями, первое отделение которого открылось в Москве в семидесятые годы прошлого века. Но, ни одного представителя американских деловых кругов тут нет.

Впрочем, это может иметь и не политические корни. В США сейчас в экономике происходят очень неприятные процессы. Им надо опрокинуть кого-то большого — иначе опрокинутся они сами. А все остальные — с удовольствием их раздербанят. Ничего личного, просто экономический закон. Умри ты сегодня — а я завтра…

Вернёмся к роад-шоу…

— Господа — скомандовал я — посмотрите в иллюминаторы! Под наши вертолётом — возможно, расположено богатство на триллионы долларов, о котором мы не знаем…

Оно так. Россия в геологическом плане одна из самых неизведанных стран мира, а Сибирь — это вообще белое пятно на карте мира. В США, например — площадь местности, на которой проводились серьёзные геологические исследования с сейсмическими исследованиями — превышает нашу в несколько сот раз. Почему? А потому что в США, согласно местному законодательству владельцу участка земли принадлежит не только поверхность земли — но и все что под ним на неограниченную глубину. А у нас — нет. И потому в США земля является дорогим, востребованным товаром, и каждый владелец заинтересован заказать геологию, в надежде вытащить счастливый билет в виде рудных залежей или месторождения сланцевой нефти. А у нас — всем пофиг, и земля начинает что-то стоить, только если её можно застроить. Или на ней — слой чернозёма в полметра. Все остальное — это отброс.

Вот такая вот невесёлая … геология. Вместе с географией. И если мне суждено прийти к власти — а плох тот политик, который не мечтает о верховной власти — я начну с того, что внедрю американские законы о земле. Если они работают в США — то сработают и у нас. Землю можно покупать и продавать, каждый сам вправе решать, что делать со своей землёй, и каждому землевладельцу принадлежит не только земля, но и все что под ней. Каждый — должен иметь право на шанс, на счастливый в жизни билет. Потом — начну открывать другие рынки, например — свободный рынок оружия. И в этом тоже нет ничего странного — при СССР не имели права свободно продавать-покупать машины и квартиры, сейчас покупаем — и ничего не случилось, небо на головы не упало. Я — либерал — если кто ещё не понял. Настоящий либерал-рыночник. Я только не понимаю, как либерализм — совмещается с откровенным предательством национальных интересов. Ведь рыночная идеология предполагает активную защиту своего рынка и покорение чужих, верно? А вот те, кому я помогаю — это отлично понимают. Как то умещается у них это в головах…

Впрочем, все — до времени. До разу…

Площадка. Одна из многих — мы уже не в Сибири, мы — на крайнем Севере. Это — Самотлор. Гигантское месторождение, открытое и разработанное в 1960-е — его открытие позволило кардинально переменить ситуацию в советской нефтяной отрасли, до этого находившейся в ситуации падающей добычи в связи с истощением известного ещё со времён Российской Империи Баку и месторождений в Поволжье (Татарстан). Нефть Самотлора — пришлась как раз на семидесятые годы, на период кратного, безудержного роста цен на чёрное золото — из-за конфликта вокруг Израиля цена на нефть подскочила в четыре раза, потом — случилась революция в Иране, у основного поставщика нефти в США. Это позволило СССР — прожить «золотое десятилетие» при Брежневе, которое мы все и вспоминаем, как сказку о потерянном времени. Ностальгия по СССР — это ведь не ностальгия по революционной романтике двадцатых, оргии самоистребления тридцатых или кровавой бане войне сороковых — а по тем, далёким семидесятым. Времени — когда ещё не было Афгана, когда один за другим строились завод и города, когда жильё сдавали не домами, а районами, когда были вложены безумные по нынешним временам деньги в электрификацию и сеть дорог на одной шестой части суши. Брежнев, добрый человек — не был особо рьяным коммунистом, он никуда не рвался и просто развивал страну. Большинство из того, что у нас есть — это ведь не Сталин, чьи портреты выставляют как символ протеста, это — как раз Брежнев. При нем — мы окончательно перестали быть депо мировой революции и стали обычным народом, живущим в обычной стране. А его — ославили как коррупционера.

Но потом — англичане и норвежцы открыли громадные месторождения Северного моря, и началось падение цены на нефть. Кстати, теория о том, что ЦРУ и Госдеп США сговорились с Саудовской Аравией, чтобы обвалить цену на нефть и тем самым разрушить СССР — сказка. Если не верите — прочитайте мемуары Заки Ямани, саудовского министра нефти, который прошёл все это время в этой должности. Саудовская Аравия была вынуждена УМЕНЬШИТЬ добычу, но это не помогло. Во многом — тем негативным опытом обуславливается внешне нелогичная позиция Саудовской Аравии в 2014–2016 годах, которая оставила добычу на максимуме и даже нарастила её — когда на рынке было явное перепроизводство. В восьмидесятые — Саудовская Аравия сократила добычу в разы — но это лишь дало возможность конкурентам нарастить добычу и забрать рынки. И поднять цены — это тоже не помогло.

Плато добычи громадного Самотлорского месторождения, после которого начался спад — пришлось на начало девяностых. Время интересное само по себе, время, когда никому ничто не принадлежало, и когда никто не знал, будет ли он жив завтра чисто физически. Девяностые — это время открытой лицензии на убийство, когда нанять киллера — было нормальным способом решения той или иной проблемы. Государство действовало не лучше — начали же войну в Чечне, не стали договариваться. В те времена, если у кого-то была корова — никто не задумывался о телятах. Если корова попала к тебе в руки — следовало выдоить её, до крови — а потом зарезать и мясо продать на базаре. В нефтянке это означало то, что добыча велась хищнически, никакие методы повышения дебета скважин не применялись: никто не хотел вкладывать деньги в бизнес, все хотели из бизнеса деньги «выдернуть», как тогда говорили. В итоге — скважину быстро выдаивали, забирали 20–25 % легкоизвлекаемых запасов — после чего все бросали. Такое было везде, и ЮКОС, который потом едва ли не главным «страдальцем» сделали — тем особенно отличался. Но ведь оставалось ещё 75–80 %, верно? И оставалась уже готовая документация на добычу и готовая добычная инфраструктура на месте…

Вот об этом — я и хочу рассказать инвесторам.

— Под нашими ногами деньги, джентльмены. Деньги, наличие которых подтверждено не просто данными геологии, а уже проводившейся здесь добычей. Общий объём запасов — подтверждён не только независимой экспертизой, но и проводившимся здесь бурением. Более того — сюда подведена и труба. Это как американский сланец — только если сланец перевозится цистернами, что довольно дорого — то здесь мы получим трубу…

Кое-что я скажу, кое о чем — умолчу. Мне не хочется пускать сюда Шлюмберже — потому что тогда они увидят моё ноу-хау — бур принципиально новой конструкции. Я понимаю, что шила в мешке не утаишь — но я хочу утаивать как можно дольше. Потому что этот бур, пошедший в свободную продажу, может привести к падению себестоимости добычи на традиционных месторождениях и новому циклу дешёвой нефти. А мне бы этого не хотелось. Нефть — обязана быть дорогой. Это ненормально, когда базовые активы стоят дёшево, а фантомы, в виде торговых марок типа Эппл или Кока-Кола — дорого.

Кстати, про цены…

— … Таким образом, господа, все мы видим перспективный актив, стоимость которого при умелом управлении возрастёт в десятки раз, не меньше. Сланцевая нефть в США скоро кончится — но вот технологии её добычи имеют право на жизнь и вполне могут быть применены и на сибирских месторождениях тяжёлой нефти и на выработанных месторождениях, которые считаются коммерчески нерентабельными — но при этом к ним подведена вся инфраструктура — и добычная, и транспортная. Все понимают, что суперцикл низких цен на сырьё заканчивается и сэкономленные крупнейшими ресурсопотребляющими экономиками мира деньги — придётся отдать в течение следующих пяти — семи лет. Все это время будет сказываться недоинвестирование, и цены на сырьё будут такими, какими их установят производители. Я не намерен терять ни доллара возможной прибыли и если будет ценовой шок — то так тому и быть.

…

— Я вспомню высказывание одного американского миллиардера: он говорил, что принял решение продать все свои акции на фондовой бирже после того, как его спросил о перспективах инвестиций в акции его чистильщик обуви. Тогда он понял, что рынок выбран до дна, пирамида готова к обрушению. Примерно такая же пирамида, только стоящая на остром её конце — построена на нефтяном, да и всех сырьевых рынках без исключения. Все увлеклись шортами. Причём, чем дешевле базовый актив, тем больше коротких позиций на него можно открыть. Особенно, если происходит очередное… которое там по счёту, джентльмены? — количественное смягчение.

Смешки…

— Короче говоря, я предлагаю вложиться по дешёвке в нефтяное поле, откуда не извлекли, примерно 75–80 % запасов, разработать его с помощью новейших технологий бурения, и продать полученную нефть. И таких полей — по России немало. Вопросы?

— Почему вы не привлекаете нефтесервисные организации?

Понятно, француз. И понятно, на кого он намекает.

— Отвечаю. Господа, этот проект содержит политические риски, о чем я вполне откровенно указал в резюме проекта. Российское правительство — довольно негативно относится к иностранному капиталу в российской нефтяной отрасли — в любом виде. Кроме того — джентльмены, вы все знаете курс рубля к доллару и понимаете, что он безбожно занижен. В этих условиях — становится очень выгодным бизнес, в котором все издержки делаются в рублях, а вся выручка — идёт в долларах США. Кроме того, господа — и я этого тоже не скрыл — я сам владею определёнными активами в области нефтесервиса. И рассчитываю задействовать их. Разумеется, на рыночных условиях.

— Как мы можем быть в этом уверены? — не отставал француз

— В чем?

— В рыночных условиях. Вы понимаете, что в данном случае неизбежен конфликт интересов?

— Понимаю. Но, во-первых — я вам его раскрыл, чтобы вы могли принимать решения об инвестировании с открытыми глазами и полным осознанием рисков. Второе — тарифы на нефтесервис крупнейших нефтесервисных компаний не являются какой-то особой тайной и на совете директоров — в котором понятно, что будут независимые директора — мы сможем сравнить цены на услуги. Гарантирую, что мои будут дешевле.

— Но вы в этом случае будете получать двойную прибыль… — не отставал француз.

— А двойную прибыль хотите получать вы? — спросил я.

Француз замешался.

— Если у вас есть активы в области нефтесервиса (я знал, что они могли быть, многие нефтесервисные компании, созданные в период ценового и сланцевого бума, фактически обанкротились, а их акции попали в балансы банков и никто не хочет делать их переоценку, потому что это будет означать уже банковский кризис) — можете прислать коммерческое предложение и мы рассмотрим его.

Француз не нашёл что ответить.

— А теперь, господа, оставляю вас наедине с этой загрязнённой природой, с ржавыми машинами и остатками буровых вышек. Подумайте о том, что все преходяще, и Айфон, и Гугл — преходящи и только потребность человечества в энергии — вечна. Я же — с вашего позволения, поищу, где тут туалет…

Многие уже откровенно засмеялись — если вы хотите привлечь инвесторов, нужно немного эпатажа. Уоррен Баффет ведёт жизнь затворника и ездит на подержанном Линкольне. Сороса — знает весь мир. Карл Икан делает заявления о том, что Эппл должен стоит триллион долларов — что полное безумие, но цифра красивая.

Мне пока что остаётся грубоватая русская откровенность. Никакого другого имиджа кроме «медведей» у нас нет.

— Прошу прощения…

Я как раз стоял у брошенного Т130, старого, с уже почти облупившейся жёлтой краской и думал. Думал о тех людях, которые когда-то пришли сюда. Я — вернулся сюда с миллиардами долларов. А что влекло их в морозную тундру?

Уж точно не деньги. Конечно, «северные» были, но по сравнению с тем, что сейчас, это так, слезы…

Но они сюда шли.

Окликнувший меня мужчина был молод, лысоват, на носу были очки. Говорил он по-русски — но так как говорят иностранцы.

— Простите… мы знакомы?

— Профессор Виноград…

Интересная фамилия, надо сказать…

— Владимир Угрюмов. Профессор чего? — поинтересовался я — Массачусетс?

— Университет Давида бен Гуриона, Израиль. Я согласился почти бесплатно консультировать Креди Агриколь только, чтобы попасть сюда.

— Старые добрые принципы Леденхем-стрит? — усмехнулся я

— То есть?

— Да нет, нет… Ничего.

На самом деле — этому выражению научил меня Том… то ли друг, то ли не друг мне теперь. Вообще, из-за него я стал наполовину англичанином. Леденхем-стрит — это улица в Лондоне, на которой в своё время располагались офисы Британской Индийской компании — компания, которая фактически была государством, которая создала целую сеть станций на пути Британской империи в Индию — Гибралтар, Аден, например — и которая почти что преподнесла Британии в её владение территорию, настолько огромную, что её называли «Индийский субконтинент». Мало кто знает, что Её Величество, Королёва Елизавета долго отказывалась принять Индию в состав Британской Империи, опасаясь, что особой выгоды это не принесёт, эффективно управлять такой огромной территорией будет невозможно, а в случае войны — её невозможно будет защитить. Но правление Британской Индийской компании уговорило Её Величество, тем самым переложив на Империю часть расходов, но оставив себе все доходы (в те времена налогов и налоговых служб почти не было). Так вот — в те времена жалование платили маленькое, и это было ещё хорошо, потому что на большинстве должностей Короны — жалование не предусмотрено было вообще. Но пронырливые люди — совмещали занятие тех или иных должностей с работой на свой карман, в частности — с торговлей опиумом. Вот с этого времени и пошло выражение «Старые добрые принципы Леденхем-стрит» — то есть, положили тебе маленькое жалование, но дали большие возможности или полномочия, вот и крутись сам как хочешь…

В Израиле — это выражение вряд ли известно, я понимаю…

Почему то мне профессор понравился. А я — редко ошибаюсь в людях.

— Говорите. Пять минут славы ваши.

— Не здесь. Отойдём.

Я осмотрелся. Мы отошли в сторону, на край площадки

— Хотите создать крупнейшую нефтяную компанию мира из ничего?

Я кивнул

— Дальше?

— Технологии по сланцевой нефти. В сущности — это пакет технологий по повышению проницаемости пластов. По добыче на сложных пластах. Он существовал и ранее, просто в какой-то момент доходы — начали превышать издержки, только и всего. Но если эти технологии применимы для разработки сложных пластов — почему бы их не применить на пластах, которые считаются выработанными. Вам ведь известно, что доказанные запасы нефти — это не запасы нефти в том или ином нефтеносном районе, на той или иной скважине. Это те запасы, которые мы технически в состоянии извлечь. На самом деле их там значительно больше. И есть скважины и целые нефтеносные районы, которые брошены в связи с тем, что добыча на них более нецелесообразна. При том, что мы не извлекли и половины тех запасов, какие там есть. И заметьте — там чаще всего есть вся добычная инфраструктура, а часто — и подведены трубопроводы.

Я кивнул. Да, всё так. Но мы это уже проходили. В США, например — одной из причин, сделавших сланцевую нефть коммерчески рентабельной — было наличие разветвлённой сети железных дорог, позволявших не вкладываться в транспортировку — сланцевая нефть по трубопроводу моментально становится нерентабельной. Да ещё и опасной — в ней растворён природный газ, до двадцати процентов, и при перекачке по трубе, через компрессорные станции — неизбежны взрывы. Но есть другие факторы…

— Мы прорабатывали этот вопрос. Проблема в том, что заброшенные месторождения чаще всего обводнены. Есть и другие проблемы. В чем конкретно заключается ваше предложение?

— Проблема обводнения решается — есть соответствующие реагенты. Моё предложение — моя группа разработала своего рода бурового робота.

— То есть? Роботизированную платформу?

— Нет. Мы взяли советские и немецкие наработки по созданию субтеррин и использовали их для создания автономного робота, способного бурить под землёй в любом направлении. Ему не нужны буровые колонны.

Я тряхнул головой

— Постойте. Вы представляете себе, что такое бурение?

— Вполне.

— То есть, вы хотите сказать, что ваш буровой робот уже содержит в себе двигатель достаточной мощности для того, чтобы проводить бурение на глубине автономно?

— Да.

— Этого быть не может.

— Но это так. Можете провести испытания.

Я задумался

— Кто владелец интеллектуальной собственности — вы или Университет?

— Я

— Уверены?

— Могу показать ряд патентов.

— Ряд — что они защищают?

— Все существенные детали робота.

— Хорошо. Второй вопрос — если это работает, почему вы пошли ко мне? Почему не в Шлумбергер.

— По одной причине. Робот — примерно вдвое больше диаметра стандартной скважины. Его надо доставить вниз.

Я скептически улыбнулся

— Ну, с этого и надо было начинать…

— Да, но одновременно с проблемами бурения — резко сокращается количество необходимых скважин.

— Насколько?

— По нашим подсчётам — примерно в два с половиной раза. А почему я не пошёл в Шлумбергер… потому что у них нет той технологии бурения, которую вы пытаетесь сохранить в секрете…

…

— Новосибирской технологии. Электробур.

Язык мой — враг мой. Интересно, откуда он узнал?

Я примерно прикинул — бурить скважины другого диаметра это не так то просто, учитывая то, что совершенно вся буровая инфраструктура — заточена на стандартный диаметр скважин.

— У нас не выйдет по себестоимости. Вы же понимаете — пробурить скважину другого диаметра… она золотой получится.

— Да, но такая скважина может быть только одна, понимаете? Запустить робота. Остальные — не просто пробурены, они готовы к работе от предыдущих бурильщиков, их только отремонтировать придётся.

Черт его знает. Не исключено, что этот тип и вовсе — работает на Шлумбергер и пытается пробиться к секретам новосибирских разработок. Они то, как раз уникальны тем, что снижают себестоимость обычного, классического бурения. Но мне это не надо — если разработки внедрит Шлумбергер, они просто внедрят их повсюду и это снизит себестоимость традиционной нефти. А мне — надо разбурить Сибирь, сохраняя уникальную технологию как фактор конкурентоспособности, а не ронять цены дальше.

Но с другой стороны…

— Профессор, вопрос — где вы это все планируете применять?

Профессор вдруг потерял уверенность в разговоре, пожал плечами

— Не знаю. Вы понимаете, никому и ничего не нужно. Все держатся за старое… никому ничего не нужно.

— Вы продавали патенты? Говорили лишнее?

— Нет… нет. Я рассчитывал на бурение в Средиземном море, но…

— Если это так — перебил я — то у меня есть интерес. Если и дальше — будете держать язык за зубами.