К воротам с коваными гербами, изображающими парящего орла, они подъехали в молчании. Ринка пребывала в полном расстройстве чувств и совершенном недоумении: что вообще происходит? То Людвиг галантен, заботлив и нежен, то превращается в саркастичную высокомерную заразу и смотрит на нее, как на деревенское недоразумение. Еще немножко, и она почувствует себя второгодницей из церковноприходской школы! Не верьте всему, что пишут… ах, он! Да если бы он хоть представлял, какие информационные фильтры отрастают у жителей мира победившего прогресса! Попробовал бы он пожить среди торжества масс-медиа и продавцов счастья в каждом утюге! Спорим, сутки наедине с телевизором, и герр Людвиг бы как миленький побежал покупать новейший айфон, прокладки с крылышками и добро-любимый сок прямиком от веселого молочника из домика в деревне?! И голосовать бы пошел! И налоги платить, чтобы спать спокойно, и…

Черт бы его подрал, гада высокомерного. Драконы ему, видите ли, неразумны. Сам он… неразумен, вот!

Даже умиротворяющий шелест листвы в огромном парке, окружающем дом графа Энн, и изумительный ландшафтный дизайн немножко в японском духе не сумели успокоить ее возмущение. А еще она поймала себя на совершенно дурацкой мысли: почему у графа Энн дом раз в двадцать больше, чем у герцога Бастельеро? Да вилла «Альбатрос» уместится в одном только левом крыле этого дворца, и еще останется место для теннисных кортов и вертолетной площадки! Куда Герману столько места?

– Здесь уютно, не правда ли, дорогая? Конечно, не наш замок, но очень мило, – с непринужденно-светским хамством проронил Людвиг, когда они подъехали к парадному подъезду, украшенному белыми колоннами.

Классицизм. Почти Петергоф, только фонтанов не хватает. Зато от подъезда отъезжает роскошный белый мобиль, достойный музея Ротшильдов. Похоже, гости уже собрались и ждут… ох, не надо думать, кого и зачем они ждут!

Людвиг добавил что-то еще о чудесном виде на пруды, а Ринке внезапно стало смешно. Дорогой супруг решил пустить ей пыль в глаза и намекнуть на несметные богатства рода? Распустить хвост? И эти люди еще что-то говорят о ее непредсказуемости и нелогичности!

– У вас есть замок? – Она наивно похлопала ресницами, поддерживая игру. – Настоящий замок? Где?

– У нас, дорогая, – поправил он чертовски самодовольно, дождался, пока лакей в темно-вишневой ливрее откроет для нее дверцу мобиля, и подал ей руку. – На границе с Пустошью. Прекрасный образец архитектуры четырехвековой давности. Зовется «Обсидиан».

Ринке захотелось спросить, не страшно ли ему на границе с Пустошью, о которой говорят лишь шепотом и с придыханием, но не успела. Из высоких двустворчатых дверей вышел граф Энн. Сегодня он был строг, изыскан и похож на рекламный постер Карла Лагерфельда. Или Джорджо Армани. Темно-синий сюртук с атласными лацканами, белоснежный шейный платок, на полпальца выглядывающие из рукавов манжеты сорочки – с запонками, разумеется, драгоценными.

Ринка невзначай покосилась на затянутую в лайковую перчатку руку супруга: да, точно. У Людвига тоже запонки, только камни в них не синие, а черные с алой искрой. И сюртук черный. Красив, гад чешуйчатый! Красивее Германа. Намного красивее!

– Людвиг, Рина, как я рад вас видеть! – Граф пожал руку другу, а Ринке поцеловал пальцы и добродушно подмигнул. – Высокое общество в нетерпении, но я не позволю им вас съесть, моя дорогая. Придется им удовольствоваться тортом на десерт.

– Подавятся, – невозмутимо улыбнулся Людвиг и вернул руку Ринки на место, то есть на свое предплечье.

Герман окинул их взглядом рачительного хозяина – в смысле именно так, наверное, и смотрят на торт от знаменитого повара, перед тем как подать на стол в качестве гвоздя программы.

– Ни мгновения не сомневаюсь. Но если вам вдруг станет неуютно общаться с кем-то, просто позовите. Можно не вслух, я услышу.

Ринка едва сдержала хихиканье: два павлина распускают хвосты наперегонки. Как мило!

Герман пропустил их вперед, в открытые лакеем двери. Там, внутри, все сияло и переливалось – хрусталь, позолота, навощенный паркет, сдержанная оркестровая музыка. Намного роскошнее, чем было в королевском дворце. Особенно наряды дам. А уж драгоценности! Даже жаль, что она в них не разбирается.

Зато, похоже, разбирается Герман.

Стоило слуге забрать у Рины меховой палантин, как он удивленно поднял бровь и прицокнул:

– Гарнитур Анны-Летиции? Я восхищен твоими дипломатическими способностями, друг мой.

Людвиг лишь небрежно повел бровью, мол, не стоит упоминания, сущая мелочь!

Ага. Мелочь. Особенно если учесть, сколько женских (и не только) взглядов устремились к шее Ринки. Она на мгновение почувствовала себя манекеном на выставке ювелирной промышленности. Или тем самым тортом.

Впрочем, стоило признать, Людвиг поступил правильно, обвесив ее столь узнаваемыми драгоценностями. Статусные игры так статусные игры!

Тем временем к ним приблизилась изумительно стройная, ухоженная и, вот уж прав был Людвиг, идеальная фрау. В ней было совершенно все: строгая прическа из локонов насыщенного пшеничного цвета, на тон темнее, чем у супруга; царственная осанка и летящая, словно она с пяти лет танцевала в балете, походка; переливчатое серо-голубое платье, удачно оттеняющее синие глаза и сияние сапфировой диадемы в волосах; кружевные перчатки на изящных руках и тяжелые, явно фамильные кольца на тонких пальцах; скульптурные черты и нежный румянец на бархатной, чистейшей коже. И, конечно же, сияющая любовью к супругу улыбка.

За ней, взявшись за руки, шли мальчик лет десяти и девочка годом помладше. Они были одеты в тех же тонах, что мать с отцом, и походили бы на белокурых ангелочков, если бы не шкодные мордахи.

– Позвольте представить, моя супруга, Эмилия Энн, и наши дети, Альберт и Аннабель.

Дамы присели в реверансах, а юный кавалер отвесил почтительный поклон.

– Для нас большая честь принимать вашу светлость в нашем доме, – голос у Эмилии тоже был совершенным: нежным и мелодичным.

Ринка рядом с ней почувствовала себя неуклюжей клячей в затрапезном балахоне, но тут же мысленно надавала себе по щекам. Не время вспоминать подростковые комплексы! И вообще, она давно уже не гадкий утенок, а взрослая красивая женщина!

– Очень рада знакомству… Эмилия?

Графиня Энн улыбнулась с долей облегчения.

– Герман много о вас рассказывал, дорогая Рина. Идемте, я представлю вас гостям, – сказала она в полный голос и тут же добавила совсем тихо: – Я тоже не люблю все эти светские обязанности, но приходится. Это ненадолго.

Тем временем Людвиг взял из рук сопровождающего их Мюллера корзину, накрытую полотном, и вручил сгорающему от любопытства мальчишке:

– Открывать только в саду.

Юный кавалер прижал корзину к груди и кивнул с крайне важным видом.

– Ладно, идите, – усмехнулась Эмилия, и дети мгновенно куда-то унеслись.

– Опять балуешь моих сорванцов, – с нескрываемой нежностью сказал Герман, глядя детям вслед.

На что Людвиг только пожал плечами, так же глядя вслед детям.

– А что еще делать с детьми? – и обернулся к Герману: – Надеюсь, хоть Гельмута сегодня не будет? При нем подхалимы и блюдолизы совершенно невыносимы.

– Он планировал прибыть, но в последний момент отказался, сославшись на занятность. Но здесь его высочество.

– Бедный Отто, – скривился Людвиг. – Опять его отправили работать во благо родины.

– Бедный я, – парировал Герман. – Если бы не Гельмут, нам не пришлось бы принимать всю эту толпу. И это при том, что большую часть намеков и просьб мы проигнорировали. Увы, все – не получилось.

– Только не говори, что тут…

– Слова – тлен, – тоскливо отозвался Герман, глядя куда-то вбок со страдальческой миной.

Ринка проследила за его взглядом и чуть не сбежала вслед за детьми. Куда там, в сад? О, прекрасный тихий сад с ушастыми монстрами, как же он далек. Недосягаем!

Нацепив на лицо самую любезную улыбку, она на всякий случай проверила зачарованное кольцо на пальце. На месте, слава всем местным богам и неместным тоже. Значит, у нее будет шанс пережить еще одну встречу с монстром куда страшнее кроликов.

– Сын мой, я так рада тебя видеть! И тебя, дочь моя! – хорошо поставленным драматическим меццо начала ее высочество Бастельеро-Хаас, не дойдя до Ринки полудюжины шагов.

Разумеется, даже те из гостей, кто до сих пор не обратил внимания на «гвоздь программы», обернулись в их сторону.

– Сцена по вас плачет, – почти неслышно и крайне трагически пробормотал Людвиг и тоже засиял улыбкой: – Матушка!

Пока Людвиг галантно целовал руку, затянутую в черное кружево, Ринка выравнивала дыхание, сбившееся от восторга в преддверии встречи на Эльбе. Графский сад казался все более привлекательным местом, а от блеска газовых ламп и драгоценностей начала побаливать голова. Но стоило ей поймать злорадный взгляд одной из сестер Людвига, как ее обуяла здоровая злость. На этот раз принцессе не удастся ее проклясть, а уж переиграть – тем более!

– Дорогая матушка, какой приятный сюрприз! Вы сегодня так изысканны, а эти бриллианты вам невероятно к лицу! – пропела Ринка, приседая перед свекровью в реверансе.

Ей хотелось съязвить на тему траура по бездарно загубленной жизни, уж очень вызывающе выглядел черный туалет на фоне разноцветного блеска собравшихся гостей, но Ринка прикусила язык. Сегодня она будет милой восторженной блондинкой. По контрасту с дорогой змеей.

Змея величественно кивнула Ринке и отмахнулась разом и от Людвига, и от хозяев дома.

– Идемте, дорогая дочь моя, немножко посекретничаем, пока Людвиг пообщается с сестрами. Мои девочки так соскучились по брату!

Все три девочки тут же одарили брата такими взглядами, что сразу стало понятно: еще бы год его не видали! Людвиг ответил сестрам тем же.

– Ах, как отрадно видеть столь горячие родственные чувства! – похлопала глазами Ринка. – Дорогой Людвиг столько рассказывал о вас, столько рассказывал! Мне всегда хотелось иметь сестер, дорогая матушка.

«Сестры» дружно скривились, правда, едва заметно – все же люди смотрят. Ринка бы с удовольствием подразнила девиц еще немножко, но драгоценная (в прямом смысле этого слова – бриллиантов на ней был килограмм, не меньше) свекровь цепко ухватила ее за руку и надменно кивнула Эмилии:

– Дорогая, так любезно с вашей стороны было устроить этот прием! Я сама представлю мою дорогую дочь гостям.

Эмилия лишь кинула извиняющийся взгляд на Ринку, мол, прости – но устраивать скандал с ее высочеством будет хуже для всех.

– Вы так добры, матушка! – просияла Ринка. – Я счастлива, что вы не сердитесь на нас с Людвигом!

– Ну что вы, дорогая. Невозможно сердиться на собственного сына, которому сердце велело… – Не договорив, а скорее, несколько запутавшись в собственном велеречивом лицемерии, свекровь промокнула «слезу умиления» черным кружевным платочком. – Ах, эта любовь… Не сомневаюсь, уж вы-то родите Людвигу достойного наследника. Он очень любит детей, да вы и сами видели, как нежно он относится к Альберту и Аннабель. А вы любите детей, дорогая? Вы не представляете, как я жду появления внуков! Мои дети так быстро выросли!..

Если бы не роль восторженной дурочки, Ринка бы аплодировала стоя. Ее высочество в роли доброй бабушки была великолепно убедительна. Даже голос задрожал в нужном месте. Вопрос только, с чего это она так резко сменила курс? Знать бы!

Продолжая «сердечную» беседу о будущих детях, принцесса небрежно представляла Ринке гостей, всем своим видом демонстрируя, как нежно любит свежеобретенную дочь и какое в их семье царит благолепие. А заодно едва слышно поясняла Ринке, кто какое место занимает при дворе, насколько богат и влиятелен и стоит ли с ним считаться. С некоторыми гостями она перебрасывалась репликами о погоде или спрашивала о здоровье, кому-то кивала с таким видом, будто перед ней таракан.

Ринка же всем хлопала глазами и не выходила из образа наивной дурочки. Потом разберется, что все это значит, а сейчас надо всего лишь пережить очередное испытание.

Которое закончилось на удивление быстро.

– Лизоблюды, – едва слышно и не прекращая улыбаться, прошипела свекровь в спину отходящему семейству то ли графа, то ли барона, Ринка давно запуталась в именах и титулах. – Никогда не верь им, дитя мое. Особенно тем, кто делает умильные глаза и громко восторгается.

Свекровь одарила Ринку коротким пронзительным взглядом и кривовато улыбнулась, став на мгновение безумно похожей на Людвига.

А Ринка залилась жаром смущения. Ее игру оказалось так просто раскусить?

– Как скажете, матушка, – на всякий случай она склонила голову.

– Вот и умница. А теперь идем-ка посмотрим оранжерею, – добавила она достаточно громко, чтобы услышали заинтересованно отирающиеся рядом гости. – У дорогой Эмилии чудесные бегонии!

Ринке отчаянно не хотелось никуда идти со свекровью, но та держала ее слишком крепко и уверенной рукой направляла… в оранжерею? Что-то Ринке не верилось, что вот этот незаметный коридорчик ведет именно туда.

– Пустите, матушка. – Она встала столбом, едва они вышли из общего зала. – Людвиг просил никуда без него не ходить.

– А ты, значит, послушная женушка? – Ринку одарили все тем же острым взглядом, никак не вяжущимся с милейшей будущей бабулей.

– А я доверяю своему мужу.

Вдовствующая принцесса тихо рассмеялась и кивнула на следящий артефакт, выглядывающий из-под брачного браслета.

– Людвиг знает, где ты. И мы не пойдем далеко, всего лишь на балкон, там нет длинных ушей. Да не дрожи ты! Если кто тебя и съест, то уж точно не я, – сказала свекровь и потянула Ринку дальше, к двери.

Оказалось – к двери в танцевальный зал, пока еще пустой, за исключением нескольких музыкантов, настраивающих инструменты в углу. От них, вставших при появлении дам, свекровь небрежно отмахнулась, и в самом деле вывела Ринку на длинный балкон, выходящий на фасад графского дома.

Второй этаж. Не так высоко, чтобы убиться наверняка, но достаточно, чтобы не отделаться ушибами. Но ведь свекровь бы не стала вести ее на балкон на глазах у посторонних, чтобы с этого балкона сбросить?

– Садись и прекрати дрожать, – велела свекровь, подтолкнув Ринку к плетеному креслу. Сама села на такое же, аккуратно расправив юбки. – И послушай меня, девочка.

– Слушаю, – вздохнула Ринка, усаживаясь. Страх почти прошел, и ему на смену явилось любопытство.

– Ты не так наивна, как пытаешься казаться, – усмехнулась свекровь. – И твои хлопанья глазками не так убедительны, как нужно. Хотя линию поведения ты выбрала правильную, никому из стервятников не показывай, что ты умна и с характером. Избежишь множества проблем.

Ринка вместо ответа только пожала плечами, мол, это все и так понятно.

– И не думай, что я имею что-то против тебя, девочка. Наоборот. Я рада, что глупый мальчишка наконец-то выбрал жену сам, так у него будет шанс. Он не рассказывал, что в роду Бастельеро все непросто с магией и наследниками?

– Совсем немного, – отозвалась Ринка.

Странное дело, но сейчас она почти верила этой женщине. То есть у свекрови совершенно точно были свои мотивы, не имеющие отношения к благу Ринки, но сейчас ей был нужен мир. И женатый сын. И наследники. Вот это Ринка чувствовала всеми частями тела, а не только теми, что традиционно отвечают за интуицию.

– Если вкратце, то все Бастельеро – маги, но не все – некроманты. Проклятие передается не по прямой, но только среди мужчин. Предыдущим носителем проклятия был мой двоюродный брат, Клаус. Мы почти не общались, так что я знала его крайне плохо. Когда я выходила замуж за Манфреда, у Клауса уже был наследник, Вольфганг. Один. У носителей проклятия никогда не рождается больше одного мальчика. И я была уверена, что это никогда не коснется моей семьи. Манфред… он был истинным принцем. Страстным и неудержимым во всем. – Свекровь ностальгически вздохнула. – Людвиг поначалу был его точной копией. Такой же светлый, порывистый. У него были льняные кудри и глаза, как твои топазы. Прелестный мальчик! Они с Гельмутом росли вместе и очень дружили, пока Клауса и его семью не убили. Не верь, если кто-то тебе скажет о несчастном случае. Никогда не верь в несчастные случаи! Кому-то очень нужно, чтобы род Бастельеро прервался, и им это почти удалось. Вместе с Клаусом погибла не только его семья, но и моя. Знаешь, как я узнала о смерти Клауса и Вольфганга? – Мать Людвига даже не глянула на Ринку и ответа явно не ждала: смотрела невидящим взором куда-то в темнеющее небо.

– Людвиг изменился, да?

– Да. Ему было десять. В таком возрасте голубоглазые блондины не становятся черноглазыми брюнетами, тем более за одну ночь. Я поначалу не узнала собственного сына. А Манфред испугался. Он никогда не занимался политикой, никогда не был магом и был безумно далек от придворных интриг. Младший брат, любимый, балованный. При наличии двух племянников его шансы на трон были крайне малы, и он никогда не хотел его. Он всегда молился за здоровье старшего брата и его сыновей, а невестку вечно щипал за юбку и спрашивал, когда же будет третий сын, чтобы дядюшке не снилась в кошмарных снах корона. – Свекровь вздохнула и утерла платочком настоящую слезу. – Вся наша прекрасная жизнь покатилась под откос. Нашего веселого, милого Людвига подменили. В нем не только проснулось проклятие, он стал совсем другим. Нелюдимым. Мрачным. Перестал слагать стихи, а вместо этого засел за старые книги. Ему пришлось принять наследство Клауса, а ведь он не знал, что это такое и что с этим делать! Его магический дар был слабым, годным только на детские шалости…

Ринкино живое воображение тут же показало ей, как десятилетний Людвиг приезжает на виллу «Альбатрос», и его встречает Рихард, показывает ему библиотеку, лабораторию, все эти портреты, кладбище под окнами.

– А как их убили?

– В дороге. Клаус с женой, сыном и дочерью возвращались из «Обсидиана» в городской дом, мост через Рейн обвалился прямо под каретой, они не сумели выбраться. Там ужасное течение, омуты, пороги. Их тела нашли через несколько дней.

Свекровь замолчала, комкая в руках платочек, а потом внезапно его швырнула на пол и обернулась к Ринке:

– Я уверена, Людвига собирались уничтожить вместе с его первой женой. Подгадали к их ссоре, они часто ссорились. И устроили все так, что подозрение пало на Людвига. Если бы не граф Энн, все закончилось бы крайне плохо. Гертруда была из очень влиятельной семьи, ее родня подняла страшный скандал, требовали расследования и казни Людвига как убийцы. К тому же началась кампания в прессе против Бастельеро. Черные некроманты, противные Единому, шарлатаны, занимающие чужое место, интриганы и чуть ли не заговорщики против короны – в общем, немыслимая и противоречивая чушь. Граф Энн провел расследование, нашли следы совсем другой магии, чуждой Людвигу. Его оправдали, отец Гертруды скоропостижно скончался. Другого варианта не было, он отказался от переговоров, похоже, его просто заколдовали. История с Эльзой тоже вышла крайне некрасивая, я думаю, она все же была агентом, уж очень хорошо она вбила клин между Людвигом и Гельмутом. Как мальчики сумели не поубивать друг друга, я до сих пор удивляюсь. И сдается мне, тут снова вмешался граф Энн… хотя нет, нет, не думай даже об этом. Герман бы сделал все необходимое, но Эльзу покарал Единый.

Глаза вдовствующей принцессы сверкали такой ненавистью, что Ринка испугалась. Впрочем, страшно было и от ее рассказа. Ринка знала, что влипла в ту еще паутину интриг, но теперь все представало в куда менее оптимистичном свете.

– Значит, теперь моя очередь?

– Нет, – отрезала свекровь. – Не будет твоей очереди. Ты – туз из рукава. Людвиг наконец-то перестал плыть по течению, сам принял решение. Повзрослел. Ему предсказано, что его освободит от проклятия та, что сама упадет ему в руки. Ты, девочка. Я не знаю, откуда ты взялась на самом деле, но вижу – он тебе не безразличен, а ты не безразлична ему. Между вами есть что-то. Роди ему сына. Люби его. Я не знаю как, но сбереги его и уцелей сама. И не слушай никого! Здесь нельзя верить никому, кроме Германа и Гельмута. Остальные просто не понимают, что поставлено на карту.

Ринка застыла в недоумении. Фрау Бастельеро-Хаас говорила искренне, тут невозможно было сомневаться. Но почему тогда она так себя вела в первый раз? И сегодня – этот выпендер с траурным платьем, этот показной конфликт с сыном. Ведь всякий, имеющий глаза, разглядит под тонким слоем показного приторного обожания едва ли не ненависть! И то, как фрау представляла ее сегодня, было насквозь фальшивым!

А фрау резко и немелодично рассмеялась и передернула плечами:

– Пусть все думают, что раскусили нас. Все знают и видят, что я терпеть тебя не могу, а истекаю медом только из опасения перед королевским гневом. Гельмут очень удачно изгнал меня из дворца, прелестный повод для нашей вражды, не правда ли? Мальчик отлично лавирует, даже когда сам не до конца понимает смысла игры. Прирожденный король. Так что теперь, когда мы с тобой враждуем, прикрываясь протокольной любовью, у тебя есть тайный союзник. Никто не заподозрит меня в помощи тебе, а значит – у нас есть еще один туз в рукаве.

– Но кто? Кому мешает Людвиг?

– Если бы я знала! Могу лишь предполагать, что это те же люди, которым мешает независимая Астурия. Бастельеро – гарантия мира и неприкосновенности границ. Не будет Страшного Черного Некроманта, не будет и Астурии. Кстати, если услышишь жуткие истории о том, что случилось на Айзенштрассе, обязательно опровергай и заявляй, что Людвиг милый и мухи не обидит, а все кошмары им привиделись. Как можно горячее и неубедительнее.

– А зачем это?

– Как зачем? Ни Людвиг, ни Клаус до него не показывали свою настоящую силу. Мы ни с кем не воюем, преступники держатся от некромантов подальше, и повода устроить демонстрацию не было. А тут Людвиг очень удачно показал, какие силы ему подвластны. Обыватели переполошились, шпионы настрочили панические доклады, и есть шанс, что кто-то крепко задумается, а стоит ли захват Астурии еще одной Пустоши, возможно, на месте их собственной столицы. Ты же знаешь, что на нас только Испалис не хочет наложить лапу? Первый Бастельеро был так любезен, что отправил испалийского главнокомандующего обратно домой. И тот до сих пор не понял, что умер, и является на все военные советы. О том, что он мертв и не имеет права голоса, ему как-то опасаются сообщать, потому что он и при жизни славился крутым нравом, а уж после с треском провалившейся кампании и смерти…

Фрау Бастельеро-Хаас хищно улыбнулась и достала из ридикюля еще один черный кружевной платочек.

– Ладно, девочка, хватит исторических экскурсов. Приедешь ко мне в гости, поболтаем еще. А сейчас самое время пойти в оранжерею и закатить небольшой, но эффектный скандальчик. Ты справишься, я в тебя верю. И не вздумай ничего говорить Людвигу!

Скандальчик удался на славу. Ринка, вспомнив актерско-музыкальное прошлое, шипела на свекровь не хуже гюрзы, а та изумительно изображала королевскую кобру. Дуэт склочных дур не подслушал только ленивый, а они обе делали вид, что и не подозревают об ушах за каждым деревом.

Под конец свекровь ей подмигнула и сделала знак рукой, мол, теперь можешь сбежать. Ринка и сбежала. Прямо в объятия Людвига, который примчался ее спасать от скандальной маменьки. Графиня Энн тоже примчалась и принялась успокаивать ее высочество Бастельеро-Хаас, то и дело бросая извиняющиеся взгляды на Ринку.

Честно говоря, Ринке было стыдно. Не перед толпой гостей, а перед Людвигом и четой Энн. От смущения она бледнела, краснела и едва не свалилась в обморок.

– Опять матушка кидается проклятиями, – поддержав Ринку и усадив на скамью под финиковой пальмой в кадке, сказал Людвиг и провел ладонью над Ринкиной рукой с зачарованным кольцом. – Тебе не стоило уходить с ней из общего зала. Матушка…

Людвиг вздохнул, не желая говорить вслух «склочная змея», а Ринка погладила его по руке и слабо улыбнулась:

– Ничего страшного, видишь, я не надела кольцо на кролика, так что все в порядке.

Ей ответом послужила мрачноватая, но все же улыбка. А Ринка подумала, что после разговора со свекровью смотрит на Людвига несколько иначе. Да, у него характер – не сахар, он стремится все контролировать и требует от нее послушания. Но не из вредности, а потому что ей в самом деле грозит опасность. Почти такая же, как ему самому.

А она – истерит, прячет от него драконье яйцо… О черт! Вот зачем она вспомнила о Фаберже? Он же там совсем один, ему холодно и страшно! А она тут ерундой всякой занимается!

Ринка с трудом подавила порыв вскочить и бежать к мобилю, чтобы немедленно ехать домой. Это – не ее желание. Это всего лишь влияние дракончика. Маленького, еще не вылупившегося и, как все дети, насквозь эгоистичного – ведь для него пока не существует окружающего мира, только он сам и его мама.

– Может быть, ты хочешь выйти в сад? – спросил Людвиг. – А мне нужно немедленно переговорить с матушкой. Она, похоже, не желает понимать, что мы с тобой женаты и она уже ничего не изменит.

– Хочу, – согласилась Ринка. В саду, по крайней мере, не придется улыбаться гостям и ловить сочувственные и злорадные взгляды.

Впрочем, когда они с Людвигом под тихие звуки вальса шли через полный прогуливающихся гостей зал, вместо сочувствия и злорадства она ощущала страх. Намного, намного сильнее, чем на приеме в королевском дворце. Вокруг них тут же образовалось пустое пространство, и разговоры затихли, и только какой-то старик в наступившей тишине громко и скрипуче заявил невидимому за толпой собеседнику:

– Пустошь на Айзенштрассе? Вранье! Бастельеро давно выродились!

На старика тут же зашикали, музыканты заиграли громче, а гости отступили еще дальше, словно ждали, что вот-вот с рук Людвига сорвутся призрачные гончие и начнут охоту.

– Слышали звон, да не знают, где он, – отчетливо сказала Ринка и приникла к Людвигу ближе. Демонстративно. А потом подняла на него взгляд и улыбнулась: – Если бы ты хотел сделать новую Пустошь, ты бы выбрал для этого место получше какой-то там Айзенштрассе, не правда ли, дорогой?

– Несомненно, моя радость, – улыбнулся Людвиг. Фальшиво, насквозь фальшиво. И глаза у него было холодные и злые. Еще бы. Он же маг, он наверняка чувствует всю эту ненависть и страх куда острее.

– Ты пригласишь меня танцевать?

Ринка сжала его руку и сама удивилась собственному порыву. Ей бы бежать отсюда в тишину и покой сада, а она сама, добровольно подставляется! И ради чего?

«Людвиг – мой муж, и я должна его поддержать! Ему некуда бежать от общей ненависти и страха, а значит, я буду рядом», – ответила она сама себе.

– С удовольствием, – после полусекундной заминки кивнул Людвиг и развернул ее в танцевальную позицию.

И – повел в вальсе.

Весь его вид говорил: плевать мне на вас всех! А этикетом и протоколом можете подтереться! Это вы не танцуете до обеда, а я – танцую со своей женой тогда и там, где захочу.

«А кто не согласен, тот – обед», – мысленно поддержала его Ринка.

Ей вспомнился ее выпускной бал. Одноклассники в костюмах, надетых впервые в жизни. Одноклассницы в непривычно длинных платьях. Взгляд самого красивого парня класса, Влада. Оценивающий, снисходительный. Сейчас она видела его совсем иначе, чем тогда. И впервые за три года, прошедших с окончания школы, при воспоминании о нем ей не было больно и стыдно. Даже не так: она радовалась, что у них ничего не получилось. Что она оказалась недостойной парой будущему светилу мировой науки.

Видел бы ее Влад сейчас!

А лучше, танцевали бы они с Людвигом вот так, как сейчас, – там и тогда, и чтобы толпа одноклассников вот так расступалась вокруг них, а они видели только друг друга! И плевать на зависть, плевать на страх и ненависть, на все плевать! Есть только музыка и Людвиг, его сильные руки, его полный темного пламени взгляд, их дыхание и движение. В такт. Вместе.

К концу вальса Ринка чувствовала себя совершенно счастливой. Как же давно она не танцевала вот так, полностью отдаваясь музыке и доверяя партнеру!

– Вы прекрасны в вальсе, – горячий шепот Людвига отдался волной томления во всем теле, захотелось прижаться к нему, поцеловать.

В его глазах читалось то же самое желание. Откровенное, темное, готовое смести любую преграду… Кроме графини Энн, звонким сопрано разрушившей наваждение:

– Браво, браво! Ах, Людвиг, наконец-то ты вспомнил, зачем придумали вальс!

– Я никогда этого не забывал, – в голосе Людвига хрипотца желания смешалась с резкими нотами досады.

– Но так редко в этом признаешься! Рина, дорогая, вы изумительно смотритесь вместе, но я все же вас ненадолго похищу. Скоро подадут обед, а я так и не успела показать вам свои фиалки.

– Людвиг, ты позволишь?

Ринке безумно хотелось, чтобы он сказал «нет» и увел ее отсюда. Домой. Прямо в спальню. Но прекрасно понимала, что это невозможно. Этикет, протокол, сплетни, чтобы их Ктулху любил там, где поймает!

– Конечно, дорогая. – Он поцеловал Ринке руку, и ее даже сквозь перчатки обожгло прикосновение его губ. – Нельзя же разочаровать кроликов.

Он обещающе улыбнулся, а Ринку залило жаром. Вот с чего она взяла, что кролики – это намек на их сегодняшнее утро? Может, в Астурии вовсе не принято подобное сравнение, и вообще Людвиг – аристократ, а аристократы не шутят так непристойно!..

А плевать.

– Кролики останутся довольны, дорогой, – с таким же томным обещанием парировала она и с удовлетворением отметила сверкнувшие глаза и раздувшиеся ноздри супруга: оценил и проникся. – Не скучай без меня.