Стабилизировать контур и окончательно перенастроить его на Черного Карлика удалось лишь перед самым рассветом. Людвиг никогда не думал, что умертвия могут быть настолько непослушными! А что тут творилось с магией и техникой!

И ладно, если бы он мог работать спокойно, но ведь приходилось постоянно отвлекаться – к их императорскому величеству то и дело рвались какие-то придворные, послы, газетчики и министры, и всем нужно было срочно убедиться, что император жив, здоров и снова правит твердой рукой! Они с Д’Амарьяком замучились, играя в проклятые политические игры, больше, чем если бы весь день кололи дрова.

– Надеюсь, он не сбежит откусывать головы придворным, едва я усну, – пробормотал Д’Амарьяк, настраивая портал к Людвигу домой. – Потому что если я не посплю, то пооткусываю всем головы сам.

– Несварение будет. – Людвиг душераздирающе зевнул. – Если что, звоните. Завтра!

– Если завтра этот дворец все еще будет стоять на своем месте, – буркнул карлик, делая очередной кривоватый пасс.

– Да ладно, не такой уж он и страшный.

Они с Д’Амарьяком, не сговариваясь, поглядели сначала на мирно спящего «императора», а затем на покореженную и погрызенную мебель, расплавившееся зеркало, разбитый паркет и троих связанных идиотов, складированных в углу. Кажется, один из них – какой-то там граф, а то и герцог, честно говоря, Людвиг сейчас забыл не только имена и лица соседских аристократов, но и себя бы в зеркале не узнал.

Плевать.

Д’Амарьяк передохнет, восстановит силы, сотрет всем троим память и вообще разберется. Сам. Без Людвига!

– Готово, – не то сказал, не то зевнул Черный Карлик. – Можете отправляться домой.

Людвиг почти шагнул в портал, когда до него дошло, что что-то тут не то. Запах, что ли, или звук. Откуда на вилле «Альбатрос» рокот волн?

– Вы уверены, что это – мой дом? – Он замер в полушаге от портала.

– Разуме… Проклятье! Почему рядом с вами все ломается?! – Карлик, горестно сморщившись, одним движением уничтожил недоразумение. – Так, отойдите, что ли. Только не засыпайте, прошу вас! Ваши сны…

Людвиг пожал плечами: Карлик что, хочет его устыдить? Смешно. Хотя, конечно, когда Людвиг от усталости уснул прямо в кресле за императорским троном, спрятанный каким-то хитрым заклинанием невидимости, – что-то в тронном зале началось не то. Какие-то статуи ожили, что ли. Или казначей начал каяться. В общем, страсти-мордасти.

Сугубо здешние мордасти! Людвиг тут совершенно ни при чем! Вот дома, когда он спит, никакие страхо-мордии из пола не лезут и ничьих туфель не съедают.

– Давайте уже скорее, что ли.

– Да уж никакого желания и дальше созерцать вашу герцогскую физиономию.

Они синхронно зевнули. Сил не было даже переругиваться, хотя последние несколько часов только это и помогало обоим держаться на ногах. Что Людвиг, что Д’Амарьяк узнали о себе много нового и интересного, правда, Людвиг все тут же забыл – в голове совершенно ничего не желало держаться.

– Проваливайте уже с глаз моих! – выдохнул наконец Д’Амарьяк и невежливо ткнул пальцем в портал. Кривоватый, да и демоны с ним. – Я проверил, ваша вилла.

– Точно?

– Точно! Хотите, вон того идиота запустите вперед. – Карлик махнул рукой в сторону вращающих глазами и дергающихся то ли придворных, то ли послов. – Должна же быть польза от любопытного носа, который суется куда не просили.

К концу реплики все три идиота замерли, зажмурились и, кажется, дышать перестали. И правильно. С Д’Амарьяком никогда не поймешь, шутит он или нет. Впрочем, его шутки были очень даже ничего. Почти как у Людвига – с выдумкой и смешные.

– Хочу, а то мало ли. – Людвиг, снова зевнув, подошел к сваленным в кучу идиотам, наугад схватил за ворот ближайшего и вздернул на ноги. – Этого?

Д’Амарьяк прищурился, оглядел идиота и кивнул:

– Забирайте. Можете чучело из него сделать. Журналистишка, тьфу!

– Ах журналистишка. – Людвиг аж почти проснулся. – Статеечки, значит, пописывает?

Щуплый человечек в его руках внезапно ожил, замотал головой и что-то замычал, пытаясь вытолкнуть кляп изо рта. В его выпученных глазах читалось: нет, никаких статеечек, никогда! В монастырь уйду, герр некромант, только отпустите, Единым прошу!

– Пописывает, – злорадно кивнул карлик. – В светскую хронику и политические новости. Вам, случаем, зомби-дворник не нужен ли? Язык у этого что помело.

– Может, и нужен. – Людвиг ласково улыбнулся человечку. – Помело – это хорошо, это правильно. Люблю чистоту.

Поняв, что мычание и дерганье не помогло, человечек сделал вид, что сомлел. Разумеется, Людвиг не поверил. Подтащил его к порталу и, поставив на ноги, скомандовал:

– Шагай. Туда и обратно, доложишь, что там. А не хочешь идти живым, пойдешь мертвым. Мертвые, знаешь ли, никогда не врут. Даже в газетах. Так что, идешь?

Человечек тут же пришел в себя и мелко закивал, кося глазами на кляп, мол, как же я доложу-то?

– Вернешься – выну, – так же ласково пообещал Людвиг и толкнул его в портал.

Что-то затрещало, задымилось…

Людвиг с Д’Амарьяком переглянулись с одинаковым научным интересом.

– Похоже, не срабо… – начал карлик, но тут снова затрещало, задымилось, и из портала вывалился журналист, которого держала за воротник знакомая бледная рука. – Сработало.

– Он вам нужен, герр Людвиг? – проскрипел Рихард, наполовину выглядывая из портала.

Человечек отчаянно замотал головой и попытался вырваться. Рихард презрительно дернул бровью и выпустил его ворот: человечек, упав на пол, тут же пополз прочь, извиваясь и поскуливая.

– Оставляю его вам, герр Д’Амарьяк, – кивнул Людвиг коллеге. – Разбирайтесь со своим мусором сами.

Карлик поморщился и махнул на журналистишку рукой. Тот замолк и замер в неудобной позе. Возможно, окаменел.

– Не могу сказать, что мне приятно было с вами сотрудничать.

– Я вас тоже терпеть не могу, – передернул плечами Людвиг и шагнул в портал.

Если бы не поддержка Рихарда, то свалился бы прямо на собственном крыльце. Ноги не держали. И вообще было темно, даже луна светила как-то тускло.

– Ванну и спать, герр Людвиг?

– Ванну… – Людвиг с трудом сделал шаг к дверям. – И спать. Сутки!

– Только не в ванне, прошу вас.

– Уж как полу-у… учится… – Зевота мешала говорить, а глаза норовили закрыться. Надо было что-то с этим делать, а то он уснет на ходу. А, точно, надо спросить. – Рихард, что там моя жена?

– Спит, герр Людвиг.

– Не терялась больше?

– Нет, герр Людвиг. Ее светлость больше не терялась.

– Следилку надела?

– Надела.

– Надо проверить… где она?

– У себя, герр Людвиг.

– Ага… а… надо на нее посмотреть… спит, говоришь…

– Ванна, герр Людвиг. Позвольте ваш сюртук.

Людвиг очень старался не уснуть, пока Рихард его раздевал, помогал ему вымыться и вел к кровати. Но у него не получилось, потому что мягкое женское тело, с тихим стоном привалившееся к нему и уютно устроившееся в его объятиях, совершенно точно уже было сном.

Где-то рядом звучал рояль, одна из ее любимых композиций из Арта Тейтума – нежный, журчащий джаз. С шелестом листвы и запахом горящих листьев, доносящимся из приоткрытого окна, джаз создавал совершенно волшебное ощущение. Утро, счастье, уют и ожидание чуда.

Ожидание не замедлило оправдаться. Рядом кто-то зашевелился, тихо пробормотал ее имя и обнял ее. Ринка лениво приоткрыла глаза – мимолетно задумавшись о том, что в этом мире ей снятся удивительно яркие и реалистичные сны! – и обнаружила мужскую руку поперек собственной груди. Обнаженной груди. Судя по ощущениям, мужчина рядом был в таком же виде.

«Непременно досмотрю сон до конца!» – решила Ринка, отлично понимая, что это именно сон. В дивном новом мире не придумали еще джаза, а спят тут исключительно в пижамах. Да и мужчине в ее постели взяться совершенно неоткуда.

«Кто же мне снится, супруг или?..»

Она задумчиво провела ладонью по мужскому запястью, покрытому тонкими темными волосками. В брачном браслете, кстати, – так что по идее должен быть супруг.

Очень удачно, что Людвиг – всего лишь сон! Во сне можно забыть про обиды и прочую чушь и просто наслаждаться его объятиями. Горячими. Очень горячими!

Улыбнувшись своим мыслям, Ринка слегка пошевелилась, потершись бедрами о самую горячую часть мужского тела, и с удовлетворением почувствовала, как ее прижали теснее, сонно поцеловали в плечо и погладили грудь.

Очень нежно, почти невесомо, и тут же сжали, и снова погладили нежно.

– Моя Рина, – прошептал такой знакомый низкий голос, и все ее тело отозвалось горячей нетерпеливой истомой.

А потом рука Людвига – наверное, это все же был он? – спустилась ниже, рождая в теле волшебную дрожь и жар, и огладила живот, задержавшись в коротких завитках. Ринка нетерпеливо застонала и чуть подалась вперед. Мужчина позади тут же притянул ее обратно…

Резко. Глубоко. Именно так, как ей хотелось.

И тут же перевернул ее на живот, раздвинул коленом ноги…

Она вскрикнула и вцепилась обеими руками в простыню, подаваясь ему навстречу, жмурясь от разливающегося по всему телу удовольствия…

Кажется, кончая, она кричала его имя – или не его, какая во сне разница? Главное, ей было безумно хорошо! Вот так, чтобы он продолжал вбиваться в нее, чтобы его ладони сжимали ее бедра, чтобы он не останавливался!

Боже, она что, во второй раз?..

– Людвиг… еще! – всхлипнула она и чуть не закричала от разочарования – он вышел, отстранился… – Черт… Людвиг!

Не желая терпеть ни мгновения, Ринка развернулась, толкнула его в грудь и оседлала. Он тут же подхватил ее за бедра, направляя и поддерживая, подлаживаясь под ее темп. Всего несколько движений – еще глубже и полнее, еще лучше! – и она застонала, жмурясь и запрокидывая голову, упершись обеими руками в его грудь и чувствуя, как он содрогается в ней, как вибрирует под ладонями, выстанывая ее имя…

– Боже, чтобы мне каждую ночь такое снилось, – пробормотала она, падая ему на грудь и прижимаясь всем телом.

Ее тут же обняли, зарылись пальцами в волосы и нежно, безумно нежно поцеловали в макушку.

– Ты вкусно пахнешь, – расслабленно и довольно шепнул Людвиг. – Моя маленькая, упрямая козочка.

– Козочка? – лениво возмутилась Ринка. – Почему это вдруг?

– Козочки милые, когда не бодаются и не удирают через забор. Ты похожа на маленькую беленькую козочку. Такую, знаешь, пушистую и невинную. А потом ка-ак взбрыкнешь!

Людвиг тихо рассмеялся. Так странно и здорово было чувствовать, как он смеется, лежа у него на груди и чувствуя вибрацию всей кожей.

– Неправда, я не взбрыкиваю. Я хорошая. И мне нравится заниматься с тобой любовью. Ты красивый и нежный. Почему ты только во сне нежный? Так нечестно.

Ринка лениво погладила его сначала по груди, а потом по лицу. Ей безумно нравилось его гладить! Даже больше, чем драконье яйцо. И у него почему-то совсем не было щетины, щеки были гладкие, почти как у нее самой. Наверное, потому что это сон.

– Не знаю, – так же расслабленно ответил Людвиг, ловя ее руку и поднося к губам. – Так получается.

– Хочу, чтобы ты был таким всегда… да, сделай так еще! – Если бы она была кошкой, то сейчас бы мурлыкала. Боже, как у него так получается целовать ее пальцы, что она с ума сходит от наслаждения? Наверное, это магия.

И то, что он снова твердый внутри ее, – тоже магия. Или сон. Какая, ко всем Ктулху, разница!

Ринка сжалась – и он замер, рвано вдохнул. А она приподнялась и заглянула ему в лицо, с удивлением отметив, что во сне у него опять синие глаза. Безумно красивые. И весь он… весь он – совершенство! А еще она хочет знать, как он целуется!

Потянувшись к нему, она шепнула:

– Ты, гад чешуйчатый, ни разу меня толком не поцеловал. Тебе не стыдно?

– Стыдно, – улыбнулся гад чешуйчатый… нет, не чешуйчатый – гладкий, теплый и шелковый! – Надо это исправить.

От этого поцелуя закружилась голова, так это было нежно и сладко. И он снова двигался в ней именно так, как надо. Магия! Настоящая магия! Вот теперь она наконец поняла – что это такое, заниматься любовью. Это когда чувствуешь его, как себя, каждую его мышцу, каждый вздох, каждое движение – и живешь, и дышишь вместе с ним, вместе до самых облаков, и даже стон, вырывающийся из его горла, – в унисон с твоим стоном…

А потом она снова уснула, и ей снился запах горящих листьев, фортепианный джаз и объятия самого нежного, самого страстного любовника на свете. Ее мужа.

Пробуждение было… странным. Ринка так хорошо помнила объятия Людвига и собственных три – с ума сойти, целых три, так вообще бывает? – оргазма. Но рядом с ней в постели, разумеется, никого не оказалось. А вместо джаза звучали голоса слуг, что-то разгружающих у черного крыльца.

Еще более странным было отсутствие головной боли. Вчера они с Тори уговорили бутылки две. Или три. Стреляли по воронам. Перемыли косточки половине высшего света Астурии и Франкии. Составили заговор с целью женить доктора Курта.

О Великий Ктулху! Сделай так, чтобы я не показала ей драконье яйцо и планшет! Пожалуйста! И не давай мне больше пить! Местный компотик-то – коварная дрянь! Совершенно не чувствуется алкоголь, даже ноги не заплетаются, а мозги отключаются напрочь.

Так что, мистер Бонд, вы как никогда были близки к провалу.

Правда, мысли о возможном провале и внезапной дружбе с иностранной шпионкой и бывшей любовницей мужа не испортили Ринке настроения. Не дождетесь! Раз уж новый мир позаботился о приятных снах, надо ими наслаждаться.

От души потянувшись, Ринка сбросила одеяло… и тут сообразила, что она голая. И постель пахнет как-то…

Она схватила соседнюю подушку и принюхалась. Пахнет… мужчиной пахнет. И сексом.

– Ах ты, гад чешуйчатый!

Ринка швырнула подушку прочь, сама толком не понимая, почему вдруг чудесный солнечный день стал хмурым, а желание петь сменилось желанием убивать. И вообще, мир несправедлив! Вот какого Ктулху он сбежал?! Опять сбежал! Пришел, трахнул во сне – и сбежал! Чтоб его!..

– Мадам? – В спальню заглянула сияющая Магда, увидела подушку на полу, голую Ринку… и покраснела. Вся, включая уши. Но не отвернулась. И в глазах – любопытства два ведра. Правда, быстро опомнилась и присела в книксене. – С добрым утром, мадам.

– И тебе не хворать. Давно ли мой дорогой супруг явился?

– Ночью, мадам! Ох, вы ж почивали, не видели! – Магда забыла стесняться, увлеченная свежей сплетней, и бросилась к шкафу за пеньюаром. – Вот в самую полночь как засверкало, да затрещало, да по всему дому этакие искры побежали! Все всполошились, а как если пожар? Повыбежали, в окна повысунулись! Я тоже выскочила, думаю – мадам будить надо, а то как угорит, и тут Рихард, спокойный такой, как велит всем по местам да без паники! Это, говорит, их светлость домой возвращаются. Усталые. А вы, говорит, бездельники, панику не наводите и под ногами не мешайтесь. Ну, я за ним пошла, надо ж разузнать! А там, у крыльца, такое вот все сияющее, как озеро, только стоит и не вытекает! И трещит, и искрами сыплет, а потом оттуда какой-то хмырь как вывалится! И давай утекать! Рихард его за химок хвать, кто такой, спрашивает, а тот мычит, головой вертит, ну, думаю, никак болезный, епиндемию нам принес!

– Что за хмырь? – переспросила Ринка, позволяя Магде усадить себя к зеркалу, причесываться.

– Да кто ж его разберет, хмыря ентого. Рихард его словил и обратно сунул… – Магда хихикнула, прикрывая рот ладошкой. – Смешной такой! Голова в портале, а это… ну… эта… туточки! Вот у нас в деревне коза была комолая, уж она б его как боднула!

Ринка тоже хихикнула, представив невозмутимого дворецкого летящим вверх тормашками от козы. Нехорошо, конечно, так думать о пожилом дворецком, но смешно ж до невозможности!

– А потом, значится, его светлость из портала вывел. Под руки. Их светлость на ногах еле стояли, так устали.

– Или упились, – сердито буркнула Ринка, в глубине души догадываясь, что зря сваливает свои грехи на супружескую голову.

– Их светлости можно. После службы что ж не выпить немножко?

Ринка только вздохнула и еще раз пообещала себе не терять бдительности при общении с местным компотиком. А особенно – при общении с супругом!

К сожалению, бдительность при общении с супругом ей не понадобилась. Гад чешуйчатый встретил ее за завтраком, весь такой невозмутимый и элегантный, и первым делом прочитал лекцию о вреде алкоголя и общения с агентами вражеских государств.

– Чья бы корова хрюкала, – отбрила его Ринка.

Их светлость подняли бровь, не прекращая орудовать серебряной вилочкой, и всем своим видом показали полное недоумение манерами супруги.

Ринка только выше задрала нос и принялась зверски расчленять фазаний паштет.

– В отличие от вас, Рина, я прекрасно осознавал все опасности данного знакомства. По долгу службы…

– Ах, теперь это называется служебным долгом. – Ринка со стуком отложила приборы и глянула гаду чешуйчатому в глаза. – То примадонны, то французские шпионки, кто следующий? Прелестная цветочница, собирающая пыльцу в пользу италийской разведки? Мне все равно, с кем вы исполняете ваш, черт бы его подрал, служебный долг! Просто делайте это подальше от меня! Видеть вас не желаю!

Она вскочила, едва не опрокинув стул, и бросилась к выходу из столовой. В глазах кипели слезы, и больше всего на свете хотелось сбежать домой, в родную Москву, подальше от всех этих герцогов, магов, шпионов и прочей мыльной оперы. Хватит с нее! Хватит!

Но сбежать не вышло. Сколько Ринка ни пинала дверь, она не открывалась.

Лакеи молчали.

Людвиг тоже молчал.

Только едва слышно шумели деревья за окном и чирикала такая-то пичуга.

Поняв, что гад чешуйчатый не позволит ей уйти, она утерла слезы рукой – плевать на манеры! Пусть скажет спасибо, что не подолом! – и развернулась, намереваясь высказать ему все, что думает о его манере общения с супругой. Но не смогла сделать и шагу – уперлась в твердую, обтянутую белой сорочкой грудь, вдохнула такой знакомый и уютный запах… И разрыдалась. Позорно.

И так же позорно позволила себя обнимать, и гладить по плечам, и целовать за ушком. Почему-то от его нежности становилось еще обиднее и горше. Вот почему, а? За что он так с ней? Она же… она же…

– Рина, не плачьте, не надо, – растерянно, совершенно неподобающе герцогу, некроманту и настоящему полковнику попросил он.

– Я не плачу! – срывающимся голосом соврала она и хлюпнула носом.

Ей безумно хотелось – безумно, потому что вопреки всякой логике, – чтобы он ее поцеловал. А лучше взял на руки. И попросил прощения. И обещал, что все будет хорошо. А еще лучше – чтоб выгнал слуг и занялся с ней любовью, совсем как утром.

– Рина, не обижайтесь на меня, прошу вас.

– И не смейте меня удерживать! Я вам… я вам не… – Она вовремя прикусила язык, чтобы не ляпнуть «шлюха»: стало стыдно перед Тори. Не перед ним! Пусть даже не надеется! – Отпустите меня немедленно!

Ну ты поцелуешь меня наконец, мерзавец?!

Но Людвиг, вместо того чтобы сделать самое нужное и правильное, ее отпустил. Дурак. Козел. Гад чешуйчатый! И, чтобы добить совсем, дверь перед ней открыл.

Мерзавец!

– Я вас ненавижу, – гордо заявила Ринка, развернулась и, задрав подбородок, удалилась. Гордо.

Вот почему мужчины такие дураки?!