Глава 5

Концовку фразы Инна поняла, только увидев Разина с палочкой в руке. В ответ на ее обеспокоенный взгляд он улыбнулся:

– Ну, вы ведь вот очки носите для солидности, а я выбрал палочку. Вам разве не нравится?

И он, сначала изобразив некое упражнение для начинающего денди – круговое вращение тростью, сделал несколько шагов в стиле то ли Гарри Купера, то ли Чарли Чаплина. Трость была и сама по себе достаточно изящна и красива, из красного дерева с набалдашником в виде головы орла.

– На самом деле я не под Черчилля кошу, просто легонько потянул ногу. Катался на лыжах. Через пару дней, я думаю, уже пройдет. Но нет худа без добра. – И снова эти глаза смотрели на нее в упор. – Не повезло мне, повезло вам. У меня теперь больше времени на общение. Да и вообще когда-никогда надо привыкать. У них ведь там ни один президент не избегает участи хромой утки.

– Так, может, вам не стоит напрягать ногу. Нужен покой… – робко начала было Инна.

– Покой не нужен, а вот взять меня под руку вам, пожалуй, из милосердия все-таки придется.

Так мило начавшись, четыре дня пролетели быстро. Съемки, разговоры, ритуальные медленные прогулки по аллеям. Дважды купались вместе в бассейне. Впрочем, купалась она, а Разин уверенно и размашисто, с упоением и отчасти неким пижонством отмерял отрезки от бортика до бортика, лишь изредка расслабляясь и подплывая к ней. Оператор был в восторге.

Инне казалось, что они даже подружились. Во всяком случае, симпатия возникла. Обоюдная и, кажется, искренняя. В общении без камеры он оказался простым и легким, пожалуй, даже обаятельным человеком. Беседовал с ней охотно, старался пояснять все спокойно и не торопясь, не уходил от вопросов, лишь иногда прибегая к шутке. Как в случае давно приготовленного Инной отважного вопроса о друзьях детства и юности, ставших в одночасье олигархами, руководителями корпораций.

– Это правда, мне повезло с друзьями. Они энергичные, способные люди.

– А говорят, это им повезло с вами?

– Конечно. Ведь настоящая дружба всегда взаимна. В отличие, скажем, от любви…

Губы чуть растянулись в улыбке, а вот глаза чуть погасли в прищуре.

Она по-прежнему отмечала мельчайшие детали его мимики, ловила настроение. Особенно интересно это было наедине. Включенная камера мгновенно заставляла его быть не просто добродушным и общительным, а сосредоточенно-добродушным и тщательно-общительным. И это было заметно. Во всяком случае, Инне. Хотя оператор Виталик не уставал поднимать большой палец, пребывая в постоянном кайфе от снятого материала, Инна склонна была объяснять эту перемену в Сергее Сергеевиче просто издержками усилий имиджмейкеров.

Интересное и насыщенное в жизни всегда будто следует иному временному измерению. И вот все! The game is over. Будто обратная перемотка в монтажке – джип, офицер охраны, серпантин, служебный шлагбаум аэропорта, просьба пристегнуть ремни и привести кресла в вертикальное положение. Можно еще в иллюминаторе попробовать определить те самые горные вершины, что окружают резиденцию, вглядеться в зеленые рощицы, в дороги и крыши, в любой фрагмент той тоненькой визуальной нити, что связывает в памяти настоящее с уже ушедшим.

Впрочем, неизменное единство прошлого и настоящего надежно подчеркивал спящий в соседнем кресле оператор. Да и Инна борьбу с дремотой смогла с переменным успехом продолжать лишь до прихода подкрепления из пищевого резерва «Аэрофлота». Поглощенная еда мгновенно перешла на сторону противника, непомерно отяготив веки.

Инне за последние годы полетать пришлось немало – как срифмовал тот же неизменный оператор, «от Байкала до Ямала». Просторы России нынче бороздят десятки авиакомпаний с яркой, как у команчей, вставших на тропу войны, раскраской на борту. По возможности их услугами лучше не пользоваться, они действительно приняли рынок как боевой вызов, где задача естественна и проста – «держаться до последнего самолета, до последней капли горючего, до последнего пассажира».

Лет шесть назад Инна наблюдала незабываемую картину полностью бодрствующего рейса. Она делала репортаж о российских днях культуры в Казахстане и возвращалась в Москву вместе со всей делегацией на самолете казахских авиалиний. Народные артисты даже в гриме не бывали столь бледными, балерины делали арабески глазами, скрипач, как ребенка, прижимал к себе люльку с малюткой-страдивари. Поданный обед был лишь, что называется, пораспакован и нервно надкушен. Разговоры не ладились даже у конферансье. Особенно растерянным выглядел старичок-органист, до сего дня абсолютно уверенный, что такого богатства звуков добиться от самолета не проще, чем заставить орган летать. Лайнер стонал, выл, ныл, скрипел, свистел, постукивал и потрескивал, как престарелый дон-жуан, стремящийся на ощупь вспомнить забавы молодости.

Но ведь это был не просто самолет! Это был «боинг»! Но по виду, пожалуй, имеющий право не уступать место в метро той самой скрипке Страдивари. А его инговое окончание наводило на мысль о бое в континиусе, о вечном бое, в котором покой не может даже присниться.

Нынешний представитель металлокрылых такого опасения не вызывал, и потому сон, это причудливое и небывалое сочетание бывалых впечатлений, постепенно все же овладел вяло сопротивляющимся сознанием Инны.