Глава 2
А Туманный Альбион был, пожалуй, единственным ясным пятном за последние полгода. И особенно приятным было это воспоминание здесь, в салоне авиалайнера, летевшего почти в ту же сторону…
Это ведь только натужный шлягерщик Кусманов может позволить себе на Гавайях или дачном лужке в Серебряном бору потреблять исключительно «я-ясные дни», а «не я-ясные» оставлять как пустые бутылки бомжующей судьбе. Инна в отличие от него никогда не находилась в поиске очередного чиновного посредника в отношениях с провидением.
И тут на тебе – поездка на международную конференцию – галдящий Хитроу, впитавший полумрак столетий Тауэр, застегнутый на все витражные пуговицы чопорный Вестминстер, собор Святого Павла – вся иллюстрированная азбука школьного английского и ее пятизвездочный отель у «Виктории-стейшн», утренние газеты под дверью, трансляция теленовостей в ванную, халат, белый и пушистый, как мечта блондинки…
Былая династическая близость Британии и России будто сказалась и на ее высочествах телебашнях. Издали чудилось, что обе эти светские красавицы убрали тонкие шеи свои одинаково крупными, ярко блиставшими на солнце стразами Сваровски. На самом деле внутри, как и в родном Останкино, располагался уютный круглый зал, где лондонские коллеги и устроили прием собравшимся на конференцию журналистам.
Инна долго с бокалом водки с тоником (пожалуй, главное отличие банкета – в Москве пьют джин, а в Лондоне предлагают водку!) обходила окружность смотрового зала, проникаясь чудесными видами английской столицы. Благо на стекле чуть выше реальности были приклеены прозрачные контуры с описанием всех этих дальних достопримечательностей. Увлекшись, она оказалась едва ли не последней, никак не зафиксировавшей свое место за столиками. Впрочем, знакомая с детства логика «опоздавшие садятся в президиум», как выяснилось, вполне актуальна и в церемониальной Европе. Сам президент ВВС, седой, морщинистый и стройный, как Вестминстер, поднялся и с грациозной любезностью пригласил ослепленную Лондоном российскую Иоланту за свой почетный столик.
Соседями оказались американец, немец, швед и голландец, наперебой пытавшиеся завладеть вниманием очаровательной россиянки. Делали они это крайне печальным для Инны образом – задавали вопросы о внутренней российской политике. Попробуйте-ка по-русски ответить на вопрос: «Почему не выбирают президентом Явлинского?» Получится либо долго и нудно, либо совсем коротко и очень по-русски. А тут приходилось пользоваться исключительно языком Кэрролла и Диккенса, активируя весь лексический стабфонд выпускника журфака МГУ, сдобренный профессиональной деликатностью «а-ля Познер».
Между официальными мероприятиями удалось выкроить утро для полноценной экскурсии по Лондону на традиционном двухэтажном автобусе. С детских пор он был для Инны столь же экзотичным и значимым, как австралийский кенгуру или изваяния острова Пасхи.
Только-только забралась наверх, традиция проявила себя целиком – заморосил столь же знаменитый лондонский дождь. Зонт не спасал. Пришлось сбежать вниз в салон. Но – нет худа без добра – через две остановки Инна вдруг осталась вдвоем с гидом, худощавым симпатичным старичком. Сработали ненастье и то обстоятельство, что билет на экскурсию действителен в течение всего дня – входи, выходи, глазей, обрастай пакетами с марками магазинов, садись на следующий автобус…
Старичок привычно взял было в руку микрофон. Затем огляделся, поймал взгляд единственной пассажирки, улыбнулся. Инна подсела к гиду, познакомились. Дальнейший путь журналистка из далекой Москвы проделала в режиме личного такси. Сэр Герберт (это имя ему удивительно шло) вполголоса увлеченно и гордо рассказывал историю Лондона от кельтов до наших дней, а микрофон использовался лишь за тем, чтобы время от времени командовать темнокожей девушке-шоферу: «Молли, стоп! Молли, пожалуйста, дальше!» Так по Лондону, пожалуй, не ездил даже Абрамович!
А вообще-то по Лондону ездить нельзя, надо только ходить. Даже на каблуках. Даже через Темзу. И приятнее, и полезнее.
Ни метро, вагончики которого кажутся по сравнению с нашими этакими подгулявшими тинейджерами, беззаботными недорослями, еще не вставшими на твердый жизненный путь и не набравшими нужные габариты, но уже бурно отметившими выпускной, ни городские автобусы, в смиренном хадже отвоевывающие метры у уличных пробок – расположения Инны не вызвали.
Да и что там ездить? Риджент-стрит, Оксфорд-стрит, Бонд-стрит, Пикадилли… Секрет один – не пытаться обойти Гайд-парк с неудобной стороны. Стоит только двинуться обратно на площадь Виктории справа – так обязательно дождь и соответствующий концентрат недоумения в породистых глазах джентльменов и выгуливаемых ими пинчеров – такая леди и пешком?!
Так получилось и в последний день. Нагрузившись прощальными сувенирами и по ходу убедившись, что абсолютно все представленные в витринах пышноголовые гвардейцы и лорды – исключительно выходцы из Китая, вдруг обнаружила, что вовсе не оставила денег на возвращение в отель. Пришлось идти увешанной хоть и не тяжелыми, но достаточно пышными пакетами. Кажется, где-то здесь родилось это понятие для носителей рекламы – человек-бутерброд. Так вот Инна в тот день, наверное, являла собой более совершенный и яркий подвид человека-пиццы. Благо еще, несколько пакетов были украшены схемой города – не собьешься, если коленкой как боевой пилот планшетку, на ходу приподнимешь нужный.
Уже совсем недалеко было до контрольного перекрестка, когда в полусотне метров впереди остановилась кавалькада шикарных лимузинов. Ну, остановилась и остановилась. Инна, спустя два часа отчаянного пилигримства нашедшая самый энергосберегающий темп ходьбы, спокойно продолжала движение.
Пятнадцать метров… Церемонно распахнулись двери дворца-особняка. Десять метров… Вышли мужчины во фраках и расшитых мундирах с орденами, очень похожие на тех сувенирных, что трепыхались в тот момент в ее сумках, и дамы в сверкающих диадемах с высоко парящими близорукими взорами. Между ними и лимузинами, чьи дверцы уже чинно распахнули шоферы, – метров восемь. А механически двигающейся Инне оставалось… ну, может быть, семь. Процессия приостановилась, чуть дольше положенного позагорала под неуемными вспышками фотокамер. И едва только категорически не замеченная Инна прошла, церемония, как ни в чем не бывало, продолжилась.
Наутро она прочла в нырнувшей под дверь номера газете, что финиш ее марафонского забега совпал с финалом приема в честь очередного отпуска шефа гвардейского полка, кого-то из герцогов королевской крови. На приеме присутствовал весь высший свет британской столицы.
«Попробовал бы некий праздно-опакеченный турист в родной Москве пересечь млечный путь какого-нибудь заместителя мэра, главы фракции или даже префекта…» – подумалось тогда. Увы, наша демократия бережно подхватила именно то, от чего расточительная и чопорная монархия давно гуманно отказалась, подхватила и залпом освоила, как завистливый официант бокал элитного вина, недопитый ушедшим клиентом.
И даже там, в Лондоне, мысли снова вернулись к мигалкам на Рублевке, к последовавшему затем внушению от начальства.
Поэтому новый нежданный зов в печально знакомый кабинет ну вот никак не ассоциировался со светлым будущим.
Наскоро совершив традиционный намаз, этакий покаянный вариант макияжа, она поднималась на начальственный этаж, и уже не торопясь, как на монтажном столе, проматывала в голове последние свои сюжеты, вышедшие, смонтированные и задуманные.
Останкинские просторы, напичканные всевозможной техникой, по преданиям, обладали способностью транслировать руководству самые сырые замыслы сотрудников. Можно, конечно, это объяснять и тем, что сырость вообще способствует проводимости. Но предания эти были старые, еще «догорбачевские», и потому явно грешили недооценкой человеческого фактора.
Некоторые из старейших весталок эфира, возможно, более посвященные в эффекты и телевидения, и телепатии, и телепортации, упорно твердили о привидениях, о неких фосфоресцирующих туманных дамах, на чьих могилах был якобы некогда заложен телецентр. Впрочем, отдельные привидения могли быть и значительно свежее – немалое число дам уже в новейшее время легло костьми, чтобы как можно дольше задержаться в эфире. Разбуженные и пронизанные всевозможными силовыми полями души обретали подобие плоти и мстили обитателям монтажных, кабинетов и студий откровенным вмешательством в служебные интриги. Так или иначе, но некоторые хитроумно открытые начальством материалы затем надолго консервировались именно на этом этаже, за что и прозванном острословами «консерваторией».
Так и не найдя за собой никакой провинности, Инна под плавный кивок секретарши взялась за ручку начальственной двери.
В просторном кабинете, напоминающем запасник процветающего провинциального музея, кроме хозяина обнаружился еще один, доселе незнакомый Инне человек. Впрочем, она не сразу разглядела его между полутораметровым макетом морского спасателя «Павлик Морозов» и невообразимо ярким африканским тамтамом, сантиметрах в двадцати ниже копии картины Тернера «Пожар парламента». Сначала просто догадалась о его присутствии, поскольку улыбка привставшего со своего кресла шефа была непомерно велика для нее одной. Подозревать старейшего телезнатока в том, что этимологию слова «радушие» он ведет от «рад до ушей», было бы крайне опрометчиво, но захлебывающаяся интонация фразы «А вот это и есть наша Инна Иволгина!» явно была заимствована из очередной киноэпопеи Светланы Дружининой.
Молодой человек в четко разлинованном, как судьба, костюме, энергично встал и, в свою очередь, улыбнулся вошедшей, с демократичной игривостью чуть склонив при этом голову к плечу. Инне бросилась в глаза аккуратная, будто мушка светской красавицы, родинка на правой щеке. На правой? Кажется, на куртуазном языке восемнадцатого века это было знаком девы. Ну как тут не улыбнуться в ответ?
Шеф мог бы уже и не представлять гостя. Инне давно казалось, что, экономя бесценное время юных вершителей судеб и заботясь об их круглосуточном международном имидже, в период ежегодной диспансеризации в ЦКБ их просто подвергают эпиляции, избавляя от необходимости ежедневного бритья. Может быть, эту процедуру придумали и сами изнывающие от скуки врачи. Вместе с давно привычным контингентом, ощущавшим холод Мавзолея не только в государственные праздники, сановные эскулапы, что ни говори, утратили и заметную часть своей исторической значимости для судеб планеты. В прежние времена попадание к ним одного из членов политбюро или союзного министра сразу означало возможность нового кремлевского пасьянса. Поколение юных управленцев было патологически здорово и оттого достаточно снисходительно, если не пренебрежительно по отношению к предписаниям медиков. Энергичные, бликующе лоснящиеся, тонким благом ухающие и в то же время эдакие диатезно беззащитные…
– Норкин Александр Маратович. Давно хотел с вами, Инна Андреевна, познакомиться лично, так сказать, как давний почитатель. Ваши острота, энергия, я бы даже сказал, запал на справедливость… В общем… запал… – легким смехом в тональности айфона он предложил оценить свой каламбур.
Журден, то есть Георгий Денисович, с готовностью поддержал его хорошо подставленным вторым голосом. И Инне снова не оставалось ничего, кроме как эфирно улыбнуться в ответ.
Про Норкина, курировавшего в Кремле телевидение, она, конечно, слышала, говорили, что раньше он носил фамилию отца – Шварцкопф, но в самом начале политической карьеры прочел, что один из любимых фильмов президента «Щит и меч», и на всякий случай взял фамилию матери.
– Но ведь журналистика, – назидательным тоном продолжил Норкин, – особенно на нашем переломном этапе, Инна Андреевна, должна работать на консолидацию общества, на конструктивное сотрудничество, на модернизацию, на престиж державы, на единство России. А вы все на олигархов нападаете, на чиновников. Донкихотство это, борьба с ветряными мельницами. Красиво, но не рационально. Вашу бы энергию, как говорится, да в мирных целях…
Ну какие такие, с позволения сказать, олигархи? Беляковский, что ли, рассчитывающий перекроить всю Россию под свою сутулую фигурку, причем на расстоянии, методом телекинеза? Или Худаковский, натянувший на себя полосатую власяницу мученика приватизации?.. Как говорится, иных уж нет, а те далече. Помилуйте, какая опасность может исходить, например, от человека, чья фамилия означает лишь гору векселей? Они нам золотые яйца несут… И заметьте, ведь вовсе не власть, а, так сказать, благодарные дети Поволжья и Севера их во все возможные палаты и советы выдвигают.
Инне вспомнился ее одноклассник Олег Архипов, начисто изменивший оттренированную в армии личную подпись. Нынешняя выглядела действительно эффектнее – «ОлегАрх…». Причем неуместная для всякого грамотного человека буква «е» в данном случае должна была вызывать особое ощущение подлинности.
– Вот вы сами, Инна Андреевна, помнится, снимали забавнейший материал, – продолжал меж тем Норкин, – как соседний президент раздал каждому успешному предпринимателю по отстающему колхозу. Да мы целые регионы, полуострова нашим миллиардерам даем. И полуостровов, и островов у нас пока еще больше, чем их в списке «Форбс». Ну, скажите, что еще надо человеку, которому дают полуостров?
– Может быть, ему не достает Ла-Манша?
Собеседник, видимо, привычный к тому, что все произносимые им вопросы исключительно риторические и категорически не требуют чужого мнения, запнулся было, но, надо отдать должное, быстро нашелся.
– Я вижу, вы в хорошей форме. Это радует. Давайте перейдем от теории к практике. Как говорят медики, от дискуссии к перкуссии.
При этих словах он снова включил сигнал внутреннего айфончика, воссоединил розовые подушечки пальчиков обеих рук, а ухоженные ноготки прицелил точно в природную мишень на правой щеке. «Эску-лапченки!» – ответно промелькнуло в голове Инны.
– Как вы, Инна Андреевна, смотрите на то, чтобы поучаствовать в ежегодном телеинтервью президента? Инна Иволгина!.. Красиво звучит! И лирично – «Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло, только мне не плачется, на душе светло…». Я было грешным делом подумал, что это у вас псевдоним такой. И к телевидению подходит. Здесь ведь что ни обозреватель, что ни шоумен, то птица – Сорокина, Дроздов, Соловьев, Галкин…
«И многие вынуждены быть перелетными», – чуть было не отреагировала Инна, но смолчала.
– Так вот. Интервью с Сергеем Сергеевичем. Вы и еще два известных тележурналиста от других компаний. Ну как? И не волнуйтесь, мы вам во всем поможем, в том числе и в разработке вопросов. Да и не только мы. Вся страна ему вопросы присылать будет!
Перед тем как согласиться, Инна инстинктивно перевела взгляд на шефа. Хотя было ясно, что на лице сурового эфирного ветерана в такой момент ничего, кроме плакатно-торжественного «родина-отец зовет», отыскать невозможно.
Войдя в лифт, уже неделю по случаю ремонта задрапированный изнутри кусками упаковочного картона, она вдруг поймала себя на мысли, будто ее купили и везут теперь куда-то в этой картонной упаковке, хотя ранее считалось, что ее характер ну вовсе не подарок.
