Глава 22 Мгновение счастья

Глава 22
Мгновение счастья

Матриса пересчитала дневной доход и в целом осталась довольна. Без Хель дела шли не так споро, как могли бы, однако неплохо, неплохо. Аптекарша поймала себя на том, что ей не хватает помощницы. Конечно, на людях Матриса рыжую шпыняла и корила за безрукость, но таков удел подмастерья - все его в грош не ставят. Освященные веками традиции, нельзя их просто взять и переступить. Девчонке еще повезло, что она здесь, на Пустошах, где все просто. В Королевствах жизнь подмастерья намного тяжелее и тянется в полной беспросветности годами, иногда всю жизнь.

Аптекарша сделала пометку на цере, задумчиво покрутила стилос, складывая в уме числа. Выходило, что неделя получается так себе, с минимальной прибылью. Впрочем, терпимо, весной всегда так. Беспокоил огромный кассовый разрыв, образовавшийся из-за авантюры с домом, картиной и герцогом. Однако это беспокойство было дежурным, и здесь аптекарша сделала все, что зависело от нее, оставалось лишь дожидаться исхода. То есть голубиной почты из Малэрсида.

В дверь Аптеки постучали, негромко, можно сказать, деликатно.

- Закрыто! - крикнула аптекарша, всматриваясь в мутные силуэты за узким окном.

- Будьте любезны, откройте, мы ненадолго, - отозвался мелодичный женский голос, приглушенный дверью.

- Ага, щас, - проворчала Матриса, прикидывая, не позвать ли Сафира. Или может сразу позвенеть в зачарованный колокольчик, и через минуту здесь будут стражи?

Поздний визит заставил аптекаршу задуматься над тем, что она пренебрегает личной охраной, слишком полагаясь на репутацию. Надо бы снова завести телохранителя, а лучше двух, чтобы ходили круглый день за спиной...

Пока Матриса размышляла, темные фигуры снаружи соединились в широкое темное пятно, будто склонили головы, переговариваясь. А затем аптекарша услышала, как в тишине звякнул открывающийся замок. Тот самый, что был заперт изнутри на трехбороздчатый ключ. Аптекарша замерла, прислушиваясь и не веря своим ушам, а дверь уже открывалась, впуская три фигуры в темных плащах на всю фигуру, до самых каблуков.

- Не стоит, - самый низкорослый вторженец повел одной рукой, и колокольчик, который схватила аптекарша, онемел. Другой рукой незваный визитер откинул капюшон, и крик замер у Матрисы в глотке, отозвавшись сдавленным хрипом. В отличие от умершего колокольца, это не было следствием колдовства, просто аптекарша увидела лицо гостя. Вернее гостьи.

Один из вторженцев прикрыл за собой дверь, повернул ключ, запирая вновь. Второй оглядывал полки с травами и горшочками. Женщина подошла ближе, так, что теперь их с Матрисой разделял только прилавок из неширокой доски. Аптекарша не могла оторвать глаза от лица гостьи и чувствовала. как ноги стремительно теряют силу, так и норовя подломиться, уронить хозяйку. Давно, в прошлой жизни, Матриса слышала о таких людях, и сейчас легенды из детства всколыхнулись, парализуя волю, наполняя душу страхом.

- Не надо бояться, - улыбнулась женщина. Улыбка была мягкая, вполне доброжелательная, и Матриса невольно отступила на шаг, чувствуя, как ледяной пот холодит кожу.

- Бежать и звать на помощь тоже не надо, - так же мягко порекомендовала гостья. Аккомпанируя совету, глухо стукнулся о пол колокольчик, выпавший из руки Матрисы.

- Что вам нужно... - на секунду или около того аптекарша возгордилась собой, тем, как она контролировала свой голос даже в таких обстоятельствах. Но только на секунду.

- Истина. Только истина, ничего более. Я ищу девушку, молодую, рыжую.

Казалось, дальше пугаться было некуда, однако Матриса поняла, что на самом деле - есть. И горько пожалела, что не избавилась от Хель любым из многочисленных способов.

- Она появилась в здешних краях около года назад, - допрашивающая наклонила голову вбок, глядя на аптекаршу, словно птица, чуть искоса, с живым любопытством. - Ее, вероятно, искали, однако не нашли. И все же она где-то здесь.

- Я ... - Матриса поняла, что язык не шевелится, парализованный ужасом. Так и застрял меж зубов, как полупережеванный кусок вареного мяса.

- Ты не знаешь ее, никогда не встречала и даже не слышала, - понимающе кивнула гостья, с каким-то извращенным одобрением на узком, очень красивом лице, дескать, уважаю фантазию, хорошо придумано. - Это мы пропустим и сразу перейдем к делу.

Она сделала два мелких шажка, легким, изящным движением поправила капюшон за плечами, так, чтобы тот лег симметричными складками.

- Где она? - тихо спросила гостья, и Матриса ответила.

Аптекарша говорила очень быстро и много, стараясь не сбиться и не упустить ни единого, даже самого мелкого факта. Она выуживала из памяти такие подробности, что в иных обстоятельствах сама удивилась бы надежности собственной памяти. И щедро делилась воспоминаниями, ничего не утаивая. Гостья размеренно кивала, и Матриса не сомневалась, что женщина запоминает каждое услышанное слово.

- Это все? - уточнила гостья, когда поток красноречия аптекарши наконец иссяк, будто пересохший родник.

- Да, - выдохнула Матриса.

- Интересно, - констатировала женщина в плаще. - То есть сюда они не вернутся?

- Нет, - для большей убедительности Матриса быстро-быстро покачала головой. Ей было невыносимо стыдно за свой неконтролируемый страх. Но и поделать с ним аптекарша ничего не могла.

- Интересно, - повторила женщина. - Ждите.

Последнее, судя по всему, адресовалось спутникам, однако Матриса приняла и на свой счет. Ожидание в тоскливой надежде на лучшее было единственным, что ей оставалось.

Откуда гостья достала небольшой коврик, свернутый в плотный рулон, Матриса так и не поняла. Кажется, из-под плаща, но может быть и просто извлекла из воздуха. Расстелила прямо на чисто подметенном полу и встала на колени, будто и в самом деле готовилась молиться. За высоким прилавком ее не было видно, лишь доносилось шуршание и тихий голос. Гостья словно говорила сама с собой. Или с кем-то невидимым. Матриса расслышала лишь несколько раз повторенное «да». Причем в голосе отчетливо слышалось нескрываемое удивление.

Гостья поднялась из-за стойки, будто злой дух из колодца вынырнул.

- Спасибо, - как ни в чем не бывало, поблагодарила она. - Ведь наша беседа останется в тайне, не правда ли?

- К-к-конечно, - зубы у Матрисы стучали, поскольку аптекарша никак не могла поверить, что ей настолько повезло.

- Удачи, - в устах женщины с ковриком это звучало как тонкая издевка, но Матриса переборола в себе желание упасть на колени и горячо поблагодарить за милость.

У самого порога женщина остановилась и в полуобороте щелкнула пальцами. Серебряная монетка описала идеальную параболу, попала точно в стаканчик из тыквы, куда аптекарша ссыпала мелочь.

- За труды, - хихикнула гостья.

Троица ушла обратно, в ночь, а Матриса еще долго стояла за деревянной стойкой, не в силах унять дрожащие руки, а заодно поверить, что так удачно разминулась с потусторонней жутью.

* * *

- А вон там - Меч Божий. Его еще называют «Друг путешественников». Острие показывает на юг, а рукоять на север.

С точки зрения Елены семь звезд походили на меч примерно так же, как знакомый ей в прежней вселенной «ковш» - на медведя. Но, в конце концов, людям свойственно фантазировать и мечтать... Кольнула мысль - если бы она занималась каким-нибудь ориентированием на местности и учила карту звездного неба, то сейчас могла бы поискать знакомые созвездия.

Обычно луна затеняла собой неяркий свет звезд, поглощала ровным голубовато-синим фоном. Но в эту ночь облака разбежались, а небесные светлячки мерцали необычно ярко, так что луна скорее наоборот, создавала контраст. Как там говорил какой-то английский аристократ - нет ничего, кажущегося более черным, нежели правильный темно-синий цвет. Или как-то так... Впрочем, ей не хотелось думать о суетном. Лене было хорошо здесь и сейчас. Спину грело теплое одеяло, ноги отдыхали, освобожденные от обмоток и натертые соком триклина. Девушка положила голову на ноги сидящей Шены и вдыхала запах степи, смешанный с резковатым, но приятным ароматом сушеного «борщевика», которым сегодня все натирались в качестве гигиенической процедуры.

- А вот Посланник и Пророк, два созвездия, что всегда вместе. Говорят, астрологи читают по ним будущее новобрачных...

Голос Шены дрогнул, Лена поспешила отвлечь ее вопросом:

- А кто это такие? Я слышала про них, но мало.

- Хорошо, что мы не в Королевствах, - Шена улыбнулась. - Там за такой вопрос...

Она не стала продолжать и, немного подумав, объяснила, кажется, цитируя на память какой-то текст:

- Бог редко вмешивается в жизнь людей. Пантократор дал им разум и выпустил в мир, как отец повзрослевших детей. А хороший родитель не изнуряет потомков своих чрезмерной опекой. Однако иногда, в годы, когда людям становится совсем плохо, Он посылает в мир Посланника и Пророка.

- Сразу двоих? - Лена чуть вывернула голову, посмотрев на Шену.

- Да, - зеленоглазая наморщила лоб, вспоминая. - Посланник это воплощенное дыхание Бога, частица Его сути. А Пророк - обычный человек, но со многими достоинствами. Посланник исполняет Его волю и творит чудеса, а Пророк защищает чудотворца и толкует для людей предсказания.

- А сколько их было? - Лену по-настоящему захватила история. - Они мужчины?

- Не обязательно, - чуть покровительственно, однако по-доброму улыбнулась Шена. Словно мать, что рассказывает важное своему ребенку. - О первых двух парах ничего не известно, пишут лишь, что они были. Третья уничтожила сообщество некромантов и колдунов крови. Четвертая основала Старую Империю, и эта держава объединила под своей властью весь известный мир. Пятые посланцы истребили Мага-Императора, который хотел подчинить себе само Время. Была ужасная битва, столицу перенесли в другое место, на проклятых развалинах до сих пор не растет трава... А еще с той поры волшебники не могут прозревать будущее. Только читать его в гороскопах и гаданиях.

Лена закрыла глаза, пытаясь представить себе магическое побоище давно минувших дней. Интересно, как это было?.. Ядерный апокалипсис с магическим огнем? Или всевозможные заклинания, как в книгах правил для «ролевок»? Вот и еще одна вещь, о которой она почти ничего не знает - на что похожа здешняя настоящая магия, которая сохранилась после катастрофы, пусть и в очень слабом виде.

Лена чувствовала себя человеком, который почти год провел в летаргическом сне, отупев, потеряв интерес к жизни. Но теперь сбросил оцепенение, расправил плечи и посмотрел вокруг себя ясным взором. Сколько всего еще предстоит узнать...

- Шестого Посланника и Пророка Бог привел в мир, когда бедствие прокатилось через всю Ойкумену, - продолжала Шена. - Магия почти умерла, а вместе с ней умирали люди, которые болели новыми страшными болезнями и голодали.

Голос Шены стал более строгим, холодным. Если раньше она цитировала какой-то священный текст, сейчас как будто вспоминала страшную сказку или ярмарочное представление на два голоса с тряпичными куклами.

- Они одарили больных и голодных новыми знаниями, обучая жизни без волшебства. Как посылать сообщения с птицами, как чередовать поля, давая земле отдохнуть под травами, чтобы потом собрать хорошие урожаи. Они также открыли всем, что чистота угодна Параклету, поэтому те, кто пренебрегают мытьем и разводят вшей - болеют и умирают чаще.

В голове у Лены как будто щелкнул некий рычажок. Голубиная почта, мытье, севооборот. Причем если «травы», то скорее даже не простое трехполье, а следующая стадия развития. Иными словами - связь, гигиена и продовольствие. То, что связывает общество, питает его и уберегает от эпидемий. Божественные посланники это, скорее всего, легенда, но в былинах отразились первоочередные проблемы, которые пришлось решать строителям нового, «пост-магического» мира, уничтожаемого эпидемиями и голодом.

- А еще говорили, что последние Пророк и Посланник были мужем и женой, имели детей, так что их потомки по сию пору живут среди нас.

Лена приподняла бровь, и палец Шены мягко опустился ей на губы. призывая к молчанию.

- Только никогда и никому об этом не говори, - строго призвала копейщица. - Это считается страшной ересью.

На языке вертелся вопрос «почему?», однако Лена его удержала. Это и так было ясно, достаточно вспомнить, почему Ватикан так жестко выступал против ... господи, как же звали того автора, что написал бестселлер про американского профессора и детей от связи (или даже брака?) Иисуса с Магдаленой? Нет, совсем забыла.

- Не скажу, - тихо пообещала Елена, и пальцы Шены скользнули ей на щеку, коснулись самыми кончиками ногтей.

У костра запел один из наемников Раньяна, тот, что несколько дней назад помог Лене слезть с лошади. Голос у парня был молодой и красивый, природная чистота таланта, которому, к сожалению, не хватало школы. У юноши получалась не песня, а скорее речитатив, который не поют, но проговаривают под лютню с очень скупым перебором нот. И все равно выходило красиво, выразительно.

Тогда Глухомань сказала: «Парень дерзок, силен;

Он ярость мою познает – с ним сделаю, что хочу;

Снегами его засыплю; а силы растратит он –

Я выпрыгну из засады и в лед его вколочу.

Стисну его в объятьях, прижму к груди ледяной,

Путами лютой стужи свяжу его по рукам;

От тишины оглохнув, сбившись в буре ночной,

Станет он мне наградой, добычей – моим зверям...

- Красивая песня, но грустная, - прошептала Шена. Елена нашла на ощупь ее ладонь, сжала крепче, как будто пытаясь поделиться толикой душевного тепла. Тонкие, но сильные, с мозолями от оружия пальцы Шены сжались в ответ. Удивительно, сколько мягкости могло быть в этих руках, которые забрали не одну жизнь.

Откуда-то из темноты отозвался Шарлей, намного тише, можно сказать, «камернее». Бретер всю дорогу воздерживался от янтарного эликсира и, похоже, страдал из-за наркотической абстиненции. Это погружало мэтра в пучину депрессии. Фехтовальщик бродил в стороне от костров, за границей света, и негромко читал вслух стихотворение:

И метеоры спугивают звезды,

И бледнолицый месяц весь в крови.

Предсказывают мрачные пророки

Нам бедствия. Печальны богачи,

Бродяги же и прыгают и пляшут:

Те - в страхе потерять все, чем владеют,

А эти - радуясь наживе легкой

Благодаря раздору и войне.

Все эти знаменья нам предвещают

Смерть и паденье королей.

Негромко выругался Кай, он починял распоровшийся на куртке шов и укололся граненой иглой для шитья кожи. Зильбер на сей раз не стал расчесывать лелеемые бакенбарды, а жонглировал мелкими камешками. От одного взгляда на это у Лены заныла правая кисть - по категорическому требованию подруги она теперь день-деньской тренировалась в метании камней из пращи. Оружие было простым, не стоило ничего и в умелых руках могло серьезно огорчить супостата. Дело за малым - набить руку, сделав ее умелой.

Елена вздохнула. Песня и стих настроили ее на меланхолично-лирический лад. Спать не хотелось, хотя девушка и не сомневалась - стоит закрыть глаза, и сон унесет ее в считанные минуты. Хотелось смотреть на Шену. Елена и смотрела, по-прежнему снизу-вверх, пользуясь тем, что Айнар подкинул в костер немного сланцевой крошки, и огня прибавилось.

Из-за неяркого света лицо Шены казалось фотографией, которую тщательно перерисовали мастера Возрождения, добавив в краски теплых и более темных тонов. Валькирия смотрела на Лену сверху вниз, чуть склонив голову набок, из-под отросших волос, что торчали, словно перья у птицы. Дед как-то говорил, что у всех людей размер радужки одинаков, и отклонение буквально на миллиметр дает иллюзию огромных «анимешных» глаз. Наверное, у Шены так и было, ее глаза казались бездонной океанской пучиной, где тьма зрачка сливалась с радужкой цвета морской волны под ярким солнцем. Сверкающий искорками изумруд... хотя нет, изумруд слишком холоден, пронзителен. Сейчас копейщица смотрела взглядом цвета теплого хризолита. Под нижними веками пролегли темные полоски - усталость брала свое. Черты лица в неярком свете казались сглаженными, утратившими обычную резкость.

Шена моргнула, ее рот скривился, и под гладкой кожей заострились скулы, мягкие черты лица в одно мгновение обрели чуть утрированную резкость. Женщина с глазами цвета теплого хризолита двинула тонкими бровями, одновременно улыбнулась, немного виновато. Она как будто хотела о чем-то спросить и все не могла решиться. Лена молча наблюдала, как меняется выражение лица подруги и не верила, что это всего лишь перемещение мимических мышц под кожей. Нет, на самом деле невидимые руки гениального скульптора ваяли мимолетное совершенство. Медичке захотелось умножить ощущение, ей казалось, что зрения недостаточно. Лена подняла руки, коснулась пальцами лица Шены, скользнула по щекам, разгладила уголки губ, стараясь убрать складки, изгнать с лица валькирии даже тень печали.

- Кто ты? - тихо спросила Шена.

- Я Хель, - отозвалась Лена. Девушка чувствовала себя странно, как будто в эти мгновения она оказалась частью мироздания, и все вокруг - Пустошь, Ойкумена, все, включая созвездия - сосредоточилось вокруг нее. И она действительно была Хелью, не гостью поневоле, а плотью от плоти всего.

- Это не имя, это прозвище...

- Ты можешь называть меня как пожелаешь, - шепнула Лена.

- Тогда ... Тогда я назову тебя Teine. На моем наречии это значит Огненновласая. Так мало где говорят.

- Тейна... Лена попробовала это слово на языке, и ей понравилось. - Пусть будет Тейна.

Шена улыбнулась, склонилась чуть ниже. Тень задумчивости вернулась на ее чело, будто пыльная паутина. Лена нахмурилась.

- Откуда ты? - спросила валькирия.

Лена молчала, не в силах ни ответить, ни уйти от ответа, ни даже отвести взгляд от желтовато-зеленых глаз. А еще она понимала, что в такие моменты душа обнажена и беззащитна, поэтому солгать нельзя. Ложь - как яд, проникнет в самое сердце и навсегда отравит доверие. Превратит в лед тепло, которым обмениваются близкие люди, соединившиеся в большом и безразличном мире.

- Мой дом очень далеко отсюда. Слишком далеко.

- Ты была там счастлива?

Неожиданный вопрос, такой неожиданный ... такой простой ... и одновременно сложный. Как на него ответить? И что такое счастье?

- Нет.

В одно слово Лена уместила всю свою жизнь.

Боль и злость, которые разрушили связь с матерью, обменявшей самое светлое, самое чистое чувство на свете - любовь ребенка к матери - на одобрение друзей и знакомых.

«Ты меня позоришь! И теперь все скажут - какая мама у этой девочки!»

Разочарование, которое словно ржавчина изгрызло, растворило отношения с отцом.

Память о старом враче, который один по-настоящему любил маленькую девочку. Как мог, пытался смягчить железный напор матери, неспособной услышать и понять кого-то кроме себя. А затем умер, оставив Лену одну.

Одно слово. Три буквы, в обоих языках - родном и местном.

Нет.

- Тебя изгнали?

- Я... - Лена задумалась, подбирая слова. - Меня ... меня выкрали из дома. Увезли очень далеко.

- Но ты можешь вернуться.

- Не могу. Это невозможно.

Сначала она произнесла. И лишь потом осознала, прочувствовала суть сказанного. То, что поняла уже давно, и что заперла в самом дальнем уголке сознания. Понимание, ужасающее в своей завершенности и конечности.

Глаза обожгло, Лена почувствовала, как сами собой выступают слезы. Но все равно вымолвила, ставя точку, признавая неизбежное:

- Я никогда не смогу вернуться.

Она зажмурилась, чувствуя предательскую дрожь губ и подступающие рыдания.

- Так не бывает, - голос Шены раздался совсем близко, а ее дыхание шевельнуло ресницы Лены. - Мы найдем твой дом. И ты вернешься туда. Обязательно.

- Правда? - глупый вопрос ... но все-таки он прозвучал сам собой.

- Конечно.

Не может быть в человеческом голосе столько тепла. Не может человек, перенесший столько боли и страданий, оказаться настолько добрым. Но, как выяснилось - может.

- Ты вернешься домой, я обещаю, - сказала Шена и коснулась губ Лены поцелуем легким, неуловимым, как полет стрекозы в солнечный день.

- Тейна...

Кто это вымолвил, Лена не поняла. Может быть, Шена повторила, а может она сама выдохнула короткое слово, пробуя новое имя, смешивая его с чуть горьковатым вкусом губ женщины, у которой глаза цвета желто-зеленого хризолита. Пальцы Шены зарылись в темно-рыжие волосы Лены-Тейны, перебирали пряди, так, что завитки струились, словно языки темного пламени. Пламя, что не обжигает. Нежность, что исцеляет самые тяжелые раны в душе.

И Елена почувствовала, что ...

Так не бывает, просто не может быть. В чудом и жестоком мире, который уже не раз пытался ее убить и на днях едва не добился своего. С неприглядным прошлым, неопределенным настоящим и туманным, опасным будущим. В окружении - чего уж там, надо называть вещи своими именами - убийц, бандитов, мародеров.

И все же она была счастлива. Полностью, совершенно, абсолютно счастлива.

* * *

Ближе к вечеру десятого дня от ночевки в проклятом доме ватага добралась до побережья. Присутствие моря стало ощущаться еще с ночи, оно чувствовалось в прохладном ветре, что налетал временами с севера и даже в самом воздухе, который обрел почти неуловимый аромат соли, свежести. Океана.

Команда подобралась, ощетинилась оружием, однако и здесь все развивалось неспешно, без особых приключений. Около полудня странникам явился самый настоящий морок, то есть фантом, похожий на те, что возникают в пустыне благодаря атмосферным эффектам. Только этот показывал не далекие земли, а прошлое. Как будто высоко в небе развернули гигантский киноэкран и проецировали на него череду немых образов. Лена мало что поняла - картины показывали какой-то город с высоты птичьего полета, архитектура казалась смутно знакомой, но это, наверное, потому, что она укладывалась в условный «медиевальный» шаблон. Единственное, что можно было сказать - город казался огромным.

- Говорят, это столица Империи, - негромко сообщил Кай. Рыцарь подошел сзади как тень, беззвучно. Он был одет и снаряжен почти как в первый раз, когда его увидела Елена, с характерной кольчужной пелериной и однолезвийным клинком на плече. Только лицом был посимпатичнее, должно быть, из-за того, что теперь дышал по-человечески, носом.

- Такой она была до того, как все произошло.

- Красиво, - отозвалась девушка. - Очень.

- Да, - кивнул рыцарь. - Еще говорят, в те времена Город был в два раза больше нынешнего. Но рассказывать могут всякое.

- Это верно.

- Плывешь с ними? - осведомился мечник, видимо решив, что преамбулы достаточно.

- Да, как же иначе? - немного удивилась Елена.

- Я бы не стал, - напрямую заявил Кай. Тихо, только для ее ушей, но в то же время с отчетливым нажимом.

- Почему? - Лена машинально перешла на тот же заговорщицкий тон, и ей сразу вспомнился взгляд Кая, когда Матриса и бригадир устроили ей жесткий экзамен с ампутацией. Рыцарь тогда словно радовался ее кажущейся неудаче и наоборот, был явственно недоволен успехом. Что бы это могло значить?..

- Это останется между нами? - осведомился Кай.

- Да, конечно... - Лена поперхнулась.

- Ты не из нашего мира, - Кай резал без обиняков, он говорил с какой-то неприкрытой печалью в голосе, природу которой Лена не понимала. Но слушала предельно внимательно. - И не надо тебе становиться его частью.

- Частью вашего мира? - не поняла девушка.

- Да. Мы живем смертью и войной. Это не твоя жизнь, не твоя судьба, я сразу это понял. У Матрисы тебе было плохо, но с ней ты жива и под защитой.

Кай помолчал, будто давая собеседнице возможность осмыслить услышанное как следует.

- Сейчас ты еще можешь отказаться.

- Но ... монета?.. И мы в походе, он еще не закончился.

- Пока еще можешь, - с нажимом повторил Кай. - Это на грани правил, но допустимо. И я тебя прикрою. Вернемся вместе. Будешь при Матрисе, но с куда большим уважением. Со временем выпишем тебе книги по лекарскому делу, станешь первым настоящим медикусом во Вратах. Однако ...

Мечник посмотрел на бригадира. Сантели ушел вперед, во главу отряда, и что-то обсуждал с Раньяном. Судя по характерным жестам с потиранием пальцев, речь шла о деньгах. Судя по мирному характеру беседы, договаривающиеся стороны претензий друг к другу не имели.

- Однако если ты ступишь на этот корабль, обратной дороги уже не будет. Ты окончательно перейдешь в мой мир. А он убивает тех, кто не готов жить в нем. Ты - не готова. Думай.

Кай отошел в сторону, словно корабль, выходящий из ордера, с видом безразличным и скучающим, как будто и не было никакого разговора, так, просто два человека немного прошлись бок о бок. Небесный фантом исчез так же бесследно, как появился. А затем путники, наконец, вышли к заливу.

В первые мгновения Лене показалось, что раскинувшаяся перед ватагой гавань сделана из чистого золота, даже солнце обратилось в слиток чистейшего золота. Затем обман зрения рассеялся, и стало понятно - это всего лишь очередная игра света. Облака, гонимые прибрежным ветром, собрались в «обруч», идеально пустой внутри. И через это природное окошко солнце метнуло свои необычно яркие лучи, что казались особенно яркими по контрасту с серыми облаками. Они окрасили все в золотой цвет, отразились от морской глади, так что даже волны засверкали, будто чешуйки дракона, свернувшегося в огромной чаше залива. Иллюзия длилась считанные минуты, пока ветер не согнал тучи в порывистое стадо и не закрыл солнечный диск. Теперь стало видно, что корабль прибыл и ждет пассажиров.

Ватага тем временем двинулась по мощеной дороге к гавани.

Когда-то здесь был настоящий город, раскинувшийся по обе стороны от широкой дороги. Дальше и левее, на возвышенности у самого берега, находилась крепость. От города мало что осталось, землетрясение (может и не одно) буквально стерло в щебень большинство построек. Судя по тому, что не превратилось в землю и груды камней, некогда здесь располагались многие десятки двух- и трехэтажных каменных домов и широкие улицы, расходящиеся от главной дороги, как ребра от позвоночника. Крепости повезло больше, приземистые башни, соединенные стенами и крутыми переходами в единый комплекс, устояли, только частично осыпались, как песочные.

Все невольно собрались ближе к телеге. Больно уж неуютным показался мертвый город, что походил на высохшую мумию. Было очень тихо, лишь копыта лошадей цокали по камню дороги, да звучал неостановимым фоном рокот волн. Как будто миллионы барабанов стучат без сна и отдыха, сливая отдельные удары в могучий рокот.

Здесь бывали люди, и нередко. Об их визитах говорили следы относительно свежих кострищ, привычные уже кенотафы и несколько брошенных скелетов, частично растащенных падальщиками. Скорее всего, живые тоже находились где-то неподалеку, обычно в прибрежных пещерах одновременно работало не менее двух бригад. Но таковые, по понятным причинам, хорошо маскировались и обнаруживать себя не торопились. Что было только к лучшему, главное, чтобы не мешали.

С корабля заметили путников, по воде заскользила большая весельная лодка. За ней, чуть погодя. отправилась еще одна. Судно бросило якорь поодаль от берега, видимо опасаясь отливов. Лена слышала, что из-за них гавани приходилось делать особыми, ступенчатыми, и местная наверняка была обустроена должным образом. Но капитан, видимо, не счел нужным рисковать, полагаясь на древние, разрушенные временем сооружения. Разумный подход.

Сантели и рутьеры заранее определили, кто отправится сопровождать бригаду. Кай повернулся было, чтобы идти к Раньяну, однако Сантели его остановил.

- Если хочешь, плыви с нами, - негромко предложил бригадир.

- А как же?.. - Кай умолк на полуслове, впрочем, и так было ясно, что он имел в виду. Рыцарь удивился, очень сильно.

- Старый хрен был прав, - хмыкнул бригадир. - Заложник из тебя никакой. А хороший меч в пути не лишний. Да и ...

Сантели вдохнул свежий прохладный воздух, посмотрел на гавань. Лодки уже прошли половину пути, в них сидели только гребцы, никаких воинов. Это было хорошо. Солнце закатывалось, раскрасив море и небо в розовый цвет, так что волны казались замерзшими, совершенно непрозрачными, будто сливовый лед. А небо горело рубиновым огнем, который уже размывала, заливала серым цветом выкатывающаяся луна.

- Ты мне спасал жизнь. Я тебе. И ты был первым моим бойцом, самым первым. Так что ... Поплыли ... брат.

Лицо Кая дрогнуло, рыцарь тяжело сглотнул. И протянул бригадиру руку со словами:

- Отец вас не тронет.

* * *

- Во и все, - сказал Раньян. - Переночуем здесь же, завтра поутру двинемся обратно.

- Хорошая работа, - заметил один из рутьеров. - Всегда бы так.

Наемники, не получив особых распоряжений, начали разбредаться по вечерним делам. Как это обычно бывает в хорошей, сработанной команде, каждый как-то сам собой нашел нужное, полезное дело. Разговор сразу нескольких людей смешался в один поток, где обрывки слов и фраз сталкивались, перерезали друг друга.

- Sàmhchair!!! - рявкнул Раньян, так, что руки сами собой опустились на рукояти оружия. Подобным голосом о простом и безопасном не говорят.

Рутьер поднял руку, повторил:

- Молчание.

И застыл, прикрыв глазами, шевеля головой так, будто ловил ушами умершее эхо слов. Наемник пытался осознать, что он сейчас услышал... какое-то слово ... или несколько слов, которые разум не понял, но то, что глубже и мудрее рассудка - поняло и ударило в невидимый колокольчик.

Что-то не так. Он что-то упустил.

- Ты! - Раньян развернулся к самому юному рутьеру, который отходил в команде меньше месяца. - Повтори!

- Ч-ч-что?.. - голос молодого бойца ощутимо дрогнул, да и у кого не дрогнул бы в такой момент?

- Еще раз повтори, что сейчас говорил, - нетерпеливо произнес командир. - Слово в слово. Это важно.

Юноша выдохнул, у него малость отлегло от сердца, однако выражение облегчения на лице тотчас уступило место торопливой сосредоточенности.

- Я ... это ... - забормотал он.

- Вспоминай, - Раньян терял терпение.

- Я сказал, что эта их лекарша... девка вроде симпатичная, но странная. Я у нее поводья когда забрал, она прыгнула неудачно.

- А дальше? - голос Раньяна стал тихим, очень тихим, наемник словно ждал и одновременно боялся услышать продолжение.

- Ругалась...

- Как она ругалась? - прорычал командир. Смотреть на него было страшно, особенно зная, что Раньян считался на Пустошах образцом расчетливого хладнокровия. Молодой боец боялся даже думать, что могло настолько выбить рутьера из колеи.

- Не по-нашему, - тихонько вымолвил юнец, схватившись руками за пояс, чтобы умерить их дрожь. И торопливо закончил. - Ну, то есть понятно, что ругается, но я такого наречия отроду не слышал. А я из купеческой фамилии, у нас на всех говорят. Видать, церковное что-то или воровской язык.

Раньян развернулся в сторону залива с такой скоростью, что как будто перетек внутри собственной кожи. Один взгляд на малую точку, в которую превратился корабль. Один в небо. Еще один вокруг. И все это за одно мгновение переправилось в исчерпывающее понимание - нет, корабль не остановить, и уже не подать сигнал, который сейчас заметят на борту.

Раньян сначала не понял, отчего рутьеров шатнуло в стороны, разом всех. Затем осознал, что в помрачении выхватил оба ножа и занес, будто готовясь немедленно прирезать кого-то. Тихое рычание рвалось из груди вождя наемников, грозя вот-вот перейти в яростный вой, как у хобиста, что упустил добычу.

Рыжая… я такого наречия отроду не слышал…

Нечеловеческим усилием Раньян подавил вспышку. Когда он посмотрел на ватагу, лицо командира было неподвижным, как посмертная маска. Лишь темные глаза пылали дьявольским огнем.

- Ты, ты, ты ... - палец Раньяна в темной перчатке отобрал примерно две трети ватаги. - Идете обратно пешком по нашим следам. Остальные со мной, свободных коней берем как заводных. Завтра к вечеру мы должны быть во Вратах.

- Загоним всех, - один из будущих спутников не возразил, скорее, указал командиру на очевидное. - Никакой коновал уже не поднимет...

- Завтра к вечеру, - повторил Раньян. - Даже если придется загнать и вас в придачу.

Глава 23
«Всегда твоя»

Лена плотнее укуталась в шкуру от чего-то медведеобразного - их выдали путешественникам, по одной на двух человек. Предосторожность оказалась разумной - когда солнце закатилось, похолодало крепко, шерстяные рубахи с одеялами уже не спасали. Капитан обмолвился, что корабль вошел в холодное течение, специально, чтобы извести моллюсков-древоточцев, которые могли каким-нибудь образом проникнуть в щели медной обшивки, но еще не вгрызлись поглубже. Так что пару дней придется потерпеть, мера предосторожности.

Судно больше всего походило на пузатый двухмачтовый драккар, но Елена сразу назвала его про себя «галеоном», из-за достаточно сложной системы парусов. Здесь не было даже нижней палубы как таковой, лишь трюм для товаров и припасов, да капитанская каморка. Весь экипаж и пассажиры, в данный момент около сорока человек, размещались под открытым небом.

Это совершенно не вязалось с историями о развитом кораблестроении и многовековой историей общематериковой торговли. Однако подумав, Лена пришла к выводу, что все как раз естественно - материк один, обширных заморских владений нет - значит, отсутствуют и трансконтинентальные маршруты, под которые пришлось бы строить настоящий парусный флот, как в ее мире. Корабли плавают либо вдоль берега, либо не слишком от него отдаляясь, поэтому нет оснований усложнять конструкцию.

Интересно ... ведь Ойкумена, строго говоря, это не мир в целом, а только материк. Есть ли здесь еще континенты?

Холод усугублялся сыростью. Даже тесно прижавшись друг к другу, Лена и Шена не могли толком согреться. Часовые рутьеры жались к очагу в виде большой чаши под решеткой и на кирпичном основании. Такой очаг можно было использовать для обогрева, приготовления пищи, однако основным предназначением было освещение и подача сигналов путем бросания в огонь горючих смесей, дающих столб огня разного цвета. Очага-светильника имелось два - на носу и корме.

Лена натянула шкуру плотнее, снова и снова прокручивая в памяти разговор с Каем. А заодно отмечая, что само слово «прокручивала» уже кажется ей немного чужеродным, неуместным. Прокрутка ленты - это из мира техники, кассет и цифры. Здесь же просто «вспоминают», вызывают в памяти... Вот, что значит привыкание и адаптация, ты не отдаешь себе в том отчет, но все равно шаг за шагом подстраиваешься к новой жизни.

Кай больше не сказал ей ни слова, лишь молча взглянул, когда Лена вслед за Шеной прыгнула в лодку. Взгляд был нехороший, одновременно и грустный, и отвращающий. Словно мечник вычеркнул девушку из своей жизни, закрыл блокнот с короткой историей их общения. Лена избегала встречаться глазами с рыцарем, чувствуя себя неловко, хотя причины для неловкости отсутствовали. Но все равно... получалось как-то неправильно. Елена стиснула зубы и запретила себе думать об этом. Пока, во всяком случае.

- Я не хочу возвращаться, - тихо произнесла она в шкуру, как будто подводя черту под тяжелыми раздумьями. - Я хочу жить в городе. В большом городе, где тепло и живет много людей.

- И правильно, - отозвалась Шена, плотнее прижимаясь к Лене, чтобы ни единая частица тепла не пропала напрасно. - Эта жизнь не твоя.

Странно и любопытно получалось. Кай говорил почти то же самое, предлагая остаться. Но что если...

- А может, не вернемся? - тихонько предложила Лена, пугаясь собственного радикализма. Даже не выговорила, а скорее шевельнула губами, как будто потом все можно было свалить все на ветер - это он сорвал с уст тихие, неуместные слова.

- Может быть, - ответила копейщица. - Только надо все хорошо-хорошо обдумать.

- Правда? - не поверила медичка.

- Правда, - сонно отозвалась Шена, похоже, усталость и сон все же взяли над ней верх. - Завтра поговорим.

Возбуждение нахлынули на Лену, как волна в шторм, однако столь же быстро ушло, забрав остатки сил. Лекарша закрыла глаза и погрузилась в дрему. Ей виделись горы, равнина, окаймленная невысокими холмами, что походили на могильные курганы. День светлый, без дождя, но пасмурный, в меру теплый, с легкой прохладцей. Отличное время для боя, жара и солнце не станут изводить латников, да и раненым будет немного легче.

Грядет битва.

* * *

Это видение тоже оказалось четким, ясным, без всяких эффектов помраченного сознания. Лена встрепенулась, было, испугавшись новой психоатаки, однако никто не ломился в ее разум, не топил в потоках чужой душевной боли. Просто видения, образ, который разворачивался сразу в нескольких направлениях. И Лена понимала происходящее, хотя никогда в жизни не видела настоящего сражения.

Грядет битва - и колонны выступали из лагерей поротно, змеясь, будто полчища муравьев на тропах. У противников было мало кавалерии, поэтому мериться силами предстояло главным образом пехоте. Не ополчениям, не дружинам и не «копьям», а настоящей пехоте, организованной, способной биться в строю, ротами, полками и баталиями.

Вот шагают копейщики, хотя правильнее назвать их пикинерами, они смешиваются с алебардистами. Алебардисты еще с кем-то ... Деление условно - длинные древки венчают самые разные навершия, но все одинаково ужасны в своем предназначении. Все они в очень скором будущем начнут убивать и калечить. Есть пики, которые до поры устремлены в небо, и все остальное.

А вот мечники и стрелки, точнее застрельщики, они пойдут впереди, завязывая бой, пытаясь разогнать таких же, как они, «коллег» с противоположной стороны, а затем расшатать вражеский строй, сковать маневры. Здесь тоже собрался самый разный люд. Есть голозадые нищеброды, у которых даже стеганки нет, лишь топор да щит на веревке. А есть и серьезные люди в трехчетвертных доспехах, вооруженные двуручными саблями или полэксами. Пращников мало, лучников тоже не изобильно, в основном арбалетчики, даже рыцари-стрелки с юга и последних необычно много.

Военный механизм крутит свои шестеренки, противостоящие армии хорошо организованы, каждый заранее знает, где определено его место. Колонны разворачиваются, одновременно уплотняясь. Лена знает, с одной стороны полки именуют «баталиями», а с другой «терциями», хотя организованы они примерно одинаково, по единому подобию - квадраты и прямоугольники, ощетинившиеся пиками.

Баталий пять, хотя обычно их бывает три. Но этот раз - особенный. Армии огромны, со времен Старой Империи на одном поле не собиралось столько воинов. Солдат много, их нельзя выстроить в три огромных полка без потери управляемости. Поэтому - пять. Баталии движутся традиционно, «косым» порядком, так, что крайняя правая выдвинута вперед и соответственно ударит первой, остальные идут справа налево углом, каждая следующая чуть дальше предыдущей, страхуя от флангового удара. Терции строятся прерывистой линией, их тоже пять, по одному на баталию. Один на один, солдат на солдата, полк на полк. Сегодня каждый увидит своего врага, взглянет ему прямо в лицо.

Зеленая трава, невысокая, только наливающаяся весенней свежестью, поникает, затаптывается тяжелыми сапогами. И вот развернуты знамена. Не отрядные знаки - те давно уж реют на слабом ветру - а штандарты сторон.

Баталии шагают под знаменем, где на белом фоне изображена стилизованная красная луна. И красный цвет - не только краска. В ней щедро замешана кровь собратьев, павших героев, которую собирают после каждого боя, дабы обновить рисунок, чтобы вести живых через новые схватки к новым победам. Второе - черное, с белыми символами. Они ведомы Елене, однако совершенно непонятны, ни одно из Королевств никогда не поднимало такой флаг. Символы расположены треугольником, на вершине литира «an lagha», означающая «закон». Внизу, по углам, знаки плуга и меча. Штандарт кажется потрепанным, сшитым на живую нитку. И в то же время не вызывает жалости и пренебрежения, как обычная плохо сделанная вещь. Наоборот, именно в таком виде знамя пробуждает у противников ненависть, желание уничтожить его любой ценой. Почему это настолько важно?..

Сражение уже началось, схватываются передовые отряды, что вьются перед основными силами, как мошка над водой в жаркий день. Пехотные квадраты идут друг на друга, топот бесчисленных ног сливается в грохочущий рокот, будто накатывает океанская волна. Да и сам пехотный напор похож на волну-цунами, что готовится штурмовать берег. Бьют барабаны, укрепляя дух и задавая ритм шага. Под знаменем луны воют варварские трубы, отзываются боевые флейты со стороны черного штандарта.

Опустились пики - прежде их несли на плечах из-за тяжести. Теперь пехотные прямоугольники больше не похожи на оживший лес. Наступил первый кризис боя, сближение пикинеров.

Это очень тяжело - шагать на лес копий, за которыми колышутся уже поднятые для удара алебарды. Твое место в строю определено, ты чувствуешь плечи соратников по обе стороны, они прикроют. Но это значит, что тебе некуда деться, ты идешь шаг за шагом прямо на выставленные пики. Ты не можешь отступить - труса убьют идущие позади, чтобы сразу занять брешь в строю. Только вперед, надеясь на доспех, ловкость в обращении с оружием, но больше всего - на удачу. Потому что когда на одного бойца линии приходится по три, а то и четыре-пять копий, лишь Пантократор спасет тебя. Или магия, если знаешь, как сделать или у кого купить правильный оберег, зачарованную рубашку или мелкого духа-защитника, скрытого в артефакте с Пустошей.

Как правило, одна из сторон не выдерживает лютого ужаса и теряет волю к победе еще до самой схватки. Остатков храбрости хватает разве что на первое столкновение, после начинается повальное бегство. Так заканчивается большинство сражений с участием Красной Луны. А случается - и нередко - что полки бегут, не дожидаясь копейного удара. Однако не в этот раз. Терции не отступят, и все это понимают. Армии, что сошлись пасмурным утром, похожи на поединщиков божьего суда. Может погибнуть кто-то один. Могут погибнуть оба. И только одно не случится никогда - двое не уйдут с поля боя живыми.

Это будет не битва. Это будет кровопролитное побоище, о котором сложат мрачные легенды те, кому суждено пережить его.

Арбалеты уже собирали жатву с обеих сторон, однако не могли остановить сближение. Сохраняя порядок, полки надвигались под рев боевой музыки и крики командиров. Шаг за шагом, сверкая латами первых рядов, как змея чешуей, удерживая смерть на кончиках пик, в топорах алебард.

Сошлись, почти разом по всему фронту, и к небу вознесся слитный ужасающий звук - лязг металла, хруст ломающегося дерева. но прежде всего и страшнее всего - нечеловеческий вой умирающих и раненых. Первые ряды легли под взаимными ударами стены пик. И почти сразу же звонкий лязг вплелся в какофонию, как будто сотни, тысячи клинков, топоров, алебард ударили по металлу. Латная пехота схватилась в беспощадной рукопашной, грудь в грудь.

* * *

Это было по-настоящему страшно, так, что Лена вырвалась из сновидения, как пробка из-под воды, тяжело хватая воздух. В ушах все еще звучал жуткий, вымораживающий стон множества людей, которые за несколько мгновений оказались убиты или тяжко изувечены. Но все же то было лишь очередное видение. И Лена откуда-то совершенно точно знала - это не события прошлого. Сновидение показало ей будущее, точнее осколок целого, звено, вырванное из длинной цепи событий. А еще видение было пронизано ощущением невероятной грандиозности событий. Десятки тысяч воинов с каждой стороны, и это когда несколько сотен латников уже считаются могущественной силой, способной брать штурмом города... Не отдельные города или рутьеры, даже не семьи и союзы бономов - целые государства должны были выжать без остатка все возможности для того, чтобы собрать и вооружить такие армии.

Кто же сойдется на неведомом поле? Чьи судьбы решит невиданное побоище? И что за знамена, кто станет биться под ними? С луной еще более-менее понятно, это давний символ наемной пехоты из горской конфедерации, недаром их боевой клич «где Луна, там и Горы!». Но черно-белое знамя... Надо будет осторожно выспросить.

Драккар скрипел, и, казалось, вот-вот развалится. Впрочем, похоже, это было нормальное состояние деревянного парусника - сложной конструкции из тысяч досок, собранных на скелете шпангоутов и стрингеров.

Штормило, не сильно, а так, на грани между «ощутимо» и «можно начинать немного бояться». Лена с радостью открыла, что ее совершенно не цепляет морская болезнь, а вот нескольким бедолагам из рутьеров, а также Бизо повезло меньше - они уже метали за борт остатки ужина.

Шена посапывала за спиной, прижавшись щекой к плечу Лены, так что лекарша боялась пошевельнуться, нарушив сон подруги. Воздух наполнился влагой - недостаточно, чтобы выпасть дождем или собраться в завесу тумана, однако вода собиралась бисеринками крошечных капель на любой поверхности, впитывалась в ткань, служа проводником для холода. Лена подумала, что надо бы взять какую-нибудь тряпку или шарф, замотать дополнительно поясницу.

Часовые бдели, и это успокаивало. В сигнальные «тарелки» подбросили топлива, теперь из решеток вырывались длинные языки белого пламени. Впрочем, свет буквально увязал в окружающей тьме, подсвечивал ее глянцевыми бликами и растворялся без следа. Как будто драккар плыл в тоннеле или пещере.

Капитан мрачно прохаживался у бушприта, изредка перекрикивался с рулевым, через весь корабль. Повинуясь команде, на обеих мачтах зажгли светильники, на сей раз магические, неподвластные ветру. Впрочем, их свет тоже не смог пробиться далеко.

Огонь... И пещера... Что-то, связанное с подземельем, туманное воспоминание шевельнулось в подсознании Лены, однако не смогло пробиться наружу, осталось ноющей занозой - надо вытащить, но зацепить не выходит.

Шена вздрогнула, не просыпаясь, обхватила подругу рукой, крепко сжала. Наверное, дурной сон. Лена натянула шкуру повыше, закрывая их обеих, подумала, что, наверное, сейчас женщины похожи на бродяжек, которым приходится ночевать на открытом воздухе.

Пошел дождь, очень слабый, похожий скорее на туман, который слишком тяжел, чтобы повиснуть, опираясь на воздух. В очаги подбросили сигнальный порошок, окрасив огонь в красный цвет. Несколько малых капель на планшире, прямо перед носом Лены, собрались в одну, отразив багровое мерцание, словно чистейший рубин. И в голове у Лены будто сорвалась со стопора пружина, стремительно раскручиваясь цепью воспоминаний и ассоциаций.

... Дрались в подземелье, темном и сыром, средь капель воды, что падали с высокого - не увидеть даже при свете - каменного свода. Не люди и монстры, но люди с людьми, отчаянно, так бьются в последний час, когда некуда бежать и остается лишь убить или быть убитым ...

Не в подземелье. Не в пещере. На палубе, во тьме, освещенной красными огнями, под дождем.

А в полутьме, окружавшей корабль, прямо и правее орлиной головы, что заменяла судну бушприт, возник чернильно-темный силуэт. Он стремительно приближался, и то не была ошибка кормчего. Встречное судно шло на сближение, ведомое настойчивой. упрямой волей. Нет... не на сближение.

Враг собирался таранить драккар.

Сразу несколько воплей слилось в один дружный возглас, полный страха и предупреждения. И сразу за этим черный корабль врезался в «медный флагман». Удар пришелся по правому борту, в скулу драккара, и хруст разбитой обшивки разнесся над волнующимся морем, совсем как звук переламываемых пик из видения Лены. Саму девушку ударило о стойку фальшборта. Поясницу стегнуло болью, от которой Лена ослепла и оглохла. А с вражеского борта, который был выше, чем у «флагмана» самое меньшее в половину человеческого роста, уже летели абордажные крючья.

Сантели не понадобилось много времени, чтобы осознать всю глубину катастрофы. Точнее - вообще не понадобилось, он все понял сразу. Что пиратский корабль каким-то неведомым образом разыскал их в безграничной тьме. Что «призрак» по меньшей мере, раза в полтора больше «флагмана» и наверняка забит бойцами. Что за борт прыгать бесполезно, даже умея плавать - вдали от берега холодная вода неизбежно убьет пловца. Из этого следовало, что команда отобьет атаку или погибнет. Учитывая неравенство сил - наверняка погибнет, если только не запросить пощады сразу, тогда, может быть, еще есть шансы...

С нечленораздельным рычанием Сантели ринулся к врагам, что уже прыгали с вражеского борта, вопя, звеня оружием. Меньше чем через минуту после столкновения кораблей несколько десятков человек яростно убивали друг друга на мокрой от волн, дождя и крови палубе.

Сбоку от бригадира мелькнул Шарлей, бретер очутился в своей стихии - стремительная резня в тесноте и полутьме, без правил и порядка. Молот фехтовальщик оставил в чехле, перехватил саблю обеими руками, правой у гарды, левой почти за самое оголовье, чтобы увеличить рычаг и управляемость клинка. С ним охотно вступали в бой, по крайней мере, первые несколько врагов - щита и доспехов у бретера не было, так что он казался легкой добычей. Но сабля закрывала фехтовальщика серебристой паутиной, плела непробиваемый кокон защиты, раскрываясь наружу стремительными атаками. Первого врага Шарлей зарубил сразу, немедленно подсек ноги второму, перепрыгнул воющего от ужаса и боли пирата, который, упав, старался зажать рассеченную артерию. Кровь хлестала, как из помпы. Оставлять еще живого противника за спиной было опасно, но Шарлей, с его опытом, отлично понимал, что если сейчас «купцы» не сумеют сбить первый порыв атаки, их просто сметут. Мэтр рубил, продвигаясь вдоль борта, шаг за шагом, словно адский косильщик.

А затем бретер увидел равного себе противника.

По правому борту вспыхнуло желтым - пираты попробовали использовать зажигательные гранаты из смолы с алхимическими присадками. Горело плохо, сырое дерево отталкивало пламя. Но все же горело.

Отвлекшись на вспышку, бригадир едва не пропустил удар и спасся лишь пригнувшись. Но от рывка левая рука, почти не беспокоившая после болотного дома, взорвалась острой болью. Сантели вздрогнул, шипя сквозь зубы, и потерял ритм. Противник наступал, размахивая двуручной секирой, толстая шкура, мехом наружу, которую он надел вместо брони, делала врага похожим на взбесившегося ежа. Уйти от стального полумесяца бригадир уже не успевал и принял удар на свой топор. Защититься удалось, удержаться на ногах - нет.

Сантели упал на колени, чувствуя, как дрожит в руке чудом не сломавшееся оружие, слыша затихающий лязг металла. А пират, стремительный, как демон, сразу же рубанул вновь. Ему не хватило расстояния буквально в пару пальцев, чтобы разбить «смоляному» череп, острие лишь отрубило часть уха. Воя, словно берсерк, «еж» вновь поднял секиру над головой, готовясь вогнать бригадира в палубу вертикальным ударом.

Сантели много раз видел смерть лицом к лицу, однако никогда - настолько четко, явственно. Бригадир не успевал ни увернуться, ни защититься. Секира уже падала, а правая рука отказывалась подниматься навстречу в финальной попытке закрыться топором. Осталась лишь одна мысль - отчетливое понимание, насколько он, бригадир Сантели, оказался глуп и неосторожен. В последние мгновения жизни «смоляной» понял, кому он обязан неминуемой смертью.

Падение двуручной секиры остановить было выше человеческих сил, но Кай сумел. Круговерть схватки вынесла рыцаря к бригадиру и, понимая, что зарубить «шкурного» он уже не успевает, Кай выбросил вперед руку с мечом, принимая на полосу клинка опустившийся полумесяц. Искры полыхнули, сверкая ярчайшими пучками, словно в кузне, когда молот обрушивается на раскаленное железо. От секиры и меча полетели крошки металла, словно жалящие осы. Кай отступил на шаг, пытаясь удержать меч в одеревеневших руках.

Так парировать можно было только раз в жизни. А Сантели, вокруг которого еще не угасли последние искры, рванулся вперед и вверх, распрямляя ноги, словно кузнечик. Не в силах рубить топором, бригадир навалился на «шкурного», зарылся лицом в жесткую мокрую шерсть, которая слиплась острыми иглами, совсем как у настоящего ежа. «Смоляной» жевал шкуру, как настоящий бойцовский кабан, обученный кусаться по-собачьи, рыча и мотая головой, подбираясь к шее противника. Тот орал и пытался стукнуть бригадира секирой, оттолкнуть, но Сантели не обращал внимания на удары и кровь, стекающую по голове. Он добрался до бьющейся жилки, вгрызся зубами, чувствуя, как теплая жидкость заливает рот. Крики «шкурного» перешли в захлебывающийся вой. Кай встал почти над ним, отгоняя пиратов широкими взмахами, а Сантели натурально загрызал своего противника. Когда же бригадир оторвался от умирающего и поднял голову, рыча, словно дикий зверь, роняя с губ пену и капли чужой крови, от него шатнулись, настолько ужасен был вид бригадира. Сантели нашарил топор, крепко взялся двумя руками, чувствуя, как боль и слабость в пальцах уходят, выжигаемые бешенством. Он встал, и они с Каем шагнули вперед, бок о бок.

Еще один пират занес над головой стеклянную гранату, в которой разгорался желтый огонек. Айнар пытался пробиться к врагу и не смог, увязнув в рукопашной. У его ног сидел контуженный Зильбер, закрывая окровавленными пальцами раненую голову. Сломанный лук из двух половинок, связанных тетивой, перекатывался под ногами бьющихся насмерть.

Бизо спустил рычаг, арбалетная стрела пронзила гранатометчика насквозь, выплеснув из его спины темно-красные брызги. Пират выронил сосуд, и стекло разбилось о палубу у его ног, выпуская наружу алхимический огонь. Реакция не успела войти в полную силу, поэтому огонь вместо взрыва метнулся на все стороны белой короной. Айнар успел закрыть себя и напарника, радуясь, что не последовал моде Пустошей на легкие малые щиты и оставил прежний, военный. Пламя охватило вощеную кожу, частично прожгло деревянную основу, раскалив заклепки. Айнар выпрямился, похожий на эпического героя из легенд, волосы на голове дымились - шлем боец надеть не успел - щит горел, роняя капли жидкого огня.

Наемник шагнул к ближайшему пирату, очумевшему от такого поворота, и резким ударом щита отбросил к борту, выбив несколько зубов и подпалив бороду. Пока тот с воплем хватался за лицо, пытаясь погасить вспыхнувшие космы, Айнар отбил мечом выпад копья сбоку и ударил щитом второй раз, наотмашь, изо всех сил, выбрасывая пирата за борт. Волна тронула суда, связанные абордажными крюками, так что пират, вместо того, чтобы налететь на борт своего корабля, провалился в открывшуюся щель. Корпуса вновь качнулись на волне, сошлись, и вопль из промежутка между ними сразу оборвался. Айнар сбросил щит, от которого затлел рукав, перехватил меч двумя руками.

А Зильбер уже катался по доскам палубы, сцепившись с очередным пиратом. Противники тыкали друг друга ножами, однако замаха не хватало, клинки вязли в коже доспехов, нанося лишь неглубокие порезы. Оба заливались кровью и страшно ругались на одном языке - земляки с юга нашли друг друга.

Лена встала на четвереньки, покрутила головой. Как ни странно, первое, что она ощутила, был запах. Тяжелый, железистый запах бойни - свежепролитая кровь, вспоротые внутренности, страх и смерть. Затем пришла боль - спину разрывало, будто стальными когтями, доска пришлась в то же место, куда попало щупальце гипнотика. Елена встала на ноги, оперлась на борт, хватая воздух раскрытым пересохшим ртом.

Грохот свирепой резни ударил ее по ушам. А затем Лена увидела женщину, которая шагала по деревянной палубе, щедро запятнанной красным. И красным же огнем пылали глаза, что неотрывно смотрели на девушку из чужого мира.

- Боже... - выдохнула Лена, сама не зная, какого бога она призывает. Но точно понимая, что сейчас самое время для сверхъестественного вмешательства.

Женщина была высока, лишь чуть ниже самой Елены. За плечами у нее полоскался плащ, прямо как в вампирском фильме. Темные, волосы спадали на плечи, удерживаемые странным гребнем в виде сцепленных пальцев скелета. Огонь от сигнальных костров, ламп и пожара играл яркими отблесками на больших глазах, где бледно-фиолетовые белки переходили в радужку цвета «кардинал», лишенную зрачков. В тонкой перчатке вздрагивал, будто стальное жало, длинный меч. Отличное оружие под одну руку, с боковой чашкой в виде тополиного листка. Клинок был почти на всю длину прорезан тремя сквозными долами.

- Наконец-то, - улыбнулась амазонка в плаще, доброжелательно, очень мирно. Лена слышала каждое слово, как будто красноглазая шептала ей прямо в ухо.

- Они тырят наше добро! - дико заорал Зильбер, который все-таки заколол своего противника и теперь увидел, как отдельная команда пиратов, не участвовавшая в бою, тащит из трюма сундук.

Бизо широко размахнулся и метнул под ноги вражескому главарю - или человеку, который больше всего походил на главаря - колбу с «зеленым туманом», упер арбалет торцом в палубу, чтобы натянуть вручную. Колба разбилась с обманчиво тихим звоном, наружу плеснули желтоватые капли, сразу начавшие испаряться. Главарь взвыл, когда витки гнойно-зеленого дыма обвились вокруг него, растворяя броню, одежду и плоть, словно вода сироп. Бесплотные щупальца зацепили еще двоих, тащивших сундук. Третий увернулся и метнул «джериду», попав алхимику в живот. Расстояние оказалось слишком коротким, копье пробило кожаный жилет. Бизо так и не успел натянуть струну, упал, закричав, скорчился, зажимая руками широкую рану. Копьеметателя срубил Кай, размашистым ударом под правую руку, так, что клинок прошел до середины груди, вскрыв кожаный панцирь и ребра.

Шарлей атаковал открыто, впрочем, не утруждая себя представлениями. Три удара слились в один, с такой быстротой обменялись выпадами бойцы, и фехтовальщик отстраненно заметил, что женская рука тверда, как дерево, почти не «отходит» в парировании, хотя клинок бретера был ощутимо тяжелее. Мэтр шагнул в сторону, заходя справа, чтобы провести коронный прием - еще два рубящих удара, замах на третий и неожиданный перенос клинка с уколом под руку плашмя, чтобы полотно не застряло меж ребер. Красноглазая внезапно разорвала дистанцию и махнула рукой.

В первое мгновение Шарлей ничего не понял. За него отреагировало тело, вышколенное годами тренировок. Бретер сначала перехватил левой ладонью крошечный предмет, от которого не успевал увернуться, а затем уже сообразил, что в него пустили стрелку из «баллестрина» - крошечного арбалетика, скрытого в рукаве. Кисть онемела, ее одновременно будто жгли в углях и замораживали в дьявольском леднике. Бретер пошатнулся, с трудом отбил мимолетный выпад амазонки. Если бы она хотела убить мэтра, это не составляло труда, но красноглазая шагнула дальше, уже не обращая внимания на бретера, так же как он сам на второго пирата с разрубленным бедром. Яд действовал быстро, и спасения от него не было.

Изящные сапожки ступали по кровавым лужам с изяществом танцовщицы. Только меч в руке свидетельствовал - на палубу «флагмана» шагнула не светская дама, а профессиональный боец.

- Пора в дорогу, Искра, - мягко указала женщина с добродушной ухмылкой. - Надеюсь, после мне отдадут тебя живой.

- Нет... - выдохнула Елена, чувствуя, как лед непередаваемого, невыразимого ужаса расходится по телу, парализуя, лишая сил. Встретившись взглядами с красивой амазонкой, девушка поняла, что смотрит в глаза абсолютно, наглухо безумного создания.

- Подавишься, - сказала Шена, вставая между Еленой и сумасшедшей ведьмой. Кожаная куртка копейщицы забрызгана чужой кровью, волосы слиплись, словно перья коршуна, но клинок в руках был тверд - альшпис сломался в чьем-то брюхе, прикрытом хорошей бригантиной.

- Это вряд ли, - еще шире ухмыльнулась ведьма, распрямилась во весь рост, отставив назад правую ногу, высоко подняв клинок, словно матадор, так, что острие указывало на Шену сверху вниз. Валькирия наоборот, присела, крепче взявшись за рукоять «крысиного» тесака.

Мечи скрестились в замогильном звоне, как будто души мертвых призывали к себе тех, кто еще был жив.

Силы уходили, как вода из треснувшего горшка. Шарлей не чувствовал пальцев на левой руке, а от крошечной ранки на ладони разбежались черные прожилки, указывая распространение яда. Баллестрин скорее всего был магическим, с зачарованной пружиной вместо дуги. А он, бретер, так бездарно попался на простой фокус. Но какой быстрой оказалась противница...

Колени будто притягивали к палубе веревками. Тело звало опуститься, передохнуть - чуточку, самую малость, пелена заволакивала разум. Шарлей понял, что еще полминуты - и яд поднимется выше кисти, так что его уже ничто не спасет. Бретер набрал побольше воздуха в грудь и положил руку на планшир. Примерился, занося оружие.

Рубить одной рукой, теряя силы, да еще под неудобным углом - Шарлей боялся, что не справится. Однако все получилось. Мэтр выронил саблю, глухо стукнувшую о настил палубы, все-таки не удержался на ногах, припал на колено. Культя заливала кровью доски, мэтр схватил правой рукой один конец витого шнура в петлях под левым локтем, второй стиснул зубами и затянул, перекрывая кровотечение.

Тесак и меч звенели без пауз, отбивая жесткий, страшный ритм. Шена отлично понимала, что в «правильном» бою шансов не имеет, класс противника был слишком высок. У «смоляной» оставался только один шанс - задавить противника бешеной атакой, не давая реализовать преимущество в технике. И Шена выложилась до последней капли, как берсерк, у которого будущего нет, потому что он живет даже не боем, а его текущими мгновениями.

Натиск валькирии казался ураганным, она работала тесаком будто молотильщик, меч в руке красноглазой едва успевал ставить блоки, сталь гремела, как в большой кузне, где сразу с десяток молотов отбивают на заготовках песню металла. И все же - успевал. Шена рубила без изысков, казалось сразу с трех сторон - справа, слева, сверху. Но длинная полоса ажурного металла неизменно встречала тесак, перехватывая атаки. Казалось, что огненные отблески на стали живут собственной жизнью, танцуя вокруг лезвий красными демонами, что вечно жаждут крови.

Удар, еще удар, парирование. Для чувств не оставалось времени, Лена просто глядела на сражающихся за ее жизнь. Последний замах Шены должен был выбить меч из руки противницы, у обычного бойца и выбил бы. Но, похоже, запястье у красноглазой было из железа, а сухожилия из стальных нитей. Вместо того чтобы вывернуться из пальцев, резной меч описал дугу, очень быструю, слишком быструю для обычного бойца, и вернулся в прежнюю позицию. Ведьма присела, вытянув назад левую руку для баланса, резко выбросила вперед правую, оружную - все очень быстро, единым слитным движением. Шена устояла на ногах, ответным выпадом распорола ведьме перчатку и рукав до самого локтя.

Воительницы разошлись. Ведьма перебросила меч в левую руку, правую заложила за спину, отступила еще на шаг. Шена пошатнулась, выронила тесак и осела на руки Елены. Ее тело показалось очень тяжелым, Лена крепко обхватила подругу за плечи и увидела, как алебастровая бледность заливает лицо Шены. Женщина еще дышала, но хирургически точный удар в живот рассек аорту под развилкой почечных артерий. Снаружи не осталось ни капли крови, но каждое сокращение сердца убивало раненую.

- Нет, - прошептала Лена, видя, как темнеют глаза цвета теплого хризолита. Понимая, что сделать уже ничего нельзя. Не желая впускать в сознание эту мысль - все кончено, Шена умирает.

- Нет...

- Все… гда… - прошептала зеленоглазая, пытаясь поднять руку, не то, чтобы защитить рыжеволосую, не то, чтобы коснуться ее щеки в последний раз. Но рука бессильно падала, на лице не осталось ни единой кровинки.

- Teine...

Взгляд Шены остановился, замер. Зрачки расширились, будто вбирая напоследок весь окружающий мир. Единственная слеза замерла в уголке глаза, смешалась с каплями дождя. Все закончилось. Лена поняла, что сжимает в объятиях мертвое тело.

- Сколько же от тебя забот, – досадливо проговорила сквозь зубы ведьма, вращая клинком. Она больше не улыбалась. Напускное веселье сползло, как размокшая маска, красивое лицо горело жаждой убийства. - Что ж, сойдет и голова…

На этот раз Шарлей не соблюдал традиций, он напал сбоку, без предупреждения, замахиваясь молотом. Бретер понимал, что до утра ему не дожить, и намеревался умереть красиво, правильно - захватив с собой врага. Или дотянуться до него напоследок, хотя бы поцарапав.

- Нет, - повторила Лена в третий раз.

Понимание разорвало преграду в сознании. Пробило, как цунами слабую плотину. Шена мертва. Погибла, защищая ее до последнего вздоха. Этого не должно было случиться, сон обещал совсем иное... Видение солгало, вывернуло действительность наизнанку.

Этого не может быть. Шена не может умереть.

Не может.

Не должна...

Она должна жить.

Лена закрыла глаза, не в силах смотреть на белое, неподвижное лицо Шены. Не в силах кричать и даже думать. Лишь одна мысль осталась в ее голове, поглощая все остальное, сжигая и поглощая, как огненная стена пожара.

Однорукий, потерявший немало крови, Шарлей все же достал ведьму своим коронным ударом. Еще один человек не поверил, насколько быстрым оказывается клевец при должной сноровке. Вышло не столь хорошо, как хотелось бы, молот не разбил висок, а скользнул по черепу, срывая клочок кожи. Однако подлинное совершенство недостижимо и, учитывая обстоятельства, мэтр был вправе гордиться собой. Теперь оставалось лишь уйти в глухую оборону, потому что сил для повторной атаки у Шарлея не осталось. И продержаться еще сколько-то мгновений, уже из чистого упрямства, потому что настоящий мастер всегда сражается до последнего вздоха.

Шарлей не видел, не видела и ведьма, как рыжеволосая, которая, казалось, полностью выпала из реальности, вдруг подняла голову. Лицо ее было столь же бледным и неподвижным, как у мертвой девушки, но в глазах разгорался неестественный желтоватый огонь, совсем как у мяура. И то было совсем не отражение костров, что горели на палубе. В следующую секунду тело Шены рассыпалось на руках у Лены, растаяло облачком искр, которые гасли одна за другой, как звезды в предрассветном небе, под безжалостным натиском солнца. Стукнулась о палубу разрубленная монета на цепочке.

Бой клонился к завершению, и пираты его выигрывали. Тяжело, с огромными потерями, но шаг за шагом выигрывали, тесня обороняющихся. Над сцепившимися кораблями разносились крики ярости, боли, звучали команды, но вдруг... Окажись здесь сторонний наблюдатель, он заметил бы, что фон битвы изменился, в нем отчетливо прорезалась новая нотка. Она стремительно крепла, набирала силу, вытесняя все остальное. До тех пор, пока над судами не вознесся единый слитный вопль ужаса.

Шарлей не боялся ни единого живого противника, он видел их всех за свою не короткую жизнь. Однако здесь ... мэтр отступил к борту, борясь со страхом и дурнотой, удерживая молот скорее из-за стиснутых судорогой пальцев, замахнуться бретер уже не мог - сил не хватало. А мимо прошаркал мертвец, волоча за собой длинную петлю кишок. За ним еще один. По всему «флагману» те, кого уложила на красные доски разящая сталь, понимались, независимо от того, пират или «купец». Дергано, как марионетки, управляемые неумелым кукловодом, но с молчаливым, потусторонним упорством. И все шли к носу корабля. Раны перестали кровоточить, а десятки пустых глаз с остановившимися зрачками смотрели в одну сторону. На одного единственного человека. Словно невидимый ворот вращался, наматывая одновременно пару десятков нитей, подтягивая мертвецов, заставляя переступать деревянными ногами, шаг за шагом.

Ведьма все поняла первая, очень быстро, можно сказать - сразу. Обрубила первую кисть, что тянулась к ее лицу, быстрым пинком отбросила тело, которое сразу поползло обратно, с жуткой, не рассуждающей целеустремленностью рептилии или насекомого.

- Колдовство!!! - заорал во всю глотку Айнар. - Нечестивое колдовство!!!

Сантели немедленно поддержал и возопил на пару с Каем:

- Поганые некроманты! Бей их, С нами Пантократор! Бог проклинает нечестивцев!

Красноглазая отскочила назад, выигрывая пару мгновений, быстрым взглядом оценила диспозицию. От Елены ведьму отделяло несколько метров и не менее пяти покойников, наступавших с раскрытыми объятиями. Можно было пробежаться к мишени по борту, если сапог не скользнет по мокрой доске на краю бездны, но там уже зло скалился Шарлей. От мачты спешил Кай, разбрасывая пиратов и безразличных к нему покойников, словно кабан в боевой сбруе и железном наморднике. Схватка будто получила второе дыхание, теперь уже обороняющиеся перешли в наступление.

В начале боя лицо красноглазой было веселым, как у садиста, предвкушавшего самые изощренные мучения. Потом злым. Сейчас оно стало поистине жутким, в том числе из-за кровоподтека, оставленного молотом бретера. Ярость, злоба, безумие - все смешалось воедино, превращая лицо ведьмы в демонический лик. Шарлей присел, готовясь к прорыву красноглазой, чтобы умереть, прихватив дьявольское отродье с собой. Но та боя не приняла.

Ведьма бросила в Лену меч, который бретер отбил. Длинная полоса стали улетела за борт, а Шарлей выронил, наконец, молот и сам начал падать, утратив последние силы. Но восставшие уже почти окружили красноглазую, отрезав ей все пути. Ведьма еще раз окинула корабль безумным взором, ее красно-фиолетовые глаза полыхали, словно щелочки, просверленные прямо в ад. Затем она вырвала обеими руками из прически гребень в виде костей и сломала над головой. Волна синего пламени, немого и холодного, скользнула по телу ведьмы сверху вниз, ударила в палубу и открылась бездонным колодцем. Тело в черном плаще провалилось сквозь синее окно, спустя мгновение переход сомкнулся, исчез бесследно.

Мертвецы вздрогнули, все разом, как единый организм, разделенный на множество членов, связанных единой волей. А затем пустые, незрячие глаза обратились в другую сторону.

- Руби канаты, сбрасывай крючья! - закричал капитан пиратского судна так, что услышали даже на «флагмане». Восставшие уже шаркали к пиратскому борту. Смерть и холод вытягивали тепло из мертвых суставов, сгущали кровь, замедляя движения, однако до полного окоченения было еще далеко, а мертвецы, безразличные к боли и ранам, устремились к новой жертве. Восставшие игнорировали команду «флагмана», будто ее не существовало, их привлекали только пираты. А впереди шагающих покойников струился кромешный ужас, как будто вернулись проклятые времена некромантов.

Застучали топоры, перерубая канаты. Отчаянно взывали пираты штурмовой команды, понимая, что кто не успеет вернуться - останется наедине с разъяренными «купцами». Бой сам собой стихийно затих. Одни больше не могли его продолжать, другие бежали, торопясь вернуться, сталкиваясь с мертвецами, пытаясь вырваться из холодных объятий.

- Твою... - проговорил Сантели, сгибаясь, опершись ладонью о собственное колено за неимением лучшей опоры под рукой.

Бригадир видел, что пираты сумели утащить сундук на свое судно, а значит, картина потеряна. Мгновение бригадир колебался, борясь с желанием кинуться отбивать ее. Но здравый смысл возобладал. Пламя боевой ярости остывало в крови бригадира. Мимо прошаркал Бизо, мертвее мертвого, и бригадир понял, что на сегодня, пожалуй, в самом деле, хватит.

Корабли расцепились, естественная сила волн разводила корпуса в разные стороны, но слишком медленно. Восставшие лезли на вражескую палубу с целеустремленностью муравьев, не обращая внимания на топоры и булавы, которые крошили их черепа, клинки, обрубавшие пальцы, что цеплялись за борт, как железные крючья. Некоторые покойники сорвались, упав между бортами, в черную воду. Некоторые сумели перебраться и, судя по звукам, творили на пиратском корабле сущие безобразия.

Сантели опустился без сил, топор воткнулся в палубу, попав острием в щель между досками.

- Все пропало, - прошептал бригадир.

Дождь шел той же моросью. Недостаточно, чтобы смыть кровь или погасить огонь, однако благодаря ему пожар так и не охватил палубу целиком. Пират отходил все дальше, оттуда неслись дикие вопли. Вряд ли успевшие перебраться покойники смогут перебить всех, но с этой стороны опасность точно миновала.

Сантели вытер лицо, точнее размазал по нему грязь. Секира «шкурного» зацепила бригадиру щеку, отсекла косичку и разрубила ухо так, что нижняя его часть повисла на тоненьком лоскутке кожи у мочки. Кровь обильно пропитала рубашку и покрыла кожаный нагрудник несмываемыми потеками. Борода повисла бурыми сосульками.

- Перевяжите меня, что ли, - прохрипел с палубы Шарлей, теряя сознание.

Кай ходил от борта к борту и добивал выживших пиратов, методично, зло, пробивая насквозь мечом. Сантели взялся свободной рукой за болтающийся кусок уха, дернул и оторвал, шипя от боли и злости. Выбросил окровавленный клочок плоти за борт. Новая красная струйка потекла в бороду.

- Все пропало, - повторил Сантели, глядя во тьму пустым взглядом.

Глава 24
Прах к праху

Без малого половина команды и наемников Раньяна отправилась на тот свет в ходе боя или сразу же за ним. Повреждения от пожара и магических взрывов были терпимы, однако из-за столкновения кораблей разошлись доски на подводной части корпуса, открылись множественные течи, так что помпы работали не переставая. К утру пришлось искать стоянку для хотя бы поверхностного ремонта - корабль терял скорость, а риск повторной встречи с пиратом оставался. Пока рассвело, пока нашли более-менее подходящее место, самые тяжелые раненые отошли в мир иной. Тела на всякий случай поскорее отправили за борт, без молитвы и надлежащих обрядов. Слишком хорошо всем запомнился ночной ужас, слепые, невыразительные лица мертвецов, похожие на глиняные маски. И ужасные крики с пиратского судна в ночи.

Хель работала, не покладая рук, облегчая страдания более удачливых, кого зацепило не слишком сильно. Лицо медички застыло в жуткой гримасе, которая, по замечанию одного из рутьеров, саму Смерть могла отпугнуть. Как будто надрывающая душу истерика почти вырвалась наружу, однако моментально замерзла под сильнейшим заклинанием холода. Чтобы никогда больше не оттаять.

Было серо и хмуро, как после шторма. Дождь закончился, но воздух буквально сочился сыростью, а камни на берегу словно покрылись болезненной испариной. Капитан погнал на берег всех, намереваясь зацепить мачту канатом и «положить набок» поврежденное судно, но плотник остановил его, указав, что мачта может не выдержать, а менять ее слишком долго. Проще дождаться отлива, но канат все равно надо использовать, чтобы открыть правильный борт. Застучали топоры, резкие команды распугали окончательно прибрежных птиц.

Процессом управлял Айнар. Команду крепко проредило в схватке, так что владение кораблем естественным образом, без особых эксцессов перешло к «смоляным» и наемникам. То есть к Сантели, который по-прежнему был нанимателем рутьеров и командовал ими, как собственной свитой. Поскольку о продолжении пути отныне не могло быть и речи, бригадир имел собственные планы на будущее, и корабль в том числе. Капитан их не разделял, однако за неимением выбора подчинился силе.

Места оказались относительно обжиты, несколько раз вдали, из-за пологих холмов, появлялись наблюдатели, наверное, из окрестных деревень. Близко они, впрочем, не подходили. Может просто не доверяли чужакам, а может, были знакомы с прибрежными пиратами.

Кай стоял спиной к кораблю и точил меч. Вернее, бездумно шкрябал по лезвию бруском. Как будто скрип камня о металл заглушал мысли, водившие мрачный хоровод в голове рыцаря. Сантели подошел сзади, тихо, однако не скрываясь. В руках бригадир держал верный топор, с которого так и не стер кровь. Красная жидкость основательно размылась соленой водой, обещая в скором времени превратиться в бурый налет ржавчины.

Сантели остановился прямо за спиной рыцаря. Кай еще раз провел бруском по лезвию, вздохнул и развернулся, перехватив меч за клинок, у самой рукояти. Мокрый, потяжелевший вдвое плащ облепил плечистую фигуру бойца, лег на плечи, словно тяжелый доспех.

- Это не пираты. Они знали, где и что искать. Они пришли за нами, - Сантели не спрашивал, а констатировал самоочевидную вещь.

Бригадир и мечник стояли друг против друга, лица их были непроницаемы. Рука Сантели обманчиво спокойно повисла, опустив топор. Кай держал меч по-прежнему, за клинок. Бригадир поморщился от боли в разрубленном ухе, дернул головой.

- Матриса? - бригадир вымолвил только одно слово. Подумал немного и сунул топор за пояс.

- Да, - Кай был столь же лаконичен.

- Давно они с герцогом договорились?

- Нет.

Сантели опять помолчал, глядя прямо в глаза Каю. Рыцарь пытался выдержать немигающий взгляд, в котором не было угрозы, только тяжелая печаль. И не смог. Опустил голову.

- Забавно… - вымолвил бригадир. – Я привык считать себя самым хитрым и недоверчивым. И так глупо доверился… Верно толкуют церковники, гордыня – грех.

- Будешь ей мстить? - осведомился Кай, уже зная ответ. Просто, чтобы заполнить тяжелую, горькую паузу. - Продашь корабль, на вырученные деньги начнешь войну бригад?

- Да. Но речь не о ней.

- Будешь мстить и мне?

- Как же так получилось? – Сантели ответил вопросом на вопрос. Он пытался скрыть боль в голосе, недостойную, принижающую его как бригадира, который не может жаловаться на жизнь и предательство. Отчасти получалось, но Кай слишком хорошо знал своего «сержанта».

- Я … многим тебе обязан, - Кай поставил меч острием вниз, оперся на крестовину, совсем как в студии, у волшебного зеркала. Взгляд рыцарь так и не поднимал, чувствуя, что теперь жалко звучит уже его «так получилось». - Но это моя семья.

- Да, семья стоит многого, - согласился бригадир. Вздохнул, снова качнул головой, рана была не опасна, но болела, противно, назойливо, словно болотный паук впился в голову и сосал кровь из разрубленного уха.

- Когда меня должны были убить по первому плану? - спросил бригадир. - Там, в гавани, или еще по пути?

- В Малэрсиде, после передачи картины, - прямо ответил Кай. - Но ... - он прихлопнул ладонью в мокрой перчатке по крестовине. - Но я хотел сохранить тебе жизнь. После того, как ты не оставил меня на берегу, заложником.

- И как же? - саркастически вопросил бригадир.

- Переговорив с отцом. Он счел, что нет смысла договариваться с двумя компаньонами, если можно платить лишь одному. Я думал, что могу его переубедить.

- Видимо у кого-то изменились планы, - усмехнулся бригадир. - Или кто-то слишком нетерпелив.

Подошел Зильбер, сильно хромая. Протянул бригадиру ковш с морской водой. Коротко посоветовал:

- Полей на рану. Хель сказала, убережет от гнили.

Сантели молча взял ковш, наемник пошел обратно, стараясь не поскользнуться на мокрых камнях. Песок был почти не виден под слоем гальки и больших, обкатанных волнами камней. Бригадир склонил голову набок, подняв деревянный сосуд, пустил тонкую струйку холодной воды. Зашипел, как рассерженный мяур, когда соль злобно впилась в рассеченную плоть.

Кай посмотрел за спину бригадира. Там, дальше от береговой кромки, Хель собирала камни, складывая их в пирамиду. Еще дальше на вынесенном волнами бревне сидел Шарлей, внимательно рассматривая покалеченную руку. С таким видом, будто никак не мог привыкнуть к мысли, что перебинтованная культя без кисти действительно принадлежит ему.

- Я хотел вас спасти, - повторил Кай. Его некрасивое костистое лицо передернуло гримасой.

- Ты предал нас... друг, - произнес бригадир, бесцельно крутя в руках пустой ковш. На мгновение глаза Сантели вспыхнули бешеной злобой, пальцы сжались, словно готовясь кинуть в мечника ковшом, отвлекая на мгновение, пока топор сам собой выскакивает из-за пояса, чтобы проломить череп врага. Руки Кая сжались на крестовине меча.

- Мы разрубили монету, ты и я, - Сантели отбросил деревяшку в сторону, как будто избавляясь от искушения. - Ты дал слово, ты выбрал бригаду.

- В конце концов, я выбрал семью. Мои сестры - стая гиен, отец еще страшнее, но все же это моя семья. Без них я никто. Бродяга, который живет лишь со своего меча.

- И ты купил возвращение в семью, продав нас. И меня. Ах да... как я мог забыть ... ты же хотел сохранить нам жизнь, - слова бригадира сочились ядовитой иронией. - По-братски, да.

- Все так, ты вправе высмеивать меня, вправе взыскать кровью на поединке, - сказал Кай.

- Я вправе зарезать тебя, как свинью, - мрачно и зло уточнил Сантели. - Просто кликнуть их, - бригадир махнул рукой в сторону корабля. - И сказать, кому мы всем этим бардаком обязаны.

- Да. Но я прикрыл тебя у мачты.

Кай пристукнул мечом о камни. На клинке отчетливо выделялась глубокая выщерблина.

Сантели молчал. Долго молчал.

- Да, ты прикрыл меня, - согласился он, наконец. - Что ж, будем считать, долги мы выровняли. Однако дальше наши пути разойдутся.

- Как скажешь, - снова Кай вымолвил пустую, бесполезную фразу только чтобы заполнить гробовое молчание. - Что ж, мне пора.

- Не стану желать тебе удачи. И ... - Сантели, повернувшийся было к судну, замер в пол-оборота. Кай напрягся.

- Не возвращайся больше на пустоши, - сказал бригадир. - Вчера ты перестал быть моим собратом. Завтра станешь моим врагом.

Сантели пошел в сторону корабля. Мечник смотрел ему вслед, не снимая рук с перекрестия меча, и с каждым шагом бригадира голова Кая опускалась на волосок, словно шею рыцаря давила незримая рука.

«Прах к праху»...

Не осталось ничего. Ни мыслей, ни надежд. Ничего. Совсем ничего. Лишь три слова из прошлой жизни, такой далекой, что кажется, она и не случалась никогда - так, лишь мимолетный взмах крыла феи снов.

Прах к праху...

От Шены не осталось даже пепла. И Хель складывала камни в пирамиду. Кенотаф. Могилу без тела. Память о человеке, который некогда пришел в мир, а теперь покинул его безвозвратно.

Навсегда.

Камень к камню. Память к памяти. Год, прожитый в одном городе. Несколько дней, проведенных бок о бок. Несколько часов доверительной беседы. Считанные минуты неподдельной душевной близости, сохраненные в памяти, будто оттиск печати.

Изумрудно-хризолитовые глаза, на дне которых всегда скрываются искорки печали. Легкая ироничная полуулыбка, которая легко превращается в злой оскал и редко, очень редко расцветает подлинной нежностью.

Память.

Вот все, что осталось от зеленоглазой валькирии.

Облизанные волной камни ложились в пирамиду, постукивая серыми боками, руки замерзли, морская соль разъедала исцарапанные пальцы. Капельки крови мешались с водой, покрывая камни темными бисеринками. Спутанные мокрые волосы выбились из-под шляпы, прилипли к щекам грязным войлоком.

Наконец, пирамида была закончена. Откуда-то Хель совершенно точно знала, что кенотаф именно такой, каким должен быть. Не выше и не ниже. Не больше и не меньше. Он устоит против напора волн, он переживет всех, кто сейчас собрался на этом берегу. Придет время, и Хель умрет, а вместе с ней окончательно умрет и Шена, запечатленная в памяти рыжеволосой подруги. Но пирамида будет стоять, напоминая морю, ветру и небу - жил человек.

Хель стояла на коленях, сложив руки и бездумно глядя на кенотаф. А в груди у нее потихоньку разгорался уголек. Маленький, однако неугасимый, прожигающий сердце и саму душу. Сейчас, когда медичка больше не могла удерживать железный самоконтроль, не могла больше сконцентрироваться на помощи израненным бойцам - уголек рос и пылал, все ярче и ярче. Хель глухо зарычала, словно зверь, сжав кулаки. И когда, наконец, жар показался невыносимым, и сердце споткнулось, готовое вот-вот остановиться, не выдержав пытки запредельным горем, тяжелая рука легла на плечо девушки.

- Плачь, дитя.

Хель посмотрела снизу вверх на Шарлея. Глаза ее глубоко запали, черты лица болезненно заострились, прибавив к возрасту еще лет десять. Бретер выглядел не лучше, бледный, словно мертвец, из которого выпили всю кровь. Помутневшие глаза указывали, что мэтр держится на ногах только благодаря убойной дозе янтарного эликсира.

- Плачь, пока можешь, - повторил Шарлей, и глубокая печаль затопила его взгляд.

- Ее больше нет, - прошептала Хель, чувствуя, как мелкая, предательская дрожь охватывает губы.

- Больно... как же больно...

Она прижала руки к груди, туда, где пылал всепожирающий огонь бесконечного горя. Губы дрожали все сильнее.

- Неужели всегда будет так больно? - выдавила Хель сквозь спазм, сжавший горло удавкой палача.

- Нет, - с мягкой, однако непреклонной уверенностью вымолвил старый бретер. - Время лечит все, даже запредельное горе. Боль останется с тобой навсегда, однако перестанет резать, словно бритвой.

Не в силах превозмочь боль в рвущемся сердце, Хель глухо завыла.

- Плачь, дитя, пока можешь. Пока у тебя есть этот великий дар молодых - проливать слезы по тем, кто покинул нас.

«Дар, которого я давно лишен» - подумал Шарлей. Он молча смотрел, как Хель склонилась у каменной пирамидки, сложилась почти пополам, накрывшись мокрым плащом. Плечи девушки содрогались, сама она раскачивалась, как ивовый ствол под напором урагана.

Плачь, пока можешь...

Хель вцепилась в землю, буквально вбила пальцы меж камней, чувствуя, как ломаются ногти. Шарлей провел рукой по ее голове, отеческим жестом. И это стало последней каплей. Слезы покатились сами, падали на гальку крошечными бриллиантами, чтобы сразу раствориться в пленке морской воды. Прах к праху, горечь к горечи. Впервые в жизни познавшая настоящее горе, Хель плакала у каменной пирамиды, и старый убийца молча смотрел на нее сверху вниз.

* * *

- Возьми. Пригодится в пути.

Сантели протянул ей кошель, набитый не сказать, чтобы до упора, но весьма плотно. Даже если он наполнен лишь грошами, этих денег хватит надолго. Хель приняла дар, снова поймав удивленный ... нет, скорее недоуменный взгляд бригадира. Так смотрели многие, после того, как медичка обрезала волосы. Неровно, дрожащей от слабости рукой, но решительно и бесповоротно. Так бросают плуг и отцовское ремесло, чтобы уйти в солдаты. Продают все и снаряжают купеческий корабль в один конец. Выбирают между вином и ядом в благородной и жестокой расплате по безнадежному карточному долгу. Хель выбрала свой удел и обозначила его самым необратимым способом.

Корабельная команда сторонилась рыжей, как явной сумасшедшей. Потому что кто еще решится сделать подобное среди чужих земель, уходя в никуда, одна, без всякой защиты? Оставшиеся в живых рутьеры удивились, но в целом приняли событие без особого ажиотажа. В их среде видывали и не такое. А Сантели... Да, он смотрел как все. Но в самом дальнем уголке холодных глаз бригадира Хель читала понимание. Понимание и крошечную толику одобрения. Так мужчина принимает чужой выбор - непростой, но достойный - и соглашается с ним, молча, не опускаясь до тривиальных слов, желая путнику идти выбранной тропой до конца.

- И вот еще, - бригадир отдал цепочку с половиной монеты. Хель сразу узнала ее и вцепилась, как в драгоценность. Да это и была самая драгоценная в мире вещь. Единственное, что осталось от Шены. Девушка надела цепочку, присоединив к другой такой же, на витом шнурке. Металлические звенья холодили, не спеша нагреться от тела.

- Сейчас тебе не стоит идти с нами дальше.

В глазах бригадира Хель прочла также и знание. Сантели в точности представлял, кому бригада и наемники обязаны ночным кошмаром с восставшими покойниками. И, признавая пользу магического ужаса, не хотел идти дальше с тем, кто поднимает мертвых. Собственно он вообще мог просто указать на нее, как на некроманта, мог и обязан был. Однако промолчал, и это стало еще одним даром бригадира, последним.

- Прощай, рыжая ведьма. Ты странно пришла и странно уходишь, но мы не видели от тебя ни вреда, ни предательства. И пусть Пантократор хранит тебя.

Сантели уходил к кораблю, не оборачиваясь.

- Прощай ... командир, - сказала ему в спину Хель, и почему-то ей показалось, что Сантели улыбнулся. Но понятное дело, сквозь спину бригадира, перекрещенную ремнями полукирасы, проверить это было невозможно.

Хель оказалась наедине с бретером. Все прочие собирались у корабля, поднимались на борт, готовые к новому странствию.

- Возьми, - Шарлей протянул ей кинжал. Отличный кинжал, это сразу поняла даже не искушенная в оружии медичка. Не очень длинный граненый клинок, почти стилет с маленькой гардой, покоился в особых ножнах - не кожа, не дерево, но обесцвеченная до полупрозрачности трубчатая кость. Таким ножом нелегко орудовать в делах хозяйственных, его предназначение - смерть. Ценный предмет, важный не менее, а может и поболее, чем деньги в кошеле. Монетами не напугать, не отбиться от грабителя или убийцы.

- Отправишься дальше с ним?

- Да, - очень спокойно, почти мирно ответил мэтр. – Мне нравилась эта рука, я привык к ней. Хочу найти того, кому я обязан ее отсутствием, и высказать ему неудовольствие.

Шарлей не корчил зловещих рож, даже не скалился в зловещей ухмылке. Но, глядя на него, Хель сразу вспомнила дом на болотах. Пусть бретер стал одноруким, однако тот, кому Шарлей намеревался выразить всю глубину своего недовольства, должен был позаботиться о клинке поострее и охране побольше.

- А я отправлюсь в Город, - сказала Хель.

- Хорошая мысль. Только сначала перемени прозвище. Называться именем демона, имея такую стрижку и путешествуя в одиночку, не слишком разумно, могут предложить за него ответить.

- Я придумаю что-нибудь.

- Хочешь учиться магическому умению в академии?

- Нет. Мастерству боя.

- Не лучший выбор, - поморщился бретер. – Я понимаю, ты хочешь быть готовой к новому появлению ведьмовской твари. Но возраст... Сколько тебе, около двадцати, думаю? Чтобы достичь мастерства, начинать надо было лет на пять раньше. По меньшей мере.

- Выбора на самом деле нет. Меня будут искать. Скорее всего, рано или поздно найдут, - с хладнокровной рассудительностью подумала вслух девушка. - Если стану изучать магию, наверняка разыщут быстрее.

- Да, об этом я не подумал, - после короткой паузы согласился Шарлей. - На тебя охотились очень могущественные люди. Мало кто может позволить себе услуги извращенного, воина-мага с душой, изувеченной магическими переходами. Вряд ли твои враги отступятся. А еще я думаю, - он испытующе посмотрел на Хель. - Что ты не станешь просто ждать.

Она промолчала. Ответ легко читался на жестком, повзрослевшем за одну ночь лице молодой женщины.

Хель надела ременные лямки снаряженной поняги, чуть подпрыгнула, «усаживая» вес. Сунула костяные ножны за пояс, подумала, решила, что так неудобно, да еще и слишком заметно. Женщина поместила кинжал в рукав, и тот лег на место, словно для того и предназначался. Рукоять доставала до середины ладони, короткая гарда совсем не мешала. Удобно и незаметно в ношении, легко извлечь при нужде. Шарлей молча проследил за этими эволюциями, ничего не говоря, лишь слегка и одобрительно улыбнулся, когда Хель, наконец, поняла правильный способ ношения клинка.

- Если доберешься до Города, - Шарлей как будто решился на что-то. - Ступай на Улицу Вольных Клинков, ее любой укажет. В школы фехтовальных братств даже не заглядывай, там тебе рады не будут, да и на виду они все. Найдешь в самом конце, что ближе к реке, мастерскую Фигуэредо-Чертежника, если он еще жив. Ему ты скажешь... - бретер пару мгновений подумал. - Скажешь, что хочешь изучить Àrd-Ealain. Высокое Искусство.

Последние слова бретер выговорил по-особенному, было заметно, что для него это не высокопарный оборот, не два простых слова, а нечто намного, намного большее.

- Высокое Искусство... - эхом отозвалась Хель.

- Он тебя высмеет и погонит прочь. Тогда ты передашь привет от Венсана Монгайяр. Запомни.

- Венсан Монгайяр, - послушно повторила Хель.

- Хорошо. И скажешь, что Венсан просил обучить тебя науке о геометрии круга и восьмидесяти трех углах человеческого тела, а также научить шестнадцати простым и шестнадцати сложным приемам и уловкам. Не перепутай. Если он возьмет тебя в услужение...

Бледное лицо Шарлея скривилось в некрасивой улыбке. Похоже, наркотик утрачивал обезболивающее действие, и бретеру становилось все хуже.

- Чертежник - скверный человек, грубый и высокомерный. Он ненавидит людей и хочет, чтобы те знали об этом. Однако помни, что если кто сможет превратить тебя в настоящего бойца, так это он. Теперь же - прощай. Пантократор хранит тебя.

Команда готовилась к отливу. Корабль теперь выглядел поприличнее, а после того как отдраили палубу, перестал походить на залитую кровью скотобойню. Пожалуй, лишь следы ремонта да несколько выжженных пятен на палубе свидетельствовали о недавних событиях.

Сантели смотрел, как удаляется в сторону холмов небольшая фигурка рыжеволосой женщины. Вспоминал лицо медички. Думал о том, сколько можно будет выручить за корабль, как расплатиться с рутьерами и где нанять бойцов для войны с Матрисой. Увлеченный своими думами, он пропустил незаметно подошедшего наемника.

- Хорошо, что она нас покинула, командир, - негромко, только для ушей бригадира, выговорил рутьер, лицом и речью настоящий горец. - Ты правильно сделал, отослав ведьму.

- Да неужто? - привычно окрысился бригадир, как всегда, когда кто-то позволял себе хоть в малости покушаться на его авторитет или хотя бы заговорить покровительственно.

- Да, господин, - горец сразу опустил голову, показывая, что и в мыслях не имел проявить неуважение. Причем, как показалось Сантели, почтение рутьера было вызвано как раз тем, что бригадир якобы избавился от лекарши.

- Я умею видеть, немного, самую малость, но умею, - быстро и еще более тихо заговорил наемник. - И я вижу ее. Она - coisich a'bàs, несчастье скрыто в ее правой руке, смерть прячется в ее левой руке, и сам Эрдег Гозчасара смотрит на мир ее глазами. Хорошо, что ведьмы больше нет с нами.

- Да... - Сантели машинально осенил себя знаком Пантократора. Горец повторил знак, только расставив пальцы «рожками». - Может быть, ты и прав.

Маленькая фигурка уходила все дальше на юго-восток. Пока, наконец, вовсе не скрылась из вида.

Назад: Глава 19 Лунное Око

Дальше: Эпилог

* * *

* * *

* * *

Глава 23 «Всегда твоя»

* * *

* * *

Глава 24 Прах к праху

* * *