Часть первая
«Мы больше не в Канзасе…»
Глава 1
«Дорогой дневник»
«Дорогой дневник»
Перо зависло над страницей, чуть подрагивая острым жалом. Что писать дальше, было решительно неясно.
Елене не спалось. Причем ее охватила не просто бессонница, а странное ощущение зыбкости, нереальности происходящего. Больше всего это походило на рассказы Деда о своем втором инфаркте, когда измученный организм, обколотый лекарствами, не мог ни уснуть толком, ни выплыть из туманного марева. Дед в свое время едва не пошел по стезе литератора, но послевоенная пора оказалась беспощадна к мечтам, и талантливый юноша стал обычным медиком. Стал, но живость языка сохранил, так что любая история в его устах звучала словно эпос. Даже если речь шла о вещах весьма и весьма неприятных.
Покрутившись под одеялом три с лишним часа, Елена решила, что, наверное, хватит превозмогать непревозмогаемое, и коли сон бежит, надо что-нибудь сделать.
Умылась, походила по квартире, опустевшей до следующего полудня, то есть до возвращения родителей из поездки. Посмотрела в окно, заварила полулитровую кружку кофе. Выпила, разбавив хорошей порцией сливок. Смахнула пыль со скрещенных рапир, украшавших стену над каминной полкой. Конечно же, установить настоящий камин в городскую квартиру не имелось никакой возможности, однако отец постарался и создал очень хорошую имитацию, которая приятно разнообразила интерьер. И старые добрые «Динамо» 1970 года смотрелись над псевдокамином гораздо лучше, чем просто на ковре.
Лена улыбнулась, вспомнив спор насчет того самого ковра и вопль разгневанного Деда «Мещанство!». Пожилой медик умел сказать так, что пафосное слово смотрелось к месту и без напыщенности. Жаль, что нет его больше с семьей… Три года уж как нет.
Не спалось. Но и не бодрствовалось. Ощущение нереальности происходящего накатывало, побуждая сделать что-нибудь необычное, странное. Что-то такое, от чего стало бы ясно - это не сон, это явственная явь, явнее не бывает.
Например, можно завести дневник. Отчего бы и нет? Благо подходящая тетрадь, кажется молескин или что-то в том же роде, с рюшечками и милой картинкой, уже два с лишним года лежит в дальнем углу шкафа. Нужды в ней никак не возникало, потому что Лена пользовалась только блокнотами на пружинках, из которых так удобно было без всякой жалости рвать использованные, уже бесполезные листы. А вот для дневника красивая, очень «девочковая» тетрадка в самый раз. Ну и для такого случая можно воспользоваться специальным каллиграфическим пером «Tachikawa G».
Но вот беда - дальше двух простых слов дело не пошло. Большая черная капля собралась на кончике пера, а Елена все никак не могла решить, что же написать дальше.
«Дорогой дневник»...
* * *
Всякий, кто живет с Профита, знает, что вниз лучше всего спускаться впятером. Трое - слишком мало, ежели доход случится, добро толком не унести. А если кого еще и зацепит, то раненый да еще тот, кто его наружу потащит, вот минус две спины и четыре руки, которые уже не навьючить, не нагрузить торбами из плотной кожи с заговоренной прокладкой. Хотя конечно всякое бывало, но, как правило, тот, кого достали во тьме - не боец и не носильщик. А вытащить надо - во-первых, обычай, во-вторых, Пантократор велит, в-третьих, пока живой - точно не поднимется и не побежит догонять бывших товарищей...
Да, трое - слишком мало, пять бойцов - в самый раз. Конечно, многие лихие парни меньше чем вдесятером за Профитом не спускаются, но тут дело хитрое, тонкое. Внизу, как правило, шире, чем вдвоем по фронту не построишься, а бывает, что одному едва-едва протиснуться. Так что когда напрыгнет (а напрыгивает всегда, поэтому все разнообразие заключается в том, кто именно скакнет на сей раз), биться толком смогут лишь один-два впереди идущих. И встает, как сказал бы командный алхимик Бизо - «больнючий вопрос» - зачем платить больше тем, кто в драке не участвует?
Таким образом, пять человек - правильное число, проверенное временем. Если у всех руки растут правильным образом, то вполне хватает, чтобы навалять, как следует, любому, кто укрывается во тьме подземелий, высматривая охотников вертикальными зрачками, фасетками или вообще не выглядывает слепыми бельмами, а выслушивает чутким слухом. А ежели кого сработавшаяся пятерка не уделает, против того и вдесятером выходить смысла нет. И это тоже проверено временем.
Опять же, чем меньше рож в бригаде, тем сподручнее уносить ноги, толкотни в тесных подземельях меньше. А для того, кто живет с Профита, способность бежать быстро и далеко так же важна, как умение ловко махать топором. С мечом то вниз только дурак полезет... да и откуда у бригады деньги на хорошие мечи?
Но шесть бойцов - тоже сойдет. Как сейчас.
- Огня, - буркнул Сантели, крутя головой. - Больше огня!
В руке у командира чадил хороший факел, не выгоревший и до половины, но алхимик понял, о чем идет речь.
- Не выходит, - виновато покачал головой Бизо, водя ладонью вокруг лунного кристалла. Ладонь была грязная, с широкими черными бороздками под обломанными ногтями, а стекляшка старая, помутневшая и к тому же с трещиной. Но еще совсем недавно она источала достаточно света, а теперь едва мерцала, как будто самая паршивая свечка. Алхимик шептал под нос проверенные, надежные слова, стучал по кристаллу, гладил его, словно бедро юной девственницы (на которую у него все равно никогда не было денег, но, как известно, в мечтах все кажется слаще и желаннее).
Без толку.
- Ты поганый шарлатан, - прошипел Сантели, загоняя факел в раздвоенную вилку у стального пера рогатины, так, чтобы оружие само освещало путь впереди. - Больше огня дай или он нас здесь положит!
Бизо не ответил, продолжая бормотать и шаманить. С тем же успехом, то есть без всякого видимого результата.
- Сходили за Профитом... - прошептал Виаль, сжимая в пропотевших рукавицах толстое древко рогатины. - М-м-мать, хорошо ходили... - У копейщика начали стучать зубы.
- Заткнись, болтун, - яростно приказала Шена. - Тихо! Слушайте!
На самом деле это должен был сказать Сантели, как самый главный, однако командира отвлекла тень, скользнувшая на самой границе тьмы и тусклого света от факела.
- Не выходит, - жалобно воззвал Бизо. - Ничего не выходит!
Надо было решать, причем быстро. И Сантели решил... Но одновременно с его решением лунный кристалл засиял ярчайшим светом, какого от роду не знал, даже в свои лучшие времена, давным-давно. Именно этот свет окончательно убедил командира, что надо не просто бежать, а очень быстро бежать, потому что внизу все, что происходит внезапно и необычно - к беде.
* * *
Чернильная капля, наконец, сорвалась с пера и хлюпнулась на обложку. Елена огорченно вздохнула. Как оно обычно и случается - вещь ненужная и забытая теперь казалась важной и ценной. Тетрадь с кляксой было жалко. Да и дневник, тем более «Дорогой», с кляксой на обложке - уже какой-то не совсем ... в общем неправильный.
Только кляксы не было. Совсем. Чернильная капля как будто испарилась прямо в воздухе, растаяла в ярком свете лампы на полпути между пером и тетрадью, молескин она там или что-то другое. Девушка помотала головой, взглянула на перо. Чисто, лишь крошечные бисеринки черного, и больше ничего. И ни капли на тетради.
Елена вздохнула и вдруг поняла, что это все от странной бессонницы. Мало набрала чернил, а капля вообще почудилась. И снова хочется кофе. Нестерпимо, до судорог в пересохшем горле. И кофе то в доме есть, но, как говаривал Дед, надо его непременно «забелить», а сливки как раз кончились.
Лена прошлепала босыми ногами на кухню. Линолеум «под паркет» холодил подошвы и напоминал о неприятном родительском споре насчет ремонта и дизайна. Тот редкий случай, когда отец сумел все-таки настоять на своем. А вот насчет оконных рам… впрочем, то дело уже давнее.
В холодильнике обнаружила полное отсутствие сливок, молока и даже мороженого, то есть всего, что можно бухнуть в кофейную чашку, именную, солидную, иронически называемую «бадейкой». Значит ... значит надо пойти и купить!
Большие круглые часы с кукушкой и шишками на цепочках (на самом деле внутри батарейка) раскинули тонкие стрелки по белому полю. Почти полчетвертого… Поздновато для покупок. Или наоборот, рановато. С другой стороны, круглосуточный магазинчик расположен на первом этаже с противоположной стороны дома. Район спокойный и вряд ли что-нибудь случится за те четверть часа, которые понадобятся для покупки одной бутылки топленого молока. А ночной прохладный воздух, по крайней мере, взбодрит, избавит от ощущения сна наяву.
Снимая с вешалки куртку, Лена замешкалась, пытаясь вспомнить, где кошелек, не остался ли он в кожаной жилетке. А когда набросила верхнюю одежду, джинсовая курточка упала на пол. Как будто провалилась сквозь бесплотное тело привидения.
* * *
Это казалось невозможным, но лунный камень вспыхнул еще ярче, буквально обжигая глаза. Судя по тому, что Бизо невольно вскрикнул и выронил граненый кристалл, обжигал не только светом. И это было невозможно, потому что кристаллы из Серебристых гор всегда оставались холодными, как и ночное светило, чьим заемным светом они питались.
В следующее мгновение камень потух, превратившись в обычную стекляшку. По контрасту с волшебной вспышкой свет факелов казался почти кромешной тьмой, так что Сантели пропустил атаку нетопыря. Лохматая тень скользнула под низким сводом, с немыслимой скоростью перебирая передними когтистыми лапами, плотно обернутыми сложенными перепонками. Слишком быстро для тварного создания, полагающегося на силу костей и мышц.
Не успевая ударить, Сантели выпустил древко рогатины и перекатился через плечо, уходя от широкого взмаха серповидных когтей. Повезло, лишь зацепило самый краешек плотного кожаного воротника, распарывая толстую вываренную кожу, словно бритвой по шелку. Перекат еще не закончился, а бригадир уже выхватывал кинжал, последнюю надежду бойца. И одновременно с этим командир приложился физиономией о предательский камень, да так, что кровь сразу залила правый глаз. Сантели не то, чтобы молился - на это у него не было времени, слишком уж быстро все происходило - а просто очень надеялся, что Шена успеет насадить тварь на острие альшписа. Во всяком случае, прежде у нее это получалось, недаром охотница была самой быстрой в маленькой бригаде.
На счастье Сантели скудоумная подземная тварь не стала добивать прыткого и юркого человека, вместо этого бросилась на следующего, кто шел в плотном строю. За спиной бригадира что-то хлопнуло и звонко ударило. Кодуре заорал так, словно с него махом содрали шкуру. Или хотя бы ее солидный клок.
И в следующее мгновение мир вздрогнул, словно гигантская судорога прошла по скалистым недрам, выкручивая сеть подземелий под Серыми Землями. Сантели снова полетел на камни, чудом не выронив кинжал, вцепившись в оружие, как в последнюю надежду.
* * *
Куртку удалось подхватить лишь с третьего раза. Как будто джинса и тонкие ленины пальцы существовали в паралелльных измерениях, поэтому, как зубья шестеренок в разных плоскостях, не могли сцепиться в одной реальности. Елена машинально накинула одежду на плечи, не продевая руки в рукава и подумала, что, наверное, именно так выглядит безумие. Когда внезапно происходят вещи, которых быть просто не может.
Или это сон. Просто сон. А в руке по-прежнему каллиграфическое перо. Откуда оно? Разве не...
Она увидела себя в зеркале, поймала краешком глаза силуэт, в котором что-то было не так, что-то очень неправильно. Девушка всмотрелась в давно и хорошо знакомые черты, отражение посмотрело в ответ огромными глазами с расширенными темными зрачками. Рука сама собой потянулась к растрепанным волосам, чтобы пригладить непослушную рыжую прядь, скользнувшую на правую скулу.
В следующее мгновение отражение в зеркале подернулось рябью, как в голливудском фильме, когда используют «эффект волны». Елена поняла, что видит сквозь себя вешалку. Старую советскую вешалку в виде большой, на всю стену, рамы из позолоченной пластмассы с горизонтальными перекладинами и крючками. Любимая вешалка Деда, которую старый медик отстоял от всех посягательств.
Захотелось сказать что-нибудь вроде «О, господи». Или «Черт возьми». В общем, так или иначе, полагалось что-нибудь сказать или сделать. Но девушка лишь пошевелила безмолвно губами. И в точности повторяя ее движения, призрак в зеркале скривился, глядя на саму себя огромными расширенными зрачками.
А затем во всем мире разом выключили свет.
* * *
«Изменение!» - страшная мысль полоснула, как удар бретерской саблей.
- Сууукааааа!!! - орал во все горло Кодуре, сбиваясь на всхлип. - Он мне ногу оторвааааааал!
Нет. Кажется, нет. Иначе сейчас все было бы совершенно иным. Пронесло. Но тогда что это было?..
- Заткнись, - отрезал Сантели, - Не оторвал. Оторвал бы - ты бы уже был тихий и мирный, и нести тебя было бы проще.
- Ноооогуууу!
- Заткнись, говорю! - гаркнул во весь голос бригадир. - Сейчас вытащим, до телеги доволочем, там перевяжем. Если что, отпилим все, как полагается.
Про себя Сантели прикинул обратный маршрут, а также число оставшихся факелов. Соотнес с примерной скоростью передвижения, сделал поправку на раненого, который сам уже не пойдет. Выходило, что хватит. Впритык, но хватит, а значит, Кодуре поживет еще немного, хотя бы до телеги, где при нормальном свете станет понятно, имеет смысл возиться с его ногой или в серой земле прибавится безымянных костей очередного бродяги.
- Не хочуууу!!!
- Тогда помрешь. Молчи.
Шена, порывшись в кошеле, достала склянку и опрокинула содержимое Кодуре в рот. Стекло громко, до хруста стукнуло о зубы. Боец закашлялся, шумно проглотил и действительно на пару мгновений притих.
- Бизо, шарлатан херов, что это было? - спросил бригадир.
Алхимик, прежде чем ответить, с опаской глянул наверх, где темнели уже порядком закопченные своды пещерного лаза, и сыпалась пыль пополам с каменной крошкой. Как бригаду не завалило – оставалось загадкой. Однако нетопыря внезапный катаклизм спугнул, что было со всех сторон удачно.
- Не представляю, - наконец тихо пробормотал Бизо. - Как будто волшба какая...
- Олух, - сообщил Сантели, не церемонясь, поскольку уже проникся масштабами провала. Минус боец, минус последняя склянка «молочка», минус Профит в этой норе. Поскольку то, что могли бы добыть, однако не добыли - все равно, что чистый убыток.
Бизо понурился, не отвечая и не переча, понимая, что сморозил глупость.
- Тащите дурака шибче, - буркнул Сантели. - Сворачиваемся.
- В убыток сходили, - тихонько шепнул Виаль, но очень тихонько.
Кодуре снова заорал, разглядев, наконец, толком, свою ногу. Шена видимо решила, что на сегодня добрых дел достаточно и отвесила ему затрещину, левой рукой, что была в обшитой кольчужными кольцами перчатке. Волосы выбились из-под кожаного шлема и сосульками нависли над покрасневшими от пыли и дыма глазами, совсем как у полуденной ведьмы.
- Заткнись, - очень веско посоветовала женщина раненому. - Или прыгай сам. На одной ножке. Разбередишь рану еще больше, тогда точно отнимут, будешь у храма сидеть и подаяния просить. Может, дадут.
Обычно копейщица была немногословна, настолько, что Кодуре оторопел и снова замолчал, услышав от нее столь длинную, проникновенную речь.
- А куда я без ноги? - уже тихонько всхлипнул несчастный и снова заскулил.
Сантели вздохнул, думая, что все на этой неделе получалось через паучиную задницу, не как у людей. И конечно нельзя сказать, что совсем уж убыток, но если сложить все расходы, считай, что и не заработали ничего. И бригада ... и вообще... Хорошо хоть Кордуре не особо жалко. Неуч-студент, беглец из Королевств, прибился к бригаде, в общем, случайно и, похоже, столь же случайно ее покинет.
Бизо тем временем потряс кристалл, покидал его из ладони в ладонь, словно горячую репу. А что алхимик подумал - осталось никому неизвестно. Подумал же он о том, что все это было странно и похоже на сильное колдовство. Очень сильное, как в древние времена.
Да только всякий знает, что магии в мире уже лет двести как не осталось. То есть осталось, но ровно столько, что хватает на фокусы и не слишком сильное колдовство. А если бы она и вернулась...
Бизо еще раз попробовал возродить к жизни кристалл или на худой конец наколдовать крошечный огонек. Камень остался мертвее мертвого, а огонь получился каким ему и положено быть, то есть слабеньким, едва-едва трут поджечь.
Алхимик недоуменно пожал плечами, старательно увязал кристалл в широкий пояс-кушак и заторопился вслед напарникам.
Глава 2
«Riadag»
Было больно. Не сильно, а так, «тянуще», как после хорошей (или даже неумеренной) тренировки, когда мышцы и связки хорошо нагружены, да так, что на следующий день обязательно о себе напомнят. Или как по ходу гриппа, когда ломота селится в суставах и стараешься не кашлять, потому что неприятная болевая волна расходится по всему телу.
- Ой, - сказала Елена.
Вернее хотела сказать, потому что из глотки вырвалось лишь хриплое сипение. Хотелось пить. Даже очень.
Она лежала навзничь, под спиной пружинило что-то мягкое, однако на матрас не похожее. И сырое, достаточно, чтобы куртка промокла. В правый глаз светило солнце, левый же ослеп. Лена моргнула. Засипела громче, потому что пересохшее горло упорно отказывалось пропускать через себя звуки. Запоздавшая судорога прошла по телу, голова качнулась, и левый глаз прозрел. Его просто накрыло листиком, который слетел от толчка.
- О-о-ох… - выдохнула девушка, садясь. Получилось неожиданно легко, но от резкого движения в голове помутилось, перед глазами все потемнело, и Лена опрокинулась обратно. Мягкое и сырое шмякнуло по затылку. Мелькнула мысль, естественная и одновременно глупая – боже мой, что же теперь будет с прической… Второй раз девушка садилась уже куда осторожнее, так что перемещение из горизонтального положения в частично вертикальное прошло спокойно. Ну как … относительно спокойно. Потому что, рассуждая здраво, все было неправильно и ненормально.
Прежде всего, Елена удостоверилась, что она не призрак. Поднялась на нетвердые ноги, пошатываясь и озираясь безумным взглядом. В голове как будто щелкали невидимые счеты, перебрасывая костяшки, отсчитывая дикие, несообразные вещи.
День. Не ночь, как должно было быть. Солнце… неправильное солнце. Оно стояло достаточно высоко, почти в зените, но света давало как перед закатом. Причем ни единого облачка на небе, тусклом и невыразительном, как при фотосъемке с нейтрально-серым фильтром.
Осень?.. Осень?!
Лену забросило в ложбину, чьи высокие края перекрывали обзор, но даже беглого взгляда хватало, чтобы понять – толстый слой истлевшей листвы и жухлая трава, вьющая длинными жесткими витками, как колючая проволока – концу мая никак не соответствуют. Определенно, здесь была осень. Где бы это «здесь» ни располагалось.
- Боже… - пробормотала Лена, просто чтобы что-то сделать.
Самое простое объяснение напрашивалось само собой – некая сила взяла и переместила ее… куда-то. Фантастическим или волшебным образом. Поэтому «здесь» осень, солнце нечеловеческое, небо ненормальное.
Только чудес не бывает. И люди не перемещаются сами собой неведомо куда.
Так просто не бывает.
Не бывает…
На глаза сами собой навернулись слезы, к горлу подступил кислый ком. Лена почувствовала, как от сердца пошла волна горячей дрожи, а паника захлестывает разум, и без того малость помутненный. Пальцы неконтролируемо задрожали, сжимаясь, как птичьи лапки. Но дальний уголок сознания остался спокоен, холоден, расчетлив. Как штабной офицер, что единственный сохраняет спокойствие в хаосе поражения. И этот уголок шепнул голосом покойного Деда:
«Это истерика. Она тебя убьет.»
Лена опустилась на колени, точнее повалилась, больно ударившись даже сквозь прелый ковер. По наитию вцепилась зубами в рукав, глуша рвущийся из груди вопль, да так, что защемила кожу даже сквозь плотную джинсу. Вой животного ужаса глох в ткани, обжигая руку, и казался бесконечным. Но, в конце концов, запас воздуха в груди закончился, и девушка вдохнула, глубоко, всхлипывая и роняя слезы.
Полегчало. Самую малость, но полегчало. Правда теперь болело все, включая ушибленные колени, прикушенное предплечье и глаза, которые словно перекачали изнутри велосипедным насосом. Но, по крайней мере, желание выть в смертельной безнадежной тоске, разбивая голову о землю, потихоньку отползало, сворачиваясь, словно кольца смертоносной змеи.
Странное дело, но крик продолжался, биясь в уши, отзываясь в барабанных перепонках болезненной вибрацией. Лена мотнула головой. Провела по вискам непослушными, все еще дрожащими пальцами, но крик звучал в голове, не смолкая. А затем девушка поняла, что это не ее голос. Совсем недалеко кого-то били. Или, скорее всего, жестоко убивали.
Лена никогда не видела, как умирает человек. Даже Дед отошел в иной мир тихо, во сне. Но обостренные чувства, древние инстинкты подсказали – так страшно, безысходно может кричать лишь тот, кто видит воочию собственную смерть. Вопль оборвался. Быстро увял, растворившись в тяжелом воздухе, пропитанном страхом и неизвестностью. Теперь Елена различала и другие звуки, которые множились, будто лавина. То ли здесь не только солнце было неправильное, то ли … кто-то просто перестал соблюдать осторожность. Или еще какое-нибудь чудо случилось.
Стук, глухой, чавкающий, но одновременно с твердыми нотками. Память сразу подсказала – в кино так переступали лошади. Не на ходу, а переминаясь с ноги на ногу… или с копыта на копыто. Треск дерева, как будто что-то ломали, довольно старательно. Плач, негромкий и однотонный, как будто голодный и побитый щенок. Больше всего походило на детское рыдание.
Вот теперь Елене стало по-настоящему страшно. Искренне, до самых потаенных уголков души. Потому что дети так не рыдают. Не бывает в ребячьем голосе настолько безнадежной, тоскливой обреченности. И от того, что девушка не видела происходящего, воспринимая лишь на звук, все казалось еще более жутким.
Хотя не только на звук. Тяжелый запах плыл по волнам легкого ветерка. Ложбина оказалась с подветренной стороны относительно вопящих и плачущих людей. Это было хорошо, потому что так было сложнее учуять укрывшуюся внутри девушку. И плохо, потому что запах был неприятный. Вроде и не противный, но … становилось от него нехорошо, очень нехорошо. Так пахнет кухня в жаркий день, когда собираются приготовить много мяса.
Откуда-то Елена поняла – это запах крови, пролитой изобильно и недавно.
«Тихо» - снова шепнуло подсознание голосом Деда.
«Лежи очень тихо»
Старик называл ее в детстве Мышкой. И словно маленькая мышь, Лена свернулась в подгнившей листве, жалея, что не может просто зарыться в землю, как настоящий полевой грызун.
А снаружи ударило, жестко, тяжко, будто колун врезался в колоду. После краткой паузы звякнуло, заскрипело, как будто ножом провели по большому точильному бруску. Стали слышны голоса. Близко, очень близко. Или не очень…
Елена только сейчас обратила внимание, насколько в округе тихо. Никакого шума, который обычно преследует человека везде, где бы он ни появился. Полная тишина, лишь ветерок изредка шуршит травинками. И от того каждый звук разносился далеко, скользя над серой землей.
- Far a bheil i? – требовательно спросил глубокий мужской голос.
Ответа девушка не расслышала, лишь тихое бормотание, перемежаемое заглушенными рыданиями. Словно кто-то быстро, торопливо отвечал, стараясь не сердить допрашивающего.
- Riadag, - сказал голос. Почти спокойно. Уверенно, но с легкой ноткой раздражения. Как будто человек ощутимо злился, но держал себя в руках.
- Riadag?! – повторил невидимый мужчина, громче и требовательнее.
Теперь ему отвечали на два голоса, другой мужчина и еще женщина, громче и надрывнее. А Лена не понимала ни слова. Так бывает, когда слушаешь запись песни на плохо знакомом языке – отдельные слоги и даже слова кажутся знакомыми, тем более, что фонетика была явно романо-германской. Но в понятную речь все никак не складывалось.
- Freagairt villain! – в разговор вступил новый участник. Этот тоже злился, но скрывать и сдерживать себя не собирался. Над серой травой разнеслись звуки ударов. Снова лязгнуло и жестко ударило, женщина зашлась в истерическом вое. Удивительно, но ей удалось при этом выдавить из себя достаточно длинную и почти внятную фразу:
- Chan eil fios agam, chan eil fhios air rud sam bith!
Допрашивающие помолчали.
- Tha i 'eil an so. Bha sinn ceàrr, - высказался еще один невидимка. Судя по тону, он поводил неприятный итог. Кажется даже с тяжелым вздохом.
- Far a bheil Riadag? - произнес глубокий, сильный голос, но без особой надежды, просто исполняя условность. Это поняла Елена, поняли и те, к кому обратился мужчина. Закричали сразу на три или четыре голоса. Девушка скрутилась в клубок и зажала уши, обхватив голову. Помогло, она почти ничего не услышала. Только запах стал еще тяжелее. Еще насыщеннее. А в голове билось набатом слово, которое повторяли чаще всего.
«Riadag»
Отчего-то казалось, что в нем скрыт некий особенный смысл. Как будто смотришь через пластину льда – контуры предметов знакомы, но разглядеть их в точности не получается. Остается ждать, пока лед не истает, пластина не истончится.
Забытье накрыло Елену. Нечто среднее между обмороком и трансом. Пограничное состояние меж сном и явью, когда минуты бредут без счета.
Сколько она так пролежала, девушка сказать не могла. Даже если бы она накинула на руку ремешок часов перед походом, то все равно не подумала бы засекать время. Долго, одним словом. А может быть и нет, время любит обманывать, оно то мчится галопом, то плетется старой клячей. В общем девушке показалось, что она лежит, свернувшись клубком, много часов. И солнце, вроде бы, в самом деле, довольно далеко прокатилось по серому небу.
Прислушалась. Ничего. Быстро, но стараясь совсем не шуметь, проверила карманы куртки и старых «походных» брюк. Не то, чтобы совсем ничего… кошелек, пара скрепок, россыпь монет, ополовиненная пачка жевательной резинки. И все, даже телефона нет, показалось лишним брать его в быстрый набег за молоком. Ни перочинного ножика, ни даже ручки. Все это было, включая фонарик, мультитул и еще несколько очень полезных вещей. Но в старом, дважды штопанном «венгеровском» рюкзачке с вырезанными перегородками и в другой куртке, для выходов в город. Скрепку можно было разогнуть, чтобы получилось проволочное шильце, но от мысли отдавало такой безнадегой, что Лена от нее отказалась.
Здесь, в ложбинке, было относительно спокойно и почти безопасно. Лежать и лежать дальше, пока кто-нибудь не пройдет или проедет мимо. Или пока все это как-нибудь не закончится само собой. Ведь должно же оно закончиться?! Сжав зубы, Елена выглянула наружу, спутанный клок волос упал на глаза, перекрывая обзор. Сколько часов без расчески. На земле и бог знает где еще до того… Она совершенно не помнила, что было между вспышкой тьмы и той минутой, когда Лена «попала» … куда-то.
Смахнув путаные рыжеватые волосы ладонью, она мимолетно пожалела, что не остриглась под совсем короткое «каре». Тогда сейчас, по крайней мере, одной проблемой оказалось бы меньше, потому что расчески в карманах тоже не было. Случайная и очень «домашняя» мысль парадоксально успокоила. Лена оглянулась, прижимаясь к земле, выглядывая из ложбины, как солдат из окопа, чувствуя под ладонями сырой и чуть теплый ковер из прелой листвы и рыхловатой земли.
Пустошь. Серая пустошь под неярким солнцем, которое теперь действительно склонялось к закату, спускаясь по серому же небосводу. Равнина до самого горизонта, покрытая отдельными участками низкой растительности, как голова старика пучками волос. Больше всего это напоминало саванну, однако с более традиционной флорой. Воздух был сухой и теплый. Но земля при этом по-осеннему сырая, хотя тоже как-то странно, неравномерными участками. Кое-где на поверхность выходили каменные «языки», похожие на гранит, поднимаясь где-то до колена и даже выше. Дольмены? Или как это называется…
Деревья есть, но мало и тоже серые, одним своим видом навевающие мысли о долгой хворобе. Скрюченные, с длинными и тонкими ветками, больше похожими на костлявые пальцы. Под такой, прости господи, «кроной» стоять не хотелось. Порода деревьев не определялась с ходу. Не дубы, не тополи, ничего с характерными листьями, которые городской человек узнает сразу. Похоже на ивы, но изувеченные противоестественным отбором. Такие только в экранизации «Сонной лощины» снимать.
Вдали виднелась полоса темной дымки, почти вровень с горизонтом. Может быть туман или закатная тьма… Но может быть и далекие горы. Хорошо, хоть какой-то ориентир. С очень большой поправкой на движение солнца, прикинув возможный зенит, можно было решить, что, наверное, горы расположены в стороне условного «юга».
Тишина… Ни самолета в небе, ни автодороги где-нибудь за горизонтом. Вообще ничего, только ветер в траве шуршит. Лена сглотнула, и горло как будто наждаком продернули. Жажда навалилась как медведь.
- Здесь есть кто-нибудь? – тихо вымолвила Лена. Непонятно зачем. Непонятно у кого. И даже не желая быть услышанной – знакомиться с местными обитателями категорически не хотелось. Скорее просто, чтобы не оставаться совсем одной. Собственный тихий голос – уже компания, какая-никакая.
- Никого, - прошептала девушка, запахивая плотнее куртку.
Из края в край «саванностепи» с элементами леса тянулась дорога. Вернее, больше всего это было похоже на дорогу. Вообще при взгляде на неширокую полосу сразу вспоминались старые почтенные слова вроде «тракт», «столбовая» и прочие ямщики. То была даже не грунтовка, а просто полоса в степи, где травы росло немного меньше, а в земле кое-где еще угадывались старые следы колеи. Наверное, правильнее было бы сказать, что некогда здесь была настоящая дорога, которой пользовались по сию пору, но ровно столько, чтобы «тракт» не исчез совсем.
На дороге стояла покосившаяся карета, две телеги. И лежали трупы. Не слишком далеко, но и не близко. На глазок Лена прикинула, что метрах в пятидесяти, а может и дальше. Нет точно дальше. Она с детства запомнила, что высота пятиэтажного дома равна пятнадцати метрам и привыкла «опрокидывать» дом на местность, меряя дистанцию «в попугаях», то есть типовых «хрущевках». Здесь укладывалось дома этак четыре с запасом. И совершенно неясно было, как получилась такая слышимость в пологой яме с листвой, когда слышались даже отдельные слова неведомого языка.
Тела не столько виделись, сколько угадывались. Шесть или семь одинаковых вытянутых холмика, положенные в ряд на обочине. Хотя собственно обочины здесь и не было
- А мне туда надо? – спросила девушка у ветра и неба.
Не надо. И не хотелось. Как говаривал двоюродный брат, вспоминая неприятный эпизод, когда в его «Урал» на скорости под двести километров влетела пьяная компания на «тойоте» - «Они мне передний мост выбили, и вот сижу я в кабине, а выглядывать и смотреть, что у них внутри, не хочется. Я-то знаю, что там фарш».
«Надо»
И снова здравый смысл, воплощенный в голосе Деда, шептал правильные вещи. Надо, обязательно надо. Чтобы понять – где она оказалась. Что вообще здесь происходит. И, может быть, там найдется вода. И нож. С ножом уверенный в себе человек даже в условиях неблагоприятной природной среды практически непобедим, так говорил старый медик.
- Надо, - прошептала девушка в такт внутреннему голосу и сделала первый шаг. Трава неприятно цеплялась за кроссовки, словно растущие из земли крючки. Оставалось порадоваться, что успела обуться. Попасть в такой переплет босиком – вот это было бы настоящее приключение…
Сначала она заглянула в карету. Хотя, наверное, правильнее было сказать – крытую повозку. Карета – что-то более-менее роскошное, выездное. Это же сооружение на четырех колесах было словно из цельного дерева вырублено. А потом не раз чинилось буквально обломками досок и прочего мусора. Внутри было пусто, совершенно пусто, лишь разбросаны вокруг обрывки какой-то материи и обрывки бечевки. То же самое с телегами. Девушка лишь теперь подумала, что нет лошадей. Но были – земля хранила многочисленные отпечатки копыт. Вернее сказать (поскольку лошадей Лена видела от силы раза три за всю жизнь) изрыта похожим образом, как будто здесь топтались лошади. Видимо обоз качественно ограбили, забрав все до нитки, и уведя животных. Елена оглянулась, щурясь и высматривая угрозу. Ничего. Бандиты, кем бы они ни были, ушли.
Запах становился все тяжелее и неприятнее. Пахло запустением и смертью. Лена шагнула к холмикам, которые прежде обошла по широкой дуге. Про себя она повторяла «нож, мне нужен нож, и вода», чтобы выбить повторением все прочие мысли. Не помогало, тогда девушка представила себя Дедом. Медиком, который осматривает тела, скажем, на месте катастрофы. Тоже не получилось, потому что у ближайшего тела была отсечена голова, и на срезе розовел разрубленный позвонок. Саму голову аккуратно положили рядом с телом, подперев камнем.
Елену вывернуло желчью сразу. Неудержимый приступ накатил как цунами. Невидимый Дед на задворках разума покачал головой, замечая бессмысленную и вредную потерю жидкости. Но девушке было все равно. Затем она продолжила осмотр, потому что солнце закатывалось, жажда мучила еще сильнее, а в месте, где убивают людей, отрубая им головы, лучше иметь при себе что-то более полезное, чем разогнутая скрепка.
Тел было восемь. Просто восьмое лежало за самым крупным покойником и казалось незаметным. Девочке было лет семь, может чуть старше. Может и меньше. Зрачки перед смертью расширились до предела, да так и остались. Расслабившиеся в посмертии мышцы чуть сгладили черты лица, нижняя челюсть приоткрылась. Казалось, что ребенок заходится в бесконечном вопле, глядя в темнеющее небо сплошными черными глазами. Горло было рассечено чуть выше ключиц, простая одежка из грубой шерсти пропиталась засохшей кровью. Кровь также растеклась и вокруг головы, окружив ее страшным нимбом.
Лена шагнула в сторону, склонилась, опираясь руками о колени, часто и поверхностно дыша. Новый приступ тошноты – последнее, что мог сейчас позволить себе организм, и без того обезвоженный. Справилась, главным образом потому, что в желудке не осталось ничего, лишь воздух пополам с судорожным хрипом вырывался через стиснутые зубы. Слезы потекли сами собой, без рыданий, как вода из родничка. Они жгли глаза и неприятно подсыхали на разгоряченной коже. Лена отерла лицо рукавом и продолжила осмотр.
Ничего полезного найти не удалось. Тела были тщательно обобраны, как и телеги. На них даже поясов не осталось, лишь одежда, мешковатая и сшитая по странному покрою, кажется из очень грубой шерсти, причем без единого кармана. Чулки на подвязках вместо штанов, свободные рубашки и накидки, похожие на пончо. Судя по кровавым следам, людей просто убивали одного за другим, оттаскивая и укладывая в ряд. В них не стреляли. Даже беглого осмотра несведущим взглядом было достаточно, чтобы понять – все убиты холодным оружием. Не заколоты, не зарезаны, а зарублены чем-то большим, тяжелым, оставляющим страшные раны до костей.
Слезы текли не переставая. Лена почти без сил пустилась на колени, закрыла лицо грязными руками, на которые чудом не попала кровь – переворачивать покойников она все-таки не стала. Отчаяние крепло, придавливая все тяжелее с каждой минутой, как могильной плитой. В кино девушке, наверное, стоило бы покричать, поискать скрытую съемочную группу. Просто подождать, наконец.
Но это было не кино. Все вокруг казалось настоящим и было настоящим. Реальным, ужасающе неподдельным. Искаженные предсмертным ужасом и болью лица застыли восковыми масками. Пахло смертью. Отвратительно жужжала одинокая муха, кружа над мертвецами.
- Господи, что же это… - прошептала Елена, растирая слезы по грязному лицу. – Где же я…
Темнело. Солнце уже наполовину закатилось за горизонт, небо поблекло еще больше, да и сама лесостепь потускнела, накинула серый полог сумеречной тени. Надо было что-то делать.
Только сейчас Лена подумала над простой и очевидной, в общем-то, вещью – ведь убийцы могут вернуться, кем бы они ни были. И вообще идея ночевать в компании восьми мертвых тел довольно нездоровая.
Надо было снять с мертвецов одежду – холодало под вечер. И дома с отоплением поблизости не наблюдалось. Но от одной мысли, что сейчас она будет трогать пропитанную кровью, липкую шерсть, Лену едва не вывернуло в третий раз. Это было немыслимо, совершенно невозможно. Лучше умереть сразу.
Здесь уже ничего не сделать. Следовало уйти подальше, пока солнце не скрылось целиком. И найти хоть какое-то убежище. Почему-то у Елены крепла уверенность, что ночью в здешних местах - где бы они ни расположились – может быть куда опаснее, чем днем.
Глава 3
Могила и омут
Еще до заката Елена нашла дом, могилу, а затем и омут.
Дом был очень стар, во всяком случае, таким казался – серый камень почти целиком скрыл толстый слой зеленоватого мха. Некогда это была прочная, капитальная постройка на хорошем фундаменте. Первый этаж каменный, второй деревянный. Сейчас же все дерево исчезло – истлело или растащено - осталась лишь «коробка» из мощных валунов, скрепленных чем-то вроде пористого бетона, смешанного с множеством мелких округлых камешков. В одном углу зияла нора – спуск в подвал без лестницы (наверное, она тоже была деревянной). Лена опасливо туда заглянула, но тем и ограничилась. Разумно было предположить, что все полезное давно вынесли, да и черт его знает, удастся ли потом выбраться обратно. Подвал казался очень глубоким, остаться внизу без света – идея не из лучших.
Вообще по размерам и остаткам планировки, что угадывались в расположении стен, дом казался скорее «гостевым». Этакая гостиница на перекрестке дорог. Земля вокруг постройки была утоптана настолько, что по сию пору сквозь нее прорастала лишь самая упорная и жесткая трава. Лена залезла на стену, чтобы осмотреться с более высокой точки. Получилось так себе – сумерки сглаживали детали и уменьшали обзор. Но все-таки девушка убедилась, что в округе царят полная тишина и безлюдье, а это было уже что-то.
Она хотела было остаться здесь заночевать. В старой разваленной постройке казалось самую малость, но уютнее чем в голой пустоши. Однако скалящаяся выбитыми камнями пасть подвала … нервировала. Кроме того здесь не было воды. И Лена пошла дальше, стараясь не потерять ориентир – горы на условном «юге».
Сколько она прошла, оставалось непонятным, привязываться к ориентирам Лена не умела, часы остались «дома». По субъективному ощущению времени она отшагала где-то минут двадцать - полчаса, может больше. Дом превратился в серую нашлепку за спиной, которую можно было закрыть ногтем большого пальца. И тогда Лена встретила могилу.
Самую обычную, которая словно вышла прямиком из какой-нибудь истории про старую-добрую Англию. Не очень широкая каменная плита с непонятными символами. Разобрать их не представлялось возможным, мелко выбитые линии основательно объели время и непогода. Интереснее оказалось иное – могила была укрыта в клетке. Настоящий решетчатый панцирь закрывал каменную плиту, словно крышка саркофага. Лена потрогала решетку, осторожно попинала носком кроссовки. Сделано было на совесть, железные полосы в палец толщиной скреплялись медными (кажется, медными) заклепками, а рама, державшая все сооружение, глубоко ушла в землю.
Лена вспомнила, что до сих пор не встретила здесь ни единого металлического предмета. Ни в разграбленном караванчике, ни в разрушенном доме. Даже паршивого гвоздика. Либо железо здесь было не в ходу, либо оно было очень ценным, в любом виде. И вот кто-то потратил немало труда и драгоценного материала на могильную решетку в пустоши. Этот неведомый «кто-то» видимо очень-очень постарался, чтобы никто не добрался до могильной плиты.
Или наоборот…
Мысль была глупой. С другой стороны, за минувший день Лена увидела столько того, чего быть не может, отчего бы не появиться еще одной бредовой несообразности? Следующая мысль пробежала по спине холодной тенью. Ладно, допустим, нашелся эксцентричный тип, который уберегал могильный покой таким вот экзотическим образом. Но никто ведь на эту решетку не покусился, в месте, где мертвым оставили одежду, но срезали все пуговицы.
Лена пошла дальше, торопясь и поминутно оглядываясь. Неуютно было оставлять железный саркофаг за спиной. Впрочем, могила отдалялась с каждым шагом. Девушка попробовала прикинуть, сколько она уже прошла. Решила, что километра три-четыре, благо идти было достаточно легко, каменные «языки» и сросшийся кустарник встречались не слишком часто и расстилались недалеко, обойти их труда не составляло.
Сумерки затягивались. Все это немного напоминало «белую ночь» в Питере, только темнее. Освещение было странным, непохожим на все виденное в прежней жизни. Солнце ушло, но из-за горизонта как будто изливался призрачный свет, отражаемый невидимым полотнищем. Свет менялся, он как будто слабел, но при этом буквально растворял тени. Поэтому, несмотря на полутьму, удавалось держать вполне достойные ритм и скорость ходьбы. Собственно говоря, можно было шагать еще быстрее, но Лена опасалась повредить ногу. Вправить самой себе вывих она, скажем, смогла бы, но о пеших походах после этого можно было забыть.
А вода все не встречалась.
Ноги болели, слегка простреливало в левом колене, которое сильнее ударилось поутру. Слабость накатывала приступами, будто превращая ноги в вату. Ветерок нес уже не прохладу, а ощутимый холодок, который забирался под куртку и старую футболку с надписью «Manowar». Тишина давила, прессовала уши отсутствием привычных городских звуков. Возбужденное подсознание не чувствовало привычного фона и заполняло его фантазиями. Лене то и дело чудились шуршание за спиной, шорох в траве, хлопанье кожистых крыльев над головой. Это сбивало с ритма и сильно выматывало.
И пугало, чего уж там. До дрожи в руках и ногах. Потому что скрепка и горсть монет по-прежнему оставались самым грозным оружием в руках девушки. Тем временем из-за черной линии горизонта полезла, наконец, луна. Не выкатилась, не взошла, а именно «полезла», и от вида ее Лене снова захотелось разрыдаться, так что она всхлипнула на ходу, давясь судорожной икотой.
Такую луну часто показывают в фильмах, а в жизни ее увидеть невозможно, потому что так не бывает. Огромный серебристый диск раза в два раза больше солнца, с отчетливо видимыми лохматыми пятнами и нимбом. От одного лишь взгляда на светило охватывала дрожь. А еще напрочь вышибало последние надежды, что все это какой-то розыгрыш или случайное стечение обстоятельств.
- Сдается, Тотошка, мы больше не в Канзасе, - прошептала Лена, засовывая руки поглубже в карманы и горбясь на ходу. Так казалось хоть чуть-чуть теплее.
Подумалось – если здесь работает нормальная физика, то какие же должны быть приливы с такой луны? От физики мысль поскакала дальше. Если время «здесь» течет с той же или близкой скоростью, как «дома», то ее нет почти сутки. Но родители вернутся только на следующий день. Хотя нет, они наверняка будут звонить, скорее всего, уже звонили. А поскольку телефон остался в квартире, никто не ответил. Значит, тревога уже поднялась вовсю, ее ищут по друзьям и знакомым, близким и дальним. И не найдут. Потому что Елена Климова идет под дикой луной в неизвестной пустоши, стараясь уйти подальше от убитых людей и запертых могил…
Мы больше не в Канзасе.
Мы больше не в Канзасе.
Повторялка хорошо ложилась на ритм шагов. Идти с ней в такт было полегче. Самую малость. А еще это отвлекало от мыслей о том, насколько неправильно и невозможно все происходящее. Волосы окончательно спутались и засалились. Как назло ветер дул в спину, сбрасывая непослушные пряди на лицо. Это мешало и раздражало, а кепка и бандана как раз для таких случаев, опять же остались «там». Можно было вытащить шнурок из кроссовки, но волосы после очередной стрижки еще не отросли настолько, чтобы перехватить их в нормальный хвост. Разве что на голову шнурок повязать, как ведьмак в книге.
Господи, это сон, это должен быть всего лишь ужасный сон…
Некстати попавший под ногу камешек больно ужалил даже сквозь подошву, напомнив, что никакой это не сон. И тут Лена вышла прямиком к омуту.
Наверное, на самом деле это было что-то иное, если судить точными определениями. Не то маленькое озеро почти идеально круглой формы, не то просто большая яма в земле с пологими спусками. Но все равно омут он и есть омут. Загадочный и опасный даже на вид. На противоположном от Лены краю росли два дерева, похожие на все те же ивы, только еще более несчастного и скрюченного вида. Вода отливала непроглядной чернотой без единой волны, словно линза из полированного обсидиана. Подходить не хотелось, пить тем более. Но обезвоженный организм требовал свое, и язык царапал сухое небо, словно терка с песком.
Лена осторожно подошла к бережку поближе. Настороженно присела. Вслушалась.
Тишина. То есть обычный тихий фон без всяких признаков жизни. Только ветерок колышет траву, перебирая жесткие сухие стебли. Девушка на ощупь достала из кармана монетку поменьше. Некстати вспомнилась литровая бутылка, которую отец каждое первое сентября ставил на свою имитацию камина и кропотливо заполнял металлическими «червончиками» и пятачками. «На отпуск». К лету в бутылке набиралось тысяч семь-восемь, и впрямь хорошее подспорье к отпускным расходам.
Монетка ушла в темную бездну почти беззвучно. Канула, как в туман. Так что Лена даже на мгновение подумала – а вода ли это вообще? Затем плеснуло, очень тихо, почти незаметно, но обострившийся слух Лены уцепился за сторонний звук. Зеркальная гладь омута дрогнула, прокатилась низкой округлой волной от центра прямо к бережку. Девушка на всякий случай отступила, сжимая кулаки, готовая бежать.
Метрах в пяти от берега вода осветилась далеким отблеском света. Лена невольно вздрогнула – получалось, что омут действительно очень глубок. Желтоватое пятно света пульсировало, как будто далеко внизу зажгли настоящий, живой огонь. И там что-то перемещалось… Темное на призрачно-светлом фоне скользило, двигалось. Темная вода расступилась, и Лена увидела последнее, что ожидала здесь встретить.
Над волной поднялась русалка. Или не совсем русалка… Наверное, правильнее было бы сказать, что существо очень походило на русалку. Все, что ниже пояса, скрывалось под водой, а выше представляло собой обнаженную девушку с копной длинных, невероятно густых волос оттенка «розовый щербет». Лена молча и глупо смотрела на русалку. Русалка смотрела на Елену, так же молча, но с легкой полуулыбкой.
Пурпурная грива ниспадала светящимся водопадом на маленькую грудь и далее, скрываясь в воде. Отдельные пряди, казалось, жили самостоятельной жизнью, обвиваясь вокруг шеи тонкими щупальцами, но выглядело это не отталкивающе, а скорее притягательно, совсем как в аниме, где волосы персонажей регулярно начинают красиво развеваться в полный штиль. Рот был очень маленьким, зато нос представлялся вполне человеческим, чуть курносым и тонким, на грани между изящной скульптурной лепкой и «майклджексоновщиной». По сравнении с ним очень большие глаза казались огромными, несоразмерно лицу. Внутренние уголки глаз приопущены относительно переносицы, внешние наоборот, приподняты. Зрачки неправильной формы светились, меняя форму, словно зеленовато-сиреневые облачка. А вот в ушах ничего человеческого не имелось. Огромные, больше человеческой ладони перепонки на длинных хрящах иглообразной формы постоянно двигались, как будто сканируя окрестности звуковыми импульсами. Лицо было покрыто россыпью крошечных пятнышек, похожих на веснушки.
На розоватом животе не имелось ямочки пупка. Так что, несмотря на внешнее подобие, к человеческому роду эта живая диковинка никакого отношения не имела. Вообще облик водного создания отдельными чертами наводил на мысли о приставке «ихтио», но все вместе казалось не отталкивающим и даже … притягательным. На гладкой коже русалке не было ни единой чешуинки, и она не блестела от слизи и воды, как положено рыбе. Наоборот, тело как будто светилось изнутри розовато-белым, с тем же пурпурным оттенком, что и волосы, только мягче. А кожа казалась бархатной, гладкой, однако не пластмассово-глянцевой. Рука сама тянулась потрогать, погладить, чтобы ощутить подушечками пальцев.
Создание склонило голову и улыбнулось, не разжимая широких, четко очерченных губ с крошечными вертикальными морщинками. Перепончатые уши раскрылись еще больше, обрамляя голову светящимся нимбом. Как ни удивительно, именно эта улыбка отрезвила девушку из другого мира. Сразу вспомнилась сцена из «Пиратов карибского моря» со сладкоголосой песней русалок. Лена отступила еще на шаг. Создание склонило голову еще больше, в ее живой шевелюре вспыхнул мягким зеленоватым светом цветок, похожий на лилию с плотными пересекающимися лепестками. Тончайшие, словно каллиграфическим пером выведенные брови сошлись на переносице, придавая очаровательному личику выражение легкого недоумения. Русалка словно чего-то ждала, однако ожидаемое не происходило, и это не то, чтобы сердило, а скорее озадачивало водное существо.
Вода плеснула в отдалении от светящегося тела, слишком далеко для хвоста в обычных «сказочных» пропорциях русалок. То ли там был другой обитатель, то ли подводная часть русалки была намного, намного больше и длиннее человекоподобной формы. Это отрезвило еще больше. Еще шаг в сторону от омута. Русалка моргнула, при этом у нее двигались не веки, а вертикальная полулунная складка, как у кошки. Зрачки еще больше расширились, заливая глазные впадины ровным зеленоватым светом.
- Кто ты? – спросила Елена. Прозвучало хрипловато и невнятно, главным образом от пересохшего горла. - Кто ты, - повторила она и на всякий случай добавила то же самое по-английски. Крайне сомнительно, что здесь был в ходу английский, но мало ли…
Определенно нет. Языковой барьер оказался прочным. Русалка нахмурилась с еще более озадаченным видом. Разрезая темную гладь воды, словно фигура на носу парусного корабля, она подплыла почти к самому берегу. Призывно улыбнулась и протянула Лене руку. Рука показалась самой обыкновенной и даже без перепонок. С короткими или аккуратно остриженными ногтями такого глубокого молочно-перламутрового оттенка, что, несмотря на голод, жажду и свинцовую усталость, девушка почувствовала тонкий укол далеких отголосков зависти.
- Нашла дуру, - прошептала Лена, отступая еще дальше.
Русалка скорчила гримаску, теперь с явно выраженным недовольством, в котором по-прежнему читалось недоумение. Уши сложились в тонкие «зонтики», убравшиеся куда-то к затылку, под густые волосы. Существо закрыло глаза перепонками, сложило руки на груди и без плеска, спиной вперед, ушло в темную воду. Было – и не стало. Только полыхнуло глубоко внизу, в глубоководной черноте, словно там мигнул и окончательно погас яркий фонарик. Снова воцарились тишина и полутьма.
Лена перевела дух и присела. Ноги подрагивали и требовали отдыха, а сердце заходилось в суматошном биении. И вообще организм вел себя так, словно только что вырвался из лесного пожара или иной сравнимой опасности. При том, что разум совершенно ничего такого не чувствовал. Непонятное существо пришло, потом ушло … и все, в общем то. Не было ни призывного чарующего пения, ни скрытых когтей и клыков, ни внезапного нападения.
И все равно подходить к омуту категорически не хотелось. Ноги становились ватными при одной мысли о том, что надо приблизиться к темной линии, за которой скрывалась неведомая глубина. Но там была вода… Лена посидела еще немного, подумала. Как учила Дед на примере «Ну, погоди!», попробовала разбить проблему на простые вводные с перебором простых же вариантов.
- Мы больше не в Канзасе, - повторила Лена.
Можно идти дальше, можно остаться и попробовать добыть воды, несмотря на возможную опасность. Идти дальше – риск усугубляющегося обезвоживания. Большая вероятность того, что все-таки придется возвращаться, но уже в худших условиях. Попробовать напиться – опасно. Можно все-таки рискнуть, можно постараться свести риск к минимуму насколько возможно.
Мысли тянулись все медленнее, вязко и тягуче, словно охлажденная сгущенка за ложкой. Хотелось просто сидеть и подождать, пока, может быть, что-то изменится к лучшему. Холодало, куртка и «мановаровская» футболка не были рассчитаны на ночевки в голом поле и тепло держали плохо. Каждое движение как будто отправляло в холодную пустоту частичку тепла. Лена скрючилась, подтянув колени к подбородку, прижала руки к бокам, плотно запахнув куртку.
Дождаться утра… Когда посветлеет, будет по крайней мере не так страшно. И что-нибудь наверное придумается … или случится…
Она потихоньку проваливалась в знакомое многим путешественникам состояние, когда от усталости клонит в сон, однако от холода толком заснуть не получается. Сознание плывет по тонкой грани меж сном и явью, пытаясь заполнить холодную пустоту смутными видениями, эрзацем полноценного сна.
Дом. Тепло. Знакомая квартира. Рапиры на стене. Елена ведь немного – около года - занималась спортивным фехтованием, для улучшения осанки и координации. Дальше дело не пошло, другие увлечения, другой спорт. Вот была бы здесь рапира, даже спортивная… Поиски уже наверняка идут вовсю, родители сорвались первым же рейсом, бросив все. Мама подняла на уши полицию, она это очень хорошо умеет – заставлять людей делать то, что им не хочется… Что-то коснулось ее ноги, и Лена вздрогнула, рванулась вслепую, шустро отползая на четвереньках, все еще застряв меж двух миров. Крупная дрожь колотила все мышцы, пальцы онемели, перед глазами вращались яркие круги. Разум вырывался из тяжко полудремы рывками, воспринимая реальность кусками, ступенчато.
Ничего… Все то же, что и было. Только луна, огромная и жуткая, поднялась еще выше. И ветер усилился. Видимо сдвинутая им травинка уколола ногу между носком и задравшейся штаниной. В омуте плескало – ветер таки сдвинул поверхность мелкой волной, которая теперь плескала на гладкий низкий берег. Спину ломило, и мышцы казались деревянными. Очень к месту вспомнились рассказы Деда о том, что можно заработать пожизненную инвалидность, просто посидев пару часов на холодной земле. Дескать, почки – орган чувствительный, не любящий холод даже опосредованно, через седалище.
Лене стало немного (самую малость) стыдно. Дед не похвалил бы ее за слабость и увиливание от проблем. Есть задача – добыть воду, и надо или признать ее невыполнимой, или решить проблему. Но первый вариант категорически не избавляет от необходимости действовать, надо только приложить усилия к чему-то иному.
Лена потерла руки через рукава, похлопала себя по бокам, чтобы разогнать кровь. Попрыгала на месте, присела и встала. Осмотрела равнину, в которой ровным счетом ничего не изменилось – все тот же унылый пейзаж с проплешинами растительности и наплывами каменных выступов. Никто не поможет, никто не придет на помощь. Родители, друзья, полиция (которую отец по старой привычке продолжал называть милицией, он вообще всегда был очень спокойным и консервативным человеком). Все они далеко и вряд ли то расстояние можно измерить в километрах. Пока будем считать, что вся прежняя жизнь осталась… да. Вот на той самой луне, что заливает пустошь неестественно ярким, мертвенно-серебристым светом.
А как бы поступил на ее месте Дед? Без ножа, бутылки, веревки, вообще с голыми руками?
Так думать оказалось легче. Отстраненность от процесса, мысль «а что сделал бы кто-то другой» как будто облегчила груз ответственности, облегчила ношу. Самую малость, но достаточно, чтобы мысли начали складываться во что-то более-менее разумное.
Подходить к омуту нельзя. Значит надо набрать воды с расстояния. Веревки нет, даже самого завалящего шнурка, а если бы и был – набрать не во что. Но если веревки нет, может ли ее что-то заменить?.. Длина одного шнурка для кроссовки около метра. Если связать их вместе минус узлы и запас – больше полутора. Мало, но уже что-то. А можно ли еще больше удлинить?
На то, чтобы перейти к противоположной стороне омута понадобилось не так много времени. По ходу путешествия Лена думала над тем, что это не просто глубокая яма в земле, а скорее всего выход на поверхность чего-то большого и, наверное, разветвленного. Глубокая подземная сеть, берущая начало от большой реки или моря. Если здесь есть море.
На то, чтобы сломать ветку «ивы» понадобилось еще столько же, сколько на обход водоема – ветка, казавшаяся старой и ломкой, на самом деле пружинила и гнулась, а резать было нечем. Но, заметно согревшись, Лена таки обрела деревяшку толщиной с полтора-два пальца и длиной чуть больше ее руки, то есть еще примерно метр. Получилась удочка. Оставалась главная проблема – найти емкость. Над этим Лена тоже успела подумать, упростив проблему до уровня «что-то, содержащее воду». В такой постановке решение оказалось простым.
Носок после суточной носки, прямо скажем, не благоухал розами, не служил рекламой антисанитарии и здорового образа жизни. Зато его можно было легко прихватить узлом, и он впитывал воду. Соорудив конструкцию, которую Лена назвала про себя «удочка шизофреника», девушка на всякий случай еще раз ее критически обозрела, теперь стараясь оценить с точки зрения кого-нибудь чертовски злого и сильного под водой. Подумав немного, ослабила узел на носке и между шнурками, на тот случай, если этот злой «кто-то» с силой схватит и дернет. Чтобы ему досталась только часть удочки.
Оставалось самое сложное – практические испытания.
Первая проба сил вышла удачной и спокойной. Лена заняла позицию за стволом ближайшей к воде «ивы» и, обхватив для надежности одной рукой тонкий бугристый ствол, второй забросила «удочку». Носок набрал воды вполне прилично, жажду этой импровизированной губкой утолить нельзя, но восполнить хотя бы отчасти потерю воды – вполне. Как римские легионеры, которые на переходах пользовались губками с поской. Что такое «поска» Лена забыла, но представлять себя легионером с губкой было приятнее, чем «попаданкой» неведомо куда, жадно высасывающей влагу из грязного носка. Который, к тому же, набрал изрядно то ли ила, то ли мелкого песка с привкусом тины. Но это была вода, и даже не особо противная на вкус. Первое питье за сутки изнурительных приключений.
Второй заброс прошел еще лучше, удалось обойтись без ила. На третий неведомая сила без предупреждения и внешних признаков схватила носок под водой, сорвав его со шнурка. Отбежав подальше, Лена решила, что предприятие можно считать удавшимся. Не без потерь, не так хорошо, как хотелось бы, но жажда чуть отступила, утратив прежнюю остроту.
Жить стало не то, чтобы веселее, но чуть-чуть более оптимистично.
- Только движение приносит победу, - сказал она самой себе. Автор тоже забылся, но слова были как нельзя более кстати. Нельзя садиться, тем более нельзя ложиться ночью, на холоде. Надо идти дальше, спасибо мертвой луне с ее светом.
После некоторых сомнений Лена открутила пуговицу с рукава куртки, потерла о футболку для пущей чистоты и сунула в рот. Тоже старый солдатский фокус под названием «прикуси пулю!». Отец рассказывал, вспоминая любимые книги, в том числе «Фаворита» Пикуля с описанием долгих переходов русских войск по засушливым степям. Если сосать и перекатывать во рту камешек или пулю, то провоцируется слюноотделение, и жажда воспринимается не так остро. Воды в организме не прибавляется, но обмануть чувства на какое-то время получится. Пули не было, совать в рот местные камни категорически не хотелось, как и думать о том, какими интересными путями развития могла пойти местная микрофлора. Лена искренне надеялась, что прививки уберегут ее от холеры и прочих вибрионов, которые наверняка уже попали в организм с водой и через несколько царапин, от которых она не убереглась. Жить даже без йода оказалось тяжело и опасно.
«Спасибо» - подумала она, представляя Деда и отца. И стало чуть теплее на душе. Не было с ней рядом родных, но их советы продолжали помогать, давали подсказки, уберегали от опасностей. Напоследок Елена сделала то, что давно следовало сделать. Обломала еще одну ветку, побольше и потолще, так, что теперь у нее оказалось две палки (считая «удочку шизофреника»). Оружие было так себе, честно говоря, сделать нормальный острый излом с такой гибкой и мягкой древесиной не получалось. Заточить не на чем. Но это было уже лучше, чем скрепка и монета.
Идти без носка оказалось неудобно, однако терпимо. Шнурок она повязала на шее, а палками помахивала в такт ходьбе. Вперед, не останавливаясь, навстречу утру и южным горам.
«Мы … больше … не в Канзасе … Мы … больше … не в Канзасе».
Большая пуговица перекатывалась во рту, и язык действительно больше не царапал небо.
Ближе к утру она перешла на «Хорошо живет на свете Винни Пух», затем повторяла про себя «Пыль, пыль, мы идем по Африке».
А перед самым рассветом, когда девушка вымоталась до предела, но убедила себя, что может перебороть любую невзгоду, Лену настигла ее смерть.
Глава 4
Ухмыляющийся василиск
Луна еще не закатилась, солнце еще не поднялось, так что большой серебристый диск как будто растворялся, истаивал в бледном небе. Краешек неба окрасился в розоватый цвет, предвещая скорое наступление дня. Под утро должно было бы похолодать, но Лена не чувствовала особых перемен. Для передышки и ориентации она забралась на каменный «язык», чтобы осмотреть окрестности и перевести дух. Серая полоска предполагаемых гор, кажется, немного приблизилась, и это «немного» удручало.
Думая о том, какое здесь нынче время года, Лена поворачивалась вокруг, всматриваясь в однотонную равнину, и вдруг заметила движение в том направлении, откуда шла. Ветерок колыхал траву, придавая былинкам волнообразное движение, словно волновалось серо-желтое море. Но в одном месте он, то есть ветер, как будто дул в обратную сторону. Это было похоже на движение перископа, который сам по себе невидим для наблюдателя с мачты, но оставляет бурунный след. Что-то перемещалось широкими зигзагами, прячась в траве и выбирая самые густые участки самого высокого ковыля, как будто заранее опасалось чужого внимания.
Девушка протерла глаза, надеясь, что это просто обман зрения. Движение не прекратилось, но как будто смазалось, расплылось. Так что могло быть и так, и этак. На всякий случай Лена перехватила поудобнее палки и сделала несколько пробных замахов. Воздух свистнул под ударами, ободряя. По крайней мере, она не была полностью беззащитной. Неведомая хрень тем временем приблизилась настолько, что сомнений не оставалось – это не ошибка уставших глаз. Кто-то довольно маленький, но шустрый, бодро и быстро шел по ее следам.
Захотелось процитировать бессмертные строки из «Крови и бетона» в переводе Гаврилова. Ощущение было двояким. С одной стороны большая угроза в траве спрятаться просто не могла. С другой – когда тебя явно преследуют, лучше быть готовым к неприятностям. Скрытая угроза тем временем приблизилась совсем близко, теперь можно было разобрать, как в траве перемещается что-то серо-песочное, со слабо выраженными полосками и пятнами. Лена поневоле выдохнула с некоторым облегчением. После могилы в обрешетке и ночной русалки здесь можно было ждать чего угодно, включая вампиров и зомби. Да и с людьми встречаться не хотелось. А преследователь как будто сообразил, что раскрыт, и одним длинным красивым прыжком вымахнул на открытое пространство, метрах в пяти от камня.
Это был явный и определенный представитель племени кошачьих, но от кошки он отличался примерно так же, как пурпурная русалка от сказочного персонажа из книги. Зверь походил на рысь, главным образом полным отсутствием хвоста и общими размерами. Но если рысь имеет длинное тело и относительно короткие лапы, то это животное наоборот, перемещалось на несоразмерно длинных конечностях при коротком широком корпусе с мощной грудной клеткой.
Желтые глаза щурились, оставляя лишь узкие щелочки с желтоватыми овальными зрачками, уши без кисточек плотно прижимались к голове. Нижняя челюсть тоже была странно гипертрофирована, слишком узкая, как у крокодила, с подтянутыми губами. Из пасти торчали явственно видимые клыки, не так сильно, как у саблезубых тигров на картинке, но существенно дальше, чем это бывает у кошачьих. У кошек можно увидеть подобное «выражение» морды, когда они сердятся и готовы напасть, но, похоже, для этого создания оно было постоянным. Зверь казался собранным из разных частей, как химера, но при этом, как и русалка, не производил впечатление кадавра. Движения его были плавны и опасны, тварь явно находилась в привычной стихии.
«Ухмыляющийся василиск» - мелькнуло в голове девушки.
Лена чуть пригнулась, выставив одну ветку перед собой, а другую отводя в замахе. Зверь не казался опасным, очень уж он был маленьким для охотника. С другой же стороны, «котэ» явно не собиралось отступать. И двигалась котохимера очень, очень быстро, то стелясь над землей, то прыгая, словно тушканчик на всех четырех лапах-пружинках в любом направлении. Животное кружило перед камнем в сложной сети перемещений, как акула средь волн, и чувствовалась в этом движении жутковатая, четкая целеустремленность. Тварь определенно воспринимала девушку как законную добычу, не смущаясь разницей в размерах и проверяя реакцию жертвы. При этом скорость ее движений была подлинно кошачья, а благодаря длинным лапам под широким корпусом зверь мог двигаться в любую сторону, не поворачивая корпус. От этого перемещения химеры становились совершенно непредсказуемыми.
В душе Лены всколыхнулся древний природный страх человекообразной обезьяны перед самым страшным врагом приматов. А «котэ» начало сужать полукружья, приближаясь к собственно камню, еще больше прижав уши к треугольной голове, щерясь и выставив клыки в полпальца длиной. Елена поняла, что сейчас ее ждет не наказание хворостиной скверной кисы, а схватка насмерть со смертельно опасным хищником, который, судя по уверенным повадкам, не первый раз охотится на человека.
Первый бросок Лена прозевала, несмотря на всю готовность к обороне. Спасло ее, пожалуй, лишь то, что «котэ» само не ожидало быстрого успеха и прыгнуло скорее для пробы сил. Серо-желтая тень размазалась в воздухе широкой полосой и тут же прянула назад. Ветка махнула впустую, по воздуху. Когти задели руку Лены лишь самыми кончиками, но джинса под ними разошлась, как под бритвой. Один не только задел рукав, но и цапнул запястье.
В запале девушка махнула палкой еще раз, вслед скотине, а хищник остановился метрах в двух и зашипел. Уши прижались к голове до полной неразличимости, глаза прищурились еще больше, так что в морде не осталось почти ничего кошачьего. Рожей тварь теперь походила на змею, а манерой движений на краба или паука. «Василиск» больше не ухмылялся, а шипел, не отрывая взгляда от левой руки Лены, где царапина уже набухла большой красной каплей.
Елена сглотнула, едва не проглотив пуговицу. Сердце колотилось так, словно хотело выбить ребра и сбежать на волю. А вот страха не было, почти совсем, его на несколько мгновений вытеснил адреналин, драйв схватки. Лена сменила стойку, вытянула правую руку вперед, как рапирист, левую отвела назад, надеясь поймать следующий бросок на встречный укол и по возможности добавить второй. Вот здесь стоило пожалеть, что она не училась историческому фехтованию с дагой для левой руки.
Василиск тем временем подобрался ближе, собрался в комок напряженных мышц и мелко задрожал, как кот перед прыжком. И прыгнул. На этот раз он почти достал, а Лена почти попала. Когти махнули вхолостую, а ветка лишь пригладила короткую густую шерсть. Скотина быстро побежала вокруг камня, вынуждая жертву разворачиваться по ходу своего движения. Один круг, два… Елена хотела было торжествующе улыбнуться – она помнила, что одиночные хищники сильны в коротких мощных рывках, однако не выносливы и быстро устают. А бегать по достаточно широкому кругу всяко затратнее, чем просто разворачиваться на месте.
Но прежде чем она успела разомкнуть губы для улыбки, василиск рванул в обратном направлении, как сумасшедшая секундная стрелка. Лена потеряла ритм и сбилась, пропустив очередной прыжок. На этот раз ее спасло только чудо. Кажется, «котэ» приняло расстегнутую куртку за часть жертвы и распороло свободно висящую полу на три длинных лоскута, чисто и ровно, как стальными когтями известного маньяка в красно-зеленом свитере.
Вот сейчас стало по-настоящему страшно. Инстинкты объединились с разумом в слаженный хор, нашептывающий о близкой и неминуемой смерти. И только - как ни странно - чувство несообразности и дикости происходящего пока уберегало девушку от паники. Ну не может же убить и съесть человека мелкая тварь ростом чуть выше колена! Одичавшие собаки стаей – да, могут. А мерзкая пародия на кошку – это глупо.
Задним умом Лена понимала, что сделала фатальную ошибку. Первым делом надо было снять куртку и намотать на руку, еще когда тварь лишь появилась. Это дало бы хоть какую-то защиту, несмотря на бритвенно-острые когти. А теперь было уже поздно. Широкие овальные зрачки ловили каждое движение жертвы, и раздеться василиск точно не даст.
«Котэ» залезло на край камня, с обманчивой медлительностью, скребя о гранит выпущенными на всю длину когтями. Надо было атаковать самой. Попытаться сбросить врага, но … это было слишком страшно. Нападать самой на нападающего, да еще настолько быстрого… Каждая секунда промедления казалась спасительной, а каждое движение навстречу василиску – тяжелым, как под грузом гирь. Кровь уже стекала с пальцев левой руки веселыми красными капельками, рукав намок.
Тварь пригнулась вновь и зашипела, мелко подрагивая ушами. В глубине узкой длинной пасти подрагивал раздвоенный язык, на котором развернулись бесчисленные ряды мелких зубцов-когтей. Животное как будто пробовало на вкус воздух, пропитанный запахом свежей крови.
Это зрелище отрезвило девушку. Сама мысль о том, что с ее трупа, а может и с еще живого тела, будут слизывать плоть этим омерзительным отростком, забила страх. Ровно настолько, чтобы Лена глянула на безвыходную обстановку почти трезвым взглядом. Девушка отбросила более короткую ветку и перехватила длинную обеими руками, словно копье. Пригнулась, закрывая уязвимый живот, и шагнула навстречу скотине, вынуждая василиска спрыгнуть обратно в траву или атаковать. В голове билась шальная и одна-единственная здравая мысль – ткнуть изо всех сил и хватать за голову, пытаться выбить глаза. Глупо, бесполезно, но … все остальное еще хуже.
Шипение взвилось до самых верхних тонов, почти исчезая в ультразвуке, и василиск бросился навстречу. В лицо девушке ударил жар горячего тела, странный запах, похожий скорее на вонь немытой собаки… и палка ушла в пустоту. Лена крутнулась вокруг себя, махнув наугад, вслепую, уже понимая, что не успела, и сейчас ей вцепятся в бок или ногу. Она ударила еще два или три раза, поворачиваясь на дрожащих - таких медлительных и неловких! – ногах. Пока не поняла, что все закончилось. Василиск ушел, не добив жертву, просто сбежал. Только шевелилась трава там, где уходила серая тень, в ту же сторону, откуда пришла.
Лена выронила палку и села. Вернее просто повалилась, не в силах стоять. Истерический вопль рвался из груди, и девушка приглушила его уже опробованным способом, прикусив рукав куртки до боли в зубах. Получилось плохо, потому что теперь в рот шибанул вкус собственной крови. К горлу опять подступил горький ком, и Лена откинулась на камне, часто, мелко дыша, стараясь перебороть приступ тошноты. Получилось, отчасти из-за пустого желудка, отчасти из-за правильного дыхания, но главным образом от облегчения. Кровь буквально кипела в жилах могучим воплем инстинкта выживания.
Она жива. Жива!
И в этом бурлении медленно-медленно пробивалась к осознанию простая мысль.
Что отпугнуло мелкого хищника? Кто оказался настолько страшным? И с кем теперь ей придется иметь дело?
Телега скрипела, Лошадь номер три перебирала ногами не слишком резво, но и не настолько, чтобы подгонять. Да и рановато было, силы скотинке еще понадобятся, когда бригада подойдет ближе к Вратам, вот там всякое может случиться. В телеге ехал Бизо, в своем праве, как алхимик, на ноги хворый и вообще. Еще туда, поверх прикрытого шкурами скудного Профита, положили Кодуре, но Сантели мрачно прикидывал, что, скорее всего, к вечеру бродягу придется выкинуть и дорезать, чтобы не мучился. Действие «суточного» заклинания подходило к концу, так что очень скоро яд нетопыря начнет действовать. Да и нога сама по себе выглядела плохо. Судя по взглядам, которыми обменивались время от времени Виаль и Кай, они тоже хорошо это понимали. Да и сам Кодуре, когда приходил в себя, пытался стонать потише, закусывая губу или тряпку, смоченную водой, пытаясь казаться не таким «тяжелым».
Одна Шена на телегу не смотрела и подчеркнуто оглядывалась по сторонам в поисках опасности, поудобнее примостив на плечо альшпис. Сантели был уверен, что у нее заначена еще, по крайней мере, одна склянка с «молочком», однако бригадир не давил и не требовал. Для старого испытанного члена бригады копейщица сама разодолжилась бы, как и они для нее. А для чужака, который даже в бою толком не испытался… не судьба, значит.
Место было тихое, относительно спокойное. Сантели впервые срезал здесь дорожку и пока не жалел о том. Проклятая Могила оставалась в стороне, а от Нижних Морских днем откупаться не надо, это ночью коли идешь мимо – вынь да положь монету. Здесь водились лишь тагуары, но зловредные твари нападали только на одиночек. А от обычной засады должен был уберечь Бизо.
Сейчас, при свете восходящего солнца, бригадир, не забывая оглядываться по сторонам, подбивал общий баланс похода. И приходил к выводу, что если дойдут до Врат в целости, то можно считать, сходили, в общем-то и не впустую. Не так хорошо как хотелось бы, да и Кодуре по дороге потеряется. Но бывало и хуже.
- Сержант, - как всегда негромко позвал Кай, доставая меч из ножен.
«Тележник» всегда обращался к бригадиру подчеркнуто вежливо, как к настоящему бойцу из рыцарского «копья». Разумеется, если поблизости не было настоящих благородных. Но жест его сказал бригадиру больше, чем слово, заставив напрячься. Меч – особенно если не парадная железка для пыли в глаза – вещь дорогая, хорошо, если на обычную бригаду хоть один есть. А Кай владел даже не простым пехотным одноручником, но самым настоящим боевым оружием рыцаря Королевств. Боец его берег и всуе не использовал. Так что если «тележник» обнажил клинок, дело серьезное.
- Где? – коротко спросил Сантели.
- Прямо и левее на два пальца, - лаконично отозвался мечник.
Бригада как единое живое существо подобралась, сомкнулась вокруг телеги. Бизо вытащил откуда-то склянку с «туманом». Сантели вышел вперед, идя вровень с лошадью и положив правую руку на топор за поясом, а левую на рукоять кинжала.
Прямо и левее располагалось… ничего. Кроме разве что большого плоского камня, обычного в этих местах – два-три человека могут с легкостью разместиться поверх и даже костерок разожгут.
- Там что-то было, вот только что, - уверенно сообщил Кай.
Сантели молча проклял свои глаза, которые были уже не те, что лет десять назад. Он то ничего не видел. Да и Лошадь номер три все так же мерно перебирала ногами, поочередно топча копытами траву. А лошадки животные умные и всякую пакость за версту чуют.
Сантели молча вытащил из-за пояса топор и пошел впереди лошади. Кто в здешних местах расслабляется, тот долго не живет. Пусть лучше Кай увидит ложную опасность, и бригада с четверть часа побоится, чем все дружно пропустят что-то стоящее. Шена легко ступала сзади-справа, тонкое острие альшписа ловило солнце полированными гранями.
- Сержант, - снова позвал Кай. – Ты не поверишь…
- Что? – бросил бригадир, не поворачиваясь.
- Это женщина, прячется за камнем, - с безмерным удивлением сообщил мечник. – Одна.
В телеге уже скрипел арбалет – Бизо здраво рассудил, что «женщина» - это перевертыш, ведьма или «обманщик». То есть стрела – самый лучший выбор.
- Бей, как шагнет к нам, - приказал Сантели.
Было их пятеро, охвативших массивную телегу неровной дугой. Впереди всех стоял, настороженно глядя на Елену, явный вожак. Во что он был одет, девушка понять не смогла – что-то тряпичное и кожаное, с обилием затяжек, подвязок и мелких круглых пуговиц в матерчатой обшивке. Мужик был бородат, но выбрит как-то странно – с почти голыми щеками и густыми зарослями, начинающимися от края челюсти. Выбрита у него оказалась и голова по бокам, над ушами, так что длинные волосы лежали вдоль черепа, уложенные спереди назад, как плотный валик. Причем две пряди были заплетены в тонкие косички, спускавшиеся по вискам, по сторонам от лица.
Одну руку человек демонстративно положил на рукоять короткого меча за поясом, в другой держал топорик, небольшой, но довольно зловещий на вид. В движениях и позе впередистоящего не было ни капли наигранности или позерства. Он внимательно смотрел на девушку большими темными глазами. Под левым наливался свежий синяк.
Второй… нет, вторая. Потому что коротко стриженый темноволосый боец оказался женщиной, кажется в кожаном доспехе. Она частично скрывалась за лошадью, так что Лена видела толком лишь лицо. Из тех, что можно было бы назвать «породистыми», но с едва заметно искривленной переносицей, как будто нос когда-то сломали, а затем старательно поправили, однако старательности оказалось куда больше чем умения. Женщина казалась молодой, по земным меркам Лена дала бы ей немногим больше двадцати, но холодный и неприятный взгляд прибавлял к возрасту еще столько же, самое меньшее. Вожак смотрел без вражды, с терпеливым ожиданием, а у женщины в глазах читалась неприкрытая злоба. И копье – с коротким древком, но очень длинным наконечником, похожим на граненое шило - она держала наготове.
Еще двое мужчин стояли по бокам от телеги. Один был упакован по самые брови в какое-то подобие доспеха из толстого ватника с нашитыми металлическими пластинками, длинными и узкими. Ватник казался старым и рваным, не раз чиненым грубой ниткой, которая скорее связывала, нежели сшивала отдельные лоскуты. А пластины наоборот, сияли, как начищенные зубной пастой. Второй мужик казался просто страшным, потому что смахивал на ожившего покойника, с костистым лицом, мутным взглядом и полуоткрытым ртом из которого, казалось, вот-вот потечет слюна. Одет он был примерно в такую же стеганую куртку, но без металлических накладок, зато с кольчужным полукружьем, накинутым на плечи, словно короткая пелерина. Из оружия у мертвеца имелся меч, похоже единственный на всю странную компанию. Большой, с длинной рукоятью и простой гардой в виде перекрестья. Боец с лицом слабоумного упыря беспечно придерживал клинок на плече, но почему-то сразу казалось, что беспечность эта весьма обманчива.
А на телеге сидел пятый участник, и сразу было понятно, что он как раз не боец. Упитанный, в какой-то хламиде, подпоясанной едва ли не веревкой, на голове широкополая шляпа, какие носят колдуньи и Гэндальф. Лицо скрывалось в тени шляпы, зато в руках толстяк держал взведенный арбалет.
За исключением толстяка, все аборигены казались не очень большими, с точки зрения Лены почти низкорослыми. Даже вожак, вроде бы самый высокий из всей компании, был примерно одного с ней роста. Но при этом людей нельзя было назвать маленькими. Скорее «компактными», собранными и жилистыми.
- Это точно не перевертыш, - громко прошептал Виаль. – Ведьма, наверное…
Тихо фыркнула Лошадь номер три, склонила голову к земле, раздувая ноздри и вынюхивая какую-то травинку. Сантели напряженно думал, пытаясь понять, что дальше делать.
Женщина была странной. Не опасной, что как раз было бы нормально, а именно странной. Высокая. Спутанные, нечесаные рыжие волосы не покрыты даже гребнем, совсем как у «одинокой» или аристократки. Но при этом не укорочены, как полагается, до пяди. И не отпущены на всю долготу, как у обычных добропорядочных матрон и девиц. Слишком белокожая, руки мягкие, даже отсюда видно. И вся какая-то … большая. Причем вроде фигуристая, но бедра для такой груди узковаты и вообще что-то в пропорциях не так. Как будто боец, которого с детства хорошо кормили, так что мышца наросла. А в то же время и не боец. Лицо скрыто под слоем пыли, да еще с кровавым мазком от раненой руки, но видно, что глаза широко поставлены, как у южанки. Красивая. Наверное… была бы. В отмытом виде, в другом месте и в приличной одежде.
Одежда смущала Сантели больше всего. Он никогда не встречал ничего подобного и не слышал даже о таком. Какой-то несерьезный прикид, как у бардов при бродячих цирках, только еще глупее и бесполезнее. Все легкое, тонкое, несерьезное. В борделе такое на ура пошло бы, особенно эта рубашка с буквенными знаками, которая обтягивает и тянется, как из паутины вязаная. Только вот последний бордель здесь закрылся лет двести тому назад. Ведьма такое, конечно, не наденет. «Обманщик» тем более, ему надо разжалобить, заставить утратить бдительность, чтобы прочие члены банды напали в удобный момент. А перевертыши вообще носят снятое с трупов или обходятся без тряпок.
- Кто ты? – наконец спросил бригадир.
- Cò a tha thu?
Вожак хмурился, выговаривал слова медленно и громко. Лена готова была поклясться, что никогда не слышала этого языка. Но созвучие выглядело знакомым. Да и нетрудно представить, что мог бы спросить человек в такой ситуации.
Девушка развела руки в стороны, демонстрируя палку, явно бесполезную против копий, и пустую окровавленную ладонь. Кровь уже подсыхала, стягивая кожу липкой противной пленкой.
Затем показала пустой рукой на себя и ответила.
- Она колдует! – прошипела Шена. – Сейчас палкой махнет и кинет порчу!
- Или кровью отравленной плеснет, - поддержал Виаль.
- Заткнитесь, - буркнул без всякого политеса Сантели и был в своем праве, потому что когда опасность на носу – бригадир, он как бог. Хотя святошам об этом говорить, конечно, не следует.
Ситуация с одной стороны занимала, а там где что-то интересное, там можно и выгоду обрести. Кроме того Сантели сам по себе был любознателен. С другой - затягивалась. Чужачка, похоже, себя назвала, хотя с каких диких краев надо быть, чтобы обозваться «Хелью» - это еще подумать надо. И нападать, кажется, не собиралась.
- Обойдем ее, - наконец решился бригадир. – Пройдем мимо. Если что, сразу бьем наглухо.
Шена скрипнула зубами так, что, казалось, слышит даже «Хель». Но смолчала. Решение может не самое мудрое, но вполне разумно. Не сулит добычи – не бери. Не нападает – не трогай. Девку конечно можно было бы продать у Ворот за хорошие деньги, но рассуждая здраво – откуда здесь такая, которая человеческого языка не разумеет и одета как будто со слов дурного менестреля? Может она вообще чумная.
Нет, бригадир все решил верно. А из костей жадных дураков, которые хотели заграбастать все добро мира, упыри по ночам свистульки делают и Морским продают.
Телега тронулась, лошадку, невысокую, но крепкую, потянула под уздцы стриженая воительница с копьем-шилом. Остальные собрались по левую сторону, как будто ограждая повозку от Елены. Толстяк с арбалетом так и сидел на краю… или облучке?.. злобно зыркая из-под шляпы и явно готовый стрелять. Кажется, аборигены просто решили ее объехать.
- Вот это номер, - прошептала девушка.
К такому она готова не была. Судя по всему, местные испугались ее примерно так же, как она их, и решили не связываться. То есть просто бросить посреди пустоши. Бесплодной, голодной, лишенной воды, опасной пустоши.
И что же теперь делать?..
