Глава 6
ДО ПОЕЗДКИ ОСТАЮТСЯ считаные часы, а я все никак не могу перестать думать о нашем с Фрэнки соревновании и предстоящих свиданиях. Сомнения впиваются в живот острыми иголками, и мне повсюду чудится разочарованное лицо Мэтта. Иногда я даже слышу его голос:
«Ни разу не видел тебя в бикини».
«Ты просто не дожил», – отвечаю я.
«Анна, целых двадцать парней… Обязательно так много? Может, хватило бы пяти? Или трех? Или даже одного?»
«Тебе-то что? Ты же мертв».
Я качаю головой и складываю в сумку оставшиеся вещи из списка. Мы уезжаем завтра утром, если, конечно, папа не передумает в последнюю минуту.
– Анна, мертвые не могут говорить, – произношу я вслух. – Заруби это себе на носу.
– Что? – спрашивает мама, которая заходит в мою комнату и, как всегда, изображает, будто стучит в открытую дверь. – Милая, ты что-то сказала?
– Эм… Да нет, просто еще раз сверяюсь со списком вещей.
Я замечаю стоящего позади отца и надеюсь, что они тут недавно. Впрочем, их серьезные лица не предвещают ничего хорошего. Я шумно сглатываю и убеждаю себя, что родители просто хотят напомнить почаще мазаться солнцезащитным кремом, не брезговать помощью спасателей на пляже, хорошо себя вести и не доставлять неудобств дяде Реду и тете Джейн.
– Поговорим? – уточняет папа и устраивается на стуле.
– Ну ладно. – Я вытаскиваю и перекладываю вещи, делая вид, что ужасно занята.
– Фрэнки опять курит, – начинает отец.
Не разобравшись, вопрос это или утверждение, я решаю притвориться, что ничего не понимаю.
– В каком смысле?
– Сегодня я проходил между нашими домами и заметил ее в окне, – объясняет он.
Папа занимается недвижимостью, поэтому у него свободный график. Фрэнки стоит быть осторожнее, ведь окно ее комнаты выходит прямо на наш дом. Последний раз папа поймал ее пару месяцев назад, а потом долго читал мне нотации о вреде курения и просил заставить ее бросить.
– Она… она просто… просто… ну, не знаю. – Я сдаюсь.
Мне нечего сказать. Разве что попытаться объяснить: Фрэнки сломлена. Что ей еще делать? Только ждать, пока кто-нибудь поможет выбраться из ямы.
Папа тяжело вздыхает:
– Анна, тебе не кажется, что Перино хотели бы провести лето в кругу семьи?
– Так ведь они и едут всей семьей, – отвечаю я.
Эти расспросы ужасно раздражают. Когда Перино пригласили меня составить им компанию, папу пришлось очень долго уговаривать. Еще до смерти Мэтта он резко осуждал «опасные» привычки: ему не нравилось, что иногда зимой я выхожу на улицу с мокрыми волосами, снимаю кроссовки, не развязывая шнурки, и ложусь спать, не воспользовавшись зубной нитью. После автокатастрофы все стало только хуже, и я боялась, что он не отпустит меня в другой город на целое лето. Комментарии о том, что я провожу в обществе Фрэнки слишком много времени, только подкрепляли опасения. Но в итоге папа согласился. Правда, для этого мне пришлось привести немало убедительных аргументов, напомнить об отличных отметках за прошедший учебный год и дать обещание, что я буду выполнять работу по дому. С тех пор, стоит кому-нибудь просто обмолвиться о поездке в Калифорнию, как я сразу стараюсь сменить тему. Все именно так, как я и говорила Фрэнки: папа может передумать в любой момент, и я успокоюсь только тогда, когда окажусь на борту самолета.
– Я понимаю, – продолжает папа, – но тебе не кажется, что дочка соседей – не лучшая компания в этой ситуации?
«Дочка соседей»… Он говорит об этом так, будто я – просто грязь под ногами, которую не отмыть даже самым сильным средством. Как будто я паразитирую на семейной трагедии.
– Пап, моей подруге очень нужна поддержка. – Я изо всех сил стараюсь говорить спокойно, а еще «имитировать» (точнее, фантазировать), прямо как советовала Фрэнки.
«Я гуляю по пляжу. Вокруг – парни, пускающие слюни, какие-то там русалки, открытки…»
– Анна, я все понимаю. Но разве ты не думала, почему Фрэнки не становится легче? Может, все дело в том, что ты ей мешаешь?
Я ищу поддержки у мамы, но она только выжидательно смотрит, как будто надеется, что я вот-вот все осознаю, распакую вещи и останусь дома. Да, родители сильно переживают за Фрэнки. Но это не им несколько недель после смерти Мэтта приходилось прятаться с ней на верхнем этаже дома от навязчивых родственников и друзей, которые приносили бесконечные открытки с соболезнованиями и еду в формочках из фольги, а еще говорили совсем не то, что в тот момент хотелось слышать.
«Теперь он в лучшем мире».
«Его забрал Господь».
«Как хорошо, что он не мучился».
«Джейн, ты ведь такая молодая, есть время родить еще одного ребенка».
«Убери фотографии, тебе станет легче».
Это не мои родители обнимали Фрэнки, пока она часами плакала и не произносила ни слова. И не они следили, чтобы она каждый день ела, а иногда и насильно кормили. Мои родители не делали всю домашку, когда Фрэнки ни на чем не могла сосредоточиться, и не объясняли учителям, почему она опаздывает на уроки.
– Почему ты думаешь, что ей не становится легче? – спрашиваю я.
– Анна, – мягко начинает отец, – я просто хочу сказать: пока ты рядом, у Реда и Джейн нет необходимости заботиться о Фрэнки. В Калифорнии, за четыре тысячи километров отсюда, это может стать причиной определенных трудностей. Все очень непросто, и я хочу, чтобы ты это понимала и была готова.
Понимала и была готова? То есть отец не только приравнял эмоциональное состояние Фрэнки к какой-то досадной помехе, но и посеял сомнения в моей и без того готовой взорваться голове.
Может, я и правда виновата в том, что ей не становится легче?
С того дня, как Мэтта не стало, Земля совершила полный оборот вокруг Солнца. Если верить книгам, словам врачей и школьных психологов, не раз пытавшихся поговорить со мной об излишне заботливом отношении к лучшей подруге, у нас было достаточно времени, чтобы пережить трагедию.
Но Фрэнки все еще горюет.
И я тоже.
А самое ужасное, что мы даже не можем это обсудить, ведь если я скажу что-нибудь о Мэтте, то сразу покраснею, перед глазами появится пелена, дыхание станет неровным, а по щекам потекут слезы. И тогда секрет, который я обещала хранить вечно, будет раскрыт.
– Солнышко, – вставляет мама. По ласковому взгляду я сразу понимаю: она активировала режим «Ты всегда можешь мне довериться». Не лучший вариант, но хотя бы немного приятнее другого приемчика под названием «Я тоже была подростком». Такой она обычно использует, когда подозревает меня в чем-то и хочет предупредить: врать себе дороже. Но сейчас не тот случай. Сейчас она как бы спрашивает: «Мы же еще подруги? – И добавляет: – Папа тебе не враг». – Мы очень переживаем за Фрэнки и понимаем, как много на нее навалилось. Но, может быть, стоит дать родителям возможность позаботиться о ней?
Я тут же думаю о маниакальном увлечении тети Джейн дизайном интерьера и вспоминаю все те походы по магазинам с кредиткой дяди Реда.
– Но они этого не делают.
– Мы знаем, – кивает папа, – и поэтому очень беспокоимся. Поездка в Калифорнию станет тяжелым испытанием. Неизвестно, как все это отразится на состоянии Фрэнки. Тебе придется быть сильной.
Я едва сдерживаю горькую усмешку. Это напоминает фразу, сказанную Мэттом незадолго до его смерти. В тот день Фрэнки присматривала за ребенком соседей, которые жили чуть дальше по улице. Мы с Мэттом сидели в его комнате, сортировали книги и диски, решали, что можно оставить дома, а что – взять в колледж.
– Я буду учиться рядом, – сказал он и посмотрел на стопку дисков, которые собирался оставить, – но все равно волнуюсь за Фрэнки. Не хочу, чтобы она чувствовала себя одинокой или думала, что не нужна нам. Ей будет трудно смириться с тем, что наши отношения изменились. А тебе, Анна, придется быть сильной.
– Да что ты говоришь? – Я притворилась оскорбленной. Как будто мы, девчонки, непременно разойдемся, оставшись без его покровительства. – Ты же не на войну собрался. Справимся как-нибудь.
– Я не это имел в виду, – сказал Мэтт, устроившись рядом на кровати и обхватив мое лицо ладонями.
Обманув его обиженным видом, я навалилась сверху. Мы упали на кровать и начали целоваться.
– И кто теперь самый сильный? – спросила я.
– Сдаюсь-сдаюсь, ты победила. – Мэтт рассмеялся.
Все еще лежа сверху, я положила голову ему на грудь, и до самого возвращения Фрэнки он гладил меня по волосам.
– Анна? – зовет меня папа. – Все хорошо?
Я киваю и отгоняю воспоминания.
– Пап, я всегда сильная.
– Анна, я знаю, но…
– Вообще-то, – вступает мама, – я думаю, эта поездка пойдет тебе на пользу. В Калифорнии ты сможешь… как бы это сказать… навестить Мэтта. Понимаешь, о чем я?
Она смотрит с таким сочувствием, что на мгновение я забываюсь и почти верю, что ей все известно. Как будто чувства написаны у меня на лице огромными буквами – стоит убрать волосы, и их можно прочесть.
– Да, – отвечаю я и молюсь, чтобы родители не заметили мой румянец.
– Ладно. – Отец встает. – Заканчивай собираться и ложись спать. Тебе завтра рано вставать.
Ну наконец-то!
Мне снова удалось убедить папу. Я обнимаю родителей и, как только они уходят, еще раз сверяюсь со списком вещей. Кажется, ничего не забыла. Осталось только решить главную проблему: разобраться с мыслями о Мэтте.
Погасив свет, я включаю лампу для чтения. Сворачиваюсь калачиком на кровати и смотрю в окно на бегущие по стеклу струи дождя и расплывающиеся очертания домов. Я думаю об океане и перевожу взгляд на баночки с цветным стеклом, привезенные Фрэнки и Мэттом.
Мэтт мог умереть как и когда угодно, но стоит только взглянуть на эти стёклышки, и я снова вспоминаю время, которое мы провели вместе. Начинаю размышлять, не упустила ли что-нибудь, не могла ли как-то разорвать цепь событий, завершившихся катастрофой и разбитым сердцем.
«Привет, Мэтт, я тебя люблю. Давай не поедем за мороженым? Давай где-нибудь спрячемся?»
Когда мы были просто друзьями, я часто упоминала о нем в старом дневнике, который повсюду носила с собой. Я исписывала целые страницы рассказами о том, как мы гуляли по выходным, как в школе он подходил к моему шкафчику на переменах, как давал мне книги и как мы потом их обсуждали. Но иногда там говорилось и о другом: о чувствах. В такие моменты я ужасно боялась, что кто-нибудь найдет мой дневник и разболтает все секреты.
Первое настоящее письмо Мэтту я написала в том самом блокноте, который он подарил мне на день рождения. Правда, отправлять его я не собиралась. Сидя в спальне и вспоминая тот поцелуй во дворе, я чувствовала, как все тело дрожит, и остро ощущала вкус губ Мэтта. Я распечатала фотографию, которую папа сделал сразу же после сражения тортом, приклеила на разворот фиолетовой обложки, прямо под словами «С днем рождения!», и начала писать.
Следующие несколько недель были переполнены разными событиями: тайные свидания в полночь, обещания, что он будет каждый день писать из Калифорнии, разговоры о поездках к нему в Корнелл на выходных, с родителями и Фрэнки. Я хотела проводить с Мэттом каждую секунду. Узнавать его заново, уже в другом качестве, каким бы оно ни было, замечать новое, то, что было скрыто от меня все годы, пока мы были просто друзьями.
Тогда у меня не было времени даже подумать о происходящем. Какие уж тут письма?
Я вернулась к ним только спустя несколько месяцев после его смерти. Они не были попыткой поговорить с тем, кого нет в живых. Просто я будто чувствовала себя ближе к Мэтту. Особенно в дни, когда Фрэнки становилось совсем плохо, а еще по ночам, когда я не могла думать ни о чем, кроме него.
Сегодня как раз одна из таких ночей. Последняя перед летними каникулами, которые пройдут в неполном составе.
Дорогой Мэтт!
Уже завтра я приеду туда, где ты бывал так много раз, и пройду по тому же песку, по которому ты ходил когда-то. Ну, конечно, не совсем по тому же, ведь его уже давно смыли волны, сдул ветер, уничтожила эрозия… Короче говоря, это все метафора. Я так рада и одновременно напугана, что никак не могу уснуть. Меня не останавливает даже то, что спать осталось всего пять часов.
Знаешь, я до сих пор храню все твои открытки в коробке под кроватью. Все те короткие истории, воспоминания о днях в Калифорнии. Они похожи на стекляшки, которые вы с Фрэнки привозили из каждой поездки. Иногда я высыпаю их из банок на стол, прижимаюсь ухом и долго вслушиваюсь, пытаясь уловить шум океана. Или твой голос.
Но ты всегда молчишь.
Помнишь, однажды, вернувшись, ты рассказывал мне о Калифорнии? О том, как звучит океан на закате, когда пляжи пустеют. О том, какой соленой становится кожа после целого дня в воде. О том, что песок обжигает ноги, но стоит зарыться в него пальцами, и почувствуешь влажную прохладу. О том, как ты целых три часа просидел на пляже, наблюдая, как садится солнце. Я слушала, закрыв глаза, и все представляла. Твои истории становились и моими тоже. Мы как будто делили одни воспоминания на двоих. Звучит странно, правда?
Мэтт, пожалуйста, не подумай ничего такого о соревновании, которое придумала Фрэнки. Это просто игра. Ты же знаешь, это так на нее похоже.
Хотя нет, наверное, не знаешь. А если бы знал, так просто бы это не оставил.
Фрэнки по тебе скучает. Как и все мы. Я о ней позабочусь. Обещаю.
Пожалуйста, присматривай за нами. Завтра и в те дни, когда мы будем в Калифорнии. А я, как и всегда, буду постоянно о тебе думать.
И обязательно найду еще один осколок красного стекла.
Я так по тебе скучаю.
С любовью, Анна.
Провожу пальцами по буквам его имени, закрываю глаза и представляю, что он ждет нас там, в Калифорнии. У него все такая же красивая улыбка, волосы, которые пахнут яблоком, и подвеска из голубого осколка стеклянной гальки на шее.
