Глава 24

ЗАНИМАЕТСЯ РАССВЕТ. Мы идем вдоль берега, взявшись за руки и опустив головы, и разглядываем влажный песок под ногами. В моих карманах звенит разноцветная стеклянная галька – зеленая, голубая, белая и янтарная. Я провела на пляже целых три недели, но восхищаюсь мощью океана сейчас так же сильно, как в первые минуты. Осколки единого целого, части чего-то огромного погружаются в могучие волны, лежат под водой сотни лет, веками перемещаются с места на место и в конце концов завершают свой путь в карманах моей белой кофты.

Пляж постепенно оживает, готовится к очередному наплыву туристов. Работники отелей в шортах цвета хаки и синих футболках поло бегают по песку, словно муравьи, убирают мусор, готовят пляж к новому дню. Вокруг раскрывают навстречу солнцу свои бело-желтые бутоны пляжные зонтики, а Сэм улыбается мне:

– Анна, ты как?

Я иду, спрятав руки в карманы, перебираю в пальцах их содержимое и вдруг вспоминаю сказку, услышанную в одном из магазинов с побрякушками на бульваре Мунлайт, куда мы зашли с Фрэнки и тетей Джейн.

– Говорят, стеклянная галька – это слезы несчастной русалки, – говорю я. – Она полюбила капитана корабля и спасла его от гибели в страшный шторм. В наказание Нептун, морской повелитель, навечно заточил ее на дне океана.

Сэм кивает:

– Да, я тоже это слышал. Местные рассказывают много всякого. Думаю, иногда полезно принимать вещи такими, какие они есть, ценить их, не навешивая ярлыки. Любое объяснение убивает тайну. Разве не так?

– Наверное, ты прав. – Заметив бирюзовое стеклышко под ногами, я сажусь на корточки, собираясь его подобрать, и вдруг вижу яркий блик на мокром песке. – Боже, ты только посмотри!

Я встаю и протягиваю Сэму свою раскрытую ладонь.

– Ого, – говорит он, забирает мою находку и разглядывает на свету. – Красное стекло самое редкое. Повезло, что ты его нашла.

Я возвращаю себе темно-красный осколок размером с монетку и улыбаюсь, глядя на океан. Перед отъездом я написала Мэтту письмо и пообещала, что найду для него красное стеклышко. И вот теперь, когда это и правда случилось, я понимаю, что нужно сделать.

Я поднимаю руку высоко над головой, замахиваюсь и бросаю осколок как можно дальше в воду.

Сэм смеется:

– Эй, ты с ума сошла? Зачем ты его выбросила? Да ты за всю жизнь не найдешь вторую такую стекляшку.

– Знаю. Но я уже такую видела. Теперь пусть и другие посмотрят.

– Не понимаю.

Я улыбаюсь и пожимаю плечами:

– Любое объяснение убивает тайну, да?

– Да, пожалуй. – Сэм смеется и нежно обнимает меня.

Весь путь до дома Эдди мы проходим, прижавшись друг к другу, счастливые и уставшие. Хоть кожа и покрывается мурашками из-за утренней прохлады, мне тепло. Я готова взлететь от счастья. Голова кружится от недосыпа, оттого, что рядом Сэм, оттого, что я нашла то красное стеклышко – настоящий подарок вселенной.

Мы подходим к дому, и я тут же замечаю девушку на ступеньках, ведущих к заднему входу. Эту рыжую шевелюру ни с чем не перепутать.

– Смотри, Фрэнки. Наверное, все это время ждала меня. Интересно, а где Джейк?

– У него с утра урок. Ушел, наверное. Кстати, мне через три часа на работу. Сегодня двойная смена.

– Да ты же еле на ногах стоишь! – В доказательство я легко толкаю Сэма, а он и в самом деле чуть не падает.

– Не-а. Посплю часик, выпью кофе, и все будет в порядке.

– Как скажешь.

Я машу Фрэнки. Она по-прежнему сидит неподвижно и смотрит в нашу сторону, видимо, дожидаясь, пока я подойду.

– Увидимся вечером? – спрашивает Сэм.

– Может, мы даже зайдем выпить смузи. Ну или просто выберемся ночью.

Он обнимает меня, целует в губы и в лоб, а потом уходит. Я не могу сдержать улыбки.

Судя по разбросанному на ступеньках мусору, вечеринка постепенно перекочевала на задний двор, а потом и на пляж. Я пробираюсь к Фрэнки через завалы пустых бутылок и одноразовых тарелок. Она сидит, подперев голову рукой, и прижимается к перилам. Кажется, не я одна сегодня совсем не спала.

– Привет, – говорю я в ожидании, что она заметит разительную перемену. – Чего ты тут…

– Ты… – Фрэнки не двигается, а в ее голосе нет и намека на радость. – Держись от меня подальше.

– Фрэнки, ты о чем?

Я пытаюсь вспомнить, чем могла ее обидеть, но ничего не приходит на ум. Когда мы с Сэмом ушли, она была в полном порядке. И вообще, разве не Фрэнки все время подбивала меня поскорее расстаться с ненавистным «булыжником»?

– Да что с тобой случилось?

Фрэнки встает и смотрит на меня. Ее лицо, как и голос, не выражает никаких эмоций. По щекам размазалась тушь. У меня сжимается сердце.

– Да что такое? Это из-за Джейка? С ним что-то случилось? Он тебя обидел?

Фрэнки уверенно стоит на ногах, смотрит не мигая, дышит ровно и спокойно. В глазах отражается нечто большее, чем просто злость. Это не боль. И не беспокойство.

Я видела ее такой лишь однажды, в вестибюле больницы, когда врач вышел к нам в сопровождении священника и сообщил, что Мэтта не удалось спасти. Тогда тетя Джейн упала в обморок, дядя Ред вцепился в пакет с вещами сына и все время кричал: «Нет! Нет! Нет!» А Фрэнки сидела, смотрела на родителей с тем же выражением и беззвучно плакала.

– Фрэнки, поговори со мной. Что-то произошло на вечеринке? Что случилось? Мне позвать кого-нибудь? – тараторю я дрожащим голосом. Кажется, стоит коснуться Фрэнки, и она рассыпется в прах. Я тут же жалею, что Сэм ушел. – Пожалуйста, поговори со мной.

Я набираюсь смелости и кладу руку ей на плечо. В этот момент словно срабатывает какой-то невидимый переключатель. Фрэнки вздрагивает и возвращается в свое тело (где бы она ни блуждала до этого). В ее глазах – чистая ярость. Лицо краснеет, и подруга начинает трястись. Она словно сражается с чем-то, чего я не понимаю.

– Поговорить с тобой? Поговорить с тобой? – спрашивает она. – Так и быть, Анна Райли, поговорю. Где, где тебя носило ночью? – Ее срывающийся голос звучит высоко и насмешливо.

– Фрэнки, я ходила с Сэмом на Аллею художников. Я же тебе говорила, разве не помнишь?

– Так ты с ним была. Ты была с ним, да?

Мне вдруг становится ужасно стыдно. Я и представить не могла, что лучшая подруга отреагирует на произошедшее вот так.

– Я как раз об этом и хотела рассказать…

– Ой, я тебя умоляю, держи свои сказки при себе. Ни черта бы ты мне не рассказала!

– Фрэнки, ты прекрасно знаешь, что я бы не стала скрывать от тебя такие важные вещи.

– Правда? – Меньше всего это похоже на вопрос. – А когда же ты собиралась рассказать мне вот об этом?

Фрэнки берет что-то со ступенек и тычет мне прямо в лицо. Ее дрожащие пальцы крепко, аж костяшки побелели, сжимают что-то фиолетовое. И мне требуется не меньше минуты, чтобы уместить все в голове. Нечто подобное мы испытывали, когда тетя Джейн в очередной раз сделала перестановку в комнате Фрэнки. Вещи были на месте, но найти что-то определенное никак не получалось. Мы просыпались утром и не могли понять, где находимся.

И вот теперь, глядя на свой дневник у Фрэнки в руках, я чувствую то же самое. Как будто попала в нелепый научно-фантастический фильм. Вот это – загорелые пальцы моей лучшей подруги. А это – подаренный ее братом блокнот. Но все вместе никак не сочетается, и я ощущаю себя так, будто столкнулась с пришельцами.

– Это же мой… мой…

Я не могу выдавить ни слова. Колени подгибаются. Я чувствую, как по всему телу бегут мурашки. Шум разбивающихся о берег волн вдруг кажется ужасно громким. Я чувствую, как кровь бежит по венам к сердцу, циркулирует по телу. Я вижу все и сразу. Как будто в замедленной съемке. Во мне борются чувство вины и ярость.

Я бросаюсь вперед, пытаюсь выхватить дневник, но Фрэнки оказывается быстрее и стремительно отступает к берегу.

– Как увлекательно. – Она выбирает запись наугад и читает: – «Дорогой Мэтт, мне столько нужно тебе рассказать. Каждый день в школе наполнен событиями. Мне хочется вернуться домой и поговорить с тобой обо всем, но я не могу». Или вот: «Дорогой Мэтт! Иногда я задумываюсь о том, станет ли когда-нибудь легче?»

Фрэнки листает страницы. Безжалостно выдает океану все мои секреты. Страхи, мечты и воспоминания вырываются из своих бумажных темниц и разрывают меня на части.

– Фрэнки, пожалуйста, перестань, – говорю я еле слышно.

– Хватит! – Я изо всех сил пытаюсь закричать, но из горла вырывается только сдавленный шепот.

– Думаешь, ты такая умная? – орет Фрэнки. – Да не спала я с этим Йоханом! Мы дошли до футбольного поля, а он не захотел!

– Что?

– Ничего не было! Не было никакого секса! И раз уж мы с тобой разоткровенничались, с Джейком я тоже не спала. Ну, теперь ты довольна? Напишешь об этом в своем очаровательном дневничке?

Я не верю своим ушам. Открываю рот, собираясь сказать что-нибудь едкое, обидное, но не могу произнести ни слова. Я стою с поднятой рукой, будто все еще пытаюсь забрать у нее свой дневник, свои мысли, переживания ребенка, которым я была когда-то.

Фрэнки отходит еще на шаг, по-прежнему перелистывая страницы.

– «Дорогой Мэтт! Мы наконец-то приехали в Калифорнию. Здесь все так, как ты и описывал. Я чувствую: ты рядом. Кажется, Фрэнки со мной согласна». Да как ты посмела писать здесь обо мне?! Как ты посмела обратиться к моему брату? Думаешь, поразвлекся с тобой пару раз – и все, вечная любовь? Да он бы бросил тебя, не раздумывая, ради какой-нибудь девчонки из Корнелла! Опомнись!

Слезы обжигают мне щеки. В горле застревает ком. Мое сердце разбито. Я не могу сдвинуться с места.

Фрэнки пытается сорвать обложку с металлических пружин. Она перегибается, как сломанное крыло птицы, и я замечаю приклеенную фотографию. Ту самую, которую разглядывала каждую ночь после его смерти. Мы стоим, перепачканные разноцветной глазурью, с травинками в волосах, освещенные теплыми розовыми лучами закатного солнца. Мэтт обнимает меня за плечи, а впереди у нас такое долгое лето…

Я часами вглядывалась в этот снимок, воскрешала в памяти тот день, мечтала, чтобы изображение вдруг ожило, стало трехмерным, приоткрыло мне дверь в прошлое. Мы могли бы обо всем рассказать Фрэнки. Быть вместе. Не ехать за мороженым, а сразу отправиться в больницу, попросить врачей вылечить Мэтта, пока не случилось самое страшное.

Я откашливаюсь. Голос наконец-то возвращается и теперь звучит гораздо громче.

– Фрэнки, верни мне дневник. Ты не должна была его читать, не должна была его рвать. Верни.

В ее потерянном взгляде только безумие.

– Не думаю. Я в отчаянии.

– Фрэнки, пожалуйста, отдай дневник. Ну пожалуйста. Прости, что не рассказала тебе, но это все, что у меня осталось от…

– Анна, он был моим братом. Моим. У тебя и не должно ничего от него оставаться!

Она разворачивается и бежит к берегу, заведя руку за спину. Слеза несчастной русалки, алое стеклышко, вставленное в браслет, сверкает на солнце. Такой же осколок совсем недавно я выбросила в океан.

– Фрэнки, не надо!

Я пытаюсь бежать, но мои ноги превратились в каменные глыбы, совсем как в кошмарном сне. Все же мне удается догнать Фрэнки, схватить за кофту и повалить на песок. Но дневника у нее больше нет. Он улетает и с громким всплеском падает в воду.

Он покачивается на волнах так близко, что до него легко можно дотянуться.

Я вскакиваю на ноги, бегу, бросаюсь вперед, рассекая толщу воды каменными руками и ногами, пытаюсь плыть. Лишь бы только добраться, успеть…

– Анна! Оставь! Не надо! – кричит мне вслед Фрэнки.

А я все плыву. Меня сносит течением. Тело не подчиняется, легкие пылают, и мне едва удается удерживать голову на поверхности. И я возвращаюсь на берег.

Дневник качается на волнах, пока его не поглощает океан, утягивая на дно. Последний раз я вижу измятые мокрые страницы, и больше ничего.

Мое сердце разбивается на тысячи осколков, и каждый больно-пребольно ранит.

Выбираюсь из воды, падаю на песок, роняю голову на руки и рыдаю так сильно, что в теле, кажется, не остается ни одной целой косточки. Мне плевать, что подумает Фрэнки. Мне плевать, если сюда придут люди с вечеринки или изо всех отелей разом. И даже если здесь окажется Сэм, увидит меня с опухшими от слез глазами, сопливым носом и разбитым сердцем, я не почувствую ничего.

Моя лучшая подруга лежит на песке рядом, как намокшая кукла из бумаги.

Я больше не девственница.

Мой дневник и все его тайны теперь на дне океана.

И я еле сдерживаюсь, чтобы не отправиться следом, туда, в самую глубину, в пучину. Я чувствую себя, как та изгнанная несчастная русалка. Больше всего на свете мне хочется исчезнуть навечно.