Утро выдалось прекрасным для прогулки по Фронт-Стрит под согревающими солнечными лучами, мягкость которых — Мэтью знал это точно по опыту прошлых лет, проведенных в Чарльз-Тауне в качестве клерка магистрата Вудворда — вскоре превратится в безжалостный жар, как только приблизится полдень, и тени исчезнут. К полудню запах болота распространится над каменными стенами города, проникнет в небольшие магазины, где продаются чай, кофе или сладости, а запах гниющей на солнце рыбы с причала не сумеет забить даже сладкий аромат роз, доносящийся из сада или от духов за дамскими ушами и на джентльменских галстуках. Другими словами, в полдень лучше всего было прикрыть нос шелковыми платками или уткнуться им в букет цветов, чтобы избежать неприятных запахов. Посему Мэтью решил прогуляться рано утром.

К тому же, ему с лихвой хватило неприятных запахов этого городка, которые пришлось вдохнуть вчерашним вечером…

Ночевал он на гусином матрасе в удобной кровати в гостинице, принадлежащей мистеру и миссис Каррингтон — оба были очень приветливыми и любознательными людьми, которые задавали много вопросов о Нью-Йорке, его жизни и манерах, о чем Мэтью и поведал им за ужином, состоящим из апельсиновых булочек с корицей и пряного имбирного чая. Завершение вечера можно было счесть благоприятным, и все же… это было не так. Ибо, прогуливаясь после минувшего вечера вдоль Фронт-Стрит мимо магазинов в своем аккуратном сером костюме, бледно-голубой рубашке и серой треуголке с темно-синей полосой, несмотря на внешний образ человека, пребывающего в гармонии с Господом и самим собой, Мэтью вел ожесточенный внутренний бой.

К этому состоянию непрекращающейся битвы он пришел незадолго до рассвета, когда еще не закричали первые петухи. Одна часть Мэтью мечтала немедленно вернуться в Нью-Йорк на первом же пакетботе, уходящем из порта, но другая его часть…

…другая, похоже, не так спешила.

Он перебегал из тени в тень, скрываясь от солнца за деревьями. События — или, вернее сказать, ощущения — прошлой ночи никак не желали покинуть его. Несколько хорошо одетых дам и джентльменов прошли мимо него и приветственно покивали, в связи с чем он невольно задался вопросом: неужто его все еще считают героем за победу над Магнусом Малдуном с помощью гребня? А особенно раздражающими во всем этом были слова неотесанного гиганта: Но теперь я вижу. Вижу тебя. Ты призвала этого человека из Нью-Йорка специально, чтобы я убил его, просто потому, что тебе хотелось пойти на эти танцы. И это неправильно, Пандора. Неправльно так использовать людей.

А дальше — не менее звучный ответ Пандоры.

Убирайся из этого мира, чернобородый ты монстр!

Уродливая картина, думал Мэтью на ходу. Уродливая картина, частью которой он стал. И еще более отвратительным ему это виделось, когда он осознавал, что поверхностная, дешевая красота царственной леди Присскитт чуть не вбила первый гвоздь в крышку его гроба.

Он прошел чуть дальше, размышляя о других людях, прогуливающихся по улице. О проходящих мимо вагонах, о цокоте лошадиных копыт. Через мгновение Мэтью остановился у окна магазина портного, где ему приглянулись некоторые рубашки и светлые летние костюмы. Он все думал… думал… думал… думал, что когда-нибудь мышление сведет его в могилу… и все же он не мог прекратить размышлять. Ему казалось, что Пандора Присскитт не может вовсе не винить себя в гибели трех человек, которые пали от руки мужчины, любившего ее столь доблестно и безответно. Мэтью неприятно было думать, что он мог оказаться четвертым трупом или очередным испуганным дураком, которому предстояло бы позорно сбежать, а от такого клейма избавиться было невозможно. А еще мысли молодого человека занимал сам Магнус Малдун — человек, с грустным и тяжелым сердцем покинувший вечеринку. Придя туда, он ведь воображал себя Ланцелотом, а покидая ее, прослыл шутом.

Но вопрос, из-за которого велась в юном решателе проблем эта внутренняя война, состоял в другом: следует ли отправиться на север на следующем же пакетботе, или задержаться здесь подольше и попытаться очистить реку безответной любви от мути?

Вдруг в окне появилось лицо.

Точнее, это было отражение лица в стекле. Женщина в светло-зеленой шляпке и платье того же оттенка стояла прямо за его спиной и, когда она заговорила, Мэтью почувствовал себя так, словно получил удар в живот, отдавшийся в спине. Вдоль по позвоночнику пробежала дрожь.

— Мэтью? Мэтью Корбетт? Это ты?

Молодой человек повернулся к ней, уже точно зная, что не ошибся. Он натянул улыбку, но вышла она несколько напряженной от неожиданности.

Эта женщина была все такой же и одновременно совсем другой. Впрочем, как и он.

Вот она, ведьма! — вспомнил он, как обличительно говорили о ней несколько лет назад в молодом городке Фаунт-Ройал, когда она демонстративно скинула грязную мешковину и предстала нагой перед своими судьями. Он вспомнил ее совершенно ясно, как будто это произошло только вчера, и покраснел, тут же понадеявшись, что она спишет это на жару, которая словно усилилась на несколько градусов.

— Здравствуй, Рэйчел, — поздоровался он, взяв протянутую руку своей «ночной птицы», и едва коснулся не ее губами, но этикет возобладал.

Она вполне выглядела на свои двадцать восемь лет, и отпечаток давнего злоключения — угрозы сожжения за обвинения в колдовстве — ясно виделся на ней. Однако она была все так же красива, как и тогда. Ее лицо в форме сердца с небольшой ямочкой на подбородке обрамляли густые полуночно-черные волосы. Глаза ее были бледного янтарно-коричневого оттенка, а цвет кожи был близок к красному дереву, в чем чувствовалась ее португальская кровь. По правде сказать, она была вдвое, а то и втрое красивее Пандоры Присскитт — это при том, что ее красота была не только внешней, но и внутренней, ведь Мэтью отлично знал и ее душу.

А еще он помнил ее так называемые «дьявольские метки» на коже, и эти маленькие отметины едва не привели ее на костер. Мэтью стал ее спасителем, он вызволил ее из заточения и уберег от пламени. В последнюю их встречу в Фаунт-Ройале он рассказал ей, что отправляется в Нью-Йорк в поисках новой работы.

— Я в шоке! — воскликнула она с искренней восторженной улыбкой. Она, казалось, готова была броситься в его объятия, но сдержала уже подавшееся вперед тело. — Ох, Мэтью, что ты здесь делаешь?

— Приехал по делам из Нью-Йорка, — ответил он будничным тоном. — Я теперь решатель проблем.

— М? То есть, люди платят тебе, чтобы ты решал их проблемы?

— Да, что-то вроде того.

— Что ж, коли так, — усмехнулась она. — Я задолжала тебе сундук золотых монет. Не могу поверить, что действительно вижу тебя! Вот так, здесь, при дневном свете.

— Вчера я здесь был на балу Дамоклова Меча.

Рэйчел поморщилась, как если бы неприятные полуденные запахи накрыли Чарльз-Тайн раньше срока.

— Ох… с этими людьми? Но ты, конечно же, не стал…

— Одним из них? Если я правильно тебя понял, то надеюсь, что нет. Я был нанят в качестве сопровождающего для одной из местных дам. История вышла несколько запутанная, но можно сказать, что меча я избежал.

И выиграл гребень, закончил он мысленно.

— Но ты…. что ты делаешь здесь? — он почувствовал, что под взором ее золотых глаз его сердце забилось чаще. Он боролся с медведем, чтобы спасти ее и свою жизнь, и шрам служит ему вечным напоминанием об этом. Возможно, присутствовал и еще один шрам, оставленный несколько глубже…

— Ну, я… — она вдруг посмотрела влево. — Дэвид! Я должна представить тебя одному человеку.

Мэтью проследил за ее взглядом. Высокий джентльмен в желто-коричневом костюме и темной треуголке направлялся к ним через улицу. Он чуть помедлил, пропуская проезжающую мимо повозку, и продолжил движение. На лице его играла улыбка, он казался здоровым подтянутым мужчиной примерно тридцати с небольшим лет. Шел он целеустремленно и уверенно, как человек дела и энергии.

— Это Дэвид, мой муж, — обратилась Рэйчел к молодому решателю проблем. — Я теперь Рэйчел Стивенсон, — она неловко улыбнулась, как будто сама не могла поверить своим словам. — Жена врача.

— О… — только и сумел произнести Мэтью, чья рука невольно вытянулась навстречу мастеру, завоевавшему сердце этой прекрасной женщины. Он заговорил, совладав с выражением своего лица и улыбнувшись. — Я Мэтью Корбетт, сэр, очень рад познакомиться с вами.

Они пожали руки. И после такого сильного рукопожатия кому-то действительно мог понадобиться доктор.

— Дэвид Стивенсон, — представился он. Этот мужчина обладал волевыми сильными чертами лица и красивыми голубыми глазами, которые в этот самый миг удивленно моргнули, будто бы узнали стоявшего перед собой человека. — Ох! Вы тот самый! — он вдруг подался вперед и заключил Мэтью в крепкие объятия, похлопав его по спине с такой силой, что вчерашние апельсиновые булочки с корицей чуть не попросились на волю. Затем доктор Стивенсон смерил Мэтью взглядом, взял его за плечи и расплылся в улыбке, в которой чувствовалась вся сила и гордость колонии Каролина. — Я благодарю Господа Бога, что вы родились, сэр! И благодарю его за то, что вы не бросили Рэйчел, когда все от нее отвернулись. И я вижу шрам, который вы получили, сражаясь за женщину, которую я люблю. Мне, пожалуй, стоит стать пред вами на колени!

— Это совершенно излишне, — поспешил сказать Мэтью, опасаясь, что доктор и впрямь может выкинуть нечто подобное. — Я счастлив, что достойно исполнил свою роль в этой пьесе. А еще больше рад, что время горя и бед миновало для нее, — в этот момент Рэйчел чуть приблизилась к мужу, и он приобнял ее — женщину, однажды обвиненную в колдовстве и извращениях. Они оба счастливо улыбнулись, и смущенный спаситель кивнул, тем самым подтверждая, что действительно пришло время двигаться дальше для всех них. Она, его ночная птица, сделала Мэтью тем, кто он есть сейчас, и именно из-за нее он прошел такой путь от простого клерка до решателя проблем. Тогда, в Фаунт-Ройале он даже не подозревал, что все сложится так. И все же для Мэтью эта встреча несла в себе определенную горечь: никогда прежде он не чувствовал себя таким одиноким.

— Мы живем в загородном доме недалеко, — сказала Рэйчел. — Ты должен прийти к нам на ужин сегодня!

— Мы настаиваем, — поддержал ее доктор Стивенсон. — Это самое меньшее, что мы можем сделать!

Мэтью раздумывал недолго. У него были на уме другие дела, запланированные на момент возвращения в Нью-Йорк. Да и к тому же не было никакой необходимости ворошить свое прошлое или прошлое Рэйчел. Да и стеснять ее своим присутствием, несмотря на искреннее приглашение, он вовсе не хотел: он прекрасно понимал, что она так или иначе будет чувствовать себя неловко в его компании, если он согласится прийти. Поэтому он сказал:

— Благодарю вас, но вынужден отказаться. У меня очень мало времени, но все равно, еще раз большое спасибо за приглашение.

— Нужно решать новые проблемы? — спросила Рэйчел. Было ли это на самом деле, или Мэтью лишь почудилось, что она вздохнула с облегчением? Быть может, она вспомнила тот эпизод в индейской деревне, когда Мэтью с трудом оправлялся от ран, нанесенных Одноглазым. Он тогда не был уверен, что не бредит, но, возможно, страстные поцелуи и жар тела этой прекрасной женщины несколько ускорил процесс его выздоровления. Но не было ли это сном? Только Рэйчел могла знать наверняка, но это была та самая загадка, решения которой Мэтью никогда не найдет, потому что не спросит. Возможно, даже лучше, чтобы это оставалось загадкой.

— Ну… — помедлил Мэтью. — В том смысле, в котором ты говоришь, да. Точнее сказать, это личный вопрос, с которым я мог бы обратиться. Скажите, вы знаете человека по имени Магнус…

— Малдун? — встрепенулся доктор. — Разумеется! Он ухаживает за деревьями, очищает их и всякое такое. Неустанный работник, можете быть уверены. Я познакомился с его отцом, когда только прибыл в город летом в последние дни болотной лихорадки, лечил его. А его мать скончалась уже несколько лет тому назад. У вас дело к этому человеку?

— Да. Могу ли я спросить у вас, как мне найти его?

— Я никогда не был в его доме, — был ответ. — Отца он привозил ко мне сам. Но, насколько я знаю, его дом находится вверх по Северной Дороге за городком Джубили и плантацией Грин Си, примерно в восьми милях отсюда, — он улыбнулся. — Там дальше сможете уточнить дорогу, так как она ведет через Реку Духов и она… для авантюристов.

— Реку Духов? — переспросил Мэтью.

— Да, река Солстис, которая берет свое начало из реки Купер. Рисовая плантация Грин Си располагается как раз на ее берегу.

— А, — кивнул Мэтью. Он слышал о реке Солстис, когда служил клерком магистрата, но ни он сам, ни Айзек Вудворд никогда не бывали в тех краях. В основном они все же путешествовали от городка к городку по вопросам местных происшествий и по большей части находились за городскими стенами. — Болотистая местность, стало быть.

— Как будто здесь не болотистая, — пожал плечами доктор. — К сырой земле под ногами быстро привыкаешь.

— Как и к ногам в сырой земле… — буркнул Мэтью, вспоминая свою последнюю выходку на Острове Маятнике. — Я несколько лет жил здесь, но никогда не слышал, чтобы река Солстис называлась Рекой Духов.

— Дело в колдовстве, — произнесла Рэйчел.

— Прости, что? — Мэтью удивленно повернулся к ней. Вот уж какое слово он никогда не рассчитывал больше услышать от этой женщины.

— Якобы, — невесело улыбнулся Дэвид Стивенсон. — Некая ведьма прокляла эту реку за то, что в ней утопили ее сына. И прокляла все болото вокруг него. Это было много, много лет назад…. если это вообще имело место. Так что теперь территория вверх по течению Реки Духов остается неизученной, и, согласно этой легенде, я слышал, что… гм… прозвучит смешно, но тем, кто путешествует через эту реку, суждено пройти испытания на силу духа. И что ведьма до сих пор живет там и ищет душу, которую сможет использовать, чтобы выторговать у Дьявола душу своего сына, — доктор договорил последние слова с тихим придыханием, как будто сомневался в том, верит в эту историю, или нет. Он бросил взгляд на движущееся по небу солнце. — Боюсь, скоро станет совсем жарко. В полдень будет душно.

— Да, очевидно, — согласился Мэтью, чувствуя, как на затылке уже выступает пот от жары даже здесь, в тени деревьев. Что до реки Солстис, то Мэтью не знал, что и думать: во времена, когда он жил в Чарльз-Тауне он, можно сказать, был обитателем своего собственного мира — читал, играл в шахматы, учил латынь и французский или записывал зашифрованные показания для магистрата. В его мире отсутствовали такие вещи, как этот клятый бал Дамоклова Меча и прочие мероприятия для городской элиты; Мэтью существовал далеко за гранью влияния этих людей и, разумеется, никогда не попадал в поле зрения таких, как Присскитты или им подобные. — А от кого и когда вы услышали эту историю?

— Одна пожилая негритянка, около девяноста лет от роду, на плантации Грин Си рассказала несколько дней назад. Это была очень увлекательная и интересная история, она меня порядком развлекла, пока я работал. Меня туда позвали приложить компресс к лошадиному укусу на руке местного смотрителя. У него начиналось заражение. Пока я был там, я предложил провести осмотр рабов и слуг в этом доме. Тридцать четыре человека в общем и целом. Я залечил несколько ран, вырвал несколько зубов и промыл несколько незначительных царапин.

— От плети? — поинтересовался Мэтью, вспоминая собственные впечатления от этого инструмента.

— Нет, к счастью, нет. Семейство Кинкэннон старается не использовать ничего подобного. Раны, которые я там зачастую обрабатывал, это укусы — не ядовитые, как вы понимаете — ну и прочие травмы, связанные с работой на рисовой плантации. Правда, однажды мне пришлось приехать туда для ампутации руки. Заражение после укуса аллигатора. Жуткий был случай.

— Похоже, у вас опасная работа, — сказал Мэтью. — Очень опасная, даже смертельно. Но ведь рис должен расти и быть собран, а болотистая земля — обрабатываться для обустройства новых полей, — Мэтью вновь взглянул на солнце и решил, что лучше бы ему снова арендовать себе хорошую крепкую лошадь: предстоял восьмимильный путь, который должен был отнять на этом солнцепеке около двух часов. Плюс-минус, в зависимости от качества дороги.

Он протянул руку Рэйчел.

— Я был очень рад тебя увидеть, — сказал он ей. — Рад также, что ты счастлива и нашла свой настоящий дом, — он быстро сжал ее руку и тут же отпустил. — Сэр, — обратился он уже к доктору Стивенсону. — Я желаю вам прекрасной жизни и крепкого здоровья! Если когда-нибудь в ближайшее время я снова окажусь поблизости, то с радостью приму ваше приглашение на ужин.

— Мы будем очень рады, сэр, — отозвался доктор, подавшийся вперед после рукопожатия, чтобы снова проверить кости Мэтью на крепость.

— До свидания, Мэтью, — Рэйчел решилась поцеловать его в левую щеку, что в Нью-Йорке было бы расценено как жест весьма скандальный, однако все же это было правильно. — Хорошей тебе дороги сегодня. Надеюсь, что… — она остановилась, ища в нем ту же надежду, что он вселил в нее, освободив из заключения. — Я надеюсь, что ты найдешь решение любой проблемы, — закончила она с нежной улыбкой.

— Как и я, — ответил он и, слегка поклонившись доктору и миссис Стивенсон, отвернулся и направился к конюшням, в которой оставил свою гнедую лошадь несколько дней назад. Он с трудом боролся с желанием оглянуться, и с каждым шагом искушение лишь росло, но перед ним была цель, и он продолжал идти к ней, глядя только вперед. Он все шел и шел, преследуемый своей тенью по мощеной светло-серыми камнями Фронт-Стрит и думал, что, по-хорошему, ему бы лучше отправиться к причалу, купить билет и вернуться в гостиницу за вещами, и все же…

И все же Мэтью знал себя. Когда его одолевало любопытство относительно какого-то события или персоны, он не мог остановиться, пока не удовлетворит это свое любопытство. Он никак не мог оставить мучивший его вопрос без ответа. Поэтому его сегодняшняя внезапная поездка к горе Малдун, вверх по Северной Дороге через рисовую плантацию Грин Си в предполагаемую обитель ведьм и дьяволов на реке Солстис (то есть, поездка к пугающему неизведанному) была необходима. К тому же, если она займет всего пару часов, это прекрасно уложится в его график.

Он мерными шагами направлялся к цели, глядя только вперед и уже приготовил деньги на аренду крепкой кобылы, которая понесет воина к его цели.