Книга четвертая
II. Северу
Славных царей преславный певец, письмо ты читаешь
Из неприветной страны гетов лохматых, Север!
Имя твое досель обходил я в книгах молчаньем,
В чем, по правде сказать, я сознаюсь со стыдом.
5 Но, хотя не в стихах, каждый раз ответные письма
Я на письма твои неукоснительно слал.
Только стихов не дарил в доказательство памяти добром
Много ли смысла дарить то, чем даримый богат?
Кто ж Аристею мед, кто Вакху фалерн предлагает?
10 Злак Триптолему зачем? Иль Алкиною плоды?
Грудь плодоносна твоя — по нивам всего Геликона
Труженик ни один жатвы богаче не снял.
Слать к такому стихи — как в лес наваливать листья,
Вот почему до поры с этим я медлил, Север.
15 Впрочем, и гений мой не ответит на зов, как бывало, —
Пашет морской песок плугом бесплодным Назон.
Тина, бывает, забьет русло, придушит источник,
И, обессилев, никак не просочится вода.
Так заложила мне грудь непробойная тина лишений,
20 И не польются стихи прежней обильной струей.
Если б на этой земле самого поселили Гомера,
Он превратился бы тут в дикого гета, поверь.
Ты уж прости, я и сам признаю: распустил я поводья,
Дело забросил свое, пальцы писать не хотят.
25 Тот высокий порыв, что возносит мысли поэта —
Был он мне так знаком, ныне забыл он меня.
Нехотя выну подчас дощечку, нехотя муза,
Словно неволят ее, руку приложит к труду.
Мало, а то и совсем никакой мне утехи в писанье,
30 Радости нет вязать в стройном размере слова.
То ли затем, что в стихах никогда мне не было пользы,
Что, напротив, от них все мои беды пошли;
Или затем, что слагать стихи, никому не читая, —
То же, что миму плясать мерную пляску во тьме.
35 Слушатель рвенья придаст, от похвал возрастет дарованье,
Слава, шпоры вонзив, к мете ускорит твой бег.
Кто нас прослушает здесь? Желтогривые разве кораллы
Или кого там еще Истр полудикий вспоил?
Но в одиночестве что мне начать? Чем досуг мой печальный
40 Стану я тешить и как долгие дни коротать?
Я не привержен вину, ни игре обманчивой в кости —
То, в чем обычно дают времени тихо уйти.
Не привлекает меня (даже если бы вечные войны
И не мешали тому) новь поднимать сошником.
45 Вот и осталась одна холодная эта услада,
Дар Пиэрид — богинь, мне услуживших во зло.
Ты же, кого счастливей поил Аонийский источник,
Преданно труд люби, пользу дающий тебе,
Свято музам служи и что-нибудь из сочинений
50 Самых недавних твоих нам на прочтенье пришли.
III. Непостоянному другу
Жаловаться ль? Умолчать? Обвинить, не назвав твое имя,
Иль без зазренья открыть каждому, кто ты такой?
Нет, обойдусь без имени здесь — или жалобой нашей
Я, и ославив, создам прочную славу тебе.
5 В крепком пока я плыл корабле, с устойчивым килем,
Первым ты был готов в море пуститься со мной.
Ныне ж, едва судьба нахмурилась, ты на попятный —
Видно, боишься, что друг помощи станет просить!
Даже делаешь вид, что со мной никогда и не знался,
10 Имя заслышав «Назон», спросишь: «Да кто он такой?»
А ведь Назон — это я, и нас, хоть забыть предпочел ты,
Чуть ли не с детских лет связывал дружбы союз.
Я тот самый, кому поверять спешил ты заботу,
Кто и в забавах тебе первым товарищем был.
15 Тот я, с кем тесно ты в домашнем дружил обиходе,
Тот я, чью Музу, хваля, ты бесподобной назвал.
Тот я, о ком теперь, вероломный, не знаешь ты, жив ли,
Да и не спросишь. Зачем? Ты-де с таким не знаком!
Если меня в те дни не любил — значит, ты притворялся,
20 Если же искренним был — ты легковесней коры.
Спорь! За какую, открой, изменил нам обиду? Но если
Жалобы ложны твои, тем справедливей моя.
Наша какая вина не велит тебе прежним остаться?
Или вменяешь ты нам наше несчастье в вину?
25 Если ты мне ничем не помог — ни советом, ни делом,
Хоть бы прислал письмо, два бы словечка черкнул!
Где там! Верю с трудом, но ходит молва, что и словом
Только чернишь ты меня, падшего злобно клеймишь.
Что, безумный, творишь? А вдруг отвернется Фортуна?
30 Сам ты себя лишил права на слезы друзей!
Непостоянство свое скрывать не хочет богиня;
Глянь — на вертящийся круг встала нетвердой ногой.
Легкая, словно листок, она ненадежна, как ветер,
Равен, бесчестный, с ней легкостью ты лишь один.
35 Все, что людям дано, как на тонкой подвешено нити:
Случай нежданный, глядишь, мощную силу сломил.
Кто на земле не слыхал о богатствах и роскоши Креза?
Но, как подачку, жизнь принял он в дар от врага.
Тот, кто в страхе держал под всесильной рукой Сиракузы,
40 Низким кормясь ремеслом, впроголодь, сверженный, жил.
Кто Великого был сильней? Но голосом тихим
Помощи, робкий беглец, он у клиента просил.
Муж, пред которым вчера склонялись, покорствуя, земли,
В тесном жилье бедняка нищим из нищих стоял.
45 Славный триумфом двойным — над кимврами и над Югуртой —
Тот, в чье консульство Рим праздновал столько побед,
Марий лежал в грязи, укрывая в болотной осоке
Мужу такому никак не подобавший позор.
Все начинанья людей — игрушка божественной власти;
50 Час течет — но от нас скрыто, чем кончится он.
Если бы кто мне сказал: «Жить ты будешь на водах Эвксина,
Вечно страшась, что гет ранит стрелою тебя», —
«Что ты! Испей, — ответил бы я, — очистительных соков,
Сколько их могут родить всей Антикиры луга!»
55 Все же я здесь и, хотя б остерегся стрел ядовитых,
Пущенных смертной рукой, — стрел божества не уйти,
Ты же в страхе живи и радостью не похваляйся:
Только сказал — и она вмиг обернулась бедой.
VII. Весталису
Присланный ныне к нам, на берег Эвксина, Весталис,
Здесь, под Полярной звездой, римский закон утвердить,
Сам ты узнал, каков этот край, где меня поселили,
И справедливость моих жалоб везде подтвердишь.
5 Юный внук альпийских царей! Если ты мой свидетель,
Веру скорей обретет наша неложная речь.
Видел и ты, как в лед застывает Понт на морозе,
Как без кувшина вино форму кувшина хранит.
Видел, как груженый воз с воловьей упряжкой по Истру —
10 Посуху стрежнем реки гонит отважный язиг.
Знаешь и то: в кривом острие здесь яд посылают,
Чтобы, вонзаясь, стрела смертью грозила вдвойне.
(Только об этой беде ты издали знай: самолично
Не довелось бы тебе с нею спознаться в бою!)
15 «Первый метатель копья манипула первого» — этим
Званьем недавно тебя воинский труд увенчал.
И означает оно немалый почет — но достойна
Трижды славнейших наград ратная доблесть твоя.
20 Помнит Дунай, как сильной рукой ты в пурпур недавно
Воды окрасил его, с гетскою кровью смешав.
Помнит мятежный Эгис, как его усмирил ты — и ложен
Был тот дерзкий расчет на неприступность горы:
За облака вознесен, не так в оружии город
Видел надежный оплот, как в положенье своем.
25 Дерзкий враг отобрал Эгис у царя ситонийцев
И, отобрав, держал взятое в цепких руках;
Но по реке на судах пришел Вителлий и грозно
Против гетских сил выстроил свой легион.
И у тебя, достойнейший внук благородного Донна,
30 Жажда зажглась в груди ринуться в сечу мужей.
Издалека приметный для глаз сверканьем доспехов,
Не пожелал ты скрыть храбрость свою хоть на миг;
Шел напролом, одолев и булат, и гордую кручу,
Шел сквозь частый град падавших с выси камней.
35 И не явились тебе помехой дротиков стаи,
Черные тучи стрел с ядом змеи в остриях.
В шлеме тростинки торчат, многоцветными перьями вея,
Негде в разбитый щит новой вонзиться стреле.
Он и от прежних тебя не укрыл. Но с думой о славе
40 Боль пламенеющих ран ты не хотел замечать.
Так, мы помним, Аякс против Гектора бешено бился,
Факелоносцев разил — и отстоял корабли!
Грудь на грудь пошли. Скрестили мечи в рукопашной.
Время железу решить яростной битвы исход.
45 Что ты в бою тогда совершил, о всем не поведать,
Скольких убил врагов, как и кого одолел:
Ты бы считал и не счел те груды порубленных гетов,
Всех, кого попирал в битве победной стопой.
Младшие брали пример со старшего: в сечу кидались,
50 Много приняли ран, подвигов много свершив.
Но настолько же всех превзошел ты отвагой, насколько
Самых ретивых коней в беге обгонит Пегас.
Вновь покорен Эгис, и подвига верный свидетель,
Стих мой векам передаст славу, Весталис, твою.
VIII. Суиллию
Долго, ученейший муж, не слал ты мне вести, Суиллий,
Но запоздалому все ж рад я письму твоему:
В нем обещаешь ты нам, что помощь подашь, если вышних
Благочестивой мольбой к милости можно склонить.
5 Пусть не успеешь ни в чем, я в долгу у душевного друга,
Ибо в заслугу зачту эту готовность помочь.
Только б на долгий срок твоего достало порыва,
Не охладили б его вечные беды мои.
Тесная связь родства (да продлится она нерушимо!)
10 Мне как будто дает право на дружбу твою.
Та, что тебе женой, для меня как дочка родная,
Та, что женою мне, зятем тебя назвала.
Горе! Ужель, прочитав эти строки, лицо покривишь ты
И устыдишься признать наше с тобою родство?
15 Только в толк не возьму, чего здесь можно стыдиться, —
Разве того, что на нас счастье не хочет смотреть?
Станешь ли ты выверять родословную нашу, увидишь:
Всадниками искони прадеды были мои.
Ну, а захочешь узнать о нравах моих, убедишься:
20 Нет на мне пятна, кроме оплошности той.
Если надеешься впрямь что-то выпросить нам у бессмертных,
Ты обратись к божеству голосом истой мольбы.
Юноша Цезарь — твой бог! Его склони к милосердью!
Этот алтарь ты чтишь, знаю, превыше других.
25 Цезарь молящим не даст возносить напрасно молитву
Пред алтарем. Ищи помощи здесь для меня.
Благоприятное пусть оттуда дойдет дуновенье,
И затонувший челн вмиг из пучины всплывет.
Я на высоком огне воскурю торжественный ладан,
30 Буду свидетелем я силы всевластных богов.
Но беломраморный храм я тебе не воздвигну, Германик, —
Средства мои подточил горький судьбы поворот.
Пусть тебе города, процветая, храмы возводят, —
Благодарит Назон тем, что имеет, — стихом.
35 Знаю, скуден мой дар, я малым плачу за большое,
За возрожденную жизнь только слова приношу.
Но кто лучшее дал, что мог, свою благодарность
Этим сполна изъявил — тщетной не будет она.
Ладан, в горсти бедняком принесенный, не меньше угоден,
40 Нежели тот, что богач чашами сыплет в огонь.
Агнец молочный и бык, растучневший на травах Фалиска,
Оба Тарпейский алтарь кровью своей оросят,
Впрочем, нередко герой из услуг наиболее ценит
Ту, что окажет ему, песни слагая, поэт.
45 Песня деянья твои широко прославит по свету,
Песня в смене веков славе померкнуть не даст.
Песнями доблесть жива; через них далеким потомкам,
Тленья избегнув, она весть о себе подает.
Старость все сокрушит, растлит и железо и камень,
50 Сила не может ничья времени силу сломить.
Но писанья живут. По ним Агамемнона знаем,
Знаем и тех, кто пошел с ним или против него.
Кто бы без песни знал о дерзких семи ратоборцах —
Как они в Фивы пришли, что их постигло потом?
55 Да и богов создает, если молвить дозволено, песня:
Их величье мертво без воспевающих уст.
Знаем: Хаос был, изначальной природы громада, —
Был, и распался, и стал сонмом своих же частей.
Знаем: дерзнувших достичь небесной державы гигантов
60 В Стикс каратель низверг, грянув из тучи огнем.
Знаем: бессмертье дала победа над индами Вакху;
Знаем: Эхалию взяв, стал олимпийцем Алкид.
Если, о Цезарь, твой дед вознесен за свою добродетель
В небо звездой, то и здесь праздною песнь не была.
65 Пусть же, если есть в нашем гении жизни толика,
Пусть, Германии, тебе отдана будет она.
Сам поэт, отвергать ты не станешь услуги поэта
И по достоинству их можешь ты сам рассудить.
Если бы имя тебя не призвало к делам высочайшим,
70 Стал бы ты, как обещал, славой и гордостью муз.
Ты нам не песню давать предпочел — но предметы для песен:
Вовсе расстаться с ней разве ты можешь, поэт?
То сраженье ведешь, то слова под размер подбираешь,
Что для другого труд, стало досугом твоим.
75 И, как привержен равно Аполлон кифаре и луку, —
Ту ли, другую ль струну тут же готов натянуть, —
Так и в поэзии ты преуспел, и в искусстве правленья,
С Музой в сердце твоем рядом Юпитер живет.
Но коль скоро и нам испить дозволено влаги
80 Той, что забила ключом из-под копыта коня, —
Пусть нам поможет она предаться единому делу,
Общей и мне и тебе вместе святыне служить.
Край покинуть пора, слишком близкий к диким кораллам,
В шкуры одетым, от вас, лютые геты, уйти!
85 Если нельзя в отчизну вернуть, пусть изгнаннику место
Ближе к Риму дадут и к авзонийским лугам, —
Место, откуда б Назон героя подвигам новым
Незапоздалую мог песнями дань приносить.
А чтоб моя молитва дошла, ты тоже, Суиллий,
Бога проси за того, кто тебе чуть ли не тесть.
IX. Грецину
Не откуда бы рад — откуда позволено, с Понта
Ныне Грецину Назон слово приветствия шлет.
Волей богов дошло бы оно в то первое утро,
Как понесут пред тобой фасции — дважды по шесть!
5 Раз уж взойдешь без меня ты консулом на Капитолий,
Раз в толпе друзей я не предстану тебе,
Пусть в положенный день от лица своего господина
Выскажут эти стихи все, что он хочет сказать.
Если бы я родился под счастливой звездою и если б
10 Шло мое колесо не на разбитой оси, —
Долг приветствия, тот, что сейчас письмо выполняет,
Сам я мог бы тогда выполнить словом живым,
И, поздравляя, к словам добавил бы я поцелуи,
Видя в почете твоем равный почет для себя.
15 Так, наверно, в тот день загордился бы я, что едва ли
Дом бы нашелся вместить чванную радость мою.
Шествуешь ты, окружен священным сонмом сената,
Я же, всадник, бегу, консула опередив!
Но, хоть и рад бы стоять к тебе поближе, я счастлив,
20 Что бок о бок с тобой места для всадника нет.
В давке пускай оттеснили б меня, — я и тут не жалел бы:
Что многолюдна толпа, был бы доволен вдвойне.
С радостью я бы смотрел, как все прибывает народу,
Как далеко идти этим бессчетным рядам.
25 Жадно, как зритель простой, я все пожирал бы глазами,
Вплоть до одежды, поверь, до багряницы твоей.
Стал бы разгадывать я рисунки на кресле курульном,
Знаки, что вывел резец по нумидийской кости.
А когда возвели бы тебя на Тарпейские выси
30 И пролилась бы кровь жертвы твоей на алтарь,
Вместе тогда б и моей благодарственной тайной молитве
Внял обитающий там — в сердце святилища — бог!
Я бы не на алтаре возжег ему ладан, а в сердце,
Трижды, четырежды рад власти почетной твоей.
35 Там стоял бы и я средь твоих приверженцев верных,
Если бы милость судеб в Рим возвратила меня,
Зрелище то, которым теперь я мысленно тешусь,
Стало б тогда для меня зримой усладою глаз.
Иначе суд божества решил — справедливый, наверно:
40 Кару приняв, к чему нашу вину отрицать?
Дух, однако, избег изгнанья — я взором духовным
Праздничный твой наряд, фасции вижу твои.
Вижу мысленно я, как вершишь ты суд всенародно.
В тайных советах твоих мысленно рядом сижу.
45 Вижу, доходы сдаешь с торгов на все пятилетье —
Их наперед оценив честно и правильно сам.
Вот, единственно лишь о народной пользе ревнуя,
Речью искусной своей ты покоряешь сенат.
Вот, воздавая богам от Цезарей благодаренье,
50 Жертвенных тучных быков белые выи разишь.
А завершив мольбы о важнейшем, попросишь, быть может,
Чтобы гнев положил Цезарь на милость ко мне.
Пусть разгорится огонь под жертвой высоко и ярко
В добрый знак, что твой принят богами призыв.
55 Хватит сетовать нам! В одиночестве, как лишь возможно,
Консульства я твоего славу отпраздную здесь.
Ждет нас радость к тому ж и вторая, первой не меньше:
В почестях этих тебе будет преемником брат.
Пусть полномочья твои, Грецин, с декабрем истекают,
60 В первый январский день примет правление Флакк.
В преданной вашей любви обоюдно вы будете рады:
Фасциям братним ты, он же взаимно твоим.
Дважды консулом брат и сам ты консулом дважды
Будешь — так осенит слава двойная ваш дом.
65 Но, хоть безмерна она и хотя, воскормленник Марса,
Власти не знает Рим выше, чем консула власть,
Эту умножит честь величье подателя чести:
Ценен дар стократ, если даритель велик.
А потому процветать вам всегда — Грецину и Флакку —
70 Вам, кого так отличил Цезарь высоким судом.
В час же, когда божество от важнейших забот отдыхает,
Ваши с моими мольбы соедините, друзья!
И, если ветром дохнёт другим, ослабьте канаты,
Чтоб из стигийских вод выплыла наша ладья.
75 В этом году здесь начальствовал Флакк, и в его управленье
Берег истрийский забыл грозы и беды свои.
В мире держал он, Грецин, племена беспокойных мисийцев,
Гетский лук устрашил верным двуострым мечом.
Тросмий, взятый врагом, возвратил он доблестью быстрой,
80 В русло Дуная влив варварской крови поток.
Ты у брата спроси, каково оно, скифское небо,
И почему, узнай, страшен немирный сосед,
Правда ль, что желчью змеи пернатые смазаны стрелы,
Что человечью кровь мерзостно льют на алтарь.
85 Лгу ли я, или впрямь застывает Понт на морозе,
И на югеры льдом море одето зимой.
Скажет, — и ты спроси, какова моя слава в народе,
Как провожу, узнай, бедствия горькие дни.
Тут неприязни ко мне не питают — да и за что бы?
90 Пусть изменила судьба, не изменил я себе.
Тот же душевный покой, который во мне одобрял ты,
Ту же стыдливость мои запечатлели черты.
Да, таков я и здесь, в стране, где силу оружья
Учит варвар-сосед выше закона ценить.
95 Женщину, мужа ль, дитя — никого за все эти годы
Я никогда и ничем здесь не обидел, Грецин.
Вот потому пригрели меня в несчастье томиты
(В чем поклянусь я, увы, этой чужою землей).
Видя желанье мое, и они мне желают уехать,
100 А для себя не хотят близкой разлуки со мной.
Верь иль не верь, но издан указ — и на воске начертан! —
Коим, воздав нам хвалу, сняли налоги с меня!
И хоть не очень к лицу такая слава несчастным,
Все города окрест тем же почтили меня.
105 И благочестье мое знает город, меня приютивший:
Видит, что в доме алтарь Цезарю я посвятил.
Рядом и сын стоит, и супруга, верховная жрица, —
Новому божеству равные два божества.
Чтобы единой семью сохранить, я поставил и внуков:
110 Рядом с отцом один, с бабкою рядом другой.
Им в рассветный час, только день на востоке забрезжит,
Я со словами мольбы ладан обильный курю.
Рвенью весь моему Понтийский берег свидетель:
Всех опроси — ничего здесь я не присочинил.
115 Знают на Понте и то: день рожденья нового бога
Щедро, насколько могу, праздную играми я.
Всем заезжим гостям известно мое благочестье,
Кто бы ни прибыл к нам из Пропонтиды сюда.
Верно, наслышан о нем и Флакк, под чьим управленьем
120 Западная сторона Понта недавно была.
Больше б хотелось давать, да богатство мое оскудело —
Но и от скудного дар радостно я приношу.
Рим отсюда далек — это делаю не напоказ я, —
Благочестивый мой долг рад исполнять в тишине.
125 Все ж и до Цезаря слух дойдет: по широкому свету
Что бы ни делалось, все ведомо будет ему.
Ты же, к богам вознесшийся бог, ты знаешь и видишь,
Цезарь! Отныне земля взорам открыта твоим.
Там, под сводом крутым, среди созвездий ты слышишь
130 Эти мольбы, что к тебе робко возносит поэт.
Может быть, наши стихи о святом небожителе новом,
Те, что послал я в Рим, тоже дошли до тебя.
Верю: твое божество они преклонят к милосердью, —
Ведь не напрасно тебя в Риме отцом нарекли.
XIV. Тутикану
Снова пишу я тебе, кому пенял уже в песне,
Что невозможно в размер имя твое уложить.
Но ничего письмом приятного я не открою,
Разве что все еще жив, хворь кое-как одолев.
5 Только здоровье тому не в утеху, кто молит последней
Милости: дайте скорей эти покинуть места!
Мне безразлично, куда, в какие направиться земли —
Будет любая милей той, что простерлась вокруг.
Прямо в Сирты ладью или прямо в Харибду гоните, —
10 Лишь бы в глаза не видать этой немилой страны.
Я бы с радостью Истр хоть на Стикс обменял, если есть он,
В глубях под Стиксом найди реки — сменяю на них.
Хуже, чем ниве сорняк, ненавистней, чем ласточке стужа,
Мне этот край, где гет марсолюбивый живет.
15 Через такие слова на меня в обиде томиты,
Снова народный гнев я навлекаю стихом.
Так вот и буду всегда попадать в беду из-за песен,
Будет всегда мне во вред неосмотрительный дар?
Пальцы б отсечь, чтобы бросить писать, но медлю зачем-то.
20 Снова, безумный, иду грудью на то же копье,
К тем же снова плыву берегам, в те гиблые воды,
Где на подводный утес днище ладьи посадил?
Я не повинен ни в чем и чист перед вами, томиты,
Мне ваш край опостыл, вас же я, право, люблю.
25 Сколько ни разбирай мои многотрудные песни,
В них не найдешь строки с жалобой на горожан!
Жалуюсь на холода, на то, что набегов должны мы
Ждать отовсюду, что враг вечно в ворота стучит.
Ваши места, не людей справедливым стихом осудил я —
30 Вы же и сами подчас землю браните свою.
Вот же посмел тот пахарь-старик стихами поведать,
Что навлекла на себя ненависть Аскра не зря.
А ведь поэт говорил о стране, что его породила,
Аскра ж не стала в ответ гневом поэта казнить.
35 Родину кто сильнее любил, чем Улисс? А не он ли
Скудость родной земли в повести запечатлел?
Едким словом меж тем не край — авзонийские нравы
Скепсий клеймил и Рим требовал гневно к суду.
Ярый этот навет народ пропустил равнодушно,
40 Не повредил истцу неугомонный язык,
А на меня навлекли всенародный гнев кривотолки,
Новою наши стихи отяготили виной.
Столько бы счастья мне, насколько чист я душою!
Я никого никогда словом одним не задел.
45 Впрочем, будь я и впрямь черней иллирийского дегтя,
Преданных мне друзей кстати ли было б хулить?
В горькой моей судьбе вы меня обласкали, томиты,
Видно, у вас в крови эллинская доброта.
Даже родной Сульмон, родное племя пелигнов,
50 Не проявили б ко мне столько участья в беде.
Мне недавно у вас оказана честь, на какую
Благополучный гость вряд ли б рассчитывать мог.
Сняты налоги с меня! Кроме тех, кого по закону
Не облагают у вас, этим я взыскан один.
55 Сам не искал я, но в знак всенародного благоволенья
Мне на седые виски вы возложили венок.
Знайте: как Делос был гонимой угоден Латоне,
Остров единственный тот, давший скиталице сень, —
Так Томида для нас дорога: в далеком изгнанье
60 Нам неизменно была доброй хозяйкой она.
Только бы дали ей небожители мирную долю,
Перенесли бы к теплу с этой оси ледяной.
notes
