«Поразительно, — думала Адель впоследствии, — как якобы преуспевающая и умная женщина, которой извлечь бы уроки из своих ошибок, могла счесть хорошим нечто, в сущности, дурное».

К февралю Адель убедила себя, что ей нужно поехать в Венецию, чтобы пополнить свои запасы — дела в галерее шли, на удивление, хорошо. Убеждать Уильяма не требовалось. Он бесконечно гордился своей женой.

— Делай все, что угодно, чтобы поддержать свой успех, — сказал он ей.

Адель уезжала на девять дней. Она договорилась, чтобы в ее отсутствие в галерее кто-то был: у Адели имелась небольшая группа людей, работавших на нее в таких случаях. Если кто-то хотел купить картину — цены были установлены, или человек мог подождать возвращения Адели.

О последствиях своего грядущего поступка она не думала. Думала она только о том, что получит Джека для себя в чужой стране на несколько ночей. Что он будет всецело занят ею. Встреча на Рождество, прикосновения, запах Джека снова пробудили в ней желание. Теперь Адель тосковала по нему до боли каждой своей клеточкой, разумом, телом и душой. Она не корила себя за то, что сводила на нет результаты тяжелой работы, которых она достигла, выживая без него все это время.

Они решили ехать в Венецию «Восточным экспрессом». Это само по себе превращало их путешествие в приключение. Прежде Адель никогда не ночевала в поезде, это казалось таким романтическим. Чтобы сесть в «Восточный экспресс», они встретились в Париже. Джек уже находился там, у него было назначено несколько встреч. Адель приехала самостоятельно поездом до побережья, затем через Ла-Манш на пароме, а потом снова поездом. До этого она никогда не путешествовала так далеко одна, никогда не была одна за границей. Возбуждение боролось в ней с тревогой, сказываясь на желудке, отчего он не смог принять ничего более существенного, чем чашка крепкого, очень сладкого кофе.

Встретиться они должны были на Восточном вокзале. В холодном воздухе стоял легкий туман. «Восточный экспресс» ждал у платформы с паровозом во главе состава, огромный, величественный и решительный. На вокзале царило оживление, слышался разноязыкий говор сновавших во все стороны мужчин и женщин, которые пересекали путь Адели, пока она искала Джека. Что она будет делать, если его здесь не окажется? Она находилась далеко от дома, и ей было страшновато. Если он решил ее бросить, она не знала, что предпримет. Все равно сядет в поезд? Вернется домой?

Постепенно поддаваясь панике, Адель спрашивала себя, какая дура могла договориться о встрече с мужчиной, который ей не муж, на железнодорожном вокзале в другой стране? Люди смотрели на нее, и Адель чувствовала свою уязвимость. Без сомнения, у нее был вид человека, не знающего, что он делает. Какая-нибудь банда окружит ее и увезет куда-нибудь, чтобы продать в рабство, это лишь вопрос времени…

Кто-то задел Адель, и она вздрогнула: нервы у нее были напряжены до предела. Она услышала знакомый смех, ее обняли и теплые губы коснулись уха. От голода и волнения голова у нее закружилась.

Не прошло и нескольких минут, как Джек нашел носильщика для багажа и повел ее в вагон. Адель словно превратилась в королевскую особу. Их с помпой проводили в предназначенное им купе. Адель была покорена его роскошью. Пока они ждали отправления поезда, она стояла у окна, а Джек обнимал ее крепко, как никогда раньше.

— Я тосковал по тебе, — сказал он, а она знала, что Джек не говорил такие слова просто так. Сердце у нее сжалось от любви и страстного желания.

Путешествие в поезде было незабываемым. Ощущение замерзшего в легких тумана, когда Адель высовывалась в окно, в сочетании с резким запахом горящего угля. Прерывистые свистки, которые подавал паровоз. Пролетающие мимо сельские пейзажи; в одно мгновение исчезало то, что Адель хотела бы рассмотреть: фермы, деревни, дети, озера, реки, скот. Бесконечные блюда и напитки, приносимые в купе обаятельнейшим проводником в белых перчатках, который не знал, чем еще им услужить.

Но больше всего Адель наслаждалась всецело принадлежавшим ей Джеком. Конечно, в поезде ехали и другие пассажиры, но они их не знали, поэтому обошлось без обычного светского водоворота, и люди не толпились вокруг Джека, добиваясь его внимания, и Джек, казалось, не стремился, как обычно, обзавестись новыми друзьями. Ему было достаточно Адели. Он был только ее, она полностью владела его вниманием, и это было чудесно. Только Джек и Адель в их крохотном купе в тесных объятиях друг друга. Они пили кальвадос прямо из бутылки, пронесенной Джеком в багаже, у Адели стал заплетаться язык, но ей понравился огонь, запылавший у нее внутри от этого напитка. Они писали любовные записочки на бумаге с эмблемой «Восточного экспресса». К ночи Адель засунула такую записку Джеку под подушку, и он смеялся, читая ее, потом послал ей ответ. Они сидели на скамье в конце вагона и смотрели на снеговые вершины Доломитовых Альп, голова Адели, разглядывавшей облачка, покоилась на груди Джека. Холодные пальцы на теплой коже, еще более теплые губы.

Любовью они занимались с таким пылом и неистовством, как никогда раньше. В это время они оставались единственными людьми на земле. Джек смотрел на Адель, и ей казалось, что она уносится на седьмое небо. И от этого она плакала, не владея собой. Она не представляла, что женщина может испытывать такое. Может, другие женщины и не испытывают? Может, только она? Адель просто не знала, как вернется потом в обычную жизнь.

Поезд прибыл в Венецию. Сначала Адели показалось, что этот город — галлюцинация, мираж, вызванный насыщенностью путешествия в поезде и ее эмоциональным состоянием, плод лихорадочного воображения. Как он может быть реальным, этот ошеломляющий город, плывущий по воде? Мягкие очертания каменных строений почти растворялись в море, бирюзовые, терракотовые и охристые пятна, увенчанные пеной белых облаков.

Частный катер, который они взяли на вокзале, доставил их в «Чиприани», который стоял на Джудекке, острове, откуда было написано столько классических видов Венеции. Опираясь на руку Джека, Адель ступила на лестницу, ведущую к рецепции отеля. Она чувствовала себя принцессой, богиней. Когда она стала подниматься по ступенькам, сквозь облака прорвалось солнце, одев отель коралловым сиянием.

Это был, поняла Адель, самый счастливый момент ее жизни. Ничто ни до ни после никогда с ним даже не сравнится.

Она провела несколько дней одна, пока Джек разбирался со своими делами, вместе с ним она плыла на катере, который отвозил гостей отеля к пристани у площади Сан-Марко, затем с помощью путеводителя знакомилась с городом, полностью им покоренная, убежденная, что попала в волшебную сказку. Адель без особого энтузиазма пыталась поискать что-нибудь для галереи для алиби, но была настолько ошеломлена городом и романтичностью ситуации, что не могла сосредоточиться. Ей казалось, что ее околдовали. Обычный деловой настрой исчез, и Адель до вечера бродила по улицам почти в состоянии шока, пока не наступало время встречи с Джеком, и они отправлялись в отель. Джек смеялся над ее увлечением, восторгом по отношению к этому небольшому городу.

— Ты попала под его очарование, — говорил он ей. — Но это неудивительно. Я никогда не встречал ни одного человека, который не влюбился бы в Венецию. Да и как в нее не влюбиться?

В последний день они провели утро в отеле. Им предстоял ленч с деловым знакомым Джека. Семья Фантини торговала мрамором и снабжала камнем многих скульпторов, некоторым из них протежировал Джек, поэтому многое нужно было обсудить.

Они сели у окна с видом на искрящуюся воду. Адель подняла взгляд и увидела стройную фигуру, двигающуюся по обеденному залу, руки раскинуты, на лице широкая улыбка. Джек вскочил, и его немедленно заключили в театрально горячее объятие.

— Адель, это Сабрина. Сабрина Фантини. Для переговоров со мной они отправили свое смертельное оружие. — Он широко улыбался.

Адель в жизни не видела такой красивой женщины.

На Сабрине было платье из черной шелковой тафты с широкой юбкой, подчеркивавшей тонкую талию. Темные волосы собраны узлом на макушке, туфли на высоких каблуках, однако она едва доставала Джеку до плеча.

Сабрина повернулась к Адели, здороваясь, так же тепло, как и с Джеком, обнимая крепко.

— Адель! Я столько о вас слышала. Джек постоянно говорит о вас. И вы такая красивая, как он и описывал.

Адель знала, что глупо сиять от радости, но ничего не могла с собой поделать. Обнаружить, что Джек с кем-то о ней говорил, значило очень много. Ее положение показалось ей как бы более законным, более прочным.

Во время ленча Сабрина развлекала их, весело пересказывая закулисные сплетни биеннале, известного фестиваля искусств, состоявшегося год назад, и новости своей обширной семьи. Внимание Адели было устремлено на эту женщину: все было так ново, так пленительно, так далеко отстояло от ее провинциальной жизни. Она не сводила с Сабрины взгляда. Глаза ее, жирно подведенные, со смешными ресницами, вспыхивали и сверкали, пока она тараторила на скверном английском, пересыпаемом итальянскими восклицаниями. Адель отказалась от попыток понять, что та говорит. Джек пил, слушал и периодически смеялся.

За кофе он ненадолго отлучился. Оставшись наедине с Сабриной, Адель смутилась, не зная, что сказать, о чем спросить или что сделать. Но Сабрина как будто только ждала этого момента. Она накрыла ладонью руку Адели. Таких длинных и изящных пальцев Адель никогда не видела, кончики ногтей покрывал кроваво-красный лак.

— Как вам это удалось? — Глаза Сабрины заинтригованно блестели. — Вы приручили знаменитого Джека Моллоя.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — с недоумением ответила Адель.

Сабрина рассмеялась.

— Не нужно притворяться. Четыре года назад я сидела в кресле, в котором сейчас сидите вы, надеясь, молясь… — Она воздела руки, выражая беспомощность, закатила глаза. — Дожидаясь, чтобы он посмотрел на меня так, как смотрит на вас. Не думала, что он на это способен.

Она грустно умолкла. Адели стало нехорошо.

— Вы его любите? — в ужасе спросила она.

— Нет. Любила. Любила. — Сабрина погладила ее по руке. — Насчет меня не волнуйся, carissima. Я не опасна. Я это понимаю. — Она криво усмехнулась. — Обычно в это время он приезжал, чтобы найти меня. Заманить к себе в постель в своей манере. Правда, не могу сказать, чтобы я возражала. Но в этот раз…

Она покачала головой.

Адель была поражена. Представить, что Джек ради нее пренебрег этим восхитительным существом? Если только Сабрина не блефует вдвойне. Но Адель так не думала. Женщина говорила вполне искренно. Вела себя просто. Она лишь честно и откровенно рассказала о своих чувствах, к чему Адель, с ее менталитетом жительницы маленького Шеллоуфорда, не привыкла.

Адель посмотрела Сабрине в глаза и увидела боль и тоску, которые были ей слишком хорошо знакомы. Она столько раз видела свой взгляд в зеркале. В сердце Адели закрался страх, хотя, по словам Сабрины, она выиграла сражение и пленила сердце Джека. Она перенеслась в прошлое, вспомнила предостережение девушки-ирландки у клуба Симоны в ту ночь, когда она стала любовницей Джека. Девушка сказал ей, что Джек чудовище, что никого не любит, но теперь Адель твердо знала, что он изменился. И что хорошего ей это принесло? Она больше не могла себя обманывать. Она предчувствовала неминуемую беду, потому, возможно, что знала: ее греза должна закончиться. Ей хотелось остаться здесь навсегда с ее любовником, но как она могла?

У нее были обязательства. Вряд ли она сумела бы бросить галерею теперь, когда дела шли так хорошо. Через неделю сыновья приедут домой на пасхальные каникулы. Адели было грустно, что в последний их приезд домой в середине семестра они, похоже, не слишком-то в ней нуждались. Они становились такими большими, такими независимыми. Но она по-прежнему была их матерью. Накануне Адель купила им шоколадных зайцев в магазине рядом с площадью Сан-Марко, но сейчас зайцы показались слишком детским подарком для мальчиков. От этого ей захотелось заплакать.

Она сделала глоток кофе. Он оказался черным и горьким, как чувство, обволакивавшее ее сердце.

Позднее в тот день солнце покинуло Венецию. Джек пошел повидаться с дилером в Дорсодуро, и Адель продолжила свои экскурсии, но город лишился тепла и цвета. Словно все краски стекли с камня в воду, которая стала мутной и темной, будто художник мыл свои кисти. Улочки казались мрачными и тесными, каналы зловещими, небо, серое и недоброе, давило.

Вдвоем с Джеком они тихо поужинали, зная, что на следующий день уезжают.

— Нам нужно поговорить, — сказала Адель.

— Нет, не нужно, — возразил Джек.

— Мы не можем всегда так жить.

— Почему нет?

Адель вздохнула. Опять для Джека все было очень просто.

— Потому что это нечестно. Потому что это ненастоящая жизнь. Мы воруем свое счастье у других людей.

Джек, хмурясь, глотнул бренди.

— Мне нравится так, как есть, — упрямо сказал он.

— Но как ты не понимаешь? Это было идеально. Лучше никогда не будет. Поэтому мы должны расстаться. Мы оба не можем развестись. Никто из нас этого не хочет.

Она знала, что это правда, что даже будь она любовью всей жизни Джека, он не бросил бы свою жену. Розамунда обеспечивала ему надежное положение. Именно ее деньги позволяли ему вести ту жизнь, к которой он привык. Розамунда своими деньгами покрывала любую рискованную сделку, на которую он шел. Она обеспечивала ему респектабельность, которой он жаждал. И семью. Детей.

И Адель не могла отрицать то же самое и в своем случае. Уильям создал ей надежный тыл. И дал чудесных сыновей. Ту жизнь, которой она наслаждалась девяносто девять процентов времени, за исключением украденных мгновений.

— Но я тебя люблю, — сказал Джек. — И ты мне нужна.

Когда-то за эти слова она отдала бы жизнь.

— Я знаю, что права, — прошептала она.

Джек слегка крутанул бренди в бокале, лицо его потемнело, брови сошлись на переносице. Джек не любил слышать правду. Он любил только свою картину мира.

— Это путешествие было волшебным, — настаивала Адель. — Ничего более чудесного никогда уже не будет. Никогда в нашей жизни. Мы оба должны найти в себе мужество расстаться и ценить память об этом.

Джек посмотрел в окно. Снаружи черное море бурлило и будто бы угрожало, небрежно швыряя волны.

— Ты всегда была гораздо отважнее меня, — сказал Джек.

Адель забрала у него бокал и поставила на стол. Затем взяла Джека за руку.

— Это наша последняя ночь вместе, — сказала она. — Я хочу запомнить ее навсегда.

Они пошли в постель, и слезы Адели падали на Джека, пока они занимались любовью. Когда он уснул, она всю ночь пролежала без сна, глядя на него. На рассвете в последний раз провела пальцами по его коже. Затем оделась быстро и тихо. Побросала вещи в чемодан. Затаила дыхание, когда щелкнули металлические замки, но Джек даже не шелохнулся.

Ей не хотелось наклоняться к нему или целовать на прощание. Не хотелось даже оглядываться. Она ненавидела прощания. Адель знала, что, если он посмотрит на нее, улыбнется ей, заговорит, она не выдержит. Она взяла чемодан и сумочку и открыла дверь. Выйдя в коридор, она зажмурилась и глубоко вздохнула. У Адели было такое чувство, будто ее вывернули наизнанку, сердце пульсировало, истекая кровью. Она не знала, хватит ли у нее сил удержаться на ногах. Ей хотелось снова упасть в объятия Джека, но она понимала, что должна уйти.

Адель сбежала вниз по лестнице, вышла на улицу, стремительно прошла через сад, жутковатый в предрассветном сумраке, и добралась до рецепции, где нашла ночного портье. Он без слов вызвал ей катер. Возможно, они привыкли к неурочному отъезду женщин с разбитым сердцем? Водитель катера погрузил ее чемодан и подал руку, помогая подняться на борт. Вода была серой и неспокойной, воздух — сырым. Адель порадовалась, что Венеция выглядит наихудшим образом. Она знала, что никогда не приедет сюда, покуда жива. Голубизна, коралл и серебро останутся для нее в воспоминаниях.

Пока катер рассекал воду, Адель гадала, проснулся ли уже Джек, хранит ли еще постель ее тепло, перекатится ли он на то место, где лежит ее призрак, и вдохнет ли оставшийся аромат. И что произойдет, когда Джек осознает, что она ушла?

Адель прибыла на железнодорожный вокзал. Подходящего поезда нужно было ждать несколько часов, и в конце концов она села в поезд до Парижа. На еду она смотреть не могла, даже на кофе. Тревожный сон не принес облегчения, только очень яркие кошмары, в которых она теряла все, не только Джека.

Через двое суток она твердым шагом вошла в дом в Шеллоуфорде. Уильям был рад ей, но внешний вид жены его расстроил. Она была бледной и осунувшейся, что легко можно было списать на несвежие устрицы.

— Бедная Адель, — суетился он, помогая ей снять пальто и ведя к камину. — Я прописываю чай с лепешками немедленно.

Она сидела в тепле у огня. Через пять минут Уильям вернулся с подносом, на котором стоял серебряный чайник, две фарфоровых чашки и тарелка с намазанными сливочным маслом лепешками. Адели казалось, что она никогда уже не сможет проглотить ни куска, что ее оцепенение навсегда лишило ее аппетита, но, начав есть, осознала, насколько проголодалась.

Приступая к третьей лепешке, Адель подняла глаза и увидела, что Уильям за ней наблюдает.

В ту долю секунды она поняла, что он все о ней знает. Однако во взгляде мужа не было вызова. Он не предлагал конфронтации. Его взгляд был добрым и озабоченным. Он чувствовал ее страдания и не хотел их усугублять.

Адель не представляла, что ему известно, есть ли у него доказательства ее измены или только его ведет инстинкт любящего человека. На мгновение ей стало нехорошо — чай, жар камина, съеденные лепешки. Возникло огромное желание броситься вон из комнаты. Однако она поняла, что это было бы равносильно признанию. Глубоким вздохом отогнав подступающий ужас, Адель огляделась вокруг и напомнила себе, что здесь она в безопасности. Она у себя дома, шторы задернуты, в камине полыхает огонь, собака дремлет у ее ног. Завтра она проснется и будет точно знать, где находится. Где ей и следует быть — рядом с Уильямом. Джек всегда будет там, в ее памяти. Она всегда будет помнить о Венеции. Но Уильям ее муж. Он хороший и добрый и позаботится о ней. Скоро снова приедут на каникулы мальчики, и семья воссоединится. Больше Адель ничего не желала. Этого ей будет достаточно.

Уильям встал, чтобы подложить полено в огонь. Проходя позади кресла Адели, он нежно погладил ее по голове. Это длилось всего мгновение, но покой, поддержка, понимание, словно обозначенные этим мимолетным жестом, заставили Адель осознать: все будет хорошо. В ее жизни без Джека все будет хорошо.