Жизель открыла дверь, и Таня вошла в квартиру. Они по-сестрински чмокнулись, и Таня стала раздеваться.

– Кларисса там, – прошептала Жизель, кивая в сторону комнаты с проектором. – Смотрит монтажный материал.

– Может, на кухне подождать? – так же тихо спросила Таня, снимая сапоги.

– Почему, – ответила Жизель. – Зайдем. Уже кончается…

В комнате для занятий было полутемно. Работал проектор.

На кушетке лежала темнокожая молодая женщина: короткая стрижка, сжатые кулаки, напряженно выгнувшееся мускулистое тело. Она не обратила внимания на вошедших в комнату.

Проектор показывал картину «Неравный брак». Из динамика летел гневный женский голос:

– Пост-христианские страны, духовная культура которых укоренена в лицемерии, запрещают уличную проституцию для бедных – но великосветскую проституцию для богатых, эту скупку женской красоты толстосумами, не смеет запретить никто. На этом фундаменте покоится любая буржуазная патриархия, к какой бы политической трескотне она ни прибегала… Социально-эстетическая норма нашего мира – обрюзгший старый урод рядом с юной красавицей… Неравный брак сегодня так же неравен, как в девятнадцатом веке, когда была создана картина Василия Пукирева. Мало того, он стал еще неравнее, потому что самец чаще всего уже не утруждает себя самой процедурой брака, юридическими или церковными обязательствами! Вместо этого женщину просто нанимают по контракту. В сухом остатке только неравенство, неравенство в чистом виде…

На экране замелькали косые кресты и номера – видимо, монтажный блок кончился.

Жизель погасила проектор и зажгла свет. Незнакомка встала с кушетки.

Она была высокой и стройной, с выкрашенными в соломенный цвет короткими курчавыми волосами (словно ее голова была покрыта пеной для бритья). Несколько секунд она смотрела на Таню, а потом улыбнулась сахарными зубами – и протянула ей руку.

– Кларисса.

– Таня, – ответила Таня. – Very nice to meet you…

– Можно по-русски, – без акцента сказала Кларисса, внимательно ее разглядывая. – Я вообще-то из Одессы. Уехала в восемь лет. Афроамериканец у меня только папа, примерно как у Обамы… Вот, значит, кому нынче снятся сны Аманды… Интересно. Очень интересно.

Таня почувствовала, что ее тянут за руку. Это была Жизель.

– Пошли на кухню, – сказала та. – Я сделала смузи с дыней и протеином.

Белковый шейк оказался вкусным – он чуть напоминал сладкие молочные коктейли из детства.

– Вы тут без меня обойдетесь? – спросила Жизель. – А то мне тренироваться надо.

Таня поняла, что деликатная Жизель хочет оставить их вдвоем.

– Обойдемся, конечно, – сказала Кларисса. – Нужна будешь, позовем.

Жизель вышла. Таня с Клариссой сели за стол.

– Как тебе этот «Неравный брак»? – спросила Кларисса.

– Если честно, – вздохнула Таня, – моя история.

– Не только твоя. Быть трофеем – судьба практически любой сексуально привлекательной женщины в нашем мире. Иногда горечь смягчают дети. Но чаще… Чаще, увы, дети ее добавляют.

– Может, лучше быть некрасивой?

– Это не выход, – ответила Кларисса. – Красивых женщин патриархия выкидывает на помойку, выжав из них все соки. Некрасивых сразу.

– А в чем тогда выход?

– В борьбе, – сказала Кларисса. – Мы должны захватить финансовые и политические рычаги этого мира. Только после этого мы сможем осуществить тот великий культурный поворот, которого ждет история – и победить мировую хуемразь.

Таня не слышала этого слова раньше. Оно понравилось ей сразу. Коротко, точно и по существу.

– Мы – это кто? – спросила она.

– Мы называем себя «Новыми охотницами». Las nuevas cazadoras. Тебе приснился сон Аманды. Это значит, что ты должна стать одной из нас. Вернее, не должна. Можешь.

– Это что, тайное общество?

– Не совсем тайное, – ответила Кларисса, – и не совсем общество. Это не иерархическая организация, а сетецентрическая структура. Она зародилась в Америке около сорока лет назад – и с тех пор постепенно, как грибница, прорастает сквозь ткань современного мира. Нас пока не слишком много, и мы держимся в тени. Но наши ряды растут. Настанет день, когда мы выйдем из сумрака и победим.

– Это какой-то феминизм?

Кларисса улыбнулась.

– Феминизм – это очередная игрушка патриархии. Он беззуб и слаб. Если хочешь, мы – это эзотерический феминизм.

– В каком смысле эзотерический?

– Примерно в том, в каком Гурджиев называл свою систему эзотерическим христианством. Но мы не просто эзотерический феминизм, мы еще и боевой феминизм.

Таня поняла, что расспросы не обязательно сделают предмет яснее – может случиться ровно наоборот. Но все-таки она решила задать Клариссе еще один вопрос.

– А почему ты уверена, что мне приснился сон Аманды?

– Ты не одна, кому он снится. Там могут меняться некоторые нюансы, даже действующие лица. Но общий рисунок всегда один и тот же. Чтобы узнать его, достаточно нескольких вопросов.

– И в чем смысл этого сна?

– Это действительно один из снов Аманды Лизард. Мы узнаем по нему тех, кто может войти в наши ряды.

– Кто эта Аманда?

– Ты когда-нибудь слышала о сестрах Дворкин?

– Нет.

Кларисса улыбнулась.

– Ты, скорее всего, знаешь об одной из них. Просто не помнишь. Андреа Дворкин – очень известная американская писательница и феминистка.

Таня только пожала плечами.

– Но Андреа для нас не особо важна. У нее была сводная сестра, о которой мало кому известно. В открытом доступе сведений об этом родстве нет. Эту сестру звали Аманда. Аманда Дворкин. Она тоже была яростной феминисткой, писательницей – и одновременно одной из учениц Карлоса Кастанеды. Вместе с ним она участвовала в разработке гимнастики «Tensegrity». Слышала про такую?

Все эти имена и названия ничего не говорили Тане – но она сделала серьезное и напряженное лицо, словно припоминая что-то. Признаться, что она не знает ни про Аманду Дворкин, ни про Тенсегрити, было стыдно.

– Но вскоре пути Аманды и Карлоса разошлись. В отличие от других его учениц, Аманда не проводила семинаров по патриархальной магии. Ее книги были посвящены социальным и культурным вопросам. Но главную цель своей жизни она видела в создании особой энергетической практики для женщин.

– С какой целью? – спросила Таня.

– Чтобы… Ой, по-русски трудно… To empower women. Чтобы наделить женщин силой, да. Сначала она называла свою систему «Pussygrity». Но вскоре ассоциация с коммерческим проектом позднего Кастанеды стала ее тяготить. И она изменила название на «Pussyhook». Если по-русски, «Пиздокрюк». Это грубое, смешное, но очень точное слово. Оно отражает самую суть большинства наших техник.

– А что это за техники?

– Их много. Система Аманды – это мистерия, основанная на древней и сокровенной женской магии. Ее забыли много веков назад, но Аманда вновь открыла ее для нас.

– Магия? – недоверчиво переспросила Таня.

– Магия – просто слово. Можно называть это как хочешь. Истина в том, что в мире существует два полюса, два знака – плюс и минус, мужское и женское. Жизнь возникает в точке соединения этих энергий. Но каждая из энергий обладает огромным могуществом и сама по себе…

Как бы подтверждая эти слова, из квартиры донеслось тяжкое звяканье железа.

– В Китае, – продолжала Кларисса, – до сих пор сохранилась даосская йога, основанная на силе «ян». Она состоит из методов, общая суть которых в использовании мужской сексуальной энергии в мистических или магических целях. Ты про это знаешь?

Таня отрицательно покачала головой.

– Сперва Аманда пыталась найти в дальневосточных традициях следы похожей практики для женщин. Но оказалось, что патриархия нагадила и здесь. Практически все сведения об этом были уничтожены много веков назад. Остались либо выдумки, либо примитивное знахарство. Но когда Аманда обратилась к мезоамериканской традиции – а она, как ученица Карлоса, встречала многих женщин знания – ей удалось найти источник невероятной силы. Вернее, она нашла не источник. Она нашла ключ. Сам источник находится, конечно, не в традиции. Он скрыт в каждом женском теле. Женщина просто не знает, как получить к нему доступ.

– Ты расскажешь?

– В следующий раз, – улыбнулась Кларисса. – Знание нужно глотать маленькими кусочками. Иначе у тебя случится несварение. На сегодня все.

– Хорошо, – ответила Таня. – Когда я увижу тебя опять, Кларисса?

– Я позвоню через пару дней, – сказала Кларисса. – Мы с тобой больше не будем злоупотреблять гостеприимством Жизели. И еще… Ты можешь называть меня Клэр.

Кларисса назначила встречу в дорогом ресторане на верхнем этаже сталинской высотки. Таня была там только раз, помнила завораживающий вид на Москву и такие же головокружительные цены. Она призналась, что для нее это дорого, но Кларисса сказала, что заплатит сама.

Таня пришла на встречу первой – выбрала столик у окна и заказала зеленый чай, стоивший как обед в месте попроще. Чай между тем был вполне обычным, из пакетика на нитке. Правда, пакетик был не бумажный, а из чего-то похожего на шелк.

Кларисса приблизилась к столу незаметно – словно вынырнула из четвертого измерения у Тани за спиной.

На ней был облегающий серебристый комбинезон, который вместе с выбеленными короткими волосами делал ее похожей на космолетчицу из кинофантастики семидесятых. Этот наивный ретро-шарм был так неотразим, что Таня только завистливо вздохнула.

Все-таки научиться глядеть на других привлекательных женщин без ревности было невероятно трудно. Даже несмотря на то, что себя к этой категории она давно уже не относила.

Или, может быть, именно поэтому?

– Такой же чай, – сказала официанту Кларисса и открыла меню. – Что ты будешь?

– То же, что и ты.

Когда официант вернулся с чаем, Кларисса заказала тосты и много мелких салатов – все вегетарианское и легкое.

– Я здесь только чай могу себе позволить, – улыбнулась Таня.

– Это легко поправить, – сказала Кларисса. – Измени себя, и обстоятельства изменятся тоже.

– Я пыталась, – ответила Таня. – Много раз. Наверно, я глупая.

– Ты не глупая. Ты просто не знала, как это сделать. Но скоро ты поймешь.

Взгляд Клариссы был приветливым и добрым, но все равно его трудно было выдержать. Таня уставилась в окно.

– Сегодня я расскажу тебе про pussyhook, – сказала Кларисса. – Это, как я уже говорила, не метафора, а очень точное название. Во всех наших практиках присутствует один и тот же центральный стержень… Вернее, не стержень. Забудь этот патриархальный символ. Чтобы все было понятно, давай начнем издалека.

Кларисса сделала глоток чаю.

– Как ты думаешь, – сказала она, – откуда взялся наш мир? Тот, в котором мы живем?

– Ты имеешь в виду наше общество? Или…

– Все вообще. Общество, земля, солнце, звезды и так далее.

Таня пожала плечами.

– Ну… Я только в общих чертах знаю. Когда-то очень давно был Большой взрыв. Что-то такое взорвалось и полетело в разные стороны, – Таня изобразила перед собой руками подобие салюта. – И мы вот тоже летим. Улетаем все дальше и дальше.

– То, о чем ты говоришь – это модель мироздания, созданная человеком в прошлом веке, – сказала Кларисса. – А знаешь ли ты, что любые модели со временем устаревают? Такое происходит каждые сто лет. Даже чаще. Все, что кажется истиной, со временем становится мусором. Все без исключения. Это закон.

– Ну почему, – сказала Таня. – Вот, например, люди раньше верили, что Земля плоская. А Солнце над ней летает. Но теперь мы точно знаем, что Земля вращается вокруг Солнца. Разве это знание когда-нибудь выкинут в мусор?

– Уже выкинули, – ухмыльнулась Кларисса. – Ты просто не следишь за темой. Большинство известных физиков сегодня верит, что мир и мы сами – это нечто вроде компьютерной симуляции. А применительно к ней бессмысленно говорить, что одна ее часть вращается вокруг другой, потому что в симуляциях бывают лишь расчетные коды. При анализе симуляции сохраняет смысл только феноменологическое описание, отражающее твой непосредственный опыт.

– Фено…

– Ну, как бы самый очевидный слой воспринимаемого. То, как ты все видишь. Поэтому новая научная истина заключается в том, что Земля плоская, а Солнце над ней летает. Все остальное – вычислительные формулы и математические модели, позволяющие предсказать, например, что с большой высоты Земля покажется круглой. Но это не значит, что она круглая или что она есть на самом деле. Все, что ты видишь в очках виртуальной реальности, возникает лишь в твоем восприятии.

– Да? – недоверчиво спросила Таня.

Кларисса взялась за салат.

– Да. Илон Маск на сто процентов уверен, что мы живем в симуляции. Но он так хорошо пользуется ее расчетными формулами, что запускает симуляции ракет куда лучше вашего Роскосмоса, свято верящего в материальную реальность… Но для нас с тобой это не важно. Я повторю свой вопрос – откуда берется все то, о чем мы сейчас говорили? Миры, симуляции, космосы? Все эти идеи и мысли?

Таня даже перестала жевать. Она думала очень долго, и тогда Кларисса провела рукой по своему короткому светлому ежику.

Таня поняла намек.

– Из человеческого мозга? – пролепетала она.

– Именно. Вся так называемая Вселенная – это физическое восприятие, огментированное пояснениями интеллекта. Наши органы восприятия не меняются уже миллионы лет. Меняется наше понимание. Наш встроенный google glass накладывает на то, что мы видим, полную сумму того, что мы по этому поводу знаем – вернее, думаем, что знаем – и возникает очередная модель человеческого мироздания со всеми его научными, культурными и политическими аспектами. Как ты полагаешь, какая из этих моделей лучше?

Таня пожала плечами.

– Не знаю.

– Ни одна, – ответила Кларисса. – Но они различаются тем, что каждая из них позволяет видеть мир уникальным способом. И определенным образом на него влиять. Запомни, это важно.

Таня кивнула.

– Человеческие модели мира постоянно меняются, – продолжала Кларисса. – А вот кошка, например, не носит google glass. Она живет в другом измерении, которое за последние десять тысяч лет не изменилось совершенно. Человеческий мир совсем не такой, как мир кошки. Он возникает и существует исключительно в человеческом мозгу. И нигде больше. Это понятно?

– Кажется, да.

– Теперь скажи, откуда возникает человеческий мозг?

Таня задумалась – а потом улыбнулась.

– Ну как откуда…

И она показала пальцем куда-то в район своего живота.

– Вот именно, подруга, – сказала Кларисса. – Вот именно. Мы можем бесконечно спорить о том, что, как и почему появляется внутри человеческого мозга. Но спорить о том, откуда появляется сам мозг, трудно. Он появляется из твоей вагины. Точка и большой восклицательный знак. А если мозг появляется из твоей вагины, это значит, что вся человеческая Вселенная тоже появляется оттуда.

– У меня нет детей, – сказала Таня.

– Это не играет большой роли, – ответила Кларисса. – У тебя ведь бывают месячные?

– Ну да.

– Это значит, что процесс, создающий Вселенную, действует и через твое тело тоже. Ты – мать этого мира. Повтори.

– Я – мать этого мира.

– Громче.

– Я – МАТЬ ЭТОГО МИРА!

За соседним столиком засмеялись мужчины, но Кларисса даже не удостоила их взглядом.

– Все начинается с осознания этого краеугольного факта. Не что-то такое в космосе взорвалось и куда-то летит. Нет. Ты – мать этого мира. Full stop.

– Но если все вокруг симуляция, – начала Таня, – то…

– Мы не физики-теоретики, подруга, – перебила ее Кларисса. – Мы охотницы. Мы вооружаемся теми мыслями, которые дают нам власть и могущество, и отбрасываем все остальные.

– Но как? – спросила Таня. – Как можно оставить одну мысль, а другую отбросить?

– Думай так. Симуляция – это просто человеческая концепция. Такая же, как все прошлые – ограниченная и несовершенная модель мироздания, возникающая на время в человеческом сознании. Человеческое сознание зарождается в твоей матке. И все. Не давай своей мысли уходить далеко от этих безусловностей, иначе ты не сможешь оседлать силу.

– Ага… Но так передергивать мысли, наверно, нечестно?

– С кем ты собираешься быть честной? С патриархией? А когда она была честна с тобой?

Таня рефлекторно сжала край скатерти в кулаке.

– Ай… Теперь, кажется, понимаю.

– Сейчас проверим. Ну-ка, скажи, откуда берется пространство?

Таня наморщила губы.

– Пространство? Как откуда… Оно ведь… Гм… Оно просто есть. Разве не так?

Кларисса вздохнула.

– Таня, ты не должна думать. Ты должна интуитивно знать. Что такое концепция пространства?

Она опять провела ладонью по светлому ежику.

– А-а-а, – протянула Таня, – ну да же. Человеческая идея, мысль?

– Вот именно. Где возникает мысль?

– В мозгу… И так далее. Ну да, да… Вот теперь я правда поняла.

Кларисса поглядела Тане в глаза.

– Если ты правда поняла, подруга, – сказала она, – ты поняла все. Только понимать надо не головой.

– А чем? – спросила Таня. – …?

И она дернула подбородком вниз.

– Именно, – ответила Кларисса. – Теперь вспомни, что я говорила про модели мироздания. Чем они отличаются друг от друга?

– Так… – Таня сощурилась, вспоминая. – Они позволяют по-разному видеть мир?

– А еще?

– И по-разному на него влиять. Да?

– Совершенно верно, – ответила Кларисса. – Сейчас я опишу тебе еще одну модель мироздания, очень и очень древнюю. Она может показаться тебе смешной и архаичной, но поверь – опираясь на нее, можно влиять на реальность с таким же успехом, с каким это делает сегодня Илон Маск. Слушай меня внимательно. И не только ушами.

Таня вся подобралась.

– Несколько тысяч лет назад мезоамериканские женщины, жившие в условиях матриархата и свободы, отчетливо установили, что весь мир появляется из женской вагины. Они не спорили по этому поводу с мужчинами. Они это знали – и держались за свое знание как за оружие.

Таня благодарно кивнула. Теперь она действительно понимала, о чем речь.

– Они верили, что женская вагина создает не только пространство, но и время. Насчет пространства я уже объяснила. Насчет времени это понять чуть сложнее, потому что никто толком не знает, что такое время и как именно оно действует. Этого не понимают даже современные физики. Но охотницы древней Мезоамерики преодолели эту преграду. Они постигли, что время возникает из наших месячных.

– Из месячных? – переспросила Таня недоверчиво. – Но… Ведь у женщин они происходят с разным интервалом.

– Нас почти четыре миллиарда, – ответила Кларисса. – Базовую скорость времени задает среднее значение всех месячных циклов. Некоторые из нас тянут веревку смерти сильнее, некоторые слабее, вот и все.

– Веревку смерти?

– Скоро мы до нее дойдем, – сказала Кларисса. – Слушай внимательно и не отвлекайся. Охотницы древности считали женское тело сакральным. Они видели в нем микрокосм, отражающий большой космос. Им не пришло бы в голову назвать порождающий Вселенную орган «киской». Слово «pussy» – на самом деле один из самых оскорбительных и мерзких ярлыков, выдуманных патриархией. Этот термин низводит женщину до роли домашнего животного, подчеркивая ее подчиненную и зависимую функцию. Киску ведь можно погладить, а можно и пнуть ногой.

– А почему тогда ты говоришь про «pussyhook»?

Кларисса невесело усмехнулась.

– Мы пользуемся этим словом с известной иронией. Даже, если хочешь, сарказмом – вот как афроамериканцы называют друг друга расистским термином «ниггер». Таковы условия, в которых нам приходится бороться и жить. Но со временем это изменится. Охотницы древности точно не позволили бы говорить с собой на таком языке.

– А как они называли… Ну, ее?

– Они называли вагину колодцем жизни. Согласись, что это название куда точнее.

– Да, – ответила Таня. – Конечно.

– Теперь скажи, что проходит через обычный колодец?

– Веревка, – сказала Таня, – я уже поняла. Но почему это веревка смерти?

– Жизнь и смерть неотделимы друг от друга. Где одно, там и другое. Сейчас я объясню, как древние охотницы представляли себе мир. А потом добавлю свой комментарий. Смотри…

Кларисса поднесла два шоколадных пальца к своей чашке, взялась за нитку от пакетика с чаем и потянула ее вверх. Сначала над чашкой распрямилась нить, а затем из ярко-зеленой жидкости вылез шелковый мешочек с чаем. Почему-то Тане показалось, что это похоже на аборт.

– Охотницы верили, что через каждый колодец жизни проходит веревка смерти. Вместе они создают баланс живого и мертвого. Пройдя через женскую матку, веревка смерти уходит к центру Земли, где живет Священная игуана. Игуана тянет веревку к себе. К Священной игуане сходятся все веревки всех женщин. Думай о ней как о такой мировой паучихе наоборот.

– В каком смысле наоборот?

– В том, что она не испускает из себя паутину, а втягивает.

– А почему такое мрачное название? – спросила Таня. – Почему смерть?

– К веревкам смерти привязаны обсидиановые крючья, которые каждый месяц разрывают женскую матку, чтобы кровь лилась к центру Земли. Игуана питается женской кровью. Но когда в женском теле возникает новая жизнь, Священная игуана на время перестает тянуть веревку смерти к себе, чтобы жизнь могла развиться, оформиться и появиться на свет. Потом игуана опять начинает тянуть веревку, и женская кровь льется на землю снова…

– Мрачно, – сказала Таня. – Но похоже. А что такое игуана?

– Это американская ящерица. Я тебе покажу фото.

– И что дальше? – спросила Таня.

– Осознав, какая могучая космическая сила проходит через их тела, охотницы древности задумались – а нельзя ли получить власть над этой силой? Они принимали пейотль и аяхуаску, путешествовали к центру Земли и общались со Священной игуаной. Некоторым охотницам удавалось убедить игуану отпустить проходящую через них веревку. В те времена это было проще – охотница могла возместить свою кровь мужской. Жертвоприношения мужчин на древних пирамидах происходили именно по этой причине.

– А как охотницы узнавали, отпустила их игуана или нет?

– Если игуана отпускала охотницу, месячные у нее прекращались.

– Совсем прекращались?

– В те времена да. Но в наше время это происходит только с самыми сильными охотницами. У большинства циклы начинаются снова через месяц, два или три. Старые охотницы говорят, причина в том, что мы больше не можем замещать свою кровь мужской. Пока что, во всяком случае. Поэтому мы должны выплачивать свой долг игуане даже после того, как она нас отпускает.

– А какая тогда разница, отпустила игуана или нет?

– Большая. Если игуана тебя отпустила, веревка смерти оказывается в твоих руках.

Таня усмехнулась.

– И что с ней делать? Белье сушить?

– Нет, не белье, – спокойно ответила Кларисса. – Получив власть над веревкой смерти, охотница обретает великую силу. Она становится игуаной сама.

– Что, превращается в ящерицу?

– Нет, – улыбнулась Кларисса. – Она становится игуаной в переносном символическом смысле. Вот как король Ваканды называется черной пантерой. Или как нативные американцы считали себя орлами, бизонами или речной форелью. Ты понимаешь, что означает стать игуаной?

Таня отрицательно помотала головой.

– Это значит, что меняется направление, в котором веревка смерти движется сквозь тело охотницы. Она теперь втягивает веревку в себя. Крючья больше не рвут ее матку. Они тянут к ней все то, на что она начинает охоту. Великая сила, создающая мир, оказывается у нее в подчинении и служит ей. Вот в чем смысл.

– Это и есть pussyhook?

– Да, – сказала Кларисса.

– И что им можно цеплять?

– Да что хочешь. Смотри…

Она кивнула на соседний столик, где сидела компания из трех мужчин – тех самых, что засмеялись, когда Таня провозгласила себя матерью мира. Они поедали стейки и запивали их темным пивом из высоких бокалов.

Вдруг один из них замер, моргнул несколько раз – и в два приема выплеснул свое пиво на спутников: полпинты на одного и полпинты на другого.

Раздались крики и мат.

– Не глазей на них, – прошептала Кларисса. – Не привлекай внимания.

– Это сделала ты?

Кларисса кивнула.

Когда Таня снова подняла глаза, хуемрази, переругиваясь, шли к туалету. Выплеснувший пиво бежал последним, махая руками и что-то лопоча. Один из облитых остановился – и с размаху заехал ему кулаком по щеке. Таня услышала тихий, но крепкий звук удара и снова опустила глаза.

– Так это что, самая настоящая веревка?

– Нет, – ответила Кларисса. – Это… Я бы сказала, что это своего рода энергетический шнур, которым можно влиять на реальность. Обычная женщина тратит силу этого шнура, превращая его в плаценту и рожая рабов для патриархии. Мы используем эту энергию иначе.

– А эта игуана в центре земли есть на самом деле?

– О, еще как.

– Это действительно ящерица?

– Это… Не совсем. Каждый видит ее по-своему и немного иначе, чем другие. Посмотрим, что увидишь ты.

– А я что… Я тоже должна буду к ней…

Кларисса поглядела ей в глаза.

– Если ты хочешь стать одной из нас, Таня, другого способа нет. Когда игуана примет тебя, ты тоже станешь игуаной и охотницей. Как я, как Аманда и многие другие. Тогда изменится все – и у тебя появится новое имя.

– Какое?

– Ты станешь Татьяной Лизард.

– У меня что, будет новый паспорт?

Кларисса засмеялась.

– Нет. Аманда, кстати, действительно сделала себе новую идентичность – поменяла фамилию с «Дворкин» на «Лизард». Но она была самой первой, да и вообще любила почудить. Остальные игуаны живут под старыми именами. Но они всегда помнят, как их зовут на самом деле…

Она перевела взгляд на пальцы Тани.

– И вот еще что, подруга. Ты всю жизнь расписывала ногти для патриархии – но теперь начинай их стричь. Игуаны стригут ногти очень коротко.

– Почему? – спросила Таня.

– Скоро узнаешь, – улыбнулась Кларисса.

Таня вздохнула.

– Когда я встречусь с игуаной?

– Через несколько дней. Сперва надо кое-что организовать. Было бы хорошо успеть, пока стоит сухая погода. Придется провести в лесу всю ночь.

– Сейчас же холодно.

– Зато еще нет снега, – ответила Кларисса. – Это очень хорошо, что нет снега. Легче будет жечь костер.

Таня надолго замолчала.

– О чем задумалась? – спросила Кларисса.

– Клэр… Вот ты говоришь, что наука создает модели мира и все они со временем устаревают. И ни одна не настоящая. А что тогда есть на самом деле?

– Когда у тебя будет крюк, – сказала Кларисса, – ты сможешь выяснить сама.

– Как?

– Игуаны кидают крюк в непонятное. И оно становится понятным.

– Как это?

– Не думай об этом сейчас. Только запутаешься.

Жизель позвонила через три дня и назначила встречу у одного из московских лесопарков.

– Собираемся завтра вечером. Главное, с самого утра ничего не есть. Допускается пить сок. Сможешь?

– Смогу, – сказала Таня. – Это даже полезно. Одеваться тепло?

– Обычно, – ответила Жизель. – Там будет спальный мешок.

На следующий день Жизель встретила Таню в условленном месте – у деревянной арки, за которой начиналась асфальтовая дорожка в лес. Было уже темно, и Таня нервничала.

– Поздравляю, – сказала Жизель. – Сегодня самая важная ночь в твоей жизни…

В голосе Жизели словно бы сквозила легкая грусть. Но Таня слишком волновалась и поэтому ничего не ответила, только кивнула.

– Идем, – сказала Жизель. – Клэр уже здесь.

– Далеко тут?

– Минут десять быстрым шагом.

Над асфальтовой дорожкой горели фонари – но чем дальше Жизель уходила в лес, тем реже они висели. Когда очередной фонарь оказывался за спиной, Таня видела впереди огромную тень Жизели и маленькую свою. Это ежеминутное напоминание о том, какая у нее громадная и физически сильная подруга, успокаивало. Рядом с Жизелью в ночном лесу можно было ничего не бояться.

Дойдя до какой-то только ей понятной метки, Жизель остановилась.

– Теперь по тропинке, – сказала она. – Я пойду медленно. Если хочешь, держись за мой капюшон.

Таня так и сделала. Жизель шла в темноте минуты три, подсвечивая тропинку крохотным фонариком, и ни разу не оступилась. Потом впереди стал виден прыгающий желтый свет – и они вышли на круглую поляну.

Там горел костер. Рядом с огнем на толстом поваленном стволе сидела Кларисса. Неподалеку на сухих листьях лежал развернутый спальник.

– А где Марья Семеновна? – спросила Кларисса.

– Звонила, что задержится, – сказала Жизель. – Пойду ее ловить.

– А чего вместе не подождали?

– У входа лучше не светиться, – ответила Жизель уже из темноты. – Особенно когда больше двух. Арку мусора пасут, у них там всегда тачка припаркована.

Таня села на бревно. Ей было сильно не по себе.

– Клэр, – сказала она, – а может, не надо?

Кларисса засмеялась.

– Боишься?

– Я не то что боюсь… Я просто не до конца понимаю, что это даст. Ну не интересно мне хуемразь пивом обливать, если честно. Может правда не будем?

Слушая свой неискренний жеманный голос, Таня испытывала к себе отвращение. Ей стыдно было признаться, что она трусит, но перестать трусить она не могла.

Кларисса, видимо, поняла ее состояние.

– Ты боишься, подруга, – сказала она, – и это нормально. Даже правильно. Неизвестного надо бояться. Но нельзя позволять страху принимать решения вместо тебя. И говорить твоим голосом.

Таня кивнула. Ее щекам стало горячо от стыда.

– А насчет того, что это даст… Насчет пива ты права, конечно. Это было глупо. Сейчас я покажу тебе кое-что другое.

Кларисса веткой разворошила деревяшки в костре. Огонь затрещал и загорелся ярче.

– Гляди на меня. Не отводи глаз.

Таня послушно уставилась на Клариссу.

Кларисса улыбнулась – еле заметно, только краешками рта. Затем она откинула голову и уставилась на Таню слегка сощуренными глазами. В ее лице, как показалось Тане, появилось что-то надменное и одновременно сладкое. Губы слегка подрагивали, будто она из последних сил сдерживала смех. Веселые глаза блестели.

Таня в очередной раз обратила внимание на то, как красива ее наставница. Под этим углом она не особо походила на негритянку. Но ее лицо не казалось и европейским – скорее оно было античным, египетским или критским, словно Таня смотрела на раскрашенный древний мрамор, озаренный близким пожаром.

С каждой секундой переживание делалось все более странным. У Клариссы под этим углом были огромные голубые глаза. Может быть, так казалось из-за бликов костра – но в этих глазах была такая чистота, такое обещание, такое море любви и света, что одними только оптическими эффектами объяснить это было трудно. У Тани даже закружилась голова, и она взялась рукой за бревно, на котором сидела.

Мало того, Кларисса стала длинноволосой блондинкой – во всяком случае, так мерещилось в озаренной прыгающим светом полутьме. Волна волос, качающаяся за откинутой назад головой, смутно угадывалась у нее за спиной. Свет и тени, подумала Таня. Может быть. Но что в нашем мире не игра теней и света?

Кларисса была прекрасна.

Таня, с детства признанная всеми красавицей, привыкла относиться к чужой красоте с недоверием и ревностью. Но сейчас – первый раз в жизни – этих чувств не было совсем. Были какие-то другие… Хотелось притянуть Клариссу к себе и сделать что-то сильное, что-то новое, чего она не делала еще никогда в жизни.

Она поняла, что еще минута, и она не сможет совладеть с собой. Ее тело само стало двигаться к Клариссе по бревну. Но Кларисса вдруг опустила голову и засмеялась.

Наваждение сразу прошло.

Таня опять ощутила, что краснеет, и порадовалась, что вокруг темно. Теперь ей было неловко перед Клариссой за то, что миг назад она хотела на нее наброситься. Даже сидеть с ней рядом казалось стыдным. А заговорить о пережитых чувствах вслух было еще стыднее.

Таня почувствовала необходимость чем-нибудь себя занять. Она встала и принялась ходить по поляне, поднимая с нее мелкие ветки. Через пару минут у нее набралась целая охапка. Чем дальше она отходила от костра, тем хуже было видно в темноте. Но она никак не могла остановиться.

В темноте опять раздался тихий смех Клариссы – и Таня опомнилась. «Чего это я ветки собираю, – подумала она. – Дрова же еще есть…»

Она вернулась к костру и высыпала ветки на землю.

– Поддерживать огонь, – сообщила она, чуть конфузясь.

Кларисса с серьезной миной кивнула – и вдруг засмеялась опять. В этот раз Таня засмеялась вместе с ней.

– Что происходит? – спросила она. – Я чего-то не очень… Как-то странно.

– Садись, – сказала Кларисса и похлопала по бревну.

Таня села. От ее неловкости и смущения не осталось и следа.

– Сейчас с тобой произошло вот что, – сказала Кларисса. – Сначала ты поглядела на меня, и тебя захватила моя красота. Тебе даже стало неловко. А потом ты ощутила внезапную необходимость набрать веток для костра, и с этим желанием невозможно было бороться.

– Точно, – выдохнула Таня. – Вот точно как ты сказала, Клэр. А откуда ты знаешь?

Кларисса опять запрокинула голову – и через несколько мгновений Таня почувствовала, что перед ней снова сгущается так стыдно действующая на нее красота. Ей совершенно не хотелось терять над собой контроль, и она вскочила с бревна.

– Я еще веток принесу, – сказала она умоляюще. – Минутку.

Набрав еще одну охапку веток, она опомнилась.

Дело было не в том, что она наконец поняла, как странно себя ведет. Нет, она это, конечно, поняла – но понимание сделалось возможным только после того, как ее отпустила какая-то сила.

Эта сила имела такую природу, что думать про нее, пока она действовала, было невозможно. Тане просто в голову не приходило, что она суетится и бегает под внешним воздействием. Она уверена была, что все делает сама.

Таня бросила ветки на землю и вернулась к костру.

– Как ты это сделала?

– Что? – спросила Кларисса и опять запрокинула голову.

– Не надо больше, – попросила Таня. – Мне страшно.

Кларисса засмеялась.

– Что это было? – спросила Таня.

– Я показала тебе свою внутреннюю мангу, – ответила Кларисса. – А потом набросила на тебя пиздокрюк. Чтобы ты знала, как это переживается изнутри.

– А что это за внутренняя манга?

– Это техника использования крюка, которой я хотела тебя научить. Она особенно полезна, когда женщине немного за сорок. Но если ты передумала…

Кларисса засмеялась. Таня даже разозлилась.

– Ты… Ты… Так нечестно.

– Ты спросила, что тебе это даст, – сказала Кларисса. – Вот это.

– Так нехорошо. Ты пользуешься… Ты используешь…

Таня замолчала. Она не могла найти нужных слов.

– Верно, – вздохнула Кларисса. – Нехорошо и нечестно. Я играю на эксплуатационных скриптах, инсталлированных в тебя патриархией. Это не слишком благородный метод. Но зато действенный. Разве нет?

Таня ничего не сказала. Что тут можно было сказать.

Кларисса даже не спросила, изменилось ее решение или нет. Она просто замурлыкала какую-то песенку.

Через минуту на поляне появилась Жизель. За ней шла невысокая пожилая женщина. Жизель на секунду осветила ее своим фонариком.

Женщина была одета в обычного вида пуховик, но на голове у нее белела странная вязаная шапочка, с которой на лоб спускались бусы на нитках. У нее было морщинистое лицо, похожее на запеченную солнцем картошку. В руке она несла пакет, где что-то слегка позвякивало.

– Это Марья Семеновна, – сказала Жизель. – Наш проводник-куратор по России. А это Таня.

Марья Семеновна поздоровалась с Клариссой, а потом уставилась на Таню.

– Ты сегодня ничего не ела, дочка?

– Нет, – сказала Таня. – Только свежий сок пила. Морковный и яблочный. Три часа назад. Или два.

– Хорошо. Давай тогда сразу начнем, а то времени мало… Ты вон какая большая. Жизель, давай ее свяжем?

– Зачем? – обомлела Таня.

– Чтобы ты не повредила себе чего… Тебя по лесу ловить не шибко хочется.

Она вынула из своего пакета три старых брючных ремня и бросила их на землю рядом с костром.

– Ты в туалет сходила?

– Нет, – сказала Таня.

– Тогда сходи прямо сейчас. Давай-давай, не тормози.

– Вы меня что, резать собираетесь?

– Что-то типа, – не улыбаясь, ответила Марья Семеновна.

Она вела себя сурово и властно, но Жизель из-за ее спины делала круглые глаза и успокаивающе жестикулировала.

Таня повернулась и пошла к краю поляны, борясь с искушением убежать в темноту – ночной лес уже казался ей вполне безопасным местом по сравнению с тем, что на нее надвигалось… Но она переборола себя и твердо решила не перечить, не задавать лишних вопросов и стойко перенести все, что пошлет судьба.

– Снимай куртку и лезь в спальник, – сказала Жизель, когда Таня вернулась к костру. – Ничего не бойся. Я все время буду рядом и не позволю, чтобы с тобой случилось что-то дурное.

Таня поступила как было велено.

Марья Семеновна полезла в свой пакет. В руке у нее появилась не особо чистая пластиковая бутылка из-под софт-дринка. В другой – небольшой стеклянный стаканчик с золотой каемкой. И мятая бутылка, и особенно этот стаканчик наводили на мысли о бомжатнике. В бутылке плескалась какая-то непрозрачная мутная жидкость самого мерзкого вида.

Марья Семеновна налила жидкости в стаканчик и протянула его Тане.

– Пей, – сказала она.

Таня поглядела на прыгающий возле ее лица золотой ободок.

Стаканчик был бомжеватый, да.

Но это была необычная бомжеватость. Странные золотые узоры на стекле и сама форма этого сосуда указывали на дурной вкус и бедность. Но на такую бедность и такой дурной вкус, какие встречаются где-то в бассейне Амазонки.

Таня перевела глаза на пластиковую бутылку в руке Марьи Семеновны. Грязная и мятая, да. С надписью «Inca-cola» в желтом квадратике.

Таня никогда в жизни не видела такого софт-дринка.

– Марья Семеновна очень занятой человек, – сказала Жизель, заметив, что Таня колеблется. – Прилетела специально ради тебя, а завтра вечером опять улетает в Лиму. Пожалуйста, не задерживай ее.

– Что это за питье? – спросила Таня.

– Нельзя задавать такой вопрос, – сказала Жизель. – Произносить имя духа следует в нужный момент. Оставь это проводнику. Доверься нам, сестричка. Все будет хорошо.

Таня взяла стаканчик, зажмурилась и выпила все, что в нем было.

У жидкости был противный горький вкус, словно у крепкого кофе, в котором размочили несколько окурков. Таня выдохнула и отдала стаканчик. Жизель сразу застегнула на ней спальник и спеленала ее ремнями. Теперь Таня уже не могла вылезти из мешка сама.

– Как куколка, – сказала она.

– Ничего не бойся, – повторила Жизель.

Кларисса свернула снятую Таней куртку в рулон и подложила ей под голову вместо подушки. Таня с удивлением отметила, что ей очень комфортно на этой холодной ночной поляне – почти как в собственной кровати.

– Сейчас тебе захочется спать, – сказала Марья Семеновна. – Посмотри вот сюда… Жизель, посвети-ка фонариком.

В ее руке появилась фотография. Таня различила каменную фигурку толстой женщины с отвислыми грудями, сидящую на прямоугольном каменном троне. Она чуть не задохнулась от узнавания.

– Ты ее видела? – спросила Марья Семеновна.

– Не просто видела, – ответила Таня. – Я сама ею была.

– Тогда и она должна тебя увидеть и узнать… Ну что, подруга – вперед. Как говорится, сломай хуй…

Таня напряглась от таких слов, особенно в устах пожилой женщины – но тут же сообразила, что это, видимо, что-то вроде «ни пуха, ни пера» в новом для нее культурном контексте. Это даже казалось своего рода боевым напутствием – хотя Жизель, например, могла на такое и обидеться.

Впрочем, нет. Жизель все понимала.

Над Таней наклонилось большое, красивое и странно подрагивающее по краям лицо Клариссы.

Кларисса начала говорить. Таня внимательно слушала и кивала. Потом Кларисса щелкнула пальцами перед ее лицом и сказала:

– Теперь все это забудь. Уже забыла? Умница… Ты будешь вспоминать мои инструкции постепенно, по мере необходимости. Это освободит тебя от забот, страхов и, самое главное – ожиданий… Все будет хорошо, подруга. Ничего не бойся – это просто сон. Но от того, что тебе приснится, будет зависеть многое, когда ты проснешься. Так что спи очень внимательно.

Жизель, кажется, выключила фонарик – Таня больше не видела лица Клариссы. Костер тоже давал все меньше и меньше света.

А потом перед ее глазами запрыгали дивные узоры: словно бы разноцветные вертикальные линии скручивались и раскручивались, образуя картины, мандалы и схемы, любая из которых существовала только долю секунды. Рассмотреть что-нибудь в деталях было трудно.

Тане померещилось, что перед ней мелькнуло несколько знакомых лиц – то ли из учебника истории, то ли из вечернего деканата. Лица глядели на нее с недоумением и негодованием.

Ей стало казаться, что она превратилась в большой и глупый айфон, который пытается открыть полиция. Она где-то читала, что специальная программа быстро-быстро перебирает для этого все возможные варианты кода. Вот и здесь, кажется, было нечто похожее.

Ничего поделать с этим досмотром было нельзя. Вернее, можно было наплевать на него – и уснуть. Таня почувствовала, что ее действительно клонит в сон. Спорить с айфонской полицией не хотелось совсем. Говорить тоже.

– Можно заснуть? – с трудом разлепив губы, спросила она.

– Нужно, – ответила Жизель. – Спи.

Таня не запомнила, что случилось дальше. Наверно, она ненадолго уснула, а потом проснулась. Она поняла, что ей холодно, одиноко и страшно.

– Жизель! – позвала она. – Кларисса!

Но никто не ответил.

Вокруг было темно.

Нет, не везде – Таня с облегчением заметила пятно света. Видимо, это был костер, но почему-то он оказался очень далеко. Должно быть, ее отволокли подальше, чтобы спальник не загорелся от искр. Таня чувствовала, что ей надо туда, где свет.

Выяснилось, что к нему можно ползти прямо в спальнике.

Таня некоторое время двигалась к свету, а потом вдруг вспомнила, что ее связали тремя ремнями. Она поглядела на себя – и не увидела своего тела.

Мало того, она его даже не чувствовала и не особо понимала, каким образом она умудряется ползти к огню. А еще непонятней было, зачем в таком случае ползти. Почему нельзя, например, идти?

Оказалось, что действительно можно. Это было намного удобнее и легче.

Пятно света впереди постепенно делалось крупнее. В нем опять замелькали скручивающиеся линии, мгновенно исчезающие формы, контуры, лица… И вдруг Таня отчетливо увидела Герасима Степановича, соседа по даче из детства.

Она, видимо, только что пролезла через дырку в заборе, как обычно делала, когда ходила к нему в гости: дядя Герасим стоял на своем участке с тяпкой в руке и глядел на нее со своей застенчивой улыбкой. Хоть Таня могла различить отставного майора в мельчайших деталях, себя она не видела по-прежнему.

Дядя Герасим пошел ей навстречу.

– Расскажи, снегурочка, где была! – запел он хрипло. – Расскажи-ка, милая, как дела!

Таня уже собиралась ответить про деда Мороза, как когда-то в детстве, но дядя Герасим вдруг взмахнул тяпкой и изо всех сил ударил ее по голове.

Таня подняла руку, чтобы защититься, но не успела. Удара она не почувствовала – зато увидела свою руку в сером рукаве с большими пластмассовыми жемчужинами.

Она теперь была снегурочка.

Дядя Герасим исчез. Еще через несколько шагов из света навстречу ей вышла учительница с лиловыми веками.

– У тебя, Таня, красивое лицо, – сказала она, покачивая массивными золотыми сережками. – Красивые глаза, красивые брови. А вот душа твоя, характер, твоя человеческая личность – они красивые или нет? Если судить по твоему поведению…

Красивое лицо, повторила про себя Таня, красивые брови.

Учительница исчезла, и Тане захотелось увидеть себя в зеркале. Светлое пятно перед ней послушно стало зеркалом, но Таня не видела в нем своего отражения: там были только блики света. Тогда она ударила по зеркалу рукой, и оно разбилось.

Из дыры хлынул свет, и ей навстречу толпой пошли тени из детства и юности. Они тянулись к ней и что-то говорили. Некоторых она помнила смутно, других не помнила вообще – но теперь стало понятно, что все они делали в ее жизни.

Они и были зеркалом, в которое она гляделась. Они по кусочкам создавали ее отражение, объясняя что именно представляет в ней ценность.

Мавр с южного пляжа объяснил, что у нее красивая грудь. Первый из ее бандитов – что у нее все в порядке с жопой. Несколько раз появлялся Федя, и, хоть он ничего почти не говорил, хватало одного его взгляда. Их было столько, столько… Последним был Игорь Андреевич и добавленные по его молчаливой просьбе молодежные татуировки.

А потом…

Люди перестали выходить ей навстречу.

Нет, они еще мелькали в пятне света, задерживаясь иногда на его границе – но Тане почти всегда приходилось бежать за ними самой.

Люди теперь редко бывали ею довольны. Они не утруждали себя объяснениями, но Таня чувствовала, что им не нравится ее фигура, ее прическа, даже ее остроконечные очки.

А потом навстречу вышел победоносный Федя, распахнул свой синий халат – и Таня увидела висящий в пустоте кукиш.

Из ее глаз потекли слезы.

Вся ее женская судьба, ужатая в несколько минут, оказалась на самом деле множеством пересекающихся друг с другом чужих тропинок, по которым она доверчиво бродила, пока не вышла на пустырь. Словно бы ее незаметно и тихо убили и сделали из нее чучело. А когда чучело пришло в негодность, его просто выбросили. И никому не было дела, что вместе с чучелом выкинули и ее саму.

Никому вообще.

Таня заплакала, и плакала долго, содрогаясь и выплескивая из себя всю накопившуюся за жизнь горечь. Перед ней снова замелькали скручивающиеся и раскручивающиеся полосы. Глядя на них, Таня постепенно успокоилась и уснула опять.

Когда она проснулась, впереди было то же светлое пятно. Но в его центре теперь оказался круг тьмы, и в этой тьме угадывался силуэт Великой Матери, сидящей в каменном кресле.

Великая Мать поглядела на Таню и задала ей неслышный, не вполне словесный, но понятный вопрос:

«Ты со мной?»

И Таня всем существом ответила:

«Да! Навсегда».

Тогда тьма рванулась к ней, обняла, подняла с земли – и Таня перенеслась в какое-то крайне странное место.

Оно даже не особо походило на Землю.

Черный вулканический склон, покрытый кое-где пятнами светлого пепла, казался космически мертвым. Ну, почти – может быть, зеленоватые полоски на камнях были лишайником. Но они могли быть и просто разводами серы. Никакой другой жизни Таня не видела.

Она вспомнила слова Клариссы:

«Ты будешь вспоминать мои инструкции постепенно, по мере необходимости…»

Судя по всему, никаких инструкций по альпинизму Кларисса не дала, потому что необходимость в них уже ощущалась, а Тане ничего не приходило в голову. Она только знала, что идти надо в гору. Там была чаша кратера, над которым парила едкая сернистая дымка.

Дышать было трудно. Дорога отбирала так много сил, что связно думать не получалось – как только в голове заводились мысли, ноги начинали спотыкаться.

Минут через десять подъема Таня вспомнила, почему она карабкается сейчас вверх по этому склону. Ее обидчик Федя был связан с этой горой. Он получал свою силу именно отсюда.

Тане никто про это специально не рассказывал – но недругов выдали документы, которые Дамиан давал ей на подпись. На каждом из них, в левом верхнем углу, был маленький логотип:

Таня даже не знала, что запомнила его с фотографической точностью, но в нужный момент информация сама поднялась из памяти.

Вот это самое ⓔ было кратером на вершине. Таня как бы взбиралась к нему по буквам «FUJI» – и добралась уже до «I».

Конечно, было ясно, что соваться на гору Фудзи особого смысла нет: у Дамиана и патриархии там наверняка все схвачено. Но Таня поступила очень хитро.

Она пришла сюда за десять тысяч лет до того, как Дамиан и Федя появились на свет. Сразу после того извержения, когда гора (в те дни у нее еще не было имени «Фудзи») возникла в своем нынешнем виде.

Эти сведения, почерпнутые в каком-то забытом научпопе и погребенные в завалах памяти, очень ей сейчас пригодились.

Во-первых, десять тысяч лет назад еще был матриархат – и это повышало шансы на справедливый разбор ее дела. Во-вторых, ей говорили, что Священную игуану надо искать в огне, бушующем в центре Земли. А где еще найти этот огонь, как не в жерле вулкана?

Когда до жерла осталось несколько метров, Таня остановилась передохнуть. Ветер теперь дул ей в спину, снося ядовитые испарения вулкана прочь. Дышать на время стало легче. Потом ветер опять подул в лицо, и она пошла вверх. Под ногами противно захрустел черно-серый шлак.

Дым немного отдавал костром… Может, это сон?

Если происходящее действительно было сном – а как еще она могла перенестись на десять тысяч лет в прошлое? – это был самый достоверный сон в ее жизни.

Но вот, однако, и жерло.

Она перегнулась через край и поглядела вниз.

Там была дымка, и в дымке – розовое озеро магмы. Оно было странно красивым, и пелена над ним чуть походила на утренний туман… Но красота эта не нуждалась в людском признании и не хотела видеть человека в качестве зрителя: ею могли наслаждаться разве что саламандры и духи огня.

Озеро лавы было почти круглым, и на его поверхности дрожали темные пятна. Как на солнце, подумала Таня – наверно, магма уже остывает… Но тут что-то произошло с ее восприятием, и узор темных пятен сложился в четкий и простой рисунок.

Это не было озером магмы. Из жерла на нее смотрела светящаяся голова огромной красной ящерицы.

Ящерица лежала в кратере, свернувшись буквой «e». Таня поняла, что видит ее только потому, что ящерица это позволила – а иначе сто лет можно было бы глядеть на черные прожилки лавы и не заметить ничего, кроме них.

А потом простые и ясные кирпичи чужих мыслей стали бухаться друг на друга в ее голове, и Таня догадалась, что ящерица с ней говорит.

«Я знаю, чего ты хочешь. Веревка смерти. Но это бессмысленно. Смерть нельзя остановить. Смерть уже произошла. Мы осколки убитой вечности. Все, кто воплощен и соединен с материей – жертвы варварской бомбардировки. Нас убили тринадцать миллиардов лет назад. С тех пор мы кочуем по кладбищам, умирая вновь и вновь. Найди глубокую пещеру, где можно спать. В этом мудрость. Ты думаешь, что я всесильна. Но я не могу помочь даже себе. Я умираю так же, как и ты. Уходи и не тревожь мой сон».

И тут Таня вспомнила инструкцию Клариссы.

«Сначала игуана скажет тебе, чтобы ты уходила. Она может пожаловаться тебе на жизнь. Она попытается тебя разжалобить. Она очень хитрая. Многие охотницы верили ей и уходили. Вернуться будет уже нельзя. Беги за ней, пока не догонишь…»

Тане стало страшно: гигантская рептильная голова напоминала о целом букете религиозных и кинематографических ужасов. Услужливо снятый мозгом клип из мрачнейших ассоциаций пронесся перед ее мысленным взором.

Но Таня поняла, что это не ее страх. Это была предписанная патриархией покорность: в этот момент женщине следовало ужаснуться и отступить. Вот только те, кто это предписывал, плохо представляли ее жизненные обстоятельства. Видимо, у них еще не было гостей из России.

Таня сощурилась. Красная голова глядела на нее из кратера, как из тоннеля – и Таня сообразила, что ничего не мешает ей по этому самому тоннелю побежать. После секундной борьбы со страхом она перевалилась через край жерла и, не давая себе даже подумать о том, что ей полагается упасть вниз, помчалась вперед.

Игуана оказалась не такой уж и огромной – и, самое главное, не слишком грозной: молчаливая решимость Тани определенно ее напугала. Она развернулась и, смешно виляя хвостом, засеменила прочь.

Хвост игуаны был покрыт множеством темных полосок – и походил то ли на шлагбаум, то ли на милицейский жезл. Игуана водила им из стороны в сторону и вверх-вниз, посылая по нему сложные волны. Заметает следы, поняла Таня.

У игуаны это неплохо получалось.

Сперва они бежали по черному вулканическому тоннелю – но Таню отвлекли завораживающие движения хвоста, а когда она пришла в себя, оказалось, что вокруг уже не тоннель, а коридор.

Это было, кажется, какое-то бюрократическое московское присутствие со множеством разных офисов, выходящих в один общий предбанник. В коридоре ходили люди – они недоуменно поглядывали на несущуюся вперед Таню. Но Таня уже заметила среди них игуану: та прикинулась дамой средних лет в красно-коричневом платье и полосатых чулках.

Дама зашла в неприметную дверь. Таня оказалась рядом через секунду, но дверь была уже заперта. Таня несколько раз ударила в нее плечом, но дверь не поддалась.

Ее не могли остановить какой-то дверью. Нет.

Таня поняла, что действовать надо безжалостно и хитро.

Она опустила руку, провела пальцем по тайному месту – и написала своим соком на грубом коричневом дерматине:

Мир не посмел ничего возразить – только испуганно сжался.

Тогда Таня коснулась тайного места еще раз – и, словно взмахом волшебной палочки, добавила к первой «О» вертикальную черту.

Двери вагона метро тут же послушно распахнулись. Мы всю их патриархальную подземку переосмыслим, подумала Таня с торжеством – и вошла в вагон.

Игуана была где-то здесь. Как и в прошлый раз, Таня отчетливо услышала ее мысли.

«Ты все уже умеешь. Ты постигла тайны магии. Ты великая волшебница. Даже я не сумела от тебя спрятаться. Я ничего не могу тебе дать. Ничему не могу научить. Ты сильнее меня. Оставь меня в покое».

Таня кивнула, как бы принимая эти слова к сведению, и пошла по вагону, вглядываясь в пассажиров.

Игуана сидела в самом конце вагона.

На этот раз она прикинулась мужчиной. Это был пожилой военный пенсионер в черном бушлате. Очки, потертая папаха, портфель с замотанной скотчем ручкой – все было вполне убедительно. Выдала тельняшка.

Игуана вскочила с места, распахнула торцевую дверь и сиганула из вагона на шпалы. Таня прыгнула следом и побежала вслед за игуаной по гулко грохочущему тоннелю.

Редкие лампы на потолке давали мало света – Таня видела только бетонные шпалы под ногами. Бежать надо было очень осторожно.

Поезд скрылся, и стало совсем тихо – теперь Таня слышала только свой топот. Сперва игуана была рядом, но постепенно Таня перестала ее чувствовать. Было непонятно – то ли ящерица исчезла совсем, то ли как-то очень хитро затаилась. Таня по инерции еще некоторое время бежала непонятно куда и уже почти смирилась с поражением, когда ее осенило.

Шпала, гравий, шпала, гравий, шпала, гравий.

Полосы. Прямо под ногами.

«Когда ты догонишь ее, – сказала Кларисса, – нападай и борись. Не слушай, не верь, не поддавайся. Никаких правил нет, кроме одного. Если ты победишь, игуана все сделает, как ты скажешь…»

Не колеблясь ни секунды, Таня упала лицом вперед – и обеими руками крепко схватила игуану за хвост.

Игуана оказалась приятной латиноамериканской дамой в длинном красном платье. У нее было дрябловатое и словно бы покрытое чешуйками пудры лицо, карминовые губы и лиловые веки. Бровей Таня почему-то никак не могла рассмотреть.

Игуана вела себя странно. Собственно, она даже и не особо боролась с Таней – вернее в один момент вроде бы боролась, а в другой почему-то оказывалась в противоположном конце комнаты, где стояла у окна и оскорбленно курила сигаретку в длинном мундштуке. Правда, потом она вроде бы опять садилась рядом с Таней на шелковый маленький диванчик и начинала бороться.

Это был хоть и ожесточенный, но малоподвижный поединок – подобие той непримиримой статической битвы, какая порой завязывается между двумя пассажирами метро за два сантиметра сиденья. Таня вроде бы постепенно побеждала – как побеждала обычно и в метро – но игуана каждый раз похищала у нее победу, переносясь покурить к окну. Совсем убежать она не могла, потому что Таня держала ее за хвост.

Когда игуана отпрыгнула к окну в очередной раз, Таня быстро осмотрела комнату. Много золота и аляповатого хрусталя, цветные вазы на шкафах, огромное распятие с похожим на Бандераса Иисусом, стол с бутылками и остатками ужина.

Стол был совсем рядом.

Таня схватила с него винную бутылку и швырнула в игуану. Бутылка попала ей в голову. Игуана изумленно заверещала и набросилась на Таню. Они сползли с дивана на пол, игуана пыталась кусаться и царапаться, но Таня угрюмо и сильно била ее коленями и локтями, и скоро игуана сдалась.

– Веревку, – сказала Таня грозно. – Отдала веревку прямо сейчас.

– Хорошо, – шамкая разбитым ртом, отозвалась игуана. – Знала бы, что ты такая…

– Что тогда? – упиваясь победой, спросила Таня.

– Ничего. Все хотят быть амазонками. А кто детей рожать будет?

Таня вспомнила свои разговоры с Жизелью. Уж к чему к чему, а к таким диалогам она теперь была готова отлично.

– Бенефициары пусть рожают.

– Какие бенефициары? – спросила игуана.

– Этого мира, – ответила Таня. – Гребаной патриархии и вообще. Что я, нанялась им за свой счет рабочих муравьев плодить? А? Или ты мне про слово «надо» расскажешь? Про социальные лифты? Или про солнечный шанс?

– Эх, – вздохнула игуана, – и куда мы так приедем?

Таня почувствовала тепло ее тела. Это было подозрительно, потому что миг назад игуана была холодной, как и положено ящерице. Тепло волновало и кружило голову, но Таня только разозлилась. Опять дурит, сообразила она – и сжала руки у игуаны на горле.

– Веревку отдай.

– Да бери, бери… – просипела игуана.

И вдруг Таня поняла, что какая-то сила, державшая ее за живот с самого детства, исчезла.

Это было так странно, так странно… Даже страшно, словно ей внезапно ампутировали конечность, про которую она не знала… Впрочем, нет – не ампутировали. Отпустили. Конечность у нее осталась. Скорее это походило на то, что прекратилось долгое и совершенно не нужное ей рукопожатие.

Тане показалось, что она сделалась совсем легкой – как надутый гелием воздушный шарик. Ее так и подмывало взлететь. Теперь она держалась только за игуану, а после драки это было даже неловко. Таня отпустила старушку.

Комната сразу пропала. Таня опять увидела жерло и глядящую оттуда красную голову. Пахнуло дымом костра. От рези в глазах Таня несколько раз моргнула, и ящерица окончательно исчезла: на ее месте осталось сначала пятно малиновой магмы с темными прожилками, а потом просто буква «e» в кружочке на подписанном договоре. Таню развернуло в воздухе, и она стала подниматься вверх, покачиваясь в восходящем потоке.

Серный запах делался слабее. Таня даже не оглядывалась на будущую Фудзияму: в облаках дыма и пара над головой появился просвет, где виднелось что-то похожее на небо. Ей надо было туда.

Она постепенно приближалась к синему выходу, но подъем становился все медленней, и наконец она остановилась – совсем рядом с синевой… А потом поняла, что ее опять тянет вниз.

Но вниз она больше не хотела.

И тогда незнакомым прежде усилием всего своего существа она уцепилась за край синего просвета.

Она сделала это той самой новой рукой, которую только что высвободила из вечного рукопожатия – и ею же бодро подтянула себя вверх…

– Открой глаза, – сказал голос Клариссы.

Таня открыла глаза.

На нее смотрели три лица в теплых капюшонах – Жизель, Кларисса и Марья Семеновна. Над ними был круг синего утреннего неба. Чуть резал нос резкий запах догорающего костра.

Лицу было холодно. Таня попробовала пошевелиться и почувствовала, что ее тело стянуто со всех сторон. Спальник, вспомнила она. К щеке, кажется, прилипло что-то мокрое.

– Вернулась, – сказала Марья Семеновна. – Ой, ну ты и блевала, дочка. Сколько ж ты сока выпила? А орала как…

– Который час? – спросила Таня.

– Девять утра.

– Я что, так и лежала в спальнике всю ночь?

Кларисса кивнула.

– Ну как? – спросила Марья Семеновна. – Встретилась со старушкой?

– Встретилась, – ответила Таня. – Она непростая, ой непростая… Но веревку я вымолила.

– Я знаю, – улыбнулась Марья Семеновна.

– Откуда?

– Какая разница, – махнула рукой Марья Семеновна. – С возвращением, игуана.

Таня повернулась к Клариссе, и вдруг задала совершенно неожиданный для себя вопрос:

– Клэр, скажи – а что случается с охотницами после смерти?

– Мы возвращаемся к Священной игуане.

– Ой…

– А куда ты хотела, глупая? В патриархальный рай? Где отец и сын? Нас там заставят работать гуриями. Ты что, не знала?