Глава 7

Спустя три часа после рассвета я направился в Уиллоуз – фальшивое место, полное фальшивых людей. До того я посетил цирюльника, придал себе видимость респектабельности и лишь потом решился пересечь ров, отделяющий простонародный Валенград от квартала, содержащего постоянно меняющееся стадо валенградской знати. Бульвары Уиллоуз шириной в три с лишком кареты, везде чистенько, никаких бродячих свиней и собак. Слуга в тщательной униформе идет с тачкой и лопатой, собирает конский навоз. В Уиллоуз даже дерьмовозы выглядят элегантно.

Резиденция графов Танза – чудовищное нагромождение ненужных башенок и донельзя ухоженных розовых садов. Хрупкий с виду дворецкий проводил меня внутрь и спросил, можно ли забрать меч. Я отказался. Он прокашлялся и вопросительно посмотрел на меня. Стало ясно, что с мечом на боку я никуда не пойду. Я не вполне понимал и сам, чего добиваюсь, нанося визит графской сестре. Но ведь она мне обязана кое-чем. Я спас ей жизнь, Ненн заплатила за ее жизнь дырой в брюхе, а еще графская сестра исчезла двадцать лет назад, не сказав и слова. А я думал, что достоин хотя бы прощания. Оказалось, нет.

– Я спросил, примет ли она вас, но, похоже, она меня не услышала, – доложил дворецкий.

Похоже, у него выдался скверный денек: пятна пота у воротника, потеки у взмокших подмышек.

– Сэр, честно говоря, мне кажется, что она не совсем здорова. Быть может, вы убедите ее обратиться к врачу?

Я ожидал найти ее бледной, изможденной и, возможно, умирающей. Но сон в настоящей постели, похоже, здорово помог. В столовой за табльдотом могло усесться по две дюжины людей с каждой стороны, и даже по тридцать, если прижать локти. На стенах – портреты благородных предков в старомодных кружевных жабо, с потолка свисают узорные железные канделябры со светильниками на фосе. На высоком потолке – стеклянные панели, чтобы свободно проходил лунный свет. Эзабет сидела за столом под такой панелью и глядела на разбросанные по столу бумаги. Леди Танза была в длинном белом платье с вышитыми поблескивающими золотыми цветами, но отчего-то напялила прежние светло-синие капюшон и маску-наметку. За бумагами – остатки обильного завтрака, кости и корки.

– Леди, мне очень приятно найти вас в добром здравии, – выговорил я, стараясь не казаться обиженным. – Когда вы исчезли, я сильно встревожился.

Эзабет глянула на меня, потерла кулаком глаза. Рука была искалечена: не хватало четвертого и пятого пальцев. Похоже, давнее увечье. Странно, что я не заметил его по дороге в Валенград. Интересно, что к этой руке тяжело присматриваться, она словно не в фокусе.

– Да, само собой, – подтвердила Эзабет и снова уткнулась взглядом в бумаги.

Я заметил среди них таблицы движения лун, причем часть таблиц была на страницах, выдранных из книг. На листах бумаги – математические формулы, графики и диаграммы. Но их смысл вряд ли доступен тому, кто лишь мельком пробежался по лунаризму в университетском курсе.

Я подождал. Быть может, она скажет мне хоть что-нибудь еще? Ну хотя бы поблагодарит за спасение жизни. Или заметит, что раз мы уже не в смертельной опасности, можно и поговорить.

Она молчала, словно забыла о моем существовании.

– Разрешите мне принести свои благодарности за то, что вы сделали на Двенадцатой станции, – сам не понимая зачем, выпалил я.

– Я сделала глупость, – сухо произнесла леди Танза, не глядя на меня.

– Вы спасли нас!

– Сомневаюсь, что коммандер разделил бы ваши восторги, – сказала она, затем выпрямилась и резко отодвинула бумаги.

Несколько листов полетели, трепыхаясь, на пол.

– Это бесполезно. Я не могу. Не хватает данных. Мне нужны его бумаги, а они сгорели. И что мне делать? Вы знаете? Скажите, вы знаете?

Она впилась в меня взглядом, полным страсти. Мой бог, может, она помешалась от своего спиннерства? Я никогда не слышал ни о чем подобном тому, что она учинила на станции. Никто такого не делал. Может, Эзабет перенапряглась и сошла с ума?

– Леди, я не понимаю, о чем вы.

– Само собой, – заключила она и снова уставилась в бумаги, схватила астрономическую таблицу, приподняла, рассматривая. – И я не понимаю. А я ведь специалист. У меня были его бумаги. Теперь они пепел. Но я не понимала их, даже когда глядела воочию. И что у нас в итоге?

– Мне понятнее не стало, – заметил я и уселся напротив Эзабет.

Она, похоже, не заметила, схватила перо, макнула в чернила и принялась лихорадочно черкать по листу, брызгая и размазывая написанное. Да уж, леди спешит.

– Леди, что за бумаги сгорели? – осведомился я.

– Вот это они все и хотели узнать. За ними и пришел «малыш». Конечно, рассказать вам я не могу. Я пока никому не могу рассказать. Вдруг я ошиблась? Ни к чему поднимать панику. Но я не ошиблась.

Она втянула воздух, уставилась на меня из щели между капюшоном и маской.

– Вы напились? – презрительно спросила она. – В такое время? Как ужасно. Капитан, вы чего о себе думаете?

Я застыл. Ей не приходилось смотреть в лица, чувствовать запах крови. Не приходилось видеть, как Морок выставляет призраки собственных жены и детей, показывает их смерть, когда посчитает, что может застать врасплох. Такого леди Танза не видела.

Мать твою, да, я пью, когда захочу, и точка.

– Леди, это всего лишь имбирное пиво, – заверил я. Но Эзабет уже не смотрела на меня.

Конечно, я соврал. Сначала темное пиво, затем бренди, чтобы согнать дрожь Морока. Уже три дня, как выбрались, а у меня еще дрожь. Конечно, она самая, а что еще?

– Не выношу пьяных, – заметила она, качая головой, и записала что-то вроде математической формулы после нескольких вводных фраз.

Кажется, она описывала линии светового плетения. Сложность вычислений была намного выше моего понимания и знания математики. Эзабет докончила страницу, остановилась, с минуту рассматривала написанное. Затем зарычала страшней дикой кошки, в момент разодрала бумагу и швырнула клочки в воздух.

– У меня они были, а теперь сгорели, – пожаловалась она. – Я не помню их. Совсем не помню. И что теперь?

Она свихнулась. И сердита. И сильнее любого боевого спиннера. И очень опасна. А таких запирают в Мод, валенградской богадельне, как Глека Малдона. Только его тамошние стены не удержали. Может, и леди Танза окажется там. Время безжалостно ко всем нам. Моя летняя любовь, беззаботная красивая девушка, обижена судьбой еще горше меня. Ее тоже мотало и било и оставило больной и сломленной. Мое сердце зашлось от жалости. Но мой ущербный здравый смысл все-таки удержал мою руку и язык.

– Леди, может, вы послушаете мой совет? Вы слишком многое пережили за последние дни. Отдохните. Может, и выпейте чего-нибудь, успокойтесь. Ваша работа подождет.

Она посмотрела на меня, точно на полоумного, тоненько безумно хохотнула, затрясла головой.

– Да, уроки мудрости от пьяницы. Мне точно следует записать их. Включить в мемуары. Капитан, спасибо. Если мне потребуется найти дешевый бренди поутру, я обязательно спрошу вас.

Я едва задавил готовую вырваться колкость, даже затаил дыхание от усилия, сдерживаясь. А потом, застыдившись, отвернулся.

Похоже, Эзабет не обратила внимания на то, что я встал, неотрывно глядя на формулы и графики. Да, я исполнил приказ Вороньей Лапы, доставил Эзабет в Валенград. Я не понимаю, зачем она вообще понадобилась Вороньей Лапе, но ему, конечно, виднее. Безымянные ничего не объясняют нам. Заиграют на дудочке, и – иди, пляши.

Я обернулся всего один раз. Вокруг нее вились обрывки страниц. Бумаги она извела сотни на две марок. А ведь мне нечего сказать ей. Я ничем не интересен ей. Просто меня одолели давние детские грезы, глупые и наивные. Эта женщина – не та девчушка, которая пела для меня и танцевала на летнем лугу. Черная, крепкая и циничная часть моего разума всплыла, разогнала муть, заставила выпрямиться и снова поднять щит. Эта женщина – всего лишь почти незнакомый спиннер, и безумный притом. Мое задание выполнено. Все кончилось.

Но, черт его дери, в глубине души я знал: не кончилось. И не кончится никогда.