Глава 33

Полдень подкатил быстрее, чем я ожидал. Драджи отступили. Пылающие буквы на цитадели объявили всем и вся:

«МАШИНА НОЛЛА УДАРИТ В ПОЛДЕНЬ».

Мне такое объявление показалось не слишком разумным. Хотя не важно. Оно может и помочь: нагонит панику на драджей, заставит отступить. Но так или иначе, до полудня им не уйти из зоны поражения. С другой стороны, они могут от отчаяния плюнуть на все и кинуться на стены, надеясь взять их до того, как мы разнесем все перед крепостью.

А, плевать на все скопом и в отдельности. Мне уже стало все равно.

Эзабет глядела на меня с лестницы, сжимая в руке исчерканные страницы. Я не понял, о чем она думает. Да я и никогда не понимал. И мне надоело не понимать ее. Я высказал все, что думаю о ней и ее манере использовать меня. Верней, почти высказал.

У меня не осталось людей, кроме Ненн и Дантри. Графу я велел идти к сестре и помогать ей. Нам больше пользы от пера в его руке, чем от меча. Хотя меня и злили его наивность и жуткая шевелюра, я знал: если его убьют, мне будет жаль. Очень. А Ненн не убедишь оставить стену и тех, кто еще держался на ней. Интересно, доведется ли увидеть Ненн снова? Время поджимает. Скоро у нас не останется никого и ничего.

Пройти к ядру Машины – наш единственный шанс. На что я надеялся, не понимал и сам. Если уж инженеры Ордена не смогли открыть дверь и умерли подле нее, какие шансы у меня?

Впрочем, сколь угодно малые шансы все же лучше, чем нулевые. И я двинулся к цитадели.

Город молчал. Только скрипели на западном ветру вывески магазинов. Где-то блеяла забытая в сарае коза. Окна заколочены, словно это может остановить драджей и спасти хозяйские кровати со сковородками. А нужно ли драджам вообще людское барахло? Наверное, толком этого не знает никто. Они изменились, превратились в пародию на людей и истово служат своим королям. Я всегда считал, что у драджей нет своей воли, что они марионетки Королей, как и Эроно.

Я поскреб руку. Лучше о таком не думать.

Знакомые места сделались странными. Бани и цирюльни, куда я захаживал уже несколько лет, полдюжины таверн, чьи хозяева наливали мне, не спрашивая, большая ткацкая мастерская и крохотная мануфактура фоса на Тайм-роуд – все они изменились. Чужими стали кирпичи, камень, дерево и солома, даже комья земли. Люди ушли, и дела их рук превратились в бессмысленные сочетания форм. Разумной осталась только цитадель, распростершая над бастионами огромные железные руки антенн. В последний страшный час верным себе осталось лишь то, что сделали не люди.

У входа в цитадель на дороге лежал труп в черно-золотой униформе. В мертвой тишине опустевшего города мое сердце заколотилось, будто колокол. Я потрусил к телу, опустился на колени. Бедняге наискось рассекли грудь, ребра торчали. Остекленевшие глаза глядели на толпящиеся в небе облака.

В цитадель я вошел с мечом в руке. И увидел трупы. Солдаты, чиновники, слуги валялись повсюду, будто шашки, сброшенные с доски. Меховые воротники, брезентовые плащи, униформы. Всех застигли врасплох. Кто-то умер не сразу – на губах кровавые пузыри. Большинство просто порублено на части. Вот полдюжины солдат среди переломанных пик и мушкетов. У меня встали дыбом волосы на голове. Мало кто в этом мире способен на подобное опустошение. Медбратьев в Мод посекла та же сила.

«Малыш».

Я зашел в просторный двор цитадели. Стражники пытались закрыть ворота, но «малыш» проплавил дыру в железной створке, и стражники достались психочервям. В канаве плавала отрубленная рука, у стены лежала женщина-солдат. Рядом с ней мушкет. Надо торопиться. Я так и не составил себе план действий, а когда нет плана, лучше всего приготовиться к драке. Я взял у мертвой оружие, проверил его. Мушкет заряжен и почти готов к стрельбе. Но фитиль остался незажженным – и все, в руках не оружие, а бесполезный кусок железа. И вообще, что за несуразность! Прорва времени на то, чтобы зарядить, целиться неудобно. Однако дыры он делает просто замечательные.

Я поджег фитиль, раздул его, взвел курок. Сердце хочет выскочить из груди. Во рту горячо и сухо, трясутся руки. Не сорвать бы ненароком спуск.

Чтобы идти за «малышом», особых примет не надо. А этот, к тому же, оставил хороший след из трупов. Ублюдок швырялся силой налево и направо. «Малышам» не нужно заряжаться, как спиннерам, но и у королевских магов есть свои пределы. По крайней мере я считал так раньше. Но этот просто неистощим. Я осторожно шагал по коридорам цитадели, заглядывал за углы, суя вперед ствол дымящейся аркебузы. Вот лежит ворох придворных, парочка знатных дам, младший офицер. Этот еще жив – на губах лопаются кровавые пузыри, в глазах ужас. Я оставил юнца умирать и поспешил вниз по лестнице. Вот пара инженеров Ордена, вцепившихся друг другу в глотки. По команде психочервей бедняги удушили друг друга. А вот и заряженный мушкет в руках мертвого солдата. Фитиль еще дымится. Я добавил оружие к своему арсеналу.

Но как мало здесь солдат! Йонович взял власть и отправил всех на стены, забыв, что главная цель врага – не город, а Машина. А генерал оставил ее беззащитной! Какой же болван!

Я спускался все ниже, шел сквозь пустые коридоры и посты, которые никто не охранял. Наконец я достиг зала управления. За ним лежало ядро Машины Нолла.

Все солдаты ушли к Мороку воевать с армией Королей. Но даже в самые отчаянные времена Орден держал лучших бойцов на страже у двери в зал управления Машиной. Я их видел: вороненая стальная броня с причудливыми золотыми узорами, мечи со сверкающими львиными головами на рукоятях, алебарды с изукрашенными лезвиями. Теперь куски этого великолепия усеивали пол у входа в зал. Стража исполнила долг: умерла, но не отступила. Двери в зал распахнуты настежь. А подле них валяются обломки костей и обрывки внутренностей – следы последней попытки Ордена защитить Дортмарк.

В зале собрался Командный совет. Шишки хотели включить Машину Нолла и объявили о том на весь мир огромными буквами на цитадели. Болваны сами сообщили «малышу», где их искать, чтобы истребить всех скопом. Невероятный кретинизм.

Внутри воняло куда хуже, чем в коридоре на подступах. Тридцать человек с кишками наружу в затхлом тесном зале. Мало кто успел вытащить меч. Я шел среди человечьего мяса, фитили испускали вьющиеся струйки дыма в смердящий воздух. Вся военная элита в общей могиле у мертвой Машины. Рычаги и циферблаты забрызганы кровью, ошметками мозга, обломками костей. Снаружи «малыш» убивал быстро, эффективно, точными ударами, расчленяя и рассекая. А тут он со злобным наслаждением крушил и кромсал несчастных глупых недоносков. Лиса забралась в курятник и с радостью растерзала перепугавшихся кур.

Я взглянул на уцелевшие обрывки лиц. Самые сливки валенградской армии: майоры, полковники, бригадиры. Судя по мантиям, тут же – полдюжины инженеров Ордена. Среди них были и засранцы, и хорошие люди. А теперь все – рваная плоть, забота уборщиков. Я не нашел среди убитых генерала Йоновича. Осматривая бойню, я обратил внимание на торчащий из пола железный рычаг. Шесть державших его замков раскрыты, рычаг венчает золотой набалдашник в виде руки, протянутой будто для рукопожатия. Этот рычаг должен был активировать проекторы Машины на каждой станции пограничья. На золотой руке – кровавое пятно. И да, рычаг передвинут. Они пытались напоследок включить Машину. Какое же страшное разочарование постигло их перед тем, как зашел «малыш» и перебил всех. Людей рвало на части, а они притом знали, что их жуткая смерть напрасна, что все потеряно и Короли победили.

Я уже понял, что все кончено и не осталось ни малейшей надежды. Но одно дело – умозаключить, а второе – увидеть своими глазами. От бессильной злости и отчаяния у меня чуть не навернулись слезы на глаза. Но я взял себя в руки, скрипнул от злости зубами. На сопли нет времени. Как и никогда не было. Сейчас мне нужно прикончить одного монстра.

Среди чудовищного разрушения мушкеты казались жалкими игрушками, снежками против целой лавины. Тихий голос рассудка, упорно отгоняемый раньше, выбрался наружу и указал, что следовало бы возвращаться. Голос увещевал, советовал прислушаться к собственному нутру, к болящим от напряжения мышцам на шее, к тошному кому, застрявшему где-то у желудка. Голос твердил: это не твоя ответственность, не твоя война. И умолял: «Беги, прошу, беги!»

Но я давно уже приучился не обращать внимания на голос здравого смысла. Единственный выход из зала – лестница за аркой, ведущая глубоко вниз. Там – сердце Машины.

А мое хотело выскочить из груди и убежать.

Идти против «малыша» в одиночку – плохая идея. Но провалиться мне на месте, если я допущу монстра к ядру. Он уже вторгался в мой разум на Двенадцатой станции. Он пытался убить меня и Эзабет. И пусть уже нет времени для надежды, еще осталось время для мести. Меня устроит и эта маленькая победа. Главное – успеть засадить свинцовый шар в мозг. Иногда этого хватает, чтобы убить «малыша». Если что, у меня есть и вторая попытка.

Я шел по кровавым следам под холодным светом фос-ламп. Две пары ног – маленькие и большие. Железные двери лишь ненадолго задержали гостей – двери либо выворотило, либо вообще разметало по кусочкам, усыпавшим тесные коридоры. Цитадель строилась для того, чтобы защитить Машину. Интересно, что сам Нолл имел в виду, строя крепость? Наверное же, он представлял коридоры, заполненные солдатами и боевыми спиннерами? Кривые проходы, лестницы – масса мест, где один солдат с легкостью остановит толпу. Однако Нолл не предвидел близорукую жадность князей. Он надеялся, что люди соблюдут оставленные им правила. Типичная ошибка великих.

Я выглянул за очередной угол, держа мушкет наготове. Никого. Я так привык к рассыпанным повсюду телам, что нервничал от их отсутствия. Конец дороги? Со лба катился пот, щипал глаза. В рот словно насыпали песка, в глотке – комок свинцового льда. Здравый смысл отчаянно вопил: «Это самоубийство!!!» Я в этом не сомневался – но зачем-то шел вперед. Битва проиграна, война окончилась. Драджи выиграли, Дортмарк стал частью Дхьяры. Но отчего-то я не мог смириться.

Я поверю в наше поражение, когда скончаюсь. Да и то не обязательно. Пока могу шипеть и плеваться – я в драке. Я кое-что должен и Эроно, и Тноте, и всем мужчинам, женщинам и детям, отдавшим все до меня. В конце концов от нас остается лишь память. Я лучше сдохну, вопя и кусаясь, чем утону в тихом отчаянии, смирившись с поражением. И, вопреки всему, я продолжал надеяться на Эзабет Танза.

Черт, я еще жив.

Я шмыгнул за очередной угол – и вот оба передо мной. Первый – «малыш», встреченный впервые на Двенадцатой станции, преследовавший нас в Мод, советовавший Эроно замучить меня. Ему прострелили руку, но мелкий ублюдок не обращал внимания. Рядом – длинный тощий генерал Йонович. Оба глядели на огромную круглую дверь, испещренную символами.

– Как же ты можешь не знать? – тихо выговорил «малыш».

Такой странный для маленького тела мудрый усталый голос.

– Никто из нас не знал, – напряженно прошептал Йонович.

– Должен быть способ открыть дверь, – сказал «малыш», шевельнул пальцами, и, неистово вопя, генерал упал на колени.

Кровь полилась из носа, уголков глаз, ушей. Психочерви вгрызлись глубоко. Генерал полностью подчинился.

Под бешеный стук сердца я отступил назад, за угол. Если промажу, если не попаду прямо в центр мозга, то отправлюсь туда же, куда и Командный совет. Пуля в тело, даже в сердце, не остановит тварь. «Малыши» используют свои органы не так, как смертные. Если пуля не в мозг – я разделюсь пополам, как прочие бедолаги на пути к ядру Машины.

– Лорд Шавада требует ответа! – процедил «малыш».

Йонович дико завопил. Я рискнул выглянуть. Генерал бился на полу, словно лосось на берегу, выгибаясь, дергая руками и ногами. Нагрудный знак с полумесяцем свалился с генеральских плеч и покатился по камням пола.

– Я должен знать! Скажи мне!

Вопли стихли. Наверное, «малыш» перегнул палку.

– Вне зависимости от того, какие чары наложил на нее Безымянный, дверь есть дверь, – заключил он. – Должен быть способ открыть ее. Должна быть последовательность.

Круглую дверь покрывали небольшие, в пол-ладони диски, на каждом – вырезанное стилизованное изображение. Всего с полсотни их.

– А что случится, если я наберу не ту последовательность? – осведомился «малыш».

Риторический вопрос. Чудовище нервничает. Настолько сложный магический замок вряд ли вежливо попросит удалиться. Безымянные не славятся гуманностью.

Тук-тук-тук в груди, кап-кап-кап вдоль хребта. Я глубоко вдохнул, проверил, правильно ли установлен фитиль. Надо сделать последний шаг. И выстрелить. Не за Дортмарк, не за Венцера, не за бесчисленные тысячи людей, которых превратят в драджей. Просто вокруг – мой гребаный город и чертова Машина, а «малыш» – гребаный агрессор, язва, грязь на моих стенах.

Я прижал приклад к плечу и шагнул за угол, прицелился ниже, чтобы учесть отдачу.

Бухнул порох на полке, мушкет лягнул меня в плечо, в застоялом воздухе заклубился густой белый дым, полностью закрывший обзор. Я отшвырнул разряженное оружие, подхватил второй мушкет, кинулся вперед. Я попал ублюдку прямо в лицо. Но, судя по крику, «малыш» не сдох. Хоть на месте глаз возникла дыра шириной в ладонь, ее оказалось мало. Он привалился спиной к стене, завыл от боли. Я занес приклад, но тут на меня бросился Йонович. Я заслонился мушкетом, генерал впечатал меня в стену. Сильный человек, настоящий солдат. Но психочерви завладели им целиком. Мы взялись рвать друг у друга мушкет, я хряснул генерала локтем в лицо раз и другой, заставляя бессильно мотаться его голову. Генерал не выпустил мушкет, полез за ножом. Я пнул Йоновича ногой в живот, отшвырнул, прицелился и замешкался. Остался один выстрел, а настоящий враг – не генерал.

«Малыш» вслепую хлестнул заклятием. Оно вспороло камень на стенах. Я умудрился отскочить. «Малыш», вереща от боли и ярости, хлестнул второй раз. Йонович зашатался, затем верхняя часть его торса свалилась на пол. Третье заклятие целиком ушло в коридор. А-а, безглазый выродок, ни черта не видишь? Это тебе за Эроно.

В отчаянии он хлестнул горизонтально – но я вовремя упал. Черт, наверное, хорошо слышно, как мое сердце норовит вылезти изо рта. Оно кажется громче, чем барабаны на крепостной стене.

«Малыш» дышал тяжело и хрипло. Юное лицо – к такому еще не прикасалась бритва – стало болезненно-желтого цвета, на месте глаз – багрово-черное месиво. Пот катился с него ручьями. Он приподнялся, оперся спиной о стену, сел, вытянув ноги. Как он терпит такую боль?

Но и в таком состоянии он запросто может меня располовинить. Я очень медленно и осторожно потянулся за мушкетом.

«Малыш» ощупал свое изуродованное лицо. Он дрожал то ли от боли, то ли от страха, то ли от ярости – а может, от всего вместе. Мои пальцы подползли к прикладу. «Малыш» замер, вслушиваясь.

– Я знаю, что ты еще здесь, – выговорил он. – Мне следовало прикончить тебя, когда ты попался людям Эроно.

Как же он узнал меня вслепую? Ублюдок хотел, чтобы я подал голос, желая определить, где я, и убить.

– Галхэрроу, тебя всегда было тяжело прикончить, – процедил «малыш» и выдавил презрительный смешок. – Чертовски тяжело.

На удивление знакомый голос. Так странно выговаривает, подворачивает слова. Я прищурился, всматриваясь в лицо «малыша».

И понял, что видел его намного раньше драки на Двенадцатой станции. Только оно было на сорок лет старше. И принадлежало моему другу.

– Глек! – мимо воли выдохнул я.

И оцепенел от страха, поняв, что же я натворил.

Но, к моему безмерному удивлению, «малыш» не ударил магией.

– Как хорошо быть рядом со старым другом. Их у меня осталось так немного, – выговорил ребенок.

Да уж, время – безжалостный скульптор. У одних оно отбирает детскую округлость и мягкость, наивную красоту. Другим – дает. Я не нашел Малдона. Его отыскали короли и сделали своей тварью.

– Их у тебя нет вообще, – сказал я.

– Да, наверное. Я бы сказал, что мне жаль, если бы я мог чувствовать жалость. В общем, ничего личного. Просто у меня такая работа.

Он откашлялся, харкнул липким черно-кровавым сгустком крови, затем поднял рукав и показал клеймо Шавады на левом предплечье. Клеймо Вороньей Лапы я тоже носил на левом.

– Что с тобой случилось? – спросил я.

Ну, хуже уже не будет. Отчего бы не разузнать напоследок.

– Случилась жизнь. И смерть, – ответил Глек Малдон. – Но сейчас не время распространяться об этом. Ты мне нужен, чтобы открыть эту дверь. Я же знаю, ты работал с женщиной-спиннером. Ну не смешно ли? Она единственная в этом городе, кто и в самом деле может открыть дверь. Но и ты, наверное, тоже кое-что знаешь.

– Я ни хрена не знаю, – заметил я.

Черт. Вот сейчас и начнется самое дерьмо.

– Хорошо, – сказал Малдон, упершись руками в пол, выпрямляясь. – Вот мы сейчас и проверим.

Я знал, что это значит. Я кинулся за мушкетом, поднял, прицелился и почти нажал на спуск – но тут психочерви ударили в мой разум. Они вцепились, вгрызлись, проникая все глубже в самую суть. Я ощутил в себе Малдона – и что-то огромное и жуткое, стоящее за ним, чудовищную тень, мощь столь великую и древнюю, что она превосходила всякую мораль, человечность и даже понятие о времени. Черви сломали мою волю и принялись ворошить память.

– Убирайся из моей головы! – рычу я.

Слова лезут из меня со скрежетом и болью, словно я протыкаю гвоздями свои ноги и руки. Меня рвет. Я всхлипываю.

Психочерви вгрызаются глубже. Они что-то ищут. Я ощущаю, как теряю контроль над собой, Малдон пожирает меня, течет сквозь мое тело, как дым. Он завладел моими руками и ногами, и я оттолкнулся от пола, выпустив оружие, встал. Я бесновался, не имея власти закричать, вопил – но глотка не подчинялась мне.

Малдон замурлыкал под нос:

– Сердце черно, ледяное оно, только песне пробиться дано. Конечно, конечно, затем Нолл и оставил им считалочку.

Малдон встал, подошел к двери, зашарил, ощупывая диски. Они были совершенно гладкими. Он снова харкнул кровью и рывком поставил меня на ноги.

– Следует нажимать диски с подходящими изображениями. Прежде всего найди диск с «сердцем».

Я беспомощно осмотрел дверь. Я больше не мог управлять своим телом. На дисках стилизованные, но легко узнаваемые рисунки: солнце, рыба, стул. Я отыскал «сердце», нажал. Диск ушел вниз и остался нажатым.

Малдон зашипел. Он улыбался, несмотря на то что по его изуродованному лицу струилась кровь.

– Отлично! Теперь ищи «черноту».

Я замешкался. Вот что-то похожее на ночь, но это скорее «луна». Ага, вот город и над ним закрывается люк, за которым свет.

Внутри меня пробудилось нечто, ранее спавшее. Оно развернулось, потянулось и напряглось.

Я нажал диск. Он ушел вниз и остался нажатым, как и первый.

– Только осторожно! – предупредил Малдон. – Одна ошибка, и придется начинать заново. Я уверен, что Нолл оставил ловушку для тех, кто ошибется при наборе. А всего комбинаций у замка, – он на секунду запнулся, – больше четырнадцати миллионов.

В моей груди проснулся серебряный дракон Саравора. Он принюхался – если, конечно, клочок магии духа способен принюхиваться. Он ощутил угрозу.

– Что это? – прошипел Малдон, обратив ко мне слепое лицо. – Чья это магия?

– Убирайся! – прошипел во мне голос Саравора, и я не сомневался – «малыш» услышал его. – Он мой! Убирайся!

– Это тело и разум в нем принадлежат мне, – указал Глек. – Ты пожалеешь, что встал на моем пути.

– Нет, – прошептал Саравор. – Пожалеешь ты.

И тут разверзся ад.