Глава 23

Мне нравится многое. А больше всего – быстрый конь и запасец золота, чтобы убраться подальше от границы и зажить спокойно. Увы, такого не предвидится. Я бы вполне удовольствовался кружкой пива и старой клячей, но фортуна – мелочная сука. Мы прятались у Ненн до тех пор, пока Эзабет не пришла в себя, а потом рискнули отправиться в город. Тот жался, прятался и притворялся мертвым. Ставни закрыты, двери на запорах. Конные патрули едут по улицам, руки солдат дрожат на рукоятях сабель, в цитадели воет сирена. В городе бродит «малыш», и бравые солдаты отчаянно хотят не повстречать его. Патруль спросил, не видели ли мы детей, и сразу проворно ускакал. Само собой, нас никто не искал – это с «малышом»-то на свободе. Наверное же, Венцер собрал всех доступных боевых спиннеров и отправил на охоту. Конечно, они могут найти чертову тварь, если очень повезет, но выслеживать монстра в городе – это моя работа. Маги к ней не слишком способны. Затеряться в городе – раз плюнуть. Всадники на улицах – просто спектакль для горожан.

Раньше дом Отто Линдрика казался мне богаче. При свете дня его сад оказался запущенным, клумбы почти скрылись среди травы, с оконных рам слезала краска. Удивительно. Отто казался мне человеком, пекущимся о приличной внешности.

Нервно озираясь, в дверях появился молодой Дестран, лицо – просто взрыв багровых прыщей. Да, молодость – нелегкое испытание. Тело будто становится врагом, загоняя человека во взрослость. Бедный подросток испуганно осмотрел группу испещренных шрамами, укрытых масками, окровавленных людей перед собой и нерешительно махнул рукой, приглашая внутрь.

– О моя леди! – вскричал Линдрик, размахивая пухлыми ручками, шевеля пальчиками. – Когда я услышал новости, то опасался самого худшего! О, будьте благословенны, святые духи, о радость!

Он обнял ее и намочил платье на плече жирными слезками. Отто был в придворном облачении, в обширно расшитой, изобилующей кружевами рубашке, бывшей в моде, наверное, лет пятьдесят назад. Лысеющая макушка инженера пряталась под фиолетовым колпачком. Отто даже не глянул на меня с Ненн.

– Мне нужны бумага, чернила, компасы, линейка, карты лунных циклов, – кратко указала Эзабет, прерывая поток любезностей. – Глек оставил все для меня, все записал – но если я прямо сейчас не перенесу на бумагу, оно уйдет из памяти.

– Конечно! – заверил Отто, проводя нас внутрь, хоть наверняка не понимал, о чем говорит Эзабет. – Но сначала расскажите мне, что случилось в Мод. Город в полном беспорядке. Пробегал глашатай, оповестил о том, что там какая-то битва.

– Они тебе расскажут, – отмахнулась Эзабет. – Бумагу и чернила.

Да, вот так отнеслась леди Танза к самому пугающему вторжению за последнюю сотню лет. Для нее главное – ее чертовы каракули. Просто чудесно.

Отто провел нас в кабинет – тот самый, где я оставил отметины на инженерском лице. Мне стало совестно. Наверное, бедолага ежится, впуская меня в дом. Эзабет получила желаемое, уселась за стол и принялась работать.

– Как Тнота? – спросил я, приготовившись услышать худшее.

– Живой. Но ему плохо, – ответил Дантри. – Я нашел хирурга, согласившегося оперировать под мое слово.

Я кивнул. Мать честная, если б я открыл рот, то, наверное, заорал бы от радости. Уж что хирурги Валенграда умеют, так это ампутировать. Тнота в хороших руках. У него есть шанс. У меня внутри будто подвесили свинцовую гирю. Дух святой милосердный, мать твою, не попусти…

Дантри казался глубоко потрясенным. Сестра велела ему молчать и услала нас подальше. Ученик провел нас в приемную с шикарными мягкими креслами и изобилием подушек и подушечек, переходящим все границы. Прямо развратная роскошь, чего не скажешь при взгляде на дом снаружи. Внутри дома Отто все казалось новым, редко пользованным – эдакая картинка для случайных гостей. Тележка для напитков уставлена кувшинами и аккуратными рядками стаканов.

– Мы можем говорить прямо и просто? – осведомился я. – В доме еще есть слуги?

– В доме только я и Дестран, – ответил Отто. – Хотите кофе, чай?

Какая образцовая вежливость! Он даже попытался улыбнуться, но болезненно поморщился – улыбка уткнулась в распухший синяк, оставленный моим кулаком. Зато взгляд свысока получился отменный. Немногие могут такое с типом моего роста. Наверное, Линдрик решил уповать на моральное превосходство.

– А что-нибудь покрепче есть? – спросил я.

– От вас пахнет, – укорил он. – Вы уже достаточно выпили сегодня, а у нас еще работа.

– Что за мелочная месть – отказать человеку в выпивке, – буркнул я, глядя на жидкость в кувшинах и отчаянно желая ее.

От них исходил теплый золотой свет, ласково разливался по столу. Отто посмотрел на меня с жалостью.

– Капитан Галхэрроу, я не питаю к вам зла и даже не виню за это, – сказал он и указал на уродство, произведенное мной на его лице: месиво багрово-черных синяков и кровоподтеков, незажившие порезы.

Дантри глядел на меня, открыв рот. Я кривился и молчал.

– Вы следовали приказам, – добавил Отто. – Как подобает хорошему солдату. И послушной ищейке.

– Вы тоже мне не очень нравитесь, – сказал я.

Мы уселись, Дестран принес кофе. Если верить графу, чудесный кофе, богатый ровный вкус, но для меня весь кофе совершенно одинаковый. Он – не выпивка, а значит, все равно что грязь из канавы. Я рассказал о нашем бегстве из Мод, и оно на вкус было еще горше кофе.

– «Малыш» в Валенграде, – простонал Линдрик. – Я никогда и не представлял такого!

– Теперь представляете, – сказал я и потер глаза. – Сегодня умерло много людей. А до заката вдовы заплачут еще о многих. И в сиротских домах прибавится детей.

– Тяжелая, но необходимая плата за то, чтобы правда вышла на свет, – серьезно выговорил Линдрик.

И так безучастно, словно подсчитывал грошовые прибыли и убытки. Я снова окинул взглядом невероятную парочку: низенький толстый Линдрик, переменчивый и совершенно непроницаемый, и его несуразный ученик, сплошь неуклюжие руки и ноги, скверная кожа. Он поежился под моим взглядом, явно ощущая себя неловко в собственной шкуре. Такой подростковый жест. Сейчас юнцам живется не слаще, чем таким, как я.

Дестрану вряд ли больше четырнадцати, а вот возраст Линдрика трудно оценить. Очень странные глаза: слишком яркие и молодые, но одновременно в них светится спокойное знание, мудрость. Даже старость. Вот он сидит, похлебывая кофе, рядом с головорезом, недавно забившим его до полусмерти, – и никакой ненависти. Я никогда не встречал людей, так легко прощающих зло, способных так здраво и трезво оценить выгоды и забывать обиду ради них. Я не ощущал никакого желания отомстить, будто все произошедшее ничуть не коснулось его. Будто ему было искренне наплевать на все, учиненное мной.

– Вы чертовски рискуете, принимая нас, – сказал я, желая выдавить из Отто хоть какие-то эмоции.

Это его спокойное самодовольство невыносимо. Как ему такое удается?

– Может, для вас я и не выгляжу героем, – заметил он. – Но я понимаю, зачем Эзабет нужны ответы и зачем они нужны всем нам. Я свел ее с Глеком Малдоном, еще ничего не зная о ней, – кроме, конечно, ее работ по оптимизации фос-технологии.

Он вздохнул и добавил:

– Если бы не я, вы бы не замешались в неприятную историю с Машиной и ее энергией.

Я глянул на татуировку ворона. Где ты, Безымянный ублюдок, в каких краях шляешься? Ты нужен нам здесь. Тебе показалась важной Эзабет. А я не могу понять почему. Через Морок идут сто тысяч драджей, строя крепости по пути. Глубинные короли идут так, будто они потеряли всякий страх перед нашим оружием, а Воронья Лапа все поставил на одну женщину, прячущую лицо?

– Но Эроно из нашего рода, – удивленно выговорил Дантри. – Я просто не могу поверить, что она захотела навредить нам. Она же наняла капитана Галхэрроу, чтобы помочь моей сестре, помочь нам. Нам следует идти к ней.

Отто очень устало и печально посмотрел на графа. И тогда я понял, что Линдрик – совсем не сельский бухгалтер, смотрящий, разинув рот, на чужой мир князей и пажей. Толстяк жестче старой солонины. Жесткий, как настоящий солдат границы. Человек, способный вытерпеть взбучку и не обидеться, потому что обида ему помешает. Таких я стараюсь прикончить первыми, а уж потом размышлять над их характерами.

– Граф Танза, мне крайне приятно познакомиться с вами, – выговорил Линдрик. – Жаль, что мы не встретились раньше, в более благоприятной обстановке. Я много слышал о вашем выдающемся математическом таланте.

– Господин инженер, я тоже слышал много замечательного о вас, – сказал граф.

Да, спокойная вежливость Линдрика заразительна. Он верно оценил то, как лучше подойти к гордому молодому аристократу. Гребаный умник. Слишком уж головастый.

– Разумеется, я понимаю, что княгиня – ваша родственница, и довольно близкая, но спросите себя, почему она не похлопотала об освобождении вашей сестры, – заметил Отто.

– Неужели она в обиде на мою сестру? – удивился Дантри. – Но за что?

– Мой дорогой граф, вы задаете не те вопросы.

– Суть в том, чего она хочет, – сказал я. – Вот чего хотите вы?

– А чего хочет любой из нас? – спросил Линдрик. – Разумеется, безопасности для городов. Безопасности для моей жены и детей там, на западе. Я хочу, чтобы граница простояла еще тысячу лет или хотя бы до тех пор, пока Глубинные короли не обратятся друг против друга и не уничтожат себя. Чего еще можно хотеть?

– Эзабет считает, что у нее появились данные для работы, – заметил я. – И она хочет получить доступ к ядру Машины.

– Этого не может получить никто, – указал Линдрик. – Нолл постарался запереть его. Там механизм, который не может открыть даже Орден. Набор панелей. Их нужно нажимать в определенном порядке. В каком – неизвестно. Те, кто пробовал угадать, а верней, то, что осталось от них, – похоронены за стенами цитадели. Нолл позаботился о том, чтобы никакой враг не вздумал покопаться в ядре Машины. Сделанное там не для смертных глаз.

– Но ведь Нолл исчез, – заметил я.

Отто кивнул.

– А после его исчезновения – или смерти – или еще чего там с ним стало, люди вроде Глека Малдона начали задавать вопросы и раскопали старые расчеты. Когда секрет хранил сам Нолл, никто не спрашивал. Но теперь его нет, любопытство растет. Малдон захотел знание Нолла. А знание – опаснее всего. Дестран, верно?

– Да, учитель, – подтвердил юнец. – Знание – сила.

– Они заставили умолкнуть Глека Малдона. А теперь пришли за Эзабет, – сказал Отто.

Мне отчаянно захотелось выпить. Кожа покрылась липким потом. Так всегда бывает, когда я слишком долго не заглядываю в бутылку. Я подошел к тележке и налил себе стакан пойла. Оно оказалось донельзя гнусным. Как можно человеку в таком положении пить лютое дерьмо? Правда, для меня оно в самый раз.

– Если б они хотели просто заткнуть ей рот, могли бы не изощряться, – заметил я. – Отправили бы ее под трибунал за измену и раскол. Питер Дитвин был бы свидетелем. В Мод Эзабет оказалась совершенно беззащитной. Дантри дважды пытались убить. А ее – ни разу. Почему?

– Человека можно убить. Но вот идею – нет, – сказал Отто. – Объявив Эзабет безумной, они не только заткнули ей рот, но и обесценили все ее находки. То же самое сделали и с бедным Глеком. Но я подозреваю, что он и в самом деле начал терять себя к тому времени, когда его решили обезвредить.

– Но если Эзабет умрет, богохульство умрет с ней, – указал я.

Линдрик покачал головой.

– Идеи живучи. Представьте, что Эзабет умерла при загадочных обстоятельствах. Представьте скандал, внимание к ее работе. Из Морока вызывают Дантри, он начинает расследование. Может, он сумеет найти доказательства, достаточные для суда. Может, отправит на дыбу весь персонал Мод, чтобы выудить правду.

– Не отправлю, – сказал Дантри, и я ему поверил.

Мягкотелый.

– Но они-то этого не знают, – указал Линдрик, сочувственно хлопая графа по плечу, словно утешая пса, лишенного косточки. – А шумихи они хотят меньше всего. Пока Эзабет живет безумной – ее идеи и слова будут бредом. Если она погибнет, ее работа перейдет к любому другому спиннеру, достаточно умному и дерзкому, чтобы перенять эстафету.

– То есть, чтобы все шито-крыто и тихо, – подытожил я.

– А главное – легально, – добавил Линдрик. – И у них все прекрасно работало до тех пор, пока не стало ясно: Эзабет не удержать в Мод. Дантри имеет все законные права забрать Эзабет, и потому его пытались убить сначала в Мороке, потом здесь, провоцируя на дуэль с Хайнрихом Аденауэром. А он, при всем его клоунском виде, настоящий дьявол с рапирой. А когда провалились изящные планы, графа попытались застрелить в жалкой пивнушке.

– «Колокол» вовсе не жалкая пивнушка, – огрызнулась Ненн.

– Это не просто попытка княгини Эроно заткнуть рот Эзабет, – тяжело выговорил я. – И это не только маршал Венцер. Тут все трое: и княгиня, и маршал, и князь Аденауэр. И проклятый духами Орден. И, наверное, каждая гребаная шишка Валенграда.

Я откинулся на спинку кресла, закрыл лицо ладонью. Политика. Как я ненавижу это дерьмо! Я ненавидел ее еще тогда, когда носил вычурное имя, когда впервые встретил Эзабет и мы бежали вместе по лугу. Я ненавидел политику и тогда, когда впервые взял офицерский патент, а офицеры фыркали друг на друга, стараясь или высмеять меня, или подружиться со мной. Я ненавидел политику, когда моя жена усердно передавала в письмах клочки сплетен, которые могли бы, по ее мнению, помочь мне с карьерой. Я ненавидел политику, когда стал генералом, ненавидел ее, когда умер Тороло Манконо. Я потерял свой пост, свое имя и жену, но вот я, теперешний, кручусь в дерьмовом котле политики вместе со всеми остальными. Только Безымянные способны заварить кашу хуже, чем политики.

Мать честная, как же надо поговорить с Вороньей Лапой! Я ненавидел его и за то, что он такое, и за то, что он учинил со мной – но мне нужен старый колдун. Давно я уже не хотел по-настоящему переговорить с пернатым ублюдком.

Линдрик пристально посмотрел на меня.

– Капитан, скажите мне: если бы решать пришлось вам, вы бы позволили Эзабет продолжать исследования? Если бы явились драджи – а они уже идут, – попытались бы вы запустить Машину, даже зная, что колеса повозки могут отлететь? Рискнули бы вы уничтожением Дортмарка? А может, разрушением целого мира?

Я не смог ответить. И оно к лучшему.

– Глубинные короли уже подозревают, – вместо того сказал я. – И потому идут. Прямо сейчас. Они ведут свои легионы и обвалятся на нас волной железа и огня. Так что пусть Эзабет быстрее управляется со своей теорией. У нас почти не осталось времени.