В тот же вечер Роман рассказал дома отцу всё происшедшее с ним.

— Ну, слава богу, — сказал старик, — может, мы в этом боярине и милостивца найдём. Будет помощник в нашем праведном деле.

На другой день Яглины поднялись рано. Они оба набожно помолились на иконы — и отец благословил сына, повторяя:

— Дай-то Бог! Дай-то Бог!

Роман ушёл со смутной надеждой на «милостивца».

От Потёмкина Яглин ушёл обнадеженный, с радостными мыслями, что наконец-то дело, по которому он с отцом приехал в Москву, нашло своего «милостивца» и теперь, быть может, оно пойдёт гладко. Ведь шутка ли: Пётр Иванович Потёмкин бывает на Верху, и его знает сам Тишайший царь! Долго ли ему сказать царю о чёрном свияжском деле?

— Приходи ко мне как-нибудь с отцом, — сказал Роману на прощание Потёмкин. — Мы, старики, скорее ведь споёмся друг с другом.

Через несколько дней Андрей Романович сидел с Потёмкиным и разговаривал с ним о своём деле.

— Так, так! — говорил Потёмкин. — Чёрное дело, чёрное дело. Так оставить нельзя.

— Помоги уж, благодетель! Век за тебя будем Богу молиться. Только бы обидчику-то как-никак отплатить! — вставая со скамьи и кланяясь, сказал Андрей Романович.

— Надо, надо помочь, — обнадёживал его Потёмкин. — Только вот что, Андрей Романович: чать, и сам знаешь, что сухая ложка рот дерёт.

— Ох, благодетель! Разве я за этим постою? Последнюю рухлядишку и с усадьбой вместе накажу продать, а уж тебя отблагодарю.

— Да нет, разве я про то? — сказал Потёмкин. — У меня и своего добра некуда девать. Я про другое.

— Про что же, милостивец? Не разумею.

— А вот про что! — и Потёмкин стал ему говорить.

Задумался Андрей Иванович, идя к себе домой, и раздумался про то дело, о котором говорил ему Потёмкин перед этим.

А дело было следующее.

Дочь Потёмкина, Анастасия, готовилась уже в «Христовы невесты». Причиной этому было особенное безобразие её лица: на рябой поверхности сидела пара косых глаз и «заячья губа», что заставляло всех женихов избегать её. Как ни старался Потёмкин сбыть с рук дочь хоть за кого-нибудь, только не за смерда, а за дворянина или боярского сына, — даже бедные дворяне и боярские дети оббегали безобразную Анастасию. Время шло. Девка всё более старела, характер её становился день ото дня несноснее, и Потёмкин только спал и видел, кому бы на руки сбыть её.

Встреча с Яглиным заинтересовала его именно с этой стороны.

«Да вот кому можно сбыть Настюху-то! — подумал Потёмкин. — Дело их я устроить могу, а заместо этого потребую, чтобы Роман женился на Настюхе».

Не откладывая дела в долгий ящик, он предложил эту комбинацию Андрею Романовичу.

— И вам хорошо будет, и мне, — сказал он последнему.

— Посмотреть бы надобно было, Пётр Иванович, — робко сказал Яглин.

— Что же, хочешь — так и посмотри, — согласился Потёмкин и, хлопнув в ладоши, сказал холопу: — Позвать сюда Настасью!

Девушка явилась к отцу и гостю.

«Н-да, — подумал про себя Андрей Романович, — этакую-то красавицу кому угодно рад сбыть, только возьми пожалуйста!»

— Так как же, Андрей Романович? — спросил его Потёмкин. — По рукам, что ли?

— Не знаю, как тебе и сказать, Пётр Иванович, — немного помолчав, ответил Яглин. — Одному-то мне такое дело решать не годится: дело-то идёт не обо мне, а о сыне. Его поспрошать надоть.

— Да чего же его и спрашивать-то? Твой ведь сын-то или нет? Ну, так велел ему — и делу конец.

— Всё-таки как без него решишь-то? Ему ведь с женой вековать-то, не кому другому.

— Ну, как ты там хочешь, Андрей Романович, — с неудовольствием сказал Потёмкин. — Хочешь — советуйся с ним, хочешь — нет, твоё дело… мой сказ тебе вот какой: женится твой Роман на нашей Настасье, буду хлопотать о вашем деле; нет — не обессудь. Да ещё и сам я задерживать по приказам буду. У меня ведь и там благоприятели есть.

Сильно опечаленный вернулся к себе домой Андрей Романович и в тот же вечер рассказал всё Роману.

Последний тоже призадумался. Не по душе ему была некрасивая и грубая дочь Потёмкина. Знал он, что с нею он счастлив не будет и что только напрасно загубит с нею свой век.

— Что? Как? — пытливо заглядывая сыну в лицо, спросил Андрей Романович.

— Постой, батюшка, не нудь! Дай подумать малость.

— Что же, подумай, — согласился старик. — Жениться — это не сапог надеть, да ещё на такой, как потёмкинская Настасья.

Роман ходил несколько дней, всё раздумывая над задачей, которую ему предстояло решить. С одной стороны, если согласиться жениться на рябой Настасье Потёмкиной, то их правое дело восторжествует и Курослепов будет по делам своим наказан; с другой же — весь век вековать с нелюбимой женой — это значило навсегда отказаться от своих личных радостей, возможности, быть может, когда-нибудь полюбить другую девушку.

Наконец Роман пришёл к отцу и сказал:

— Иди, батюшка, к Потёмкину и скажи ему, что я согласен жениться на его Настасье. Только пусть сначала он покончит наше дело.

Старик видел, как было тяжело для сына решиться на этот шаг, и со слезами обнял его.

На другой день Андрей Романович пошёл к Потёмкину. Последнего он застал чем-то озабоченным.

— Что, али чем опечален? — спросил, поздоровавшись с ним, Андрей Романович.

— Будешь печальным, — ответил тот. — И не думал не гадал, что в такую кашу попаду когда-нибудь. Слышь, царь посылает меня с посольством в зарубежные земли: в Гишпанию да к французскому королю по его великому, царёву делу.

— Вот напасть-то! — хлопнув руками о полы, воскликнул Андрей Романович. — А я было к тебе сватом: отдай свою Настасью за моего Романа.

— Ну? — радостно воскликнул Потёмкин. — Вот как сладилось. Только как же теперь-то?.. Свадьбу-то играть некогда: царь велит не мешкая ехать в посольстве, потому дело спешное…

— Уж и не знаю как, — безнадёжно разводя руками, сказал Андрей Романович. — Как же так: стало быть, и делу нашему крышка тут будет?

— Не крышка, Андрей Романович, а задержка маленькая выйдет. Пока не вернусь из-за рубежа, ничего поделать нельзя.

Андрей Романович грустно поник головой: судьба и тут преследовала их.

— Только как же быть с Романом-то? — озабоченно сказал Потёмкин.

Ему очень не хотелось, чтобы добытый с таким трудом жених дочери ушёл из его рук. А тут приходилось уезжать на долгое время, может быть, на год или два. Кто знает, что может в это время случиться. Быть может, Яглины найдут себе какого-нибудь другого, нового «милостивца» и обойдутся без него. Тогда прощай жених для Настасьи!

И стал он думать, как бы устранить это препятствие.

«А… Надумал!» — наконец мысленно воскликнул он, вспомнив про что-то, и обратился к Яглину:

— А что, Андрей Романович, ведь, кажись, твой Роман знает язык немцев?

— Как же! Завёлся у него в Немецкой слободе дружок один, сын лекаря Мануила. Ну, пока мы этот год в Москве жили, он частенько ходил в слободу, там и навострился по-немецки говорить, латинский язык выучился читать. Я не запрещал, греховного тут ничего не видя: пусть, мол, его забавляется, коли это ему нравится.

— Ну, вот, вот!.. — воскликнул обрадованный Потёмкин. — Такого нам и надо в посольстве. Толмачом быть он годится. Отпускай его, Андрей Романович, с нами.

— Кого? Куда? — спросил ничего не понявший Яглин.

— Да твоего Романа с нами, за рубеж. Будет он при посольстве состоять.

— Романа? За рубеж? Да что с тобою, Пётр Иванович! Как же это я единственного сына пущу от себя бог знает куда? Нет, нет! На это нет моего согласья.

— Да ты пойми, Андрей Романович, ведь это ему же лучше. Узнает про него царь, что он в посольстве толмачом состоял, посадит его в Посольский приказ. Подумай, какой он человек-то будет! А уж я для своего зятя разве не похлопочу?

— Так-то так, а всё-таки — за рубеж… Это ведь только сказать легко…

— А что он здесь-то с тобою станет делать? Объедать тебя только. А там, в посольстве-то, ему и кормы пойдут, и государево жалованье. А до моего ведь приезда дело твоё не двинется. Стало быть, он здесь бесполезен будет…

Долго колебался Яглин. Роман же, напротив, был рад побывать в чужих странах и посмотреть там на разные диковинки, про которые ему немало рассказывали немцы из Немецкой слободы.

Как ни не хотелось Андрею Романовичу, но наконец он сдался на доводы Потёмкина и со слезами на глазах простился с сыном, отпуская его за рубеж, в далёкие страны.