…Дом культуры общества глухих располагался в старинном особняке с совсем крошечным внутренним двориком. Отделенный от Галерной высоким забором, он почти не просматривался с улицы (да и вывески никакой не было), но Паша сразу сообразил, что здесь происходит какое-то действо. Метров за восемьдесят до искомой точки стали появляться специфические фургоны мобилизующего темно-зеленого цвета. От фургонов тянулись и исчезали в неизвестном направлении толстые кабели. Мрачное фургонное поголовье перемежалось белыми вагончиками с затененными окнами, а вдоль тротуаров были выставлены поддоны с канистрами воды, какие-то пластиковые бочки и большое количество импровизированных урн.

Строго придерживаясь путеводных змеящихся кабелей, Паша Однолет прошел через подворотню и оказался в том самом дворике, набитом машинами и людьми. Машин было три (все три – джипы limited edition разных марок), людей – значительно больше, человек десять-двенадцать. Разбитые на кружки (очевидно, по интересам) они курили и о чем-то тихо переговаривались. Паша, как завороженный, рассматривал эти странные человеческие типы, любой из которых мог оказаться Бо. При условии, что Бо клонировалась, и часть клонов сменила бы пол, ориентацию, возраст и даже цвет кожи, но не изменила бы привычке быть не такими, как все. Во всем – одежде, прическах, лицах; в манере вести разговор, стряхивать пепел и как-то по-особенному склонять голову, слушая собеседника. Это могло кому-то не нравиться, но Паше нравилось точно.

Киношники, с каким-то даже восторгом подумал он. Киношники, ого-го! А я тут со своей мутью. А вдруг здесь окажется Бо? Мысль, пронзившая Однолета, не выглядела такой уж невероятной; ведь кто есть Бо? – дизайнер. А дизайнерам самое место в кино, и будет офигенно круто, если Бо отыщется. Но пока нужно было отыскать актера Коляду, и Паша направился к ближайшему кружку кинематографистов, состоящему из двух дам и приземистого мужика в жилетке с множеством карманов. Одна из дам была похожа на американскую актрису Мэрил Стрип.

– Евгений Коляда, – предварительно прочистив горло, провозгласил Однолет. – Актер. Где я могу найти…

Мэрил Стрип, скользнув по Паше равнодушным взглядом, продолжила беседу, а мужик пожал плечами.

Удача улыбнулась оперу на третьей компании, когда на вопрос о Коляде какой-то молодой человек (с подозрительно похожей на Пашину бородой) неопределенно махнул рукой в сторону входа в клуб.

– А можно… туда? – на всякий случай поинтересовался Паша.

– Рискните.

Благословленный таким странным напутствием, Однолет взбежал на крыльцо, миновал двойной предбанник и оказался перед лестницей, ведущей на второй этаж. Все здесь дышало памятью о былом величии и роскоши, и даже тусклая масляная краска, которой были закрашены стены, не могла извести эту память окончательно.

Второй этаж выглядел намного оптимистичнее. Правда, восстановленные интерьеры с дубовыми панелями и мраморными каминами несколько портило огромное количество праздношатающейся публики: в основном – молодой, в основном – девушек. Но встречались и юноши, перемещавшиеся по комнатам особняка с какими-то плотными листами блестящего картона, осветительными приборами и кабелями. Если юноши (обвешанные профессиональными поясами с инструментами) были заняты хоть какой-то деятельностью, то девушки откровенно скучали, пялились в смартфоны и периодически делали селфи. А в свободное от селфи время о чем-то переговаривались полушепотом и пили бесконечный кофе. Кофе наливали тут же, в комнате, отведенной под импровизированный буфет. На огромном столе стояла целая батарея обычных граненых стаканов, тарелки с бутербродами под пленкой, закрытые пластиковые коробки с едой (на манер тех, что выдают в самолетах) и несколько гигантского размера судков и термосов.

Евгений Коляда нашелся в пятой по счету комнате, или, скорее, холле с роскошным деревянным порталом камина – на актера более или менее уверенно указала девушка из режиссерской группы. Режиссерская группа – так, судя по всему, назывались люди, полукольцом сидевшие напротив нескольких мониторов: их составили на столе в коридоре, перед большим актовым залом (в самом зале проходила или должна была проходить съемка).

Коляда – мужчина лет тридцати пяти, отдаленно напоминающий Джонни Деппа, – полулежал на единственном в холле диване и, кажется, дремал. Непонятно, правда, как можно было отключиться во всем этом тихом, но чрезвычайно навязчивом гуле голосов. Белом шуме. Переполненный впечатлениями, Паша стал немедленно соображать, играли ли когда-нибудь вместе Мэрил Стрип и Джонни Депп, но так и не смог надумать ничего путного.

И сосредоточился на Коляде. И даже покашлял деликатно, чтобы привлечь внимание сотрясателя моральных устоев.

– Ну? – Коляда приоткрыл один глаз и потер рукой подбородок.

– Я вам звонил. – Паша немедленно сунул в этот глаз свои корочки. – Лейтенант Однолет. Переговорим?

– Не совсем понимаю о чем, но давайте.

На короткое изложение фактажа – с датами, хронологией и прочими необходимыми подробностями – у Однолета ушло минуты три, после чего Коляда сбросил дрему окончательно. Он с каким-то сожалением посмотрел на лейтенанта, а потом вдруг спросил:

– А разве ментам бороду носить можно?

– Э? – на секунду растерялся Паша. – В принципе не приветствуется, но и не запрещается категорически… Да у меня и в удостоверении борода… Есть.

– Сейчас другая.

– Непохож, что ли? – совсем не так мыслилась Паше беседа со сластолюбивым павианом, а вот поди ж ты, приходится подстраиваться.

– На хипстоту похож, – мрачно заметил Коляда. – Тошнит от вас уже. Когда вы только кончитесь?

– Когда исчезнут все преступления с лица земли, – так же мрачно ответил Однолет.

– А. Ну да. Мент.

Покопавшись в заднем кармане джинсов, Коляда извлек на свет божий паспорт и протянул его Паше.

– Это что?

– Загранпаспорт. Последние две недели провел в Финке, восстанавливался после гастролей. Все отметки о пересечении границы на въезд и выезд проставлены. Так что к вашим смертоубийствам не имею никакого отношения. Не был, не состоял, не участвовал.

– Я вас ни в чем и не подозревал, – честно признался Однолет. – Но вы время от времени появлялись на Коллонтай, так?

– Жаба слила?

– Кто?

– Сонька. Больше некому.

– Собственно, до Софьи я разговаривал еще и с Лидией Генриховной…

– Ну, нашей Лидо́ эта квартира на хер не нужна со всем ее содержимым. Лидо – женщина не от земли, а от небушка. – Коляда светло и по-детски улыбнулся. – Богом поцелованная. С одной стороны, так и должно быть. А с другой… Плохо это.

– Почему? – удивился Паша.

– Потому что рядом с прекрасным цветком обязательно жаба нарисуется. И вроде бы с хорошими намерениями. Самыми честными. Все проблемы на себя взвалит безропотно, все беды руками разведет и преданной будет по самые гланды. И год, и два, и пять. А некоторые десятилетия выжидают.

– Чего?

– Чтобы к рукам побольше прилипло. А в идеале – прилипло всё. Вы Соньку-то видели?

– Мы успели… пообщаться.

– И как?

– Она показалась мне разумным человеком. Чрезвычайно наблюдательным. Готовым к конструктивному сотрудничеству.

– А я не об этом. – Коляда подмигнул Паше. – Я когда к ней ближе чем на два метра подхожу – сразу серой в нос шибает. Есть в ней что-то дьявольское.

Как и положено кукле-маньяку. Наспех склепанное большое тело; студенистое лицо, что в одно мгновение легко превращается в деревянную заготовку, болванку. Зубы-поршни, тяжелые веки и… способность выудить из Паши приглашение в кино, – не иначе, чем инфернальная.

Без дьявола тут не обошлось.

– Она, поди, не рассказывала вам, как в доверие к Лидо втерлась? Сама-то Сонька из какой-то Тьмутаракани, ни друзей, ни родных, приехала в Питер с одним чемоданом. Сначала уборщицей к нам в театрик устроилась. Потом на реквизит присела. А потом никто и мяукнуть не успел, а она уже – личный помощник Лидо и правая рука. Вот кто Сонька по должности?

– Офис-менеджер.

– Так себе звучит, но она сама выбрала. Чтобы не отсвечивать. Должностишка маленькая, невзрачная. А вот поинтересовался ли ты, лейтенант, где она живет?

Павиан Евгений при ближайшем рассмотрении оказался симпатичным мужиком и нравился Паше Однолету; не нравился ему только оборот, который приняла беседа. Получалось так, что симпатичный мужик распускает сплетни, как никчемная баба, а он, опер Однолет, вроде бы все эти сплетни поддерживает, полощет уши в историях, никакого отношения к убийству Сандры и Филиппа Ерского не имеющих.

– Я, вообще-то, совсем по другому делу ее опрашивал, – сухо сказал Паша.

– Ну… иногда полезно и бэкграунд узнать, как говорят мои маленькие пушистые друзья-сценаристы, – хохотнул Коляда. – Может, что и прояснится. А живет Сонька в четырехкомнатной квартире на Таврической. Ну, то есть, подживает у Лидо. Не удивлюсь, если Лидо ее прописала, она же без своей Софочки никуда. Сонька и на гастроли с нами таскается, сучка. В этом году первый раз не поехала, так у Лидо натурально ломки были. Она-то как считает?

– Как?

– Считает, что жаба ей до гробовой доски предана и всю работу в театре волочет, и вообще – жаба бедная-несчастная, и жизнь ее обнесла, и все мы должны быть к ней чуткими.

– А в чем неправда? – осторожно поинтересовался Паша.

– В жабе и есть неправда. Не та она, за кого себя выдает. Лидо, конечно, говорить бесполезно, у нее своя реальность. Просто когда-нибудь огребет от этой подвижницы по полной – и только тогда сообразит, что к чему. Да поздно будет.

До сих пор в Пашином активе был только один творческий человек – вечно ускользающая Бо. Теперь же, едва ли не за один день, добавилось сразу трое. Пеннивайз, Чаки и павиан Евгений, он же – русский Джек Воробей. Люди, по меньшей мере странные, хотя и не лишенные сумеречного обаяния. Гонят пургу, которая так и норовит залепить Паше рот и уши. И ненавидят друг друга так по-театральному преувеличенно, что взгляд не отвести.

– Все-таки я не понимаю.

– Что именно? – спросил Коляда.

– Вы сказали, что у Лидии Генриховны квартира в центре.

– Ну да. С видом на Таврический сад.

– Четырехкомнатная, так? Зачем же ей понадобилась однушка, да еще в спальном районе? Однушка покупалась для отца, так мне сказали. Но разве отец не мог жить с дочерью? Не должен был?

– Вы спрашиваете мое мнение? – осторожно поинтересовался Коляда.

– Просто рассуждаю вслух.

– Чужая душа – потемки. Вот что я скажу.

– Думаете, это все объясняет?

– Думаю, что лучше туда не лезть. Хрен знает на что напороться можно. Только сдается мне, без жабы не обошлось. Она Лидо в уши может надуть все, что угодно. Уже сколько раз пыталась меня облить говнищем – я и со счета сбился… скажите, а обыск был в той квартире?

Если до этого Евгений Коляда просто трепался с Пашей, выбалтывая вещи, знание которых никак не способствовало расследованию, то последнюю фразу он произнес полушепотом. Шкурная заинтересованность, вот что присутствовало в ней.

– В рамках стандартных мероприятий на месте преступления.

– Ну и… Нашли что-нибудь?

– Кроме трупа? – уточнил Паша.

– Кроме него, ага.

– Кое-что, но, признаюсь честно, улов невелик.

Самое время было показывать фотографии, и Паша, достав снимок, найденный в паспорте Филиппа Ерского, протянул его Евгению:

– Знакомые персонажи?

– Так это же дядя Кира Кассис, богатый, как Онассис! – присвистнул Коляда, постучав пальцем по Шарковой капитанке. – Влюбленный в Лидо пингвин. Лучший друг «Птички Тари», так сказать. Меценат, пожелавший остаться неизвестным.

– Разве название его фирмы не фигурирует на афише? Мне говорили…

– То фирма. А то человек. Две большие разницы. С ним-то все в порядке?

– Надеюсь.

– Второго никогда не видел, – продолжил изучение снимка русский Джек Воробей. – Кирин бойфренд, что ли?

– Не понял?

Простодушный вопрос Коляды относительно бойфренда поверг Пашу Однолета в легкое замешательство. Да и не был Филипп Ерский похож на недавних знакомцев Паши – двух Бусь из барбершопа «Серпико». Он был просто красивым парнем, пусть и не брутальным, скорее – утонченным, а как иначе почувствуешь скрипку, прильнувшую к щеке? Люди вольны жить, как им хочется, и спать с теми, с кем захотят, – возможно, для кого-то подобный лозунг не пустой звук, а руководство к действию. А Паше – всё равно. Он вообще в эту сторону не думает. Главное, чтобы пафосные хотелки никому не мешали, не подпадали под статью и не заставляли лейтенанта Однолета ползать вокруг остывающих трупов в поисках улик.

И всё равно… Болтливый сукин сын, этот Женя Коляда. Хуже бабы. Даже демоница Софико, которую павиан со сладострастием обливал помоями, проявила намного больше такта. Не стала сплетничать с малознакомым человеком. Показания, касающиеся непосредственно дела, – это одно. А остальное… Даже заморачиваться не стоит.

Примерно так убеждал себя Однолет, понимая, что что-то изменилось. Неуловимо. Как будто он уселся играть в шахматы, и даже совершил несколько удачных ходов, вывел на позицию коня и безнаказанно сожрал пешку, – и вот, пожалуйста, игра поменялась. Она еще остается черно-белой, по цветам фигур, но теперь исчезли и фигуры.

Остались только камешки для игры в го.

– …Вы ведь только что сказали мне, что господин Кассис испытывает чувства к Лидии Генриховне…

Паша почему-то покраснел, а чертов павиан неожиданно расхохотался:

– Купился, да? Ладно, это шутка. Нормальный мужик дядя Кира. Только несчастный, несмотря на баблище. Будь его воля, он бы давно на Лидо женился. Развелся бы со своей марамойкой – и в омут с головой. Но вот незадача – старая жена крепко его за яйца держит. Говорит, при бракоразводном процессе по миру пустит. А она может. У нее вся адвокатура в друзьях. Причем не наша, московская. А у него серьезный бизнес. И не вывернуться теперь. Так что богатые тоже плачут.

Больше всего Однолету хотелось съездить сейчас по художественно небритой павианьей физиономии; актеришке удалось-таки выставить Пашу дураком. И заставить гонять в башке дурацкие мысли. Жаль, такие меры не приветствуются. Иначе бы…

– Ладно, это шутка-сиквел! – снова оскалился в улыбке павиан. – Отмучился дядя Кира с марамойкой. Померла она от рачка месяц назад, так что, глядишь, и Лидо счастье обломится. Ну и нам, если она решит театр не распускать. Только чую задницей, что распустит. Дядя Кира вряд ли с кем-нибудь захочет ее делить. Так что теперь – сами-сами-сами. В рот мне сериал.

– Интересный вы человек, Евгений, – только и смог выговорить Однолет.

– Есть такое. А парня я не видел, – добавил интересный человек Евгений, вдруг сделавшийся серьезным. – В нашем театре он никого не навещал.

– Зато навещал квартиру на Коллонтай.

– Ничего об этом не знаю.

– Там его и нашли, – припечатал Паша. – С дыркой во лбу.

– Ну, это я уже понял. А больше ничего не нашли? – повторил свой недавний вопрос любимец женщины-мима.

Это не было случайностью. Что-то мучило Коляду: как будто он о чем-то позабыл, а теперь вдруг вспомнил. И он о чем-то хотел спросить Пашу – но все не мог решиться. Да и хрен с тобой, Джонни. Паша тоже помогать не будет. И пальцем не пошевельнет, так-то.

– Вы ведь там бывали несколько раз этой осенью, так?

– Случалось.

– Насколько я понял – не один.

– Законом не запрещено, если что.

– Ничего необычного не заметили?

– А что замечать? Пустая квартира – она пустая и есть. Как оттуда выехали – так она и стояла. Ничего в ней не прибавилось. Я что… ключи взял – ключи отдал. А спрашивать нужно с того, у кого эти ключи постоянно. И кто точно знает, что в этой чертовой квартире происходит. Согласно графику.

– Я вас услышал, – сказал Паша и вынул последнюю фотографию из своего жиденького коллонтаевского пула. – Скажите, может, эта девушка к вам заглядывала?

Он спросил об этом просто так, не ожидая сколько-нибудь вразумительного ответа. Но Коляда отнесся к фотографии неожиданно серьезно:

– Не уверен, но видел похожую.

– Где видели? Когда?

– Так и вы должны были видеть. Там, в квартире, умелец жил, из глубины сибирских руд. Лидо его от своих щедрот приютила.

– Иван Караев. Я в курсе.

– Видимо, он холодильник и расписал. Тема хорошая, кстати. Аэрография. И на паре рисунков – похожее лицо. Сходство, конечно, отдаленное. Но что-то определенно есть.

Ну, конечно! Теперь и Паша вспомнил, как впервые увидел подобие комиксов на холодильнике. И тогда ему тоже показалась, что одна из героинь, заблудившаяся среди полулюдей-полуживотных, похожа на Сандру. То есть сначала показалось, а потом сходство куда-то улетучилось. Видно, он не один такой, Паша. Вот и Евгений Коляда это заметил.

Но сейчас дело было не в Коляде, а в Иване Караеве, отчего-то сделавшем Сандру героиней своего аэрографического комикса. Отчего? Они были знакомы? Насколько близко?

Тогда это словосочетание озадачило Пашу, но он давно справился с проблемой, забив таинственное embrasse в интернет-переводчик. И примерно такой ответ он и ожидал увидеть – Поцелуй меня! На пустом месте подобные призывы не возникают. До сих пор Неизвестную из автобуса не опознал ни один человек, и вот появился реальный шанс продвинуться в расследовании. Так или иначе, но Иван Караев связан с двумя людьми, которые мертвы. И эта странная история с черной лестницей в «Барашках»… У Паши нет никаких оснований не доверять показаниям демона-хранителя госпожи Дезобри. Она – лицо не заинтересованное, незаангажированное. И проявила себя как вдумчивый и толковый свидетель. И она – человек без воображения.

Иначе бы ей просто незачем было протоколировать жизнь в блокнотах. Превращать каждый свой шаг в документ бытия. Люди без воображения – находка для представителей Пашиной профессии. Такие люди не в состоянии ничего придумать и оперируют лишь доступными им фактами. Зато особи, обладающие чересчур буйным воображением, обязательно заведут следствие в тупик. Придумают и то, чего не было, распишут в красках, кучу всего лишнего нафантазируют; а ты потом сиди, как Золушка, отделяй зерна от плевел.

– Секунду. – Паша посмотрел на Коляду и предупредительно поднял руку. – Мне нужно позвонить.

– Да ради бога, – пожал плечами тот.

Отойдя к окну, Однолет набрал номер Ивана Караева. Звонки шли, но трубку Караев не брал, и после десяти гудков срабатывал автоответчик. Беседа с автоответчиком смысла не имела, поскольку они с Караевым уже договорились о встрече. И сейчас Паше надо брать ноги в руки и двигать в сторону улицы Писарева, разговаривать с голубчиком на предмет обоих покойников.

Но, пока он стоял у окна, в холле с резным порталом камина что-то изменилось. В нем появился новый персонаж, и персонаж этот был девушкой. Поначалу Паша подумал, что девушка – очередной представитель режиссерской группы, тупящий в смартфон. Но в руках красотка (а вновь прибывшая несомненно была красоткой) держала не смартфон, а какие-то листы, довольно увесистую пачку.

– Какого хера! – Коляда раскинул руки так, как будто собирался обнять весь мир. – Дарси! Сто лет тебя не видел.

– Я сама себя сто лет не видела, – ответила Дарси.

И тоже раскинула руки, но не так широко, как павиан: на весь мир не хватило бы, но на какую-то его часть – вполне. Ту, что примыкает к Исландии с ее горячими ключами. И Норвегии с ее фьордами. Почему вдруг Паша так решил?

Нипочему.

Просто еще одна симпатичная девчонка, и даже лучше Бо. У Бо нет ямочек на щеках, а у Дарси – есть, правда, одна-единственная. Но очень, очень милая.

– Кого играешь? – между тем спросила Дарси.

– Мудака, – ответил Коляда. – Кого еще можно играть в мудацком сериале? А тебя каким ветром занесло?

– Да попросили диалоги поправить в двух сценах. С колес сейчас будут гнать. Исполнительный по старой дружбе подкинул проблем. Ну, а я, как всем известно, девушка безотказная.

– Не скажи, не скажи, Дарси, – снова заржал павиан. – Мне ты сколько раз уже отказывала? Замаялся считать.

– И я замаялась, но что поделать. Совсем спать с тобой не тянет. Прямо сексуальная патология какая-то. Может, к сексологу сходить? Провериться?

– А по пьяни? Не?

– Ну, я столько не выпью, Женечка.

В этом диалоге не было ничего оскорбительного. Во всяком случае, для Пашиного уха, хотя на всякие скабрезности и пошлые шутки ниже пояса (с обеих сторон и по всей окружности) он реагирует не слишком позитивно. Терпеть их не может, такой он человек – Павел Однолет из Костомукши. А эти люди – вот такие. Киношники, театральные деятели – словом, птицы парящие отдельно от всех остальных. А в небесах или где-то там еще, не так уж и важно. И, хотя у Паши большие вопросы к павианьей личности Евгения Коляды, он понимает – актер и Дарси просто стебутся. Отрабатывают номер. Способ существования такой, а есть тут кто-нибудь еще (кто вполглаза на это смотрит), или вообще никого нет – без разницы.

– А это кто?

Наконец-то таинственная Дарси заметила Пашу. Вернее, заметила уже давно, поскольку трудно не увидеть человека в пустой комнате, на открытом пространстве. Но снизошла только сейчас.

– Новый помощник звукооператора?

– Не-а. Угадай с двух раз, – подначил подругу Коляда.

– Ну, не знаю. Судя по просвещенному лицу… Актер эпизода. Убивают через десять секунд после появления на экране. Еще до тебя.

– Мимо, любимая. Ладно, не буду тебя мучить, а то мы такими темпами до штатной хлопушки съедем. Он мент.

– Из сопровождения? Но у вас же сегодня не натура… Или он так, приобщиться к созданию нетленки?

Эти двое говорили о Паше в третьем лице, как будто его и не было здесь. Причем говорили не в самом уважительном ключе, скорее наоборот. Но Пашу это почему-то не обижало. Позволь себе такое в одно рыло Коляда – он мог бы и схлопотать. Но Дарси с ямочкой на щеке тушит однолетовский законный гнев, не дает ему разгореться в полную силу. И Паше нравится смотреть на Дарси. Это не то чувство, которое он обычно испытывает к девушкам и испытывал к Бо, с чьим леденцовым образом никак не удается расстаться.

Он бы хотел иметь такого друга, как Дарси, вот что.

– Просто мент. Ты же вроде искала… Для консультаций.

– Вообще-то я уже нашла. Вроде. Но еще один не помешает.

– Вообще-то я здесь. Вроде, – первый раз подал голос Паша. – Проще обратиться напрямую.

– Действительно, – изумился Коляда. – Как-то мы упустили этот момент.

– Прощелкали, – поддержала павиана Дарси.

Всему виной Пашина новая борода, выписанная прямиком из псевдоолдскульного барбершопа за три тысячи рублей. Она делает лейтенанта Однолета, серьезного человека на серьезной и важной работе, каким-то жалким клерком, каких миллион. Винтиком в машине. Или нет… При такой-то лукавой бороде, скорее, булавкой в кимоно.

Тьфу ты.

Будь здесь капитан Вяткин или следователь Брагин Сергей Валентинович – киношники ни за что не позволили бы себе такой стеб. Но с Пашей все прокатит.

А вот и не прокатит. Фигушки. Запоздало обидевшись на Дарси и примкнувшего к ней павиана, Паша сухо попрощался. И двинулся в сторону коридора, где заседала режиссерская группа во главе с самим режиссером – человеком неопределенного возраста с модно выстриженной головой. И победительно торчащей, завязанной в подобие хвоста китайской косицей. Зычным голосом Косица выкрикнула в монитор:

– Аглая и инспектор рыбоохраны! Актовый зал! Приготовились!.. Тишина!

Однолет замер. Застыл перед предварительно закрытыми кем-то из киношной обслуги створками стеклянных дверей.

– Мотор! Камера! Родандо!

Последнее слово привело Пашу в изумление, но, видимо, он был единственный, кто чему-то изумлялся. Где-то в глубине невидимого актового зала раздался хлопок, и спустя несколько секунд в коридоре зазвучали негромкие голоса – съемка в зале транслировалась на режиссерский монитор.

– Обожаю смотреть, как он выдрючивается перед телками, – едва слышный шепот заплескался прямо в Пашином ухе.

Дарси.

Теперь она стояла рядом с Пашей и самым бесцеремонным образом касалась губами его мочки.

– А он выдрючивается? – таким же шепотом спросил Паша.

– Слово «снимаем» он воспроизводит минимум на шестнадцати языках. Включая албанский и маори. Без акцента.

– А сейчас на каком?

– Испанский. Обиделись на меня?

– Нет.

– Меня зовут Дарья, и я сценаристка. А на сценаристов нельзя обижаться, они и без того обиженные судьбой люди.

– Почему? – неожиданно развеселился Однолет.

– Потому что когда пишешь, всегда держишь в голове суперсериал «Мост». Ну, или там «Однажды ночью». А на выходе, после всех согласований, редакторских правок и родандо, получается «Доярка из Хацапетовки». Разве это не печаль?

Съемка закончилась через три минуты, и путь снова был свободен. В другое время Однолет воспользовался бы любой возможностью задержаться и немного поболтать с Дарси. Но только не сейчас, когда в конце тоннеля, украшенного лихой аэрографией Ивана Караева, появился слабый свет. И все, что остается Паше, – идти на этот свет. Несмотря на улыбку сценаристки Дарьи, притягивающую к себе похлеще русалочьего пения.

– Мне пора, извините, – сказал Паша. – Было интересно.

– Да, действительно. – Дарси закусила губу. – Было смешно.

…Она догнала Пашу уже в районе Ново-Адмиралтейского канала, в который упиралась Галерная. Видно, не так долго и раздумывала – пойти за Однолетом или нет. Сразу поскакала, наплевав на кипу бумаг в руке, иначе опера было бы не догнать: Паша ходит очень быстро и иногда переходит на бег, привычка осталась еще со школы, когда он – пусть и недолго, всего-то полгода, – занимался такой странной полуспортивной-полутехнической дисциплиной, как радиопеленгация.

В просторечии – охота на лис.

«Охота на лис» была одним из эпизодов в жизни романтического подростка Однолета. И в самом названии, призывном, как звук охотничьего рожка, ему чудились взнузданные лошади, красно-белые костюмы всадников, черные каскетки, свора гончих и огненно-рыжие лисьи хвосты. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что каскетку, лошадь и гончих никто Паше выдавать не собирается. А собираются выдать карту, компас и радиоприемник. Недолго побегав по лесу в поисках радиопередатчиков, Паша с темы соскочил, но с тех пор не ходил толком, а мчался вприпрыжку, иногда опережая общественный транспорт.

К метро, конечно, это не относится.

Вот и сейчас он несся на улицу Писарева и только у канала ненадолго затормозил и поднял голову вверх.

– Эй? – обратился он к небесам. – Снегу пришлете?

– Хренушки. Во второй половине января, разве что. Не заслужили.

Это снова была Дарси. Полы ее распахнутого короткого пальто развевались, спутанные волосы закрывали половину лица, а на оставшейся половине ярко горел румянец.

– Вас не догнать, – запыхавшимся голосом сказала она.

– А зачем меня догонять? – удивился Однолет.

– Вас как зовут?

– Павел.

– И вы правда мент? – Она закусила губу и тут же поправилась: – Полицейский?

– Правда. Лейтенант Однолет. Уголовный розыск.

Паша полез было за удостоверением, но Дарси остановила его.

– Я вам верю. И… Можно я буду звать вас просто Павел?

– Ну… конечно.

– А вы можете звать меня Дарси. Меня так все зовут, включая несостоявшихся любовников. Нет, ну если для вас это чересчур… На Дарью я тоже откликаюсь. Вы, наверное, подумали: «Что ей от меня нужно?»

– Не успел, – честно признался Однолет.

– Но сейчас-то думаете?

– Сейчас я знаю.

– Валяйте.

Дарси смешно сморщила нос и улыбнулась, и Паша снова вспомнил Бо: когда Бо корчила рожи, сердце у него замирало, а сейчас ему просто весело и хочется заняться каким-нибудь важным делом. С точки зрения детей, что неожиданно.

Воздушного змея, что ли, запустить?

Но змея у Паши не было, а страшная симпатяга, – даже несмотря на свою язвительность, Дарси – была.

– Вы хотите меня использовать для профессиональных консультаций.

– Ну вот. Вы сами это сказали. Теперь не придется прикидываться, что я влюбилась в вас с первого взгляда.

– Да, это существенно упрощает ситуацию.

Веселье продолжается, и к воздушному змею прибавились сейчас бумажные кораблики и фигурки оригами.

– А вы следователь?

– Оперативный работник. Но, естественно, работаю со следователями.

– Здорово.

– Да?

– Меня недавно познакомили с одним следователем. Не могу сказать, чтобы мы нашли общий язык. Мрачный тип, нелюдимый, такого не разговоришь. И подтормаживает немного.

– Меня, думаете, можно разговорить?

– Удивите меня, Павел.

– Чем? – изумился Однолет.

– Не знаю. Леденящим душу серийным убийством. И чтобы убийца не какой-нибудь мясник, а интеллектуал с ученой степенью. Или ночной фармацевт с синдромом потери кратковременной памяти. Или ночной библиотечный сторож с дислексией в анамнезе. Или ночной портье, фотолюбитель и вуайерист.

– Вы мне решили все мировое кино пересказать?

Паша улыбнулся, потому что и Дарси улыбалась: ну, конечно, она слегка поддразнивала его и наверняка считала простодушным парнем, не хватающим с неба звезд. Что-то вроде ночного библиотечного сторожа, только без дислексии.

– А зачем вам нужен был наш Женечка?

– Это касается дела, которое… – Тут Паша выдохнул и добавил строгим голосом: – Которое я сейчас веду. И мне не хотелось бы распространяться о нем.

– Что-то серьезное?

– Ну…

– Да ладно вам… Тем более что Женечка уже распространился.

– И что же такого он сказал? – насторожился Однолет.

– Сказал, что история связана с убийством. И все. А подробности – под катом и идут по отдельной таксе. Я, конечно, пыталась выбить себе преференции, но Женечка иногда бывает непоколебим. Может быть, вы мне расскажете, Павел?

– Увы.

– Да бросьте. – Дарси нисколько не обиделась. – Хотите, я пообещаю вам свое молчание? Хотя бы до того момента, пока дело не будет раскрыто.

– Увы, – снова повторил Павел и развел руками. Не только сценаристки умеют поддразнивать собеседника, так-то!..

– А если бы… – Тут она зажмурилась, ухватилась за рукава Пашиной куртки и снова приблизила губы к его уху, как тогда, перед стеклянными дверями. – А если бы я была вашей девушкой? И вы перед сном обнимали меня крепко. И целовали в затылок, потому что мне нравится, когда меня целуют в затылок. Вы бы… Вы бы и тогда не рассказали?

Паша был оглушен.

Ничего удивительного, ведь он только что покинул Дом культуры Всероссийского общества глухих, наверное, там и подцеплен вирус временной выборочной глухоты. Опер Павел Однолет не слышит ничего, кроме голоса Дарси, – отважного маленького бобслеиста. По только ему известным трассам он отправляется куда-то вглубь организма, чтобы финишировать у самого Пашиного сердца, врезавшись в его бортик с новым олимпийским рекордом.

Или даже мировым.

Бедное, бедное Пашино сердце.

– Не рассказал бы и тогда, – медленно и с расстановкой ответил Паша. – Вы ведь не моя девушка.

– А просто девушка… Не ваша… Она может пригласить вас на кофе?

– К сожалению, у меня еще дела.

– А можно мне пойти с вами?

– Куда?

– По вашим делам. Они ведь касаются того убийства, да? А потом, когда вы быстренько всё раскроете и обезвредите всех преступников, я угощу вас кофе. Идет?

Дарси – все равно что Бо, сопротивляться ей бесполезно.

– Ну ладно. – Паша дернул себя за мочку уха, все еще хранящего отголоски шепота Дарси. – Идемте. Здесь недалеко.

– И что там?

– Автосервис. Навестим одного фигуранта. Только одно условие – вы никуда не влезаете и молча стоите в стороне.

– Это будет сложно, – честно предупредила Дарси. – Но я постараюсь. Честное слово.

…Автосервис, в котором работал Иван Караев, назывался «Джин-Авто». Чтобы попасть в него, Паше и его новой знакомой пришлось пройти через два запущенных двора, следуя трем нарисованным от руки указателям. Однолет уже мысленно представил несколько раздолбанных ржавых гаражей с покосившимся табло «РАЗВАЛ – СХОЖДЕНИЕ».

И шины на переднем плане.

Вернее, художественно вырезанные поделки из них, предпочтение отдается матрешкам, лягушкам и лебедям.

Никакими лебедями в «Джин-Авто» и не пахло: это был добротный теплый ангар, слишком чистый для обычного ремонта автомобилей. Нет, все сопутствующие автосервисам вещи имелись и здесь: пара подъемников и одна яма, на которой стояла сейчас какая-то иномарка. Но основное пространство занимали штук пять боксов со стапелями, в каждом из которых шла рихтовка и покраска. Так, во всяком случае, поначалу показалось Паше, и только чуть позже он сообразил, что основная специализация «Джин-Авто» – аэрография.

Подойдя к офису, Однолет стукнул в стекло, за которым виднелся работяга в комбинезоне. Работяга пялился в экран маленького телевизора, где шел какой-то старый нелепый боевик с участием Джекки Чана, и на Пашин призыв откликнулся неохотно.

– Какая тачка? На когда назначено? Если не назначено – по предварительной записи после Рождества.

– Мне нужен Иван Караев.

– Вы тут не первый, кому он нужен, – осклабился работяга. – Очередь, ёпта.

– Придется влезть без очереди. – Шутка показалась Однолету удачной, интересно, оценила ли ее Дарси?

До сих пор девушка не отходила от Паши ни на шаг, но теперь словно испарилась куда-то. Впрочем, капитально испугаться он не успел: Дарси выскользнула из одного бокса и переместилась к следующему. Павел сделал предупреждающий жест рукой («погодите, я сейчас!»), но сценаристка, похоже, даже не заметила его.

И любитель Джеки Чана ответил тихим, но внятным ворчанием:

– И откуда вы беретесь, такие борзые? Всё лезете и лезете, блин.

– Вот отсюда. – Паша прижал к стеклу корочки и снова пожалел, что Дарси удалилась на критическое для его остроумных реплик расстояние.

– Ага, – меланхолично взглянув на удостоверение, сказал работяга. – Нету его пока. Минут двадцать, как должен был прийти. Но чего-то задерживается. А что случилось-то?

– Проконсультироваться надо. Тему одну перетереть.

– Ну ждите тогда. Левый крайний бокс его.

Чтобы попасть в караевский бокс, нужно было пройти мимо остальных четырех. И только теперь Паша понял, почему Дарси покинула его: все дело в машинах, стоящих там, Однолет таких и не видел. Ну, может быть, видел, – на крошечных стоянках при отелях «5 звезд»; и в кино о жизни все тех же пятизвездочных отелей, в основном – криминальной. Худо-бедно, ему удалось идентифицировать «Роллс-Ройс» (по тетке с крыльями на капоте) и «Бентли» (по букве «б» с крыльями на капоте), остальные остались за гранью его понимания. Странно, что при такой начинке в любом из боксов, ангар еще не взят под дополнительную охрану. А может, и взят, только охраняют его какие-нибудь бойцы невидимого фронта.

В караевском боксе стоял мотоцикл.

Огромный, черный, с ослепительными, почти органными выхлопными трубами и прихотливо изогнутым рулем. Это был классический «Харлей-Дэвидсон», созданный для скорости, дорог и ветра; без появившихся много позже массивных кресел и навороченных стереосистем. Настоящий, беспримесный красавец.

– Тебе куда?

– Да, в общем-то, не важно…

– Садись, нам по пути.

Это была цитата из «Харлея-Дэвидсона и Ковбоя Мальборо», фильма, снятого еще до рождения Паши Однолета, но в котором он не прочь был бы оказаться. Хотя бы на время. Обрывки цитаты просвистели в Пашиных ушах и срикошетили на Дарси, которая стояла сейчас рядом с мотоциклом.

Совершенно им очарованная.

– Хорошая у вас работа, Павел, – сказала девушка. – Невероятно расширяет горизонты. Нам нужен владелец?

– Это вряд ли. Нам нужен тот, кто занимается этим красавчиком. Придется подождать. Если, конечно, у вас есть время.

– У меня полно времени.

В боксе Ивана Караева царил идеальный порядок. Кроме стоящего на стапеле «Харлея», здесь имелись стеллажи, забитые какими-то инструментами и баллончиками с аэрозолью. Сотни баллончиков, а еще – несколько переносных компактных компрессоров. К одному из них, стоящему на отдельной полке, тянулся тонкий шланг; с другой стороны шланг был подсоединен к небольшой металлической трубке с парой врезных деталей и насадок.

Дарси повертела трубку в руках:

– Аэрограф.

– Вы и в этом разбираетесь.

– В чем я только не разбираюсь. Я же сценаристка.

Почему ей кажется, что это слово все объясняет? Вот лейтенанту Павлу Однолету до сих пор многое неясно. Например, куда подевался Караев. Паша даже успел позвонить ему, но если раньше гудки все-таки шли, то теперь телефон был отключен.

В ближнем к выходу углу стояло старое протертое кресло, которое наполовину перекрывал маленький стол. Паша хотел было устроиться в кресле и полистать журналы (на столе их была целая кипа), но у Дарси оказались свои планы.

Она обошла мотоцикл со всех сторон, нежно пробежалась пальцами по рулю и сиденью, а потом сказала:

– Давненько я ничего не выкладывала в Инстаграм. Запечатлеете меня?

– Ну… давайте. А где?

– Я вижу только один вариант.

Произнеся это, Дарси сбросила на пол свой рюкзак (ах, что это был за жест! – как будто она навсегда оставляла свою прошлую жизнь и не собиралась оборачиваться) и – Паша и глазом моргнуть не успел – как она уже сидела за рулем «Харлея».

Ужасно милая девчонка, ужасно! И Бо поступила бы так же.

– Не чересчур? – засомневался Паша.

– В самый раз. У вас смартфон или что? Камера нормальная?

– Смартфон. Камера… э-э… тринадцать мегапикселей.

С тринадцатью Паша загнул, их было вполовину меньше, но… Ради того, чтобы стать обладателем фото хорошенькой девушки и крутого мотоцикла (3-е место в топе самых популярных обоев для рабочего стола) – можно и приврать.

– Отлично. Снимете меня на свой, потом перебросите. Идет?

– Переброшу, конечно.

Однолет уже сделал несколько выигрышных (с его точки зрения) снимков и продолжал щелкать, когда на пороге бокса показался молодой человек в замшевой куртке с наброшенным на голову капюшоном. В руках молодой человек держал квадратный картонный поддон с двумя бумажными стаканчиками.

Еще один красавчик, мать его, подумал Паша и опустил смартфон. И неожиданно разозлился на Дарси, которая сидела к замшевому красавчику спиной и видеть его не могла. Это она втянула лейтенанта Однолета в дурацкую фотосессию, чье название легко определяется формулой, с детства знакомой всем нищебродам: «Бобик в гостях у барбоса». И как, после всех папуасских плясок вокруг чужого мотоцикла, предъявлять Ивану Караеву ксиву оперуполномоченного?

Несерьезно вышло. Несолидно.

– Иван Караев? – прогромыхал Паша на весь бокс.

Красавчик, уже несколько мгновений взиравший на мизансцену с Пашей и Дарси, склонил голову набок и улыбнулся.

– Нет. Клиент Ивана Караева.

– А где Иван?

– Не знаю. Жду.

Дарси, повернувшая голову на первую реплику вошедшего, так и осталась сидеть на «Харлее», в то время как Красавчик обошел мотоцикл. Он поставил картонку с чашками на сиденье позади девушки и приблизился к ней. Конечно, он был несколько мелковат, но спину держал очень прямо – и, судя по всему, это его врожденное свойство. Безусловный рефлекс.

– Удобно? – спросил он у Дарси.

– Очень, – ответила она. – Это ваш?

– Нравится?

– Очень. А разве зимой ездят на мотоциклах?

– А разве это зима?

Красавчик не привирал с «Харлеем», как Паша Однолет приврал с пикселями на камере. Красавчику, судя по утонченному и в то же время – дерзкому лицу, – никому бы и в голову не пришло задать вопрос «смартфон у вас или…», потому что и так ясно, что смартфон-айфон-десятка с функцией распознавания лица. И все другие вопросы так и останутся непроизнесенными в связи с очевидностью ответов.

С другой стороны, он мог оказаться и вовсе без мобильной связи, и без дорогого мотоцикла между ног, ничего бы это не изменило. В восприятии Бо, например. И всех остальных крутых девчонок, млеющих от такой сомнительной и научно не подтвержденной вещи, как харизма. Только Сандра… Сандра могла бы встать вровень с Красавчиком, но она мертва. И лейтенант Однолет, вместо того чтобы искать ее убийцу, стоит и пялится на флирт vip-байкера и сценаристки мудацких сериалов.

Потому что других сериалов в стране не производят. И потому что это и правда похоже на флирт.

– Вы то, что я думаю? – спросила Дарси.

– Предупреждаю, – ответил Красавчик. – Я могу вас сильно удивить.

Пусть ее удивят. Хоть кто-нибудь. Хоть чем-нибудь. Это всё, чего хочет Дарси, страшная симпатяга. И стоящая за ее спиной циничная сценаристка Дарья, готовая на всё ради сюжета. Ну, почти на всё. Кроме как переспать с павианом Колядой. Но с Красавчиком она бы переспала по щелчку пальцев, тут и к гадалке не ходи.

– Простите, не знаете, когда вернется Иван? – решил напомнить о себе Паша.

– Понятия не имею. – Красавчик даже головы не повернул в Пашину сторону, продолжая разглядывать Дарси. – Уже давно должен был прийти. Хотите кофе?

Вопрос адресовался вовсе не Однолету.

– Хочу, – ответила девушка.

– Ничего, что в бумажном стаканчике?

– Мне нравится стиль нуар.

– Мне тоже.

Это Паше сценаристка Дарья должна была втолковывать про нуар, ведь Однолет – лейтенант полиции. А Красавчик – не лейтенант, он даже не частный детектив и, судя по всему, не имеет отношения к сыску. Но не прошло и пяти минут, как оказалось, что как раз он, Павел, не имеет отношения вообще ни к чему.

– Хотите сделать аэрографию? – Поток вопросов со стороны сценаристки не останавливался. И задавала их Дарси серьезным и спокойным тоном. Примерно так она расспрашивала Пашу об убийстве.

– Она почти сделана. Остались незначительные детали. Мне нравится, как работает Иван.

– Он сказал мне по телефону, что у него какая-то встреча, – решил вклиниться Однолет.

– Не в его правилах – уходить на личные встречи во время рабочего дня. – Очевидно, любитель нуара знал Ивана Караева лучше остальных присутствующих. – Странно.

– И телефон вне зоны доступа.

– Не могу тратить время на ожидание. – Красавчик коротко, не разжимая губ, улыбнулся. – Было приятно познакомиться… Второй кофе для вас.

Реплика была адресована Паше и одним махом выбила сценаристку из седла. Нет, не «Харлея-Дэвидсона», где она по-прежнему восседала, в надежде, что ей обломится история в стиле нуар. Выбить из седла по Красавчику означало указать сценаристке ее истинное место. Находящееся где-то рядом с Однолетом, его коммуналкой и собственной коммуналкой Дарси; в лучшем случае – однушкой в спальном районе. Вероятность того, что в ней произойдет что-то интересное, стремится к нулю. Лимит всего интересного выбран особняками, лофтами и пентхаусами.

Убийства не в счет.

Нет, Паша так не думает, но так (с вероятностью процентов в восемьдесят пять) думает Дарси. Только что она поняла: Красавчик вовсе не собирается продолжать знакомство с ней и вот-вот сольется, даже не оценив ее художественно спутанные волосы, и влажные глаза, и гибкую фигуру. Обижаться на это бессмысленно, остается лишь сохранить лицо. С забавной ямочкой на щеке, которая так нравится Паше Однолету.

– А что передать Ивану, когда он вернется? – спросила мужественная Дарси, и ни один мускул не дрогнул у нее на лице.

– Передайте привет. От владельца «Харлея». Пусть перезвонит мне. Кстати, мотоцикл вам идет.

– Он всем идет.

Красавчик не стал продолжать разговор, а просто приложил два пальца к капюшону в знак прощания; жест, избитый целыми группами иностранных морпехов и легионеров, в его исполнении выглядел невероятно свежо.

Когда он ушел, в боксе на несколько секунд повисла тишина. И Паша точно знал, откуда растут ноги у этой тишины: каждый из них предпочел бы, чтобы этого эпизода не было. И, в отсутствие Ивана Караева, в его ожидании, можно было вернуться к рассуждениям о преступниках и преступлениях, и о мировом кинематографе поговорить, и тут Дарси развернулась бы в полный рост. Или вот. Сейчас очень помог бы синдром потери кратковременной памяти – при условии, что и он будет кратковременным. Вот об этом сейчас думает Дарси.

С вероятностью восемьдесят пять процентов. Или даже девяносто семь.

Но Дарси совсем не думала так. Она, не отрываясь, смотрела куда-то вглубь картонного поддона, на котором Красавчик принес свой кофе.

– Он забыл свое портмоне, – сказала Дарси.

– Не пропадет. Отнесем в офис, когда будем выходить, они передадут. – У Паши появилась возможность поговорить на посторонние темы, и он был рад ей.

Но сценаристка Дарья уже вытащила портмоне из картонного плена и теперь разглядывала его, не посягая, впрочем, на внутренности.

– Пожалуй, нужно догнать хозяина. Пока не поздно.

– Давайте. Попробую догнать.

– Я сама.

До сих пор она просто размышляла, взвешивала «за» и «против», но теперь решение было принято. И оставалось только соскочить с «Харлея», подхватить рюкзак и отправиться следом за Красавчиком, точно определяя местоположение цели в пространстве. Что ж, внутренний радар Дарси работает без сбоев. И если бы она занималась «охотой на лис», то достигла бы невероятных высот в этой спортивной дисциплине.

Сценаристка Дарья поступила ровно так, как и предполагал Паша, ровно в такой же последовательности: соскочила с мотоцикла и на ходу подняла рюкзак. И уже у самой двери обернулась и послала Паше воздушный поцелуй:

– Созвонимся!..

Только теперь отважный маленький бобслеист добрался наконец до Пашиного сердца и врезался в его бортик с новым олимпийским рекордом. И даже мировым.

И Пашино сердце хрустнуло.

Но он не заметил этого, потому что снова пытался пробиться к Ивану Караеву, и снова нарвался на «вне зоны действия сети». Это может закончиться через пять минут, а может, через час. А, может… Может, Иван Караев вообще ударился в бега, если исходить из того, что все, сказанное Соней, – правда. Вероятность того, что это правда, не стремится к нулю, потому что Соня – лицо незаинтересованное. Ни в компрометации Караева, ни в его защите.

Или это он, Паша, ступил, выступив с завиральной идеей про посылку?

Опера Однолета хлебом не корми – дай только сочинить очередную зубодробительную версию произошедшего. Не всегда получается, правда. Вернее, всегда не получается, но есть вещи, в которых Паше уже сейчас нет равных: когда он куда-то бежит, добывает какие-то улики, болтает с людьми о чем попало. О них самих. Но больше слушает. Те же принципы исповедует следователь Брагин Сергей Валентинович, но он очень умный мужик, и это видят все.

А в Паше Однолете все видят простодушного щенка (кто вообще берет таких лошар на работу в органы?) – и потому иногда теряют бдительность. И могут выболтать то, чего выбалтывать ни в коем случае нельзя. Вопрос в том, сможет ли Паша понять это и обратить на пользу делу. А он – и надо честно признать это – понимает не всегда.

Этим-то и отличаются лошки от крутых мужиков Брагиных и Вяткиных.

Но Паша в процессе и не теряет надежды, а сейчас ему надо заняться привычным для себя делом: выудить из работяги при офисе новый адрес Мастера Аэрографии. А вечером, у Брагина Сергея Валентиновича, поделиться своими наработками. И версиями, если они к тому времени появятся.

Однолет уже вышел из бокса, но затем вернулся. Из-за стопки журналов, которые лежали на столе. Их было несколько десятков, – очевидно, часть одного и того же тиража, потому что обложки на них были одинаковые. С комиксовой шапкой:

Никакого поезда на обложке не было, а была… Сандра. Девушка, убитая в автобусе № 191. Не приблизительная, не «слегка похожая», когда легкий намек на сходство можно трактовать как игру воображения, – а воспроизведенная с фотографической точностью. Но и это было не все: Сандре с обложки явно грозила опасность. И исходила она от отвратительного монстроподобного существа, которое тянуло к девушке свои щупальца. Существа с лицом Софочки – безотказного офис-менеджера Лидии Генриховны Дезобри.