ГЛАВА 32
{ДЖЕЙСОН}

Я улетел за тысячу миль, проник за пределы пи, нашел конец бесконечного числа, добрался до последней цифры после запятой. Тут очень красиво.

Кто-то трясет меня, будто желая вернуть душу в тело. Хриплый шепот:

– Джейсон… Джейсон… Ау!

Чей же это голос? Я все еще жив, но долго не протяну. Наверняка снова впал в бред… После такого уже не оклемаешься.

Что-то садится мне на грудь. Крылья, перья… больно! Очень больно! Меня щипают за нос.

Поднимаю тяжелые веки – передо мной Кару. Смотрит на меня своими соколиными глазами и выводит тихую трель. Потом мне в лицо заглядывает летучая мышь – необычная такая, серебристая. Она тоже поет.

И вот надо мной склоняется Аза. Наконец-то она рядом, наконец-то я могу до нее дотронуться, пусть даже во сне…

В ее янтарно-золотых глазах виднеются сапфировые вкрапления. Ее кожу украшают изображения корабельных снастей и парусов, якорей и сабель. Магонские татуировки показывают все, что тебе дорого, объясняла мне Аза.

Моего изображения там нет.

Значит, она пришла попрощаться. Ничего страшного, я готов.

Магония окутывает ее с головы до ног. Вот шквальные киты, вот живые паруса, а вот щупальце воздушного кракена обвивает руку и тянется к шее. От одного плеча к другому летит стая птиц, а на щеке проступает яркое созвездие.

– Джейсон, – шепчет она. – Джейсон… Тебе нельзя умирать! Ты мне нужен.

– Я в норме, – говорю. – Я уже который день умираю – и все никак.

– Обманщик, – говорит она, и за этим словом тянется вагон дополнительных смыслов. – Ты не в норме. Норма – это вообще не про тебя.

Она разрывает мою рубашку и оглядывает ожоги. У нее на лице написано: дело плохо.

– Я не знаю, как его исцелить, – говорит она, поворачиваясь к Даю. Тот мотает головой.

– Я припас для тебя занятный факт.

Приподняв одну бровь, она смеряет меня своим фирменным взглядом.

– Он точно принесет мне победу.

– Тебе не нужно пытаться победить, – говорит Аза, и на ее глазах выступают слезы. – Здесь никто не соревнуется.

– Я ждал особого случая, – продолжаю я. – Но поскольку у меня, наверное, осталось не так много времени, расскажу его прямо сейчас.

– Ты не умрешь, об этом не может быть и речи, – говорит она. – У тебя впереди еще шестьдесят… семьдесят лет, чтобы выиграть…

– Так вот, – перебиваю я. – Эта история случилась во время Второй мировой. Один американский изобретатель придумал, как устроить диверсию при помощи летучих мышей. Идея заключалась в том, чтобы наловить мышей, снабдить их маленькими бомбами, ввести в спячку, поместить в специальные контейнеры с парашютами и сбросить с самолетов над территорией Японии. Предполагалось, что, проснувшись, мыши разлетятся по амбарам и другим легковоспламеняющимся постройкам, каких в Японии было немало, и когда сработают бомбы, люди подумают, что вокруг прячутся вражеские солдаты, и охваченная паникой страна сдастся. Таков был план. Его тщательно проработали и даже приступили к испытаниям, но у мышей было свое мнение на этот счет. Они выбрались из контейнеров и подожгли испытательную базу.

Аза молча слушает меня, а по ее щекам текут чернильные слезы.

– Летучие мыши сделали то, что было для них естественным, – говорю я. – Не вышло из них десантников, ведь это не в их природе. Они хотели странствовать по небу.

– Я не хочу странствовать по небу, Джейсон, – говорит она.

– Не исключено, что когда-нибудь захочешь, – говорю я.

– Все возможно, – говорю я.

– Carpe omnia, – говорит Илай, глядя на Азу.

– Пользуйся всем, – повторяет Аза с улыбкой.

– Ты больше не любишь меня, – говорю я. – Тебе не нужно просить разрешения расстаться со мной, но я все равно тебе его даю. Я подставил тебя. Я думал, что поступаю правильно, но все оказалось не так просто. Надо же быть таким кретином… Я больше не знаю, что правильно, а что нет. Прости.

Она поднимает руку.

– Дай мне извиниться, – говорю.

– Ты уже извинился – голосом сотни Соловьев. А теперь посмотри сюда.

Аза показывает мне внутреннюю сторону правой руки. Там прячется изображение крыла, которое я узнаю́ с первого взгляда. Это одно из тех идиотских крыльев, из-за которых мы вывихнули лодыжки в детстве. Мы сконструировали их по чертежам Леонардо да Винчи и решили испытать, прыгнув с гаража.

Мы уже давно не дети, и почему-то при мысли об этом хочется рыдать.

В детстве мы думали, что вместе сможем что угодно – даже взлететь. Но любовь не сделает тебя всесильным и не оградит от всего на свете. Она не оградит тебя даже от себя самого.

Я хочу поделиться этой мыслью с Азой – и в то же время не хочу.

Она протягивает левую руку, показывая второе крыло. Когда мы упали с гаража, крылья сломались.

Смотреть на нее невыносимо, но я не знаю, как можно на нее не смотреть. Влюбиться в Азу Рэй – это все равно что влюбиться в падающую звезду, и все же я не представляю своей жизни без нее.

Что же делать?

Я поднимаю взгляд на Азу. Она нисколько не изменилась.

У меня в телефоне хранится один снимок из Западного Шпицбергена, на котором изображена настоящая Аза. Я сделал его перед тем, как она побежала к магонскому кораблю за оболочкой Бесс, и, конечно, ничего ей не сказал.

Весь год я разглядывал фотографию и мечтал снова увидеть Азу такой, мечтал снова знать о ней все, как в тот момент, когда был сделан снимок. Мечтал, чтобы она тоже знала обо мне все…

Впрочем, у таких отношений есть один большой минус: немного времени, немного вранья – и вы поймете, что не знаете друг о друге ровным счетом ничего.

На фото ее кожа темнее цвета моря, волосы завязаны узлами, а глаза сверкают яркими красками. Она дикая и неземная, но при этом такая знакомая… Она похожа на саму себя и ни на кого больше.

И вот она передо мной.

Мы встретились в пять лет, когда еще ничего не знали о мире, когда не знали, как тяжело будет любить друг друга и как сильно мы будем друг другу нужны. Мы знали только одно: она будет чахнуть, а я буду пытаться сохранить ей жизнь.

Но все обернулось иначе.

Она жива, но в этом нет моей заслуги.

Я умираю, и ей меня не спасти.

– Оболочка! – кричит она внезапно.

О чем она?

– Дай! Найди оболочку!

Дай куда-то уносится.

В глазах Азы стоят темно-синие слезы. Она сжимает зубы. Похоже, ей тоже страшно.

– Ты все еще любишь меня, Джейсон Кервин? Хотя бы чуточку?

Аза Рэй такая же идиотка, как я сам. Я был рожден, чтобы любить ее. Это в моей природе.

– Я все еще люблю тебя, Аза Рэй Бойл.

– А если я скажу тебе, что я Аза Рэй Куэл?

– Я все еще буду тебя любить.

– А если скажу, что больше не знаю, кто я? Что иногда не верю ни во что и не доверяю никому? Что временами в голове у меня царит мрак, но я делаю вид, будто все хорошо?

– А ты? – спрашиваю я. – Ты все еще любишь меня несмотря на то, что я лгал тебе? Ты готова меня простить?

– А ты меня? – говорит она.

Мы смотрим друг на друга секунду-другую, а потом одновременно произносим:

– Я тебя прощаю.

– Моя жизнь – сплошная неразбериха, – говорит она. – Но я выбираю тебя.

Дай что-то протягивает ей.

Изувеченный, полуживой, я чувствую, как Аза прикладывает ко мне оболочку, как та соединяется с моим телом, двигается внутри меня, растягивает мои органы.

Понятия не имею, что сейчас происходит. Ума не приложу, почему мне становится лучше, – в этом нет никакой логики! Но, видимо, не стоит искать научное объяснение волшебству.

Пора бы уже это усвоить.

Кару и летучая мышь заводят громкую песню, и Аза с Даем подпевают им. Рука Азы лежит на моей груди, на том месте, где находится мое сердце, на том месте, где пел бы мой канур.

Постепенно я возвращаюсь к жизни.

Человек способен сжаться в горошину и растянуться до размеров солнца, вот только он не контролирует силы, под действием которых происходят эти метаморфозы. Любовь – запутанная штука. Неоднозначная.

Она не сводится к тому моменту, когда впервые вспыхивают чувства. Любовь – это способность к исцелению после того, как вы разбили друг другу сердца. Любовь – это желание быть вместе и в хорошие дни, и в плохие.

Любовь – это когда один падает, а другой помогает ему подняться, и потом вы вместе смеетесь над этой историей. Можно многое друг другу простить, лишь бы было желание. Можно исправить практически любую ошибку.

Допускать ошибки тоже можно, ведь не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

Чтобы добраться из недр земли до неба, нужно проделать долгий путь. Я проделал долгий путь, и теперь смотрю на вещи совсем иначе.

Аза шмыгает и утирает нос рукой. В этом жесте нет ничего красивого – и в то же время он прекрасен.

Я стою перед ней в своей новой оболочке. Интересно, как я теперь выгляжу?

Человек я или магонец? Или и то, и другое?

– Ты думаешь, что вселяешь в меня ужас, но я тебя не боюсь, – говорит Аза.

Я подхватываю ее и сжимаю в объятиях, а она обвивает руками мою шею.

Обретая друг друга, мы обретаем самих себя.