70
Снежану уложили на продавленный диван. Ей самой хотелось рухнуть рядом. Мозг будто не устаканился после дорожной тряски, и мир колебался. Но перехватив взволнованный взгляд Ермакова, она улыбнулась.
Улыбку смыло, как только мужчины разбинтовали стопу девочки. Большой палец и его сосед — Ника не знала, как он правильно называется, указательный, что ли? — одиноко торчали из бурого месива. Левее от них зияли ужасные раны, ошметки костей, пеньки, оставшиеся от фаланг. Сквозь запекшуюся корку сочилась свежая кровь, но кровотечение было не обильным.
Ника сглотнула горький ком. Подавила тошноту. В ноздри ударил отвратительный запах.
Солидол притащил тазик с теплой водой и аптечку. Ермаков долго примерялся ваткой, опасаясь причинить девочке боль.
— Дай-ка я! — Андрей с облегчением подвинулся, пуская Солидола.
«Мы были в шаге от смерти, — оцепенело подумала Ника. — Мы и теперь в шаге от нее».
У смерти воняло изо рта. Газами выхлопной трубы автомобиля. Подвальной затхлостью. Накалившимся обогревателем. Смерть, как Женис, меняла маски.
А Ника, провинциальная девчонка, стриптизерша пенсионного возраста, вдруг оказалась ключом, отпирающим врата для неведомого бога. Белая внутри, — сказал маньяк.
Подбитую скулу щипало. Она смотрела на свои руки и видела голубоватые вены, и внутри она была хрупкой и бордовой, разве что кости белые, если их помыть.
Часть ее умирала от страха: колотящееся сердечко под воробьиным оперением. Часть созерцала происходящее, как зритель в кинотеатре. Доела свой поп-корн и ворует кукурузные зернышки у прикорнувшего рядом Ермакова.
«Я победила его, — недоверчиво подумала Ника. — Действительно победила мерзавца».
Она вспомнила бритую башку между бедер. Брезгливо отерла нейлон колготок, словно счищала его слюну.
«Истребительница маньяков», — хмыкнула она.
Вова промыл раны девочки перекисью, перевязал эластичным бинтом. Снежана тихо стонала, жмурясь. Неужели эта исстрадавшаяся школьница проломила череп качку-маньяку?
— До свадьбы заживет, — пообещал Солидол, закончив перебинтовывать кисти.
— Может, родителям ее позвонить? — шепнула Ника.
— Позвоним, — сказал Ермаков, — когда она будет в безопасности, — и спросил, наклоняясь к Снежане: — Больно?
— Чуть-чуть, — призналась девочка.
Ника погладила ее по руке.
— Увезите меня, — попросила Снежана.
— Скоро мы будем далеко.
Часы пробили восемь. В квартирах семьи собирались провожать старый год. Но некоторые горожане рыскали по Варшавцево, охотясь за утраченными ключами. Толя ушел на кухню звонить Ларисе. Ника слышала, как он препирается с женой, умоляет ее не плакать. Вова принес штаны на ватине и вязаный свитер. Отвернулся к стене, пока Ника переодевала ослабевшую девочку.
— Скажите маме… — Снежана словно разговаривала во сне, — скажите, что я умерла.
— Никто не умрет, солнышко.
Ника отдала Андрею пальто и надела свою куртку, не забыв переправить в карман замок. Бегло осмотрелась. Обстановка комнаты была захудалой, бедной. Отслоившиеся обои, пришпиленные к ним лики святых. Не иконы, а фотографии икон, вырезанные из журналов. Патефон, пластинки. В самодельном серванте — пыльный хрусталь и фарфоровые слоники. И большой фотопортрет в раме, хмурая брюнетка, словно недовольная, что ее снимают.
— Это Таня моя, — сказал Солидол. Он осторожно натягивал на ступни Снежаны шерстяные носки. Девочка притихла, закрыла предплечьем глаза. — Я за ней ходил, когда вас увидел. Она с ними… ну, с теми, на джипе.
— Телефон скорой помощи занят, — зло сказал Ермаков. — Как и полиции.
— Полиция с ними заодно, — произнес Солидол. — Я видел там ментов при бронежилетах.
— Позволь, — Ермаков смочил ватку спиртом и протер опухшую скулу Ники.
— Будешь меня такой любить? — спросила она, морщась.
— Буду, — он подтвердил свои заверения поцелуем и повернулся к Вове. — Где там?
— В степи. На отвале. Ну, это, где кратер в земле.
«Пик Будущего», — догадалась Ника.
— Я Таню искал, мне сказали, она в ту сторону шла. Они поработали с ней, завербовали… это секта, а?
— Вроде того. И много ты их видел?
— Десяток. Стоят столбами. Я говорю: домой идем, а она: я бога жду, бог родится ночью. Совсем сдурела. Я ей шмотки приволок, чтоб не задубела, просил, объяснял. Она мне: уходи подобру-поздорову. Кумовья ее новые меня прогнали. Я ей ужин приготовил, вышел, вот, а тут вы.
— У тебя всегда при себе пиротехника? — спросил Андрей.
— Это для Тани. Мы год назад познакомились, тридцать первого. Она рассказывала, как в детстве батя ее салюты запускал. Прослезилась аж. Ну, я и покумекал: накуплю стрелялок, сюрприз приготовлю. Авось расколдую ее.
— Удался сюрприз.
— Целитель у них главный, — сказала Ника. — Матай. Они Снежану в жертву принести хотят. Или меня… Женис говорил, я тоже подхожу. Я тоже белая внутри, как и она.
Ермаков напряженно посмотрел на Нику, а Вова встрепенулся:
— Женис? Умбетов? Он же на зоне.
— В подвале он мертвый лежит. Снежана ему голову размозжила обогревателем. Он и его мамаша девушек убивали по указке Матая. Снежана могла бы стать пятой.
— Как в Библии, — сказал Солидол, — Содом и Гоморра.
«Гилеад», — подумала Ника.
Притопал понурый Толик.
— Ребята, — он стыдливо потупился, — я домой пойду. Я должен семью защищать. Вас двое, — он окинул взором Ермакова и Вову. — Вы справитесь без меня.
— Как же ты доберешься? — нахмурилась Ника. — Подожди машину. Мы тебя подбросим…
— Доберусь. Не прощу себе, если не доберусь. А ждать не могу. Там Лара, Юла. Там отец один. Не могу.
Ника подумала, что, по сути, Толя больше не нужен потусторонним силам. Они покушались на его жизнь, чтобы не подпустить к тайне, но отныне их цель — беглянки.
— Позаботься о них, — сказал Толя, и Ермаков крепко обнял его.
В рамах позвякивали стекла. Узоры инея складывались в белесое драконье рыло.
Баю, баю, баю, бай. Поскорее засыпай. В дом скребется Растрепай.
Ника помассировала виски.
Подошла, поцеловала Толю. Она метила в щеку, но угодила в краешек губ.
Толя густо покраснел и буркнул:
— Не ревнуй, Ермак.
— С Богом, — напутствовал Вова, вручая кухонный нож с внушительным лезвием.
— Я как Майкл Майерс, — улыбнулся Толя, принимая картинную позу.
— Но у меня длиннее, — заметил Ермаков.
— Как обычно.
Толя набрал в легкие воздуха, точно ныряльщик перед погружением, и шмыгнул за дверь, в подъезд, гудящий от ветра.
Ника приблизилась к окну, отдернула пожелтевшую штору. С высоты четвертого этажа оглядела двор, крышу беседки. Фонари походили на бенгальские огни. Через минуту силуэт Толи проскочил озерцо света и растворился в метели.
— Дойдет, — прошептал Андрей. Его телефон зазвонил.
— Мама, — вздохнул он. — Сейчас врать придется.
Он вышел в коридор, Ника услышала приглушенное: «Мам, это я. Не кричи, мам».
«А вдруг в полночь закончится все? Как в сказке?»
Метель хлестала по фасаду, словно вознамерилась отодрать здание от фундамента и утащить в степь.
Без Хитрова стало просторнее и страшнее.
«Мы в жилом доме, — успокаивала себя Ника. — Люди за стенами, мы постучим в любую дверь, и нас выручат».
Внутренний голос тут же напомнил, что их чуть не расстреляли на виду всей улицы Быкова. Вряд ли культистов смутят старушки-соседки.
Где-то ее бабушка сейчас распевает песни с подругами. Полагает, что внучка в безопасности празднует Новый год.
— Что за приятель у тебя? — поинтересовался Ермаков, входя.
— Золотой мужик. Молоток. На шахте работает, а по выходным — в село катается, подвизается церковным звонарем.
— Звони ему.
Вова пощелкал кнопки на телефоне-раскладушке.
— Здоров. С наступающим. Угу. Дело есть, брат. Важное. У меня тут люди сейчас. Школьница раненая. Вывезти ее нужно из города. В поликлинику — не вариант. За ней слежка, сечешь? Родаки у нее богатые. Ее сволота какая-то выкрала и пытала. Пальцы ей отрезала. Ты на колесах? Спасай, брат.
Вова насупился, прижимая к уху трубку.
— Ничего. Мы подождем, — жестом показал, что все хорошо. — Спасибо.
Он подбросил мобильник.
— Кореш мой в селе. Но сказал, что через час будет у нас.
— Час? — переспросил Ермаков.
— Дороги замело, — развел руками Вова. — Так мы поедим как раз. Идемте на кухню.
Они покорно уселись за крохотный столик. Ермаков звякнул Толе.
— Живой, — объявил он, коротко поговорив, — никого не встретил. Мимо школы бежит.
Немного отлегло от сердца. И лампочка в соломенном абажуре будто ярче засветилась.
Вова поставил на засаленную клеенку салатницу с винегретом, кастрюлю пюре и тазик, полный жареных крылышек. В отдельную тарелку насыпал порцию для Снежаны.
Ника уплетала остывшую картошку так, будто не ела сутки, и Ермаков не перебирал харчами. Сосредоточенно жевал салат и хлеб. Жирная и жесткая курица показалась Нике вкуснейшим деликатесом, и она лишь заурчала, когда Вова подкинул добавку.
«Мы ужинаем тридцать первого декабря у Солидола», — мысль не умещалась в черепушке.
— Братик твой, Санька, отменным парнем был, — проговорил Вова, наливая себе водки. — Точно не желаете по пятьдесят?
Ермаков вежливо отнекивался.
— Прорвемся, — Солидол выпил, занюхал репчатым луком.
Ника, сытая и согревшаяся, потянулась к тарелке Снежаны:
— Я ее покормлю.
Вова приплюсовал к стакану компот.
Снежана тяжело оторвала от подушки голову.
— Покушай, — Ника копнула вилкой пюре, поднесла к истерзанным губам девочки.
— Это каркаде? — кивнула Снежана на стакан.
— Нет, компот.
Снежана прожевала пюре.
— Тебя как зовут?
— Вероникой.
— У тебя фингал, Вероника.
— Не дразнись, — она оторвала для девочки кусочек волокнистого мяса.
— Он сдох? — вдруг спросила Снежана.
— Дохлее дохлого.
— Он… весь? И Карачун, и… — она вздрогнула, — и другие?
— Все они.
— Тогда кто за нами гнался? Может, это тоже был он?
— Нет, солнышко. Пусть они тебя не заботят. Съешь еще.
— Невкусно, — сказала Снежана, но съела крыло до косточки и вновь упала на постель, мгновенно вырубившись.
— Как она? — Ермаков подошел и сел около кровати. Ника прислонилась к его плечу.
— Поправится. Толя звонил?
— Да. Дома уже, все нормально.
— Хорошо.
— Что там случилось, в доме Умбетовых?
Она поведала ему про подвал и Жениса, говорящего детским голоском. Про то, как придушила его ногами. Андрей слушал восхищенно. Подходя к финалу истории, она вынула замок и рассказала, что он сам собой деформировался в кармане.
— И что это означает?
— Черт его знает. Но я думаю, Лиля привела меня к Мадине.
— Заставила рисковать жизнью, — неодобрительно произнес Ермаков. — Я ведь вспомнил, где именно видел ее.
— И где же?
— В тот день, когда мама забрала тебя из дому, потому что Саша раскодировался.
— Когда за тобой погнался Вова?
— Да. Мы с Хитровым встретили Лилю у вашей калитки. Она сбежала от Умбетовых и пыталась достучаться до Саши, но Саша ей не открыл. Она махала нам, потому что у нее не было языка. А мы приняли ее за сумасшедшую, и…
— Продолжай, — сказала Ника, вглядываясь в осунувшееся лицо Ермакова.
— На наших глазах Мадина поймала ее и поволокла обратно к себе, а мы решили, что она — родственница Мадины. И потом Умбетова сказала нам в магазине, что это была ее племянница.
— И вы забыли, — шепнула Ника.
— И мы забыли, — повторил Андрей.
В дверях появился Солидол.
— Начало одиннадцатого, — сказал он.
Андрей пошел к окну.
Ника думала о брате, который был отличным парнем и валялся, уколовшись героином, а в каких-то десятках метров от него его девушку убивали психопаты.
— Там внизу серая «Волга», — сказал Андрей, теребя край шторы.
— Наши, — осклабился Солидол. В унисон зазвонил его мобильник.
