Книга: Уральский Монстр
Назад: Глава III. Эта музыка будет вечной…
Дальше: Глава V. «Его душа не в этих признаниях…»
Глава IV. Сколько верёвочке ни виться…
В ночь на 24 октября в Свердловске и пригородах начался сильный снегопад. Поутру город проснулся в зимнем убранстве, и, зная специфику уральской погоды, можно было не сомневаться, что снег пролежит до конца марта. В город пришла настоящая зима. Но если для взрослых это означало холода, короткий световой день, бытовые неудобства и неизбежную зимнюю депрессию, то дети могли ликовать, поскольку свежевыпавший снег сулил им новые затеи: катания на санках, лыжах, коньках, игры в снежки, в «царя горы», выкапывание снежных нор и массу иных развлечений.
Для семьи Волковых, жившей в доме №6 по улице Культуры, 24 октября обещало стать маленьким семейным праздником. Глава семьи – Николай Ефимович Волков – работал главным механиком Уральского завода тяжёлого машиностроения (УЗТМ), прославленного на всю страну, был чрезвычайно загружен по работе, но в этот день впервые за долгое время взял отгул, чтобы побыть с близкими. В семье было трое детей: 4-летняя Рита, Слава в возрасте 2 лет 9 месяцев и 10-месячная Марина. Супруги отпустили домработницу, чтобы весь день провести вместе. Около 14 часов они стали собираться на прогулку с детишками, ведь нужно было слепить снежную бабу, покатать малышей на санках, да и самим подышать свежим воздухом. Родители сначала одели старших детей – Риту и Славика – и отправили их на улицу, после чего стали одеваться сами и кутать младшенькую дочку.
Слава Волков с отцом и матерью.
Не прошло и пяти минут с того момента, как Рита и Славик вышли из квартиры, как в дверь постучали. К великому удивлению родителей на пороге они увидели старшую из детей Риту, которая деловито осведомилась: «Зачем вы меня звали?» Но девочку никто не звал! После короткого расспроса выяснилось, что к стоявшим у подъезда Рите и Славику подошёл молодой человек, который сказал, что его «зовут так же, как и вашего папу, и живёт он в этом же доме», после чего добавил, что Риту ждёт мама, чтобы сказать что-то важное. Рита простодушно направилась домой, в квартиру №14, а Славик остался у подъезда.
Тамара Петровна Волкова, мама всех троих детишек, полностью одетая к тому времени, сразу же бросилась на улицу и, не найдя сына у подъезда, обежала дом кругом. Славы нигде не было видно. Женщина помчалась к ближайшему магазину, где обычно было многолюдно и могли находиться свидетели того, как кто-то уводил Славика от подъезда. Тамару Петровну и её детей знали многие работники и посетители магазина, однако никто ничем помочь ей в поисках не смог. В это же время Николай Ефимович обратился к соседям и, попросив их приглядеть за Ритой и Мариной, полуодетым устремился следом за женой. Он осмотрел подвал дома, затем забежал на чердак и проверил там. После этого бегом помчался на рынок, находившийся в конце улицы.
Все поиски оказались безрезультатны.
Дом, в котором жила семья Волковых. Стрелкой указан подъезд, возле которого мама оставила сына на несколько минут.
Примерно через 50 минут со времени исчезновения Славы отец вернулся домой и позвонил в 9-е отделение милиции, сделав устное заявление об исчезновении сына. После этого нормально, наконец, одевшись, он отправился в милицию, чтобы подать письменное заявление.
Там Николая Ефимовича внимательно выслушали, приняли заявление и попросили подождать, сказав, что из областного управления выехала автомашина с сотрудниками уголовного розыска, которые будут заниматься расследованием инцидента. Около 15:30 в отделе действительно появилась машина с оперативниками, которые тут же вместе с Волковым направились к дому, от которого исчез ребёнок.
Карта Свердловска с указанием мест исчезновения детей в 1938-1939 г. Обозначено: 1 – похищение 12 июля 1938 г. Герды Грибановой; 2 – попытка похищения 10 февраля 1939 г. Бори Титова; 3 – покушение на убийство 1 мая 1939 г. Раи Рахматуллиной; 4 – похищение 12 июня 1939 г. Али Губиной; 5 – похищение 30 июня 1939 г. Риты Ханьжиной; 6 – похищение 22 июля 1939 г. Вали Камаевой; 7 – похищение 27 июля Лиды Сурниной; 8 – похищение 20 августа 1939 г. Ники Савельева; 9 – исчезновение 12 сентября 1939 г. Вовы Петрова; 10 – исчезновение 2 октября 1939 г. Таси Морозовой. Место проживания и похищения Славика Волкова – дом №6 по ул. Культуры – обозначено 11. Можно заметить, что преступник после августовского похищения Ники Савельева в центре Сталинского района, где не раз демонстрировал свою активность прежде, вновь стал действовать ближе к окраинам города. После похищений Петрова и Морозовой (9 и 10), он ещё более отдалился от «эпицентра» в Сталинском районе и похитил ребёнка в посёлке Уралмаш. Перед нами традиционное для серийных преступников и вполне предсказуемое расширение «ареала» активности, связанное с ростом криминального опыта и уверенности в своих силах. Дальнейшим следствием этого процесса явились бы похищения детей на юге города и в ближайших пригородах.
Николай Ефимович не знал, что в районе Рабочего посёлка и городка Уралмашзавода, на границе которых располагалась улица Культуры, должны были находиться более полутора сотен сотрудников милиции в штатском, и требовалось выяснить, кто и что из них видел, а если никто ничего не видел, то как такое стало возможным? Кроме того, сотрудникам уголовного розыска следовало организовать и провести розыск ребёнка по горячим следам, до захода солнца. Улица Культуры одним своим концом выходила к площади, где находилось трамвайное кольцо, а другим – к тому самому лесу у озера Шувакиш, в котором 4 июля было найдено тело Риты Ханьжиной. То есть похитителю детей эти места были хорошо знакомы и, казалось очевидным, что именно в этом лесу надо начинать поиск похищенного мальчика.
В это же самое время курсант Свердловской школы Рабоче-Крестьянской милиции Иван Попов осуществлял скрытое патрулирование в районе остановки «Медный рудник». Она находилась в малонаселенной тогда северо-восточной части Свердловска на границе двух крупных жилых массивов, известных под названиями городок Уралмашзавода (позднее – просто Уралмаш) и посёлок Электромашины (впоследствии Эльмаш). Рядом с трамвайной остановкой находились длинные одноэтажные склады завода «Уралэлектроаппарат» и лесная зона. Хотя в последней и были пробиты просеки и проложены дорожки, район в целом оставался диковатым, малонаселённым и мрачным.
В рапорте, написанном несколькими часами позже, Попов так описал события, развернувшиеся в районе его дежурства во второй половине дня: «…24 октября с. г. около 15 часов, находясь на посту около остановки трамвая „Медный рудник“, я увидел вышедшего из вагона трамвая, прибывшего с УЗТМ (то есть со стороны конечной остановки в городке Уралмашзавода – прим. А. Р.), неизвестного молодого мужчину, который вёл за руку ребёнка лет 3-х. Я обратил на этого неизвестного внимание и за ним пошёл. Неизвестный с ребёнком шёл по шоссейной дороге в сторону посёлка Электромашины. Я следил за ним, по шоссе навстречу этому неизвестному шёл старший нашей команды тов. Кыштымов, который был одет в форму милиции. Видимо, увидев идущего навстречу работника милиции, неизвестный мужчина с ребёнком свернул с шоссе и пошёл стороной мимо магазина к складу дров. Я остановился с тов. Кыштымовым и доложил ему о подозрительном мужчине, который в это время уже уходил в лес. Кыштымов ушёл к остановке трамвая, а я пошёл за неизвестным».
Как видим, милиционер в форме не стал преследовать подозреваемого с ребёнком, дабы не спугнуть, а отправился к остановке, чтобы «прикрыть» её, поскольку Попову пришлось оставить свой участок патрулирования. Немалую практическую пользу в этой ситуации принесла высокая плотность скрытых патрулей. Пройдя совсем немного, Попов повстречал своих товарищей по школе милиции – Крылова и Ангелова, которые также участвовали в это время в несении дежурства и были в штатской одежде. На минутку Крылов и Попов остановились, разговаривая, а Ангелов продолжил движение вслед за удалявшимся мужчиной с ребёнком. Проделано это было для того, чтобы не вызвать лишней тревоги у подозреваемого – пусть тот думает, что за ним идёт всего один человек, причём на большом удалении. Затем Попов и Крылов разошлись – первый отправился к месту несения дежурства у остановки, а второй последовал за Ангеловым.
Вот как изложены последующие события в рапорте курсанта Крылова (стилистика оригинала сохранена): «Я и тов. Ангелов за неизвестным повели наблюдение, следуя за ним на расстоянии до 300 м. Неизвестный, продолжая нести ребёнка на руках, стал уходить вглубь леса. Товарищ Ангелов следовал впереди меня, а я был от Ангелова метрах в 100. Удалившись за неизвестным вглубь леса, видимость стала плохой, т.к. лес был густой. Я догнал Ангелова, и мне последний сказал, что неизвестный зашёл в чащу леса и он его из вида упустил».
Этот момент оказался в высшей степени драматичным, поскольку в ту минуту курсанты уже почти не испытывали сомнений относительно того, с кем им довелось повстречаться, – им явно попался тот самый похититель детей! Проявив в высшей степени похвальное самообладание, курсанты решили, как надлежит действовать дальше – разделившись, они осмотрят разные части леса и в случае проведения задержания один подаст сигнал другому выстрелом из пистолета.
Последовавшие события Крылов в своём рапорте описал в следующих выражениях: «Пройдя лесом метров 200, я увидел свежий след ноги взрослого человека… пошёл по нему, на некотором расстоянии я нашёл рядом с этим следом след ноги ребёнка. Здесь я убедился, что неизвестный с ребёнком шёл именно по этому месту и здесь он ребёнка с рук снял и вёл его, видимо, за руку. Пройдя ещё… метров 200 вглубь леса, я увидел впереди себя метрах в 30-ти висевшее на сучке дерева пальто. Внимательно присмотревшись, я увидел в небольшом углублении неизвестного мужчину, который был без пальто, стоял на коленях, а между коленями у него лежал ребёнок. Ребёнок был раздет, дошка меховая была подостлана под ребёнком, шапка лежала у головы его – ребёнок не издавал никаких звуков и не плакал. Неизвестный держал ребёнка своими руками за горло и его душил».
Место задержания Владимира Винничевского в лесу у трамвайной остановки «Медный рудник».
Процесс задержания Крылов описал просто и даже буднично: «Я быстро подбежал к неизвестному, предложил ему немедленно встать и поднять руки вверх, что неизвестный и сделал». Никакого пафоса!
Скромный курсант, видимо, из деликатности опустил один заслуживающий упоминания момент. Когда он подскочил к злоумышленнику с «наганом» наперевес и как следует гаркнул над ухом, у напавшего на мальчика негодяя приключился приступ медвежьей болезни. Сдёрнув штаны, преступник присел буквально в шаге от своей жертвы и навалил здоровенную кучу, и это не шутка, не анекдот и не попытка автора унизить пойманного с поличным подонка. Через несколько часов группа сотрудников Отдела уголовного розыска, прибывшая в лес для осмотра места совершения преступления, зафиксировала в своём протоколе кучу свежего человеческого кала. Воистину точна русская поговорка: молодец среди овец, а против молодца и сам овца! Убийца детей, некрофил и садист на поверку оказался трусливым дристуном.
Памятуя о том, что преступник носит с собою нож, Крылов приказал ему вывернуть карманы, после чего ощупал висевшее на сучке пальто. Во время обыска ребёнок заплакал – это был хороший знак, значит, он был жив и оставался в сознании. Убедившись, что ножа под рукой у преступника быть не может, курсант приказал задержанному поднять ребёнка с земли, закутать его в собственное пальто и только после этого произвёл выстрел из револьвера. Немного успокоившись, Крылов приказал неизвестному надеть на ребёнка шапку и доху, а также одеться самому. После этого он начал конвоировать задержанного к дороге. Курсант Ангелов, появившийся минут через 5 после выстрела, забрал ребёнка у преступника и понёс его далее.
Оказавшись на руках, ребёнок плакать перестал. На шее его к этому времени стали отчётливо заметны осаднения кожи, оставленные ногтями неизвестного в процессе душения.
Выйдя из леса к шоссе, курсанты остановили легковую автомашину и доставили задержанного вместе с малышом в здание областного Управления РКМ. В здании они появились в 16 часов. Ребёнок оставался неконтактен, и узнать от него имя и фамилию не представлялось возможным. Но задержанный, очевидно всерьёз опасаясь расправы или жёстких мер физического воздействия, не стал отмалчиваться или выдумывать небылицы, а честно признал, что похитил малыша от дома №6 по улице Культуры. В то самое время в квартире Волковых уже находились сотрудники уголовного розыска – им позвонили из управления, сообщили об обнаружении ребёнка и попросили узнать у родителей особые приметы.
В общем, всё скоро выяснилось – родители сообщили приметы, они совпали с отмеченными на теле жертвы нападения, и ситуация сама собой разрядилась. Николая и Тамару Волковых привезли в управление, где они тут же официально опознали сына. Любопытный момент, заслуживающий упоминания в этой связи – преступник пребывал в твёрдой уверенности, что похитил девочку. Его ошибка означала лишь то, что половая принадлежность похищаемого ребёнка не имела для преступника значения, главное, чтобы попалась малолетка. Малый возраст потенциальной жертвы в глазах преступника являлся главным критерием выбора объекта посягательства.
Прежде чем передать малыша родителям, его осмотрел судмедэксперт Грамолин. В результате освидетельствования он обнаружил припухлость около щитовидного хряща, выше на 1,5 см находилась горизонтальная ссадина с неровными краями размером 1,3 х 0,3 см. Ниже этой ссадины находилась вторая, подобная ей, величиною 1,0 х 0,1 см, чуть левее – третья ссадина размером 1,2 х 0,4 см. Психо-эмоциональное состояние спасённого мальчика Грамолин описал словосочетанием «несколько подавленное». Других повреждений или отклонений в поведении или нервных реакциях не имелось. Судмедэксперт констатировал, что «повреждения причинены ногтями рук при сдавлении шеи и относятся к разряду лёгких».
Следы душения на горле Славы Волкова.
В тот же день место задержания осмотрели начальник ОУР Вершинин, начальник 1-го отделения уголовного розыска Лямин, эксперт научно-технического отделения Анциферов и группа оперативников. Расположение места нападения в протоколе было описано так: «На расстоянии 1,5 км от посёлка Уралэлектромашина в сосновом лесу, в 15 метрах от просеки и межевого столба УЭМ метка 40/75». В снегу были найдены обёртки от четырёх различных шоколадных конфет, направление к врачу детской поликлиники на 08:30 следующего дня, то есть 25 октября, и 25 копеек мелкими монетами. Все эти мелкие предметы выпали из одежды задержанного, когда тот выворачивал карманы под дулом револьвера Крылова.
Задержанным оказался Винничевский Владимир Георгиевич, 16-летний учащийся 7 «б» класса школы №16 г. Свердловска. Проживал он вместе с родителями в доме №21 по улице Первомайской. Дом этот располагался рядом с тем самым домом №19, в котором жила Герда Грибанова, девочка, убитая и расчленённая в июле 1938 г. Задержанный оказался соседом жертвы, возможно, знал саму девочку и её семью – это первое, что приходило на ум всякому, кто был осведомлён о деталях расследования убийств малолетних детей. Впрочем, это могло быть всего лишь совпадением, но совпадением из числа тех, которые называют «говорящими», оно наводило на определённые размышления и требовало самого внимательного исследования.
Винничевский Владимир Георгиевич. Фотография сделана вечером 24 октября 1939 г. после ареста.
При обыске задержанного, который проводился в присутствии начальника Управления РКМ Урусова и начальника ОУР Вершинина, в карманах одежды было обнаружено: денег 20 рублей 27 копеек, обёртки от конфет «Шоколадные трюфели» и «Ананасная», часть разорванной обёртки плитки шоколада «Спорт», измятая конфета «Спорт» в обёртке, клочок обёрточной бумаги, резиновая пробка для бутылки 0,5 литра, три листа нот с песнями «За Родину», «Сулико» и «Герой Хасана», обложка справочника «Метрическая система мер» с карандашными записями, не поддающимися прочтению, белый носовой платок, детская батистовая косынка с кружевами по одному из краёв, ношеные коричневые перчатки, вязаная продуктовая сумка («авоська»).
Деньги и мелкие предметы в карманах.
Вязаная продуктовая сумка «авоська» и белый носовой платок.
Интересная деталь – в «Протоколе личного обыска», составленном 24 октября 1939 г., зафиксировано, что при задержанном имелось 20 рублей 27 копеек денег, а на обратной стороне документа присутствует расписка Винничевского в том, что он получил обратно 20 рублей 52 копейки. Это означает, что к найденным при обыске деньгам при возврате добавили те 25 копеек, что оказались обнаружены на месте задержания.
Винничевский по прибытии в здание областного Управления НКВД был подвергнут медицинскому освидетельствованию, которое провёл тот же самый судмедэксперт Свердловска Грамолин, что перед тем осмотрел его жертву – Славу Волкова. Процитируем существенную часть документа, вышедшего из-под пера Грамолина – он очень важен и заслуживает пристального внимания: «Освидетельствуемый физически развит удовлетворительно. Кожные покровы и видимые слизистые оболочки несколько бледноватые, питание немного понижено. На верхней губе пушок, оволосение в подмышечных впадинах и на лобке хорошо выражено, волосы густые, на концах завиваются. Половые органы сформированы правильно; головка полового члена полностью закрыта, но крайняя плоть легко сдвигается; на головке и в борозде значительное количество смегмы („творожной массы“); уздечка повреждений не имеет. На теле повреждений не обнаружено. На руках также никаких повреждений не имеется. Ногти на пальцах рук отращены, концы их неровные, выступают над мякотью пальца. За ногтями грязи нет, незначительное количество грязи за ногтями больших пальцев и указательного пальца правой руки; грязь взята для микроскопического исследования на кровь».
Владимир Винничевский после ареста.
Документ любопытный. Обращают на себя внимание несколько моментов.
Прежде всего, заслуживает быть отмеченным то обстоятельство, что Грамолин почему-то не озаботился проверкой возможной гомосексуальности Винничевского. Это представляется тем более странным, что задержан тот был во время совершения сексуального преступления и по умолчанию предполагалась его проверка на причастность к другим преступлениям против малолетних детей, совершённых ранее в Свердловске. Извращенный характер этих посягательств не оставлял сомнений в склонности преступника к тяжёлым парафилиям (половым извращениям). Хорошо известно, что подавляющее большинство педофилов сами в детском или юношеском возрасте становились объектами сексуальных посягательств – эта истина открыта вовсе не вчера, она была хорошо известна и в середине прошлого века. Если Винничевский действительно совершал те преступления, в которых его подозревали, то логично было предположить, что на каком-то этапе своей весьма непродолжительной жизни он сам стал жертвой растления (насильственного или нет в данном контексте не имеет никакого значения). А потому подозревать гомосексуальную связь, в которой Винничевский играл роль пассивного партнёра, вполне логично. Грамолин просто обязан был провести соответствующее обследование.
Судебно-медицинская наука – советская и мировая – к концу первой трети 20 столетия установила весьма богатый набор симптомов, проявляющихся у пассивного партнера при регулярных анально-генитальных контактах. Каждый из симптомов в отдельности не является специфичным именно для такого рода сексуальной активности, но их совокупность, а также медицинская информация об обследуемом лице, позволяют опытному судебному медику с очень высокой точностью сделать необходимое заключение. Причём проверка эта достаточно проста и не заняла бы много времени, она свелась бы к осмотру перианальной области и проверке тонуса сфинктера посредством введения пальца. Это заняло бы от силы три минуты. Что помешало Грамолину выполнить необходимый минимум, сказать невозможно. Единственный ответ, который приходит на ум – некомпетентность. А сотрудники свердловского уголовного розыска никаких вопросов на эту тему эксперту почему-то не задали, значит, и они оказались некомпетентны тоже.
Дактокарта Винничевского.
Очень жаль, потому что предположения о возможной гомосексуальности Винничевского, как мы увидим из дальнейшего, вполне разумны, не лишены оснований и в дальнейшем возникнут сами собой.
Следующий интересный вывод, который можно сделать из прочтения составленного Грамолиным документа, состоит в том, что Винничевский не занимался онанизмом. На это однозначно указывает обилие смегмы, зафиксированное при освидетельствовании. Данная деталь могла бы показаться смешной или совсем незначительной, если бы речь не шла о человеке, подозреваемом в серийных убийствах. Юношество – это пора гормонального бума и гиперсексуальности, когда сексуальные раздражители воспринимаются чрезвычайно обострённо и всё, связанное с интимными деталями, вызывает крайний интерес. Мастурбация до известной степени снимает связанное с этим психоэмоциональное напряжение, помогает лучше управлять собой и делает юношу более адекватным. Можно высказать предположение, разумеется, бездоказательное и сугубо умозрительное, что если бы Винничевский занимался онанизмом, то ему бы не пришло в голову нападать на детей – своё сексуальное напряжение он снимал бы иначе. То обстоятельство, что задержанный не грешил рукоблудием, на чём, кстати, и сам Винничевский впоследствии постоянно настаивал, наводит на мысль о наличии у него регулярных поллюций, то есть самопроизвольных семяизвержений, происходящих обычно во сне или при крайнем физическом напряжении (во время лазания по канату, подтягиваний, борьбы и т.п.). Такова мужская физиология, её не обманешь, компоненты спермы постоянно продуцируются в организме юноши, и их избыток принудительно сбрасывается в актах поллюции. Очевидно, что следы таких семяизвержений на одежде и постельном белье должны были постоянно попадаться на глаза матери молодого человека. Всё написанное не предположение, а аксиома, запомним её, поскольку к этому вопросу в дальнейшем придётся обращаться и следствию, и нам.
Ну и наконец, ещё один интересный момент, связанный с освидетельствованием, проведённым Грамолиным, касается отсутствия у Винничевского следов побоев. Это означает, что ни при задержании, ни позже его не били. Безусловно, имело место некое вербально-эмоциональное воздействие, но оно не переросло в рукоприкладство. Это косвенно подтверждает точность рапортов курсантов школы милиции, производивших задержание Винничевского.
Чтобы более не возвращаться к судебно-медицинскому освидетельствованию Владимира Винничевского, добавим, что исследование подногтевого содержимого следов крови в нём не обнаружило.
Что происходило далее?
После того, как Грамолин закончил освидетельствование, начался допрос задержанного, который проводил, собственноручно заполняя протокол, старший оперуполномоченный уголовного розыска союзного Главка РКМ Брагилевский. Можно не сомневаться в том, что при допросе присутствовал начальник свердловских милиционеров Урусов и глава областного уголовного розыска Вершинин, но последний, видимо, на некоторое время отлучался, поскольку выезжал для осмотра места задержания.
В этом месте необходимо пояснить, что Винничевский заикался, но степень выраженности этого дефекта не до конца ясна. Родители предпринимали попытки лечить заикание, но без особого успеха. Забегая немного вперёд, можно сказать, что в январе 1940 г., отвечая на вопрос о том, насколько успешной оказалась борьба с дефектом речи, Винничевский высказался в том духе, что «я всегда так говорю», то есть никакого улучшения или ухудшения речи за последние годы он субъективно не отмечал. Причём сам ответ можно истолковать двояко: либо он всегда говорил хорошо и заикался почти незаметно, либо прямо наоборот, он всегда говорил с тяжёлым, явно выраженным заиканием, которое исправлению не поддавалось. Врачи, обследовавшие Винничевского, акцента на упомянутом дефекте почему-то не делали, и это очень странно, поскольку заикание является серьёзной нервной болезнью, влияющей на социализацию и поведенческие стереотипы человека. Для правоохранительных органов заикание разыскиваемого преступника является отличным демаскирующим признаком, способным серьёзно облегчить опознание. В своём месте мы самым придирчивым образом рассмотрим медицинские документы, связанные с Винничевским, но уже сейчас можно сказать, что его заикание должным образом не задокументировано и судить о том, насколько же сильно была поражена его речевая сфера, мы не можем.
Что же рассказал задержанный о себе? Володя Винничевский родился 8 июня 1923 г., на момент ареста ему исполнилось полных 16 лет и он учился в 7 «б» классе школы №16. Образование тогда было семилетним, и юноши в его возрасте школу уже заканчивали, но Владимир однажды оставался на второй год, так что ученичество его подзатянулось. Кстати, на второй год он оставался вовсе не по глупости или лени, а по причине гораздо более экзотической, о чём далее будет рассказано подробно, во время же первого допроса эти детали не особенно интересовали Брагилевского.
Практически каждое предложение на первых страницах протокола любопытно тем, что оно не соответствует действительности. Судя по словоохотливости задержанного, данное обстоятельство связано вовсе не с его попытками обмануть следствие, а с манерой Брагилевского весьма избирательно записывать услышанное. Посмотрим прямо в текст: «В городе Свердловске я проживаю совместно с отцом и матерью с 1924 г. В течение всего времени живу по указанному мною на обороте адресу». Это утверждение не соответствует действительности, поскольку семья Винничевских первоначально проживала в доме №19 по улице Первомайской, в том самом, в котором жила убитая Герда Грибанова. Задержанному незачем было скрывать эти детали, можно не сомневаться, что он давал исчерпывающие ответы, но Брагилевский решил сократить текст до одного предложения и сократил!
Читаем далее: «Отец мой, Георгий Иванович, в течение трёх лет работает в театре музкомедии. Мать, Елизавета Ивановна, нигде не работает». Это вроде бы и правда, но не совсем. Дело в том, что Георгий Иванович Винничевский полтора десятка лет отдал службе в ЧК-ГПУ-ОГПУ, в 1930-х гг. работал в фельдъегерской службе, но в 1936-м был уволен оттуда по компрометирующим обстоятельствам. Мать задержанного тоже работала по чекистской линии, по крайней мере некоторое время в 1920-х гг. и в начале 1930-х, и тоже была уволена. Сын мог не знать деталей биографии родителей, но общее представление о роде их занятий он, безусловно, имел. В этом можно не сомневаться, поскольку в своё время он украл у отца служебный револьвер и отдал другу на хранение – об этой презанятной истории ещё предстоит особый разговор. Так что следует признать как факт – сын прекрасно знал, кто его родители и, оказавшись на допросе перед суровыми мужчинами в галифе, не стал этого скрывать.
Но вот Брагилевский услышанного не записал! Ограничился указанием на то, что отец арестанта три последних года работает в театре. Запомним этот момент – он очень живо демонстрирует манеру старшего оперуполномоченного обращаться с фактами. То, что в его голове укладывается и кажется целесообразным, он в протокол заносит, что представляется непонятным или потенциально опасным – пропускает мимо ушей. Это нормально для советской милиции: тут слышу – а вот тут не слышу, это вижу – а вот этого видеть не хочу.
Теперь перейдём к содержательной части документа. Текст Брагилевского по смыслу передаёт прямую речь задержанного: «Я признаю себя виновным в том, что на протяжении около двух лет совершал убийства маленьких детей. Делал я это из-за того, что убивая детей, получал удовольствие, заключавшееся в том, что в момент убийства у меня из полового органа выделялось семя. Кроме того, мне было очень приятно их резать. Этим и объясняется большое количество ранений, наносимых мною». Последняя пара предложений являются чистой отсебятиной Брагилевского – не мог советский семиклассник так выражаться. Далее следует очень интересный пассаж, на который нельзя не обратить внимание: «Случалось так, что когда я душил ребёнка, у меня происходило выделение семени, но немного… Мне особенно было приятно, когда я видел перед собой голого ребёнка, поэтому детей, которых я похищал, раздевал, и когда они были голые, я их гладил руками по животу и очень недолго между ногами. Производя такие манипуляции, мой половой орган был „твёрдым“, и когда я начинал чувствовать, что у меня начинается выделение семени, я руками брал за шею ребёнка и душил его, а иногда наносил ранения ножом».
Школа, в которой учился Винничевский. Здание, кстати, сохранилось, хотя и сильно перестроено. Кто-нибудь из екатеринбуржцев узнает?
Вот правильный ответ. Здание школы Винничевского стало правым крылом сей чудной постройки.
Это очень важное с точки зрения криминальной психологии признание, по сути, перед нами описание поведенческой модели преступника самим же преступником. Образ его действий до некоторой степени соответствует тому, что можно восстановить по анализу криминалистически значимых улик: преступник действительно сначала раздевал жертву – это был значимый для него момент, который предшествовал причинению телесных повреждений, затем осуществлял некие сексуальные манипуляции, возбуждался, входил в состояние неистовства, за которым следовало убийство. Вот только убийства посредством удушения и нанесения ударов ножом с точки зрения поведенческой модели преступника являются разными типами убийств. И они не совмещаются в одном преступнике, другими словами, он либо душит, либо – кромсает жертву ножиком. Это очень важный нюанс, на который надо сейчас обратить внимание, поскольку в дальнейшем мы к нему вернёмся и проанализируем столь ценное признание самым придирчивым образом.
Нельзя не отметить и следующее утверждение Винничевского, имеющее принципиальный характер: «Половых сношений с женщинами я никогда не имел, и желания к этому у меня не имеется. Когда начинаю думать о половых сношениях, у меня появляется брезгливое чувство». Эту декларацию он будет повторять в дальнейшем неоднократно на разные лады и не отступит от сказанного ни на йоту. Утверждение это очень странное, и для 16-летнего юноши, мягко говоря, нехарактерное. Во время юношеской гиперсексуальности всё, что связано с половыми отношениями, представляется чрезвычайно интригующим и интересным. Неосведомлённость сверстников и недоступность девушек подобный интерес только разжигает. И вдруг мы видим юношу, испытывающего ко всей этой сфере «брезгливое чувство». Очень странно!
Итак, задержанный объяснил в общих словах свою мотивацию, и далее последовало перечисление преступных посягательств (орфография подлинника сохранена): «Желание к совершению убийств появилось у меня внезапно летом 1938 г. после того, как мне исполнилось 15 лет. В один из дней июля 1938 г., сейчас хорошо вспоминаю, что это было 12 числа, вечером от 8 до 9 часов, я зашёл во двор дома №19 и увидел живущую там девочку по имени Гера, фамилия её Грибанова, жила она там с родителями по указанному мною адресу. Увидев Геру, я зашёл в куст черёмухи, растущий во дворе, откуда позвал Геру к себе, она подошла ко мне, и я, укрывшись с ней в кустах, снял с неё всю одежду, помню, что на ней была красная шапочка, другой её одежды я забыл. Когда на Гере одежды не было, я руками пощекотал между ног, она не плакала, а наоборот, смеялась. В то время, когда я её щекотал, мой половой орган был возбуждён, и мне казалось, что начинается выделение семени, но в действительности этого не было. Пощекотав Геру, начал давить ей шею руками, в этот моменту у неё из носу пошла кровь. После этого я нанёс Гере много ранений ножом в туловище и голову, отрезал ей руку и ногу. Нанося Гере ранения в голову, конец ножа, которым я её резал, сломался».
На вопрос Брагилевского, зачем преступник отрезал руку и ногу девочке, и сделал ли он это прижизненно или посмертно, Винничевский ответил, что совершил это, потому что «получал удовольствие от самого процесса резания, сделал я это тогда, когда Гера была мёртвая». Вопрос в явном виде является наводящим, поскольку ни один разумный преступник – а Винничевский, как мы увидим из дальнейшего, оказался очень разумен и по-своему хитроумен – не скажет, что расчленял жертву заживо. Вопреки любым фактам и аргументам он будет настаивать на том, что осуществлял расчленение тогда, когда жертва умерла, либо он подумал, что жертва умерла, поскольку такого рода оговорки делают его изуверство чуточку менее изуверским. Далее задержанный пояснил, что нож, кончик которого отломился во время убийства Герды Грибановой, находится у него дома, в кармане пиджака, кончик его лезвия заточен у неизвестного ему уличного точильщика.
Далее последовал интересный пассаж, который нельзя не процитировать: «совершив убийство Геры, я оставил её в положении лёжа на животе в кустах черёмухи, труп её укрыл снятой с ней одеждой и засыпал землёй. Ничего из одежды, бывшей на Гере, я себе не взял… Говорили, что у Геры пропала шапочка, но я её не брал, её, по всей видимости не смогли найти, т.к. она была завалена землёй. В момент обнаружения и поднятия трупа Грибановой я присутствовал».
В эти несколько предложений Винничевский умудрился вложить целую россыпь в высшей степени любопытных признаний, которые наводят на интересные размышления.
Во-первых, мы знаем, что труп был найден в положении «лёжа на животе» – тут задержанный высказался в полном соответствии с фактами, думается, опять-таки, не без наводящего вопроса Брагилевского, но это недоказуемо, поэтому не станем фиксироваться на этой детали. Гораздо интереснее то, что расположение трупных пятен однозначно указывает на длительное (не менее 12 первых часов с момента наступления смерти) пребывание трупа в положении «лежа на спине». Это аксиома, которая не может быть изменена никакими волюнтаристскими соображениями «следственной целесообразности» или хитростями составления милицейских протоколов. Однако то обстоятельство, что труп переворачивали, Брагилевский и присутствовавшие в кабинете милицейские чины, скорее всего, либо не знали, поскольку не читали целиком акт судебно-медицинского исследования трупа Герды Грибановой, либо знали, но забыли за давностью, ведь со времени убийства минуло 15 месяцев. Винничевский, может быть, и признался бы в переноске трупа, но Брагилевский наводящего вопроса на эту тему не задал, и указанный ляп попал в документ, где благополучно и сохранился до наших дней без всякого объяснения.
Во-вторых, мы видим, что Винничевский весьма уверенно в двух местах упоминает о засыпании трупа землёй, что вообще-то не лезет ни в какие ворота. Труп не был засыпан землёй, мы это знаем абсолютно точно из рапорта оперуполномоченного ОУР Неволина, имеющегося в следственных материалах. В своём месте все эти детали должным образом были рассмотрены. Напомним, что рядом с телом девочки были уложены отрезанные части руки и ноги, а также ботиночки жертвы, находившиеся в вертикальном положении. Их тоже убийца засыпал землёй?! То есть Винничевский брякнул в этом месте полнейшую отсебятину, а допрашивавший его старший оперуполномоченный акцента на ошибочном утверждении не сделал, скорее всего, потому, что сам этих деталей не знал. Либо посчитал незначительными, но это вряд ли.
Далее задержанный признался в том, что в декабре 1938 г. во дворе одного из домов по улице Мамина-Сибиряка предпринял попытку задушить маленького мальчика. Тот возился с санками, Винничевский пообещал прокатить малыша, и далее события развивались следующим образом: «…он сел в санки, и я повёз его вглубь двора и там снял с санок и начал давить ему шею руками. В момент, когда я это делал, недалеко проходили люди, я бросил мальчика в снег и ушёл. Уходя, я видел, как мальчик хрипел и видел, как он руками и ногами проделывал разные движения». То есть, насколько можно понять, ребёнок остался жив. Об этом инциденте правоохранительным органам ничего известно не было.
В скором времени последовало новое нападение, но уже за пределами Свердловска. 3 января 1939 г. жена дяди Винничевского – Мария Александровна Мелентьева – отвезла его на железнодорожную станцию «Гора Благодатная», где проживала некая бабка-знахарка, умевшая «заговаривать» от заикания. Там Винничевский прожил 6 дней и примерно за двое суток до отъезда на одной из улиц посёлка повстречал маленького мальчика, игравшего в одиночестве. Злоумышленник спросил у малыша, где находится уборная, и тот простодушно повёл его в нужном направлении. Винничевский завёл малыша в сколоченную из теса кабинку, принялся его душить, не раздевая, после чего нанёс в голову несколько ударов рукояткой ножа. Считая, что ребёнок убит, он бросил тело в выгребную яму уборной. Об этом преступлении областному уголовному розыску также ничего не было известно.
Далее, согласно показаниям Винничевского, последовало нападение на девочку возле Дворца пионеров 1 мая 1939 г. Преступник помнил, что девочку звали Рая. О нападении он рассказал так: «Находясь с этой девочкой в уборной, я нанёс ей удар в область глаза рукояткой ножа, затем острием ножа в голову и лицо. Рая сильно плакала, я пытался её душить и для этой цели давил ей шею руками, но, видимо, делал это неудачно, т.к. она продолжала плакать. Я лишить её жизни не смог и поэтому, не получив желаемого удовлетворения, отпустил её и ушёл». Как несложно понять, в показаниях Винничевского речь шла о нападении на Раю Рахматуллину.
На этом преступник отнюдь не остановился. Следующая вылазка пришлась, если верить показаниям Винничевского, на июнь, точную дату он припомнить не смог. Во второй половине дня в Пионерском посёлке он увидел возле магазина и поманил за собой девочку лет трёх или четырёх. Та соблазнилась обещанием прокатиться на трамвае. Жертву он завлёк в лес и там совершил нападение. Вот его дословное описание: «Находясь с девочкой в лесу, я, не снимая с неё одежды, разрезал ножом ей живот и лицо. Её же я имел намерение задушить, но сделать этого не смог, т.к. недалеко от места, где совершалось мною преступление, кто-то проехал на лошади». Очевидно, что перед нами рассказ о похищении и попытке убийства Али Губиной, имевших место 12 июня 1939 г. Но Винничевский в своём рассказе допустил весьма странную ошибку – он заявил, что не раздевал жертву, а это действительности не соответствовало. Как мы точно знаем из результатов осмотра одежды потерпевшей, преступник сначала аккуратно проткнул ножом её платье, не повредив при этом нижней сорочки и кожи ребёнка (на теле не оказалось соответствующего ранения), а затем разорвал платьице и нижнюю сорочку руками, сделав это так, что линия разрыва прошла несколько в стороне от места прокола. То есть манипуляции злоумышленника были не одномоментные, а расчётливые и даже до некоторой степени аккуратные. Более того, сняв с ребёнка одежду, преступник не отбросил её небрежно куда-то в кусты или на дерево, а уложил рядышком, на расстоянии вытянутой руки. Мог ли Винничевский забыть об этом, если только он действительно совершал это преступление?
По словам задержанного, следующее преступление он совершил 30 июня 1939 г. в районе ВИЗа. Название улицы он не помнил, но твёрдо знал, что свою новую жертву он увёл из квартала многоквартирных домов, называвшихся в те времена «стандартными». Девочке на вид было около 4-х лет, одета она была в красное платье в белый горошек и фуфаечку. Свою жертву Винничевский завёл далеко в лес, раздел, задушил и скрыл тело в небольшой яме, забросав сверху хворостом и камнями. Одежду убитой девочки, которая была новой и хорошего качества, он унёс с собою, спрятал во дворе и продал на рынке через пять дней незнакомым женщинам, выручив за неё 20 рублей. По совпадению большого числа деталей в этом описании без труда угадывается похищение и убийство Риты Ханьжиной, одежда которой так и не была найдена. Колото-резаных ран Ханьжина, напомним, не имела и погибла от асфиксии, то есть рассказ Винничевского был точен во всех упомянутых деталях.
Очередное преступление задержанный совершил в июле, точную дату вспомнить не мог. Девочку, чей возраст он оценил в 3 годика, Винничевский увёл от одного из домов по улице Февральской революции, пообещав покатать её на трамвае. Далее последовала встреча с женщиной, которая эту девочку знала, то есть в этом рассказе можно без труда узнать детали похищения Вали Камаевой, произошедшего 22 июля. Вот как Винничевский пересказал свою встречу с Анной Аксеновой, остановившей его на улице в момент похищения маленькой Валечки: «Проходя с этой девочкой по улице 9-го Января, я встретил незнакомую женщину, которая, по всей вероятности, знала шедшую со мной девочку. Женщина эта при встрече со мной спросила, куда это я веду ребёнка, я ответил, что приехал в гости к родным этой девочки. Не подозревая меня ни в чём, женщина ушла…» Как видим, допрашиваемый не выказал никаких эмоций, ни малейших упоминаний о пережитом волнении или страхе быть разоблачённым! Многозначительная деталь, дающая до некоторой степени представление о психических реакциях молодого человека. Разойдясь с Аксеновой в разные стороны, Винничевский довёл девочку до Площади 1905 года, там сел в трамвай маршрута №4 и доехал до 4-й Загородной улицы, далее увёл жертву в лес, где раздел и задушил. Тело скрыл аналогично тому, как ранее поступил с трупом Риты Ханьжиной – поместил его в небольшую ямку, завалил хворостом, придавил камнями, да и отправился восвояси.
Через несколько дней, всё в том же июле, Винничевский совершил похищение ребёнка в Пионерском посёлке. Девочку лет четырёх он просто взял за руку и повёл, затем поднял на руки. Само убийство описал так: «…завёл далеко в лес, снял бывшую на ней одежду, нанёс ей большое количество ножевых ранений в разные части тела, порезал лицо, вскрыл потом живот и шею, предварительно задушив руками. Труп девочки оставил на меcте, где было совершено убийство, сложил возле него снятую до этого одежду и, завалив его сухими ветками, скрылся». Несложно понять, что речь идёт об убийстве Лиды Сурниной, произошедшем 27 июля 1939 г.
Однако в этом рассказе обращают на себя внимание некоторые странности: Винничевский почему-то не смог припомнить название улицы, с которой похитил девочку, хотя он ориентировался в Свердловске отлично, чём, кстати, во время следствия прямо скажет его мать, посылавшая сына за покупками во все концы города. Есть и ещё кое-что, мягко говоря, озадачивающее. В протокол попала презанятная оговорка Винничевского, процитируем её дословно: «…поднял к себе на руки {девочку} и понёс в лес, находящийся недалеко от Пионерского посёлка».
Формально Пионерский посёлок действительно находится на границе леса, но даже по прямой линии от дома, в котором проживала семья Сурниных, до леса было более 1,2 км, а с учётом того, что похититель отправился в лес не прямиком, а изобразил нечто похожее на латинскую букву L, то пройти ему пришлось много больше. Одно только плечо этой фигуры, ведущее к лесу от улицы Алексея Толстого, превышало 800 м. Похититель потому-то и взял девочку на руки, что идти она уже не могла, расстояние для ребёнка оказалось слишком большим. Кстати, ни в одном из предыдущих эпизодов преступнику с похищенной уже жертвой не приходилось преодолевать пешком такие расстояния! И сказать «лес неподалёку» мог только тот, кто на самом деле понятия не имел о точном месте похищения девочки.
Помимо того, история похищения Лиды Сурниной особенна тем, что нашлось несколько свидетелей, хорошо рассмотревших преступника и даже преследовавших его. Брагилевский не мог не задать вопросов по поводу последнего, и вот что ответил на это Винничевский: «Когда я шёл с этой девочкой в лес, меня никто не преследовал, я никому кулаком не грозил и язык не показывал». К сожалению, эти странности в рассказе Винничевского были пропущены допрашивающими мимо ушей. Единственное тому объяснение, которое приходит в голову – банальная неосведомлённость следователей о конкретных деталях различных эпизодов. Ну и, конечно, невнимание, хотя оно вторично.
Впрочем, вернёмся к признательным показаниям задержанного. В том же августе 1939 г. Винничевский похитил от дома №55 по улице Мамина-Сибиряка мальчика по имени Ника, отвёл его к остановке трамвая №2, далее этим маршрутом доехал до Пионерского посёлка и повёл в лес. Но до леса не довёл, напал по дороге, раздел, и в неистовом возбуждении задушил. Ножевых ранений не наносил, тело бросил в небольшую яму. Убийца вспомнил, что блузка мальчика была заколота английской булавкой. На самом деле булавкой был заколот ворот пальто, причём к булавке была привязана нитка с соской, но таких деталей Винничевский, очевидно, не припомнил. Сообщаемые задержанным детали соответствовали известным данным об исчезновении 20 августа Ники Савельева, жившего в доме №50 по улице Мамина-Сибиряка.
Далее последовал рассказ о похищении в сентябре мальчика, гулявшего у барака, расположенного возле Московского тракта. Точного адреса Винничевский назвать не мог, по смыслу речь шла о площади Коммунаров, действительно расположенной чуть севернее Московского тракта. О последующем убийстве задержанный рассказал в таких выражениях: «Ребёнка этого я завёл в лес Московского торфяника, так же, как и в предыдущих случаях, снял с него всю одежду, ударил его чем-то в область лба, после чего, пользуясь ножом, царапал несколько раз шею, резал ноги у колен и потом, посредством сдавления шеи руками лишил его жизни. Труп бросил лицом вниз в болотистое место и для того, чтобы было „крепче“, наступил ему ногой на спину». Из вещей убитого он взял с собою шарфик и чулки (носки), которые в тот же день отдал незнакомым ребятишкам. Рассказ этот вполне соответствовал деталям похищения и убийства Вовы Петрова.
Наконец, следующее похищение произошло, по словам Винничевского, в начале октября, когда он из района ВИЗа, от каменного дома, адрес которого не знал, похитил девочку по имени Тася. По смыслу речь шла о похищении Таси Морозовой, исчезнувшей 2 октября и на момент проведения допроса ещё не обнаруженной. С девочкой злоумышленник поступил следующим образом: «Тасю я завёл в уборную, которая находится недалеко от двухэтажных бараков, снял с неё пальто и шаль, после чего сдавил шею руками, вследствие чего она скончалась. Труп её бросил в выгребную яму уборной. Пальто и шаль я бросил в „садик“ (то есть палисадник у дома – прим. А. Р.) на расстоянии полквартала от места, где убил Тасю».
Дом, в палисадник которого Винничевский бросил одежду Таисии Морозовой, уходя с места преступления.
Сортир явившийся местом убийства и сокрытия трупа Таисии Морозовой.
Информация эта являлась исключительно важной, ведь судя по всему, тело до сих пор находилось в выгребной яме! Да и выброшенные вещи должен был кто-то обнаружить.
Труп Таси Морозовой в морге.
Про последнее похищение ребёнка, закончившееся для Винничевского задержанием, юноша рассказал предельно просто и буднично: «Сегодня, 24 октября, я по поручению своей матери поехал в район Уралмаша для того, чтобы купить сахара. Проходя по одной из улиц, заметил двух девочек, к которым подошёл, и, взяв одну из них за руку, сказал другой, что её зовет мама. Она мне поверила и ушла». Далее всё оказалось ещё проще – сел с ребёнком в трамвай, проехал к лесу, зашёл в лес подальше, снял пальто, стал душить, но был задержан в момент совершения преступления.
Под конец этого в высшей степени любопытного допроса Винничевский лаконично заявил: «Кроме описанных мною убийств детей я никаких преступлений не совершал».
Запомним это категорическое утверждение! Как и следующее, не менее значимое: «О преступлениях, которые рассказаны мною следствию, я никому ничего не говорил. Категорически и правдиво заявляю, что соучастников по этим преступлениям у меня не было». Именно так – «категорически и правдиво».
Трудно сказать, какие мысли, сомнения и подозрения терзали души милиционеров, проводивших допрос Винничевского вечером 24 октября. И тем более невозможно представить, в какие дебри могло бы забрести следствие, если бы задержанный признал вину лишь за единственный эпизод похищения Славика Волкова и занял твёрдую позицию полного отрицания своей причастности ко всем прочим преступлениям, но гадать на эту тему незачем, потому что Володя Винничевский повёл себя так, как изложено выше.
Вечером 24 октября начальник 1-го отделения Отдела уголовного розыска Лямин оформил «Постановление об избрании меры пресечения», в котором зафиксировал обвинение Винничевского в похищении и попытке лишить жизни Славу Волкова и сделал любопытную приписку: «Кроме того, Винничевским совершён ряд детоубийств в гор. Свердловске». Категоричность этого утверждения кажется несколько преждевременной, правильнее было бы написать что-то вроде «Винничевский дал признательные показания о совершении ряда убийств», но не станем придираться к словам. Задержанный должен был содержаться под стражей весь период следствия, что представляется вполне ожидаемым, учитывая, что он наговорил во время допроса, но отнюдь не это самое интересное в рассматриваемом нами документе. Самое занимательное, как это часто водится у настоящих бюрократов, запрятано в конце «Постановления», где сообщается, что Винничевский обвиняется по статье 59.3 Уголовного Кодекса РСФСР. И это очень интересно, поскольку все прочие расследования по фактам убийств детей возбуждались совсем по другой статье – 136 УК. И это было полностью оправданно, поскольку под статью 136, пункт «е»: «Умышленное убийство, совершённое с использованием беспомощного положения убитого» – вполне очевидно подпадает убийство ребёнка. Тут, как говорится, и к бабке не ходи!
Но вот пойман преступник, который вроде бы сознаётся в убийствах детей, совершённых ранее в Свердловске, и статья чудесным образом изменяется. Вместо 136, пункт «е», появляется статья 59.3, относящаяся – внимание! – к той главе Уголовного кодекса, которая рассматривает преступления против порядка управления. Конкретно же эта статья касается бандитизма и в редакции от 6 июня 1927 г. звучит так: «Бандитизм, то есть организация вооружённых банд и участие в них и в организуемых ими нападениях на советские и частные учреждения или отдельных граждан, остановках поездов и разрушении железнодорожных путей и иных средств сообщения и связи, влечёт за собой лишение свободы на срок не ниже трёх лет, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты – расстрела, с конфискацией имущества». Казалось бы, какие в данном случае нападения на учреждения, какие остановки поездов? Что за разрушения железнодорожных путей и иных средств связи инкриминируют 16-летнему Винничевскому?! Что это за бред такой?
Но нет – это не бред! Это выстрел с дальним прицелом. Задержанному молодому человеку инкриминируют то, за что можно расстрелять, ибо по обвинению по статье 136 расстрел невозможен в принципе – максимальное наказание по ней «всего лишь» 10 лет лишения свободы. Конечно, и 10 лет в сталинском ГУЛАГе – это очень много и очень страшно, но это не расстрел. Винничевский отсидит «десятку» и выйдет на свободу в 26 лет!
Казалось бы, абсурд полный, никак не «пришить» преступления против порядка управления человеку, который похищал малолетних детей, а затем их убивал и совершал совокупления с трупами. Но в советском правосудии «пришить» можно было многое и многим, в этом сталинским правоохранителям и судейским чиновникам помогала замечательная статья 16 Уголовного кодекса. Она заслуживает того, чтобы её текст выбили аршинными буквами на одном из тех памятных знаков, что устанавливаются в местах захоронения жертв репрессий той поры. Вчитайтесь: «Статья 16. Если то или иное общественно-опасное действие прямо не предусмотрено настоящим кодексом, то основание и пределы ответственности за него определяются применительно к тем статьям кодекса, которые предусматривают наиболее сходные по роду преступления».
Вот так, всё просто! Казалось бы, нет в Уголовном кодексе состава преступления, а стало быть, и деяние преступным не является, но.., всегда можно придумать, на что оно кажется похожим. Вот посчитали свердловские правоохранители, что действия Винничевского «прямо не предусмотрены настоящим Кодексом», при этом цинично проигнорировав статью 136, пункт «е», и решили квалифицировать его преступления как бандитизм по статье 59.3. А что такого? Право у них такое есть, сталинское правосудие – или точнее, кривосудие – им такое право дало, предусмотрительно снабдив Уголовный кодекс изумительной статьей 16. И точка.
При визуальном изучении «Постановления об избрании меры пресечения» нельзя не обратить внимание на отсутствие на документе важных реквизитов. Прежде всего, вышестоящий начальник должен санкционировать решение нижестоящего заключить подозреваемого под стражу, то есть наложить на документ разрешительную резолюцию. Проще говоря, такое «Постановление» подписывается двумя должностными лицами. Это правило соблюдено при оформлении всех аналогичных документов, имеющихся в следственных материалах.
Скажем, решил начальник 1-го отделения ОУР Кузнецов в июле 1938 г. арестовать Грибанова, деда убитой девочки, оформил соответствующее «Постановление», тут же сам его подписал и начальнику своему Цыханскому отнёс, который мало того что подписал, так ещё и резолюцию наложил: «Арест санкционирую». Но на «Постановлении» об аресте Винничевского нет резолюции начальника Управления РКМ Александра Урусова, хотя в левом верхнем углу отпечатано: «„Утверждаю“ Нач. УРКМ – Пом. нач. УНКВД по Свердловск. области – капитан милиции /А. Урусов / _____ 1939 г.». Иными словами, документ подготовлен, а вот резолюции шефа почему-то нет, хотя Урусов присутствовал при первом недокументированном допросе Винничевского, в этом не может быть никаких сомнений.
«Постановление» это вообще выглядит очень чистым и аккуратным, обычно документы, которые передвигались по столу и передавались из рук в руки, вид имеют несколько более потрёпанный. Интересна и другая деталь – Владимир Винничевский подписал «Постановление», что означает, что оно ему было объявлено, но не поставил дату, хотя для этого на документе имеется соответствующая графа и по процессуальным нормам арестант вписывает дату ознакомления своей рукой. Но в данном случае строчка эта пуста.
Это заставляет нас предположить, что подшитое в следственных материалах «Постановление» совсем не тот документ, который был подготовлен и предъявлен Винничевскому вечером 24 октября 1939 г. Тот документ исчез, и вместо него спустя несколько недель, примерно во второй декаде ноября 1939 г., появился этот. Понятно, что при всех этих манипуляциях начальник Управления милиции Урусов не присутствовал, потому-то его подписи и резолюции на «Постановлении» нет, а подделать их в силу очевидных причин никто не решился. Разумеется, никто не позволил арестанту указать истинную дату, когда он ставил свою подпись. Строчку с датой вообще могли прикрыть листом бумаги, чтобы Винничевский её не увидел и вопросов не задавал – эти фокусы с прикрыванием документов вполне в стиле затейников из сталинского НКВД. Для чего это было проделано? Цель была одна – скрыть, что изначально Винничевскому инкриминировалась та самая статья 136, пункт «е», по которой и должно было возбуждаться и проводиться расследование, а вот затем статью изменили на более тяжкую, расстрельную.
Помимо описанных выше мелочей, существует ещё одно весомое доказательство подделки «Постановления об избрании меры пресечения». 25 октября, то есть на следующий день после задержания Винничевского, за подписью Урусова, Брагилевского, Вершинина появилось постановление о заключении под стражу Винничевского в качестве обвиняемого по статье 59.3, о чём надлежало просить санкцию областного прокурора. Документ этот явно рабочий, у него потрёпанные края, видно, что его сгибали пополам, бумага с дефектами, на нём даже присутствует затёртый след резолюции некоего Цыганкова (кто такой – неизвестно), которую, похоже, стёрли ластиком. В общем, именно так и должен выглядеть документ, который носили из кабинета в кабинет, передавали из рук в руки и т.п. Полный контраст с девственно-чистым и аккуратным «Постановлением об избрании меры пресечения». Важный момент, на который нельзя не обратить внимание: Винничевский этого документа не видел ни 25 октября, ни позже. Другими словами, про обвинение по статье 59.3 УК РСФСР он в первые дни и недели после ареста ничего не знал. Деталь эта очень важна для нашего повествования и в своём месте станет ясно почему.
Пока же продолжим разбираться с бумажками. Санкция исполняющего обязанности облпрокурора Козлова была получена в тот же день, то есть 25 октября 1939 г., на что указывает проставленная его рукой дата, но речь сейчас не об этом, а немного о другом. Винничевского не могли арестовать по статье 59.3 до соответствующей санкции прокурора, а санкция эта появилась лишь на следующий день. И это означает, что «Постановление», в котором указана статья 59.3, – липа. Для того, чтобы маленький милицейский фокус не особенно бросался в глаза, эти два документа – то есть «Постановление об избрании меры пресечения» и «Постановление о привлечении в качестве обвиняемого» – спрятали в буквальном смысле этого слова. Их поместили в разные части следственных материалов: первое из поименованных постановлений вшито в 1 том (стр. 20), а второе – в 4 том (стр. 9), хотя по смыслу и хронологически они должны помещаться рядом, более того, «Постановление об избрании меры пресечения» должно находиться после «Постановления о привлечении в качестве обвиняемого».
Какое красноречивое хитроумие!
Таким образом, можно считать доказанным, что допрос Винничевского начинался с предъявления ему обвинения по статье 136, пункт «е», что представлялось вполне логичным в отношении задержанного с поличным похитителя ребёнка, пытавшегося задушить жертву. После формального выдвижения обвинения Винничевскому было объявлено, что он арестован и после допроса отправится в КПЗ Управления РКМ. Вполне тривиальное начало, вроде бы. Но после весьма впечатляющего рассказа, услышанного во время допроса, сталинские правоохранители решили: «Этого молодца надо под „вышку“ подводить, расстреливать без разговоров, десять лет лагерей ему мало!» И поэтому расследование сделало незаметный такой кульбит и его стали вести как дело о бандитизме, подразумевая расстрел подследственного. При этом сам подследственный ничего об этом не знал и находился в твёрдой уверенности, что ему по-прежнему инкриминируется статья 136, пункт «е».
Кто-то может решить, что автор совершенно напрасно углубился в эту юридическую казуистику и нагружает читателя информацией, которая не имеет ни малейшей познавательной ценности. Но – нет! – такое мнение ошибочно. Перед нами очень важный момент, без объяснения которого многое в последующем расследовании останется непонятным. О проделанном милиционерами и прокурорами фокусе с подменой обвинения надо будет помнить постоянно, поскольку он будет оказывать серьёзное влияние на события и нам в своём месте ещё придётся к нему вернуться. Можно сказать так: товарищи милиционеры перехитрить-то Винничевского перехитрили, благо проделать это было совсем несложно, но эти игры в псевдозаконность выйдут им боком и помешают провести нормальное расследование. Эту мысль автор в своём месте постарается объяснить с максимальной полнотой.
К полуночи допрос был закончен, руководители розыска обсуждали неотложные меры, которые следовало принять в ближайшие дни: «выводку» преступника на местность, дабы тот закрепил свои признательные показания и указал места совершения преступлений, необходимость назначения и сроки проведения психиатрической экспертизы, розыск тела Таси Морозовой и т.д. Дел на самом деле было много, следовало определиться с наиважнейшими и определить круг лиц, которым предстояло поручить их исполнение. За всей этой суетой и плохо скрытой радостью от поимки маньяка, мучившего последние месяцы весь город, оказалась упущена из виду одна мелочь, совершеннейший, казалось бы, пустяк. Никто не обеспокоился тем, каково же родителям Винничевского?
Между тем, родители не находили себе места и уже после полуночи отец арестанта отправился во 2-е отделение милиции, на территории ответственности которого располагалась улица Первомайская. Там он составил и вручил дежурному следующую бумагу: «Заявление. 24 октября с. г. в 11 ч. дня мой сын Владимир Винничевский, 16 лет, ушёл в магазин и сказал, что „если нет сахарного песку в магазине по ул. Ленина, дом 41, тогда я уеду на Уралмашзавод“. И вот уже 1:15 ночи, а его всё ещё нет. Приметы его следующие: рост средний, шатен, в чёрном пальто с коричневым воротником, брюки чёрные, шапка-пилотка (так в те годы называли утеплённые кожаные шлемы лётчиков – прим. А. Р.), чёрные полуботинки, носки чёрные. Прошу принять меры к розыску». Заявление в отделе милиции, разумеется, приняли, поскольку никто из «низовых» сотрудников не знал, что же творится в ОУР. Наверное, даже посочувствовали и от души постарались поддержать.
Волнение отца и матери Володи Винничевского понять можно. Ведь они на целую ночь оказались в положении тех родителей, у которых похищал детей их собственный сын. До известной степени ужас трагической неопределённости коснулся теперь их самих. Юный Володя наводил страх на сотни тысяч людей, но последними его жертвами невольно оказались его же собственные родители. Какая странная гримаса судьбы! Сюжет, достойный Достоевского.
