23

Жюльетта уже три дня жила здесь, в домике на опушке леса; она ждала – сама, впрочем, не зная, чего ждет. Знала только, что это ожидание – холодная, спокойная, полная невероятного света страна, огромная и пустая; и что она исчезала в ней, не сопротивляясь, даже с облегчением.

Вначале она много плакала. Как ребенок от первого огорчения, как девочка-подросток после первого разрыва. Разражалась слезами при виде чашки кофе, не могла сдержать рыданий, заметив старый черный свитер, брошенный на спинке стула. Она воочию видела, как свитер распрямляется, начинает двигаться, облекает знакомый нескладный силуэт с неловкими жестами – хотя он был размера XS, рукава сели от стирки, и Солиман не мог бы даже просунуть в них свою длинную руку.

Фируза бесстрастно наблюдала за ней, не пытаясь утешать, разве что приносила одну чашку чаю за другой.

– Вы, случайно, не англичанка, нет? – спросила Жюльетта, всхлипывая и вытирая глаза уголком шали, которую Заида, сочувствуя, набросила ей на плечи. – Англичане считают, что чай – вроде палочки-выручалочки. В романах Агаты Кристи…

– Я их не читала, – весело оборвала ее Фируза. – Я же вам сказала: я предпочитаю картины. Краски. Жесты. То, что ласкает бумагу, кожу…

Она поставила чашку на край камина. Ее рука чуть-чуть дрожала.

– Его кожа… Кожа Солимана… Матовая, но не везде равномерно, а с темными впадинами, бледными зонами… зернистая… форма его ляжек… давайте я вам покажу… нарисую…

– Нет, – прошептала Жюльетта, уставившись на носки ботинок.

Фируза протянула к ней руку:

– Жюльетта… Вы с ним… Вы не были?..

– Нет.

– Но вы плачете.

– Да. Вы хотите сказать, это ненормально? – выкрикнула она с внезапным раздражением. – А Заида не плачет. Это нормально, да?

Пальцы Фирузы легли на руку Жюльетты. Той показалось, что к ней на руку села отдохнуть лесная птица, и ее это, как ни странно, утешило.

– Нормально. Никогда не понимала, что значит это слово. А вы?

Не дождавшись ответа, она погладила по голове дочь, всем телом прижавшуюся к ней, и стала напевать, не разжимая губ. Мелодия была странная, то низкая, едва слышная – звук, живший в теле поющей женщины, угадывался только по вибрации горла, – то высокая, тоненькая, напряженная, как детский голос. Заида закрыла глаза и засунула в рот большой палец.

Жюльетта, не стирая со щеки ползущую по ней последнюю слезу, смотрела на нее во все глаза. Смотрела, как годы уходят с совсем еще детского лица, как девочка превращается в новорожденную, отдыхающую на животе матери в день своего появления на свет.

– Не знаю, нормально это или нет, – в конце концов сказала она. – Просто я чувствую себя пустой, вот и все. Моя жизнь была наполнена всякими мелочами. Они мне не нравились, ну, в общем, не очень; но они были, и мне было этого довольно. А потом я встретила их, обоих… – Жюльетта на миг закрыла глаза. – Я хотела сказать, четверых. Солимана, Заиду, мужчину в зеленой шляпе и женщину, которая… которая тоже умерла. Каждый из них что-то мне дал, и в то же время они отобрали все. Ничего больше нет, понимаете? Я как пустая раковина. Чувствую, как сквозь меня проходит воздух. Мне холодно.

– Хорошо вам, – медленно проговорила Фируза. – А меня наполняет дочь, которую я встретила вновь. Ее отсутствие. Ее присутствие. Смерть, которая соединила нас. Мое путешествие кончилось… пока, на время. Но не думайте, что я об этом жалею.

Она тихонько высвободилась из обнимавших ее маленьких рук, подошла к окну и открыла обе створки. Порыв сильного ветра ворвался в комнату, на угольях подпрыгнул голубой язычок пламени.

– Ветер, – сказала она, – ветер… Выйдите, Жюльетта, подышите. Ступайте послушать его. Вы слишком долго сидели взаперти с книгами. Как он. И книгам, и людям необходимо путешествовать.

Заида не проснулась. Она только чуть-чуть шевелилась, как котенок, что потягивается в складках сновидения и мурлычет под ласками любимого призрака.

Все-таки у Жюльетты была в кармане книга. Она медленно, мелкими шажками обходила дом, ощущая бедром ее форму.

“Я жалкая. Просто какая-то старушенция”.

От насмешек над собой становилось легче. И от того, что она трогала мягкую обложку через ткань. Это была книга Майи Энджелоу “Письмо к дочери”, она сунула ее в карман в последний момент, перед самым выходом. Потому что та лежала сверху, под рукой. И потому, что была не очень толстая, а две их сумки весили изрядно. (У нее не было обыкновения выбирать чтение на вес, это был первый случай. Но сама идея не так уж плоха, подумала она: еще один способ сортировать книги, не приходивший ей в голову раньше, – книги толстые, чтобы читать у очага или в длинном ленивом отпуске, книги для пикника, сборники рассказов для частых коротких поездок, антологии, чтобы топтаться вокруг одной темы в любой паузе, когда молчит телефон, когда коллеги ушли на обед, когда, облокотившись на металлическую стойку кафе, пьешь двойной эспрессо со стаканом воды, растягивая его до конца текста.)

В дороге она ее только полистала; Заида все время показывала ей очередное чудо, которое замечала у путей, – красно-белую полосатую макушку шапито, длинный пруд, где плавали утки, костер из листьев в чьем-то саду, дым от которого спиралью поднимался к солнцу. И все шоссе и машины, которые, как и они сами, куда-то ехали.

– Люди двигаются, с ума сойти, – заявила она. – Все время.

В этот миг палец Жюльетты проскользнул между страниц, и она прочла:

Дальше она прочитать не успела. Вечером, лежа на диване в гостиной, куда Фируза притащила ей подушки и теплое одеяло, она снова взялась за тонкий томик. Стихи были не автора книги, а Мари Эванс – она тут же набрала имя Мари Эванс в поисковике и выяснила (прищурив глаза, увеличив страницу, которая высветилась на смартфоне), что та родилась в 1919 году в Огайо и что эти стихи, I Am a Black Woman, стали чем-то вроде боевого клича для многих афроамериканок, в том числе для Майи Энджелоу, которая тоже всю жизнь боролась за равноправие черных женщин. Мишель Обама как-то сказала, что именно власть слов Майи Энджелоу привела ее, черную девочку из бедных кварталов Чикаго, в Белый дом.

Писательница в своей книге цитировала эти стихи как пример величия, вырастающего из приниженности.

Последние строки звучали так: