Всю дорогу ехали молча. У таксиста играло «Русское радио». Веселые диджеи звонили разным людям и разыгрывали их – говорили, что они выиграли какой-то суперкрутой приз или что против них возбуждено уголовное дело. Люди послушно радовались выигрышам и пугались уголовных дел. А после того, как им говорили, что это розыгрыш – ругали ведущих. Один гражданин послал их матом, и ведущие несколько минут обсуждали проблемы воспитания и хороших манер.

Машина выскользнула из города и свернула с оживленной трассы. Здесь дорога была грунтовая, разбитая вдребезги большегрузными машинами. По обочинам были видны покосившиеся деревянные домишки, потом мимо величественно проплыла громадная гора мусора – самостийно образовавшаяся свалка, над которой кружила стая ворон.

И Эрнест, и Лупоглазый молчали.

За это время у Эрнеста не раз возникала мысль – открыть на ходу дверь и выпрыгнуть из машины. Или попросить таксиста остановиться и вызвать милицию. В какой-то момент он почти на это решился, даже уже протянул руку вперед, чтобы коснуться ею плеча таксиста, но Лупоглазый молча посмотрел на него и покачал головой. И Эрнест отдернул руку назад.

Машина проехала мимо высокого, метров шесть, металлического забора и остановилась перед воротами. Лупоглазый расплатился с таксистом и посмотрел на Эрнеста. Эрнест вышел из машины. Лупоглазый вышел следом за ним.

Медленно, поскрипывая, открылись ворота.

Лупоглазый и Эрнест вошли внутрь.

– Добро пожаловать! – сказал Лупоглазый.

Они прошли по дорожке из желтого кирпича (прямо как дорога, ведущая в страну Оз!) мимо баскетбольной площадки. Эрнест крутил головой, одновременно узнавая и не узнавая то, что он видел.

– Что-то напоминает? – спросил Лупоглазый. – Это пионерлагерь. Бывший, конечно. Сейчас здесь нет никаких пионеров. Давно уже нет.

Они вошли в здание. Сразу за входными дверями начинался просторный холл с барной стойкой. Лупоглазый по-хозяйски прошел за стойку, взял бутылку, поставил на стол два бокала и разлил какой-то напиток. Посмотрел на бутылку.

– Кажется, это ликер, – сказал он, – я не очень в этом разбираюсь. Вообще не очень люблю спиртное. Но сегодня особый случай. Можно себе позволить.

Он взял бокал и протянул его Эрнесту. Эрнест машинально взял его. Лупоглазый поднял свой бокал.

– Ну, за встречу, – сказал он и сделал микроскопический глоток. Потом поставил бокал на стойку. Эрнест растерянно крутил свой в руке, потом тоже поставил его на стойку.

– И что дальше? – спросил Эрнест.

– Что дальше? – переспросил Лупоглазый. – Скажите, почему вы со мной поехали?

– А что, у меня был выбор?

Лупоглазый усмехнулся:

– Выбор есть всегда.

– Выпрыгнуть на ходу из машины?

– Например.

– Сказать таксисту, чтобы он позвонил в милицию?

Лупоглазый одобрительно кивнул и ткнул в Эрнеста указательным пальцем.

– Я уверен, что это бы не помогло. Вы бы все равно меня не отпустили.

– Но вы даже не попытались.

– Я разумный человек.

Лупоглазый задумался.

– Да. Разумный человек. Мне нравится это определение. А еще мне нравится вот это – «здравый смысл». Судя по всему, вы всегда руководствуетесь здравым смыслом. А правда в том, что здравый смысл всегда подсказывает заведомую глупость.

– Вот как?

– Именно так. Древним людям здравый смысл подсказывал, что можно вызвать нужную погоду, если убивать собственных детей, принося их в жертву несуществующим богам. Потом здравый смысл говорил о том, что Солнце крутится вокруг Земли. Потом одной нации здравый смысл подсказал, что для всеобщего счастья нужно убить всех евреев. Это была нация очень разумных людей, которые знали толк в здравом смысле.

– Я не понимаю, к чему этот разговор.

– Знаете, в древности люди жили охотой и собирательством. Считалось, что это было жалкое существование. Но на самом деле это совсем не так. Люди работали два-три часа в день. На свежем воздухе. Питались разнообразно. Жили интересно – то они гонялись за дичью, то дичь гонялась за ними. На самом деле это был золотой век. Хотя, конечно, не лишенный неудобств. Скажем, еду можно было добыть, но нельзя было запасти. Как потопаешь, так и полопаешь. И если, например, ты падал с дерева и ломал себе ногу, это означало, что топать ты больше не можешь и тебе придется умереть с голоду.

А потом человек приручил пшеницу. Вернее сказать, пшеница приручила его. Казалось, теперь жизнь человека изменится к лучшему. Обрабатывая землю, он мог получить больше еды, запасти ее на зиму и жить припеваючи. Так говорил им здравый смысл?

– Насколько я помню историю, так, – согласился Эрнест.

– Черта с два, – злобно сказал Лупоглазый, – как только появились излишки – тут же начала расти популяция людей, и тут же появилось неравенство. Древние охотники делали все сами, а земледельцы начали нанимать людей на разные работы. Один делает плуг, другой строит дом, третий таскает воду. Появилось разделение труда, появилось и неравенство. Надо всеми этими людьми появился человек, который командует ими, говорит одному – делать плуг, другому – строить дом, третьему – таскать воду. И жизнь человека стала невыносимой на многие тысячи лет. А он этого даже не заметил. Почему? Потому что здравый смысл подсказывал ему, что его жизнь становится лучше. Не может не становиться лучше. Потому что ему рассказывали разные сказочки – про загробную жизнь, про прогресс, про счастье будущих поколений, на алтарь которых нужно положить свою жизнь. И люди верили этому, потому что были разумными людьми. Хуже нет, когда разумный человек встречается со здравым смыслом.

– Что вам от меня нужно?

– Мне нужна Нина.

– Что?

Лупоглазый рассмеялся сухо, безрадостно.

– Неправильный ответ. Не надо говорить, что вы не знаете, кто такая Нина. Ваша бывшая пациентка. Вы ведь знаете, где она сейчас?

– Знаю.

Лупоглазый поднял руку.

– И?

– Нина – моя жена.

Лупоглазый ничем не показал, что удивлен.

– Вот как. Поздравляю. И давно вы поженились?

– Скоро два года.

– Надеюсь, это были счастливые два года, которые вы будете вспоминать всю оставшуюся жизнь.

– Было не без сложностей, но я не променял бы эти два года ни на что другое.

– Вы ее любите?

– Да, – уверенно сказал Эрнест.

Лупоглазый покачал головой:

– Вы любите только себя. Уверен, моя дочь с вами несчастна.

Эрнест задохнулся от возмущения.

– Вы сумасшедший!

Лупоглазый хмыкнул.

– Вам лучше знать, доктор. Вы ведь доктор?

– Да, я доктор. А вы – опасный маньяк.

Лупоглазый пощелкал языком.

– Осторожнее, доктор. Не следует оскорблять человека, которого вы так мало знаете.

– Я знаю, что вы сделали.

Лупоглазый задумался, потом сказал мягко:

– Давайте не будем сейчас это обсуждать. Давайте не будем. Лучше скажите мне, где я сейчас могу найти Нину.

Эрнест покачал головой:

– Я вам не скажу.

Лупоглазый протянул руку, взял бокал, сделал еще один микроскопический глоток. Поставил бокал.

– Вы не понимаете. Вы сейчас не в такой ситуации, когда вы можете мне что-то говорить или не говорить. Ваша задача сейчас – максимально упростить мою жизнь. И от этого будет зависеть…

– Что? – с вызовом спросил Эрнест.

– От этого будет зависеть, сколько проживете вы. И насколько сильно вы будете страдать в эти несколько часов.

– Я не боюсь, – сказал Эрнест, и голос его дрогнул.

– А вот это зря, – сказал Лупоглазый, – для разумного человека самое разумное в этой ситуации – дрожать от ужаса и закатывать глаза. Что вам подсказывает ваш здравый смысл?

– Он подсказывает, что я в руках маньяка.

– Допустим, он подсказывает вам правильно. А если так – то очень скоро мы с вами закончим прелюдию и перейдем к основной части нашей с вами встречи. Вы готовы?

– Отпустите меня, – попросил Эрнест, – пожалуйста.

– Скажите мне, где Нина, – сказал Лупоглазый, – и тогда вы умрете быстро и безболезненно.

– Отпустите меня, – безнадежно повторил Эрнест.

Теперь Лупоглазый покачал головой:

– Такой опции нет. Вы умрете сегодня, Эрнест. Помните, как говорил поэт – «но молчи, несравненное право – самому выбирать свою смерть». Выбирайте. Или вы отдадите мне Нину и умрете быстро. Или вы все равно мне ее отдадите, но до этого вы будете долго мучиться.

Эрнест молчал. Лупоглазый подошел к нему и, глядя ему в глаза, обыскал его. Достал из кармана телефон. Подслеповато щурясь, просмотрел список контактов.

– Нина, Нина, Нина, – бормотал он, – что такое? Здесь нет Нины. Вы ее называли как-то по-другому? Любимая? Жена?

– Это не мой телефон.

Лупоглазый удивленно нахмурил брови.

– А чей же?

– Одного моего сотрудника. У меня такой же. Перепутал вчера. Сегодня хотел вернуть.

– Вот оно как.

Лупоглазый убрал телефон в карман.

– Ладно, это мы проверим. А теперь идем.

– Я никуда не пойду, – сказал Эрнест.

– О! – сказал Лупоглазый. – В вас внезапно проснулся мужчина! Это забавно.

Он подошел к Эрнесту, взял его за предплечье и вдруг крепко сжал и одним движением скрутил Эрнеста, закинув его руку ему за спину. Затем толкнул Эрнеста вперед.

– Пошел, – сказал он.

Через боковую дверь рядом со стойкой они вышли на лестницу и спустились в подвал. Лупоглазый щелкнул выключателем. Под потолком замигала тусклая сорокаваттная лампочка.

Эрнест увидел довольно длинный коридор с рядом одинаковых дверей. Лупоглазый открыл вторую дверь и втолкнул Эрнеста внутрь.

Еще один щелчок выключателя, и загорелся очень яркий свет. Как в операционной. Эрнест на секунду зажмурился, а когда он открыл глаза и они немного привыкли к яркому свету, он понял, что попал в ад.

Два дня Лупоглазый не выходил из дома. Возница (Лупоглазый про себя стал называть его так) просыпался утром с рассветом, приносил в дом дрова, растапливал печь. Ставил на плитку закопченный котелок, в который наливал воду из стоящего у двери эмалированного ведра. В воде плавали мухи, но Возницу это, кажется, не очень волновало.

Возможно, он считал, что мухи – тоже мясо.

Потом он доставал из шкафа прямоугольный брикет и крошил его в воду. В первый день это оказалась гречневая каша. Во второй – гороховый суп. Потом Возница уходил. Его не было три или четыре часа. Лупоглазый все это время лежал на своей лавке. Для естественных надобностей Возница принес большое черное ведро и поставил рядом с лавкой.

Пока Возницы не было, дрова в печи прогорали и обед медленно доходил на остывающей плите.

Вернувшись, Возница брал деревянную лопатку и накладывал теплое месиво из котелка в жестяную миску. И ставил миску на приземистую табуретку, которая когда-то, вероятно, сразу же после войны, была покрашена в синий цвет, но за прошедшие годы изрядно облупилась.

Лупоглазый приподнимался на одном локте и ел. Есть ему не хотелось, но он понимал, что если будет отказываться от еды, то очень скоро окончательно ослабеет, а дальше – смерть. Все это время он прислушивался к своему организму – не поднимется ли температура, не начнется ли заражение. Но нет. Деготь, которым Возница намазал его раны на груди, сработал. Боль потихоньку утихала.

О другой своей ране – об омерзительном враждебном создании, которое поселилось в его голове и пожирало его мозг, Лупоглазый предпочитал не думать.

Все это время Рыжая девочка была рядом, но почему-то предпочитала молчать. Она то сидела у окна, то ходила по комнате. О чем-то размышляя. Лупоглазый постоянно видел ее, но ни о чем ее не спрашивал. Не буди лихо, пока оно тихо.

Что касается запаха бензина – что ж, к этому можно привыкнуть. Как и к запаху, исходящему из большого черного ведра, стоящего от него на расстоянии вытянутой руки.

Вечерами Возница зажигал керосиновую лампу и при ее свете что-то шил или вырезал ножиком из дерева. Лупоглазому с его места на лавке было плохо видно, а спрашивать было бесполезно, он уже это понял.

Действительно ли возница был глухонемой или просто не любил говорить – это было неважно.

Важно то, что он не разговаривал.

На третий день Лупоглазый решил выйти из дома. Он дождался, пока Возница проделал все свои нехитрые утренние ритуалы и ушел из дома.

Выждал минут пять – для надежности.

И после этого встал с лавки. За это время он достаточно хорошо изучил спартанскую обстановку дома. Похоже, Возница жил здесь уже много лет. Все в этом доме было как-то… на своем месте, что ли. Чувствовалось, что весь дом соразмерен своему хозяину. Каждая вещь находится там, откуда ее удобнее всего взять ровно в тот момент, когда она понадобится.

Лупоглазого слегка мутило. Сердце стучало чуть сильнее, чем должно было бы. Отвыкло от физического усилия? Или ему действительно было страшно?

Лупоглазый подошел к двери, толкнул ее и ничуть не удивился, поняв, что дверь закрыта снаружи. Замочной скважины в двери не было, значит, это был или навесной замок, или просто Возница чем-то подпер дверь снаружи. Лупоглазый толкнул дверь плечом и прислушался. Дверь не подалась ни на миллиметр. Если бы это был замок, он бы звякнул. Вариант деревянного чурбачка или полена, подпирающего дверь снаружи, выглядел наиболее вероятным.

Ну что ж. Мы пойдем другим путем, как сказал один молодой человек своей матери, плачущей об убитом сыне. Кстати, говорят, у Ильича тоже была опухоль мозга. Каких призраков видел он, когда отдавал приказ о введении Красного террора?

В окно постучали.

Лупоглазый обернулся и увидел Рыжую девочку, которая стояла на улице и, прижав к вискам обе ладони, смотрела на него. На улице было светло, а в доме темно. И, конечно, она его не видела.

– Какая глупость, – сказал Лупоглазый. Ей не нужно было его видеть для того, чтобы поговорить с ним.

– Иди сюда, – сказала она, – я тебе кое-что покажу.

Лупоглазый подошел к окну. Она помахала ему рукой. Ее рыжие волосы так и сверкали на солнце, как факел.

Лупоглазый наклонился и посмотрел на раму. Деревянная, гладко оструганная, без следов краски. Вернее, рам было две – внутренняя, более светлая. И внешняя, потемневшая от времени. Возможно, когда-то этот дом использовался как дача или охотничий домик и в нем жили только летом. И рама была только одна. Потом здесь стали оставаться на зиму и одной рамы стало недостаточно. Лупоглазый поежился от одной мысли о зимних трескучих морозах.

Между рамами лежала кучка чего-то черного и рыхлого. Лупоглазый предположил, что это мох, почерневший от сырости. Окно было закрыто изнутри. Запором служил коричневый от ржавчины гвоздь-сотка, вбитый в балку над окном и загнутый.

Лупоглазый попробовал подцепить гвоздь пальцами, но это было бесполезно – гвоздь глубоко врос в дерево.

Лупоглазый осмотрелся. Подошел к шкафу, открыл его. Вот оно. То, что нужно. Шило с деревянной ручкой, отполированной до блеска.

Лупоглазый вернулся к окну и с размаху воткнул шило между гвоздем и деревянной балкой. Только бы не сломалось. Осторожно. На себя. Медленно.

Капля пота скользнула по его лицу. Заболела раненая грудь. Только бы не сломалось шило. Бог знает, как на это отреагирует хозяин. Щелк. Гвоздь поддался. Между шляпкой гвоздя и балкой образовался зазор в полмиллиметра.

Лупоглазый медленно вынул шило, развернул его и с размаху ударил рукояткой по шляпке. Гвоздь развернулся вокруг своей оси.

Теперь тем же шилом подцепить раму. И потянуть на себя.

Рама осталась у Лупоглазого в руках.

Лупоглазый понял, что он не ошибся в своих предположениях по поводу рам. Если внутренняя рама была просто вставлена в оконное отверстие, то внешняя была поставлена по всем правилам – на шарнирах. И закрывалась она обычной защелкой. Лупоглазый повернул ее, толкнул раму – и в лицо ему ударила лесная свежесть.

Окно выходило прямо в лес. Еловые ветки почти касались дома.

– Долго тебя ждать? – раздраженно спросила Рыжая девочка.

– Соскучилась? – усмехнулся Лупоглазый.

– Я же тебе сказала, – серьезно сказала она, – хочу тебе кое-что показать.

– Поможешь мне вылезть? – спросил Лупоглазый и протянул ей руку.

– Очень смешно, – ответила она.

Вылезть оказалось не так-то просто. Простреленная грудь болела. Кажется, всего-то делов – поставить колено на окно, перекинуть через подоконник вторую ногу, сесть на подоконник и спрыгнуть вниз, с высоты примерно метр десять.

У Лупоглазого это заняло минут двадцать.

С той стороны, где Лупоглазый вылез из окна, к дому примыкал лес. С другой стороны была довольно большая поляна, которая спускалась вниз метров на двести. В низине был виден ряд невысоких кустов, а дальше поднималось что-то вроде зеленого горба, заросшего густой травой. Скорее всего, там, в зарослях, течет ручей или небольшая речка.

Лупоглазый обошел дом. Как он и предполагал, дверь была приперта деревянным чурбаком, другой конец которого был зафиксирован в щели между досками крыльца. Напротив крыльца стоял небольшой деревянный сруб без крыши, за ним стояла избушка русской бани, а слева от нее стояло дощатое сооружение, в назначении которого нельзя было усомниться – это был туалет.

Лупоглазый заглянул через дверной проем в сруб – ничего, только заросли крапивы и борщевика, заполнившие сруб изнутри.

А что он ожидал увидеть?

– Иди за мной, – сказала Рыжая девочка. Что она там нашла?

Бесполезно пытаться доказать самому себе, что она ничего не могла там найти. Она – это голос его опухоли, голос его безумия. Она может видеть только то, что уже видел он.

Он пошел за нею.

Она прошла между баней и туалетом.

Пахнуло аммиаком.

Лупоглазый поморщился.

В лес уходила тропинка. Девочка шла по этой тропинке, не оглядываясь. Она была уверена, что он идет за ней.

– Конечно, ты идешь за мной.

Пора бы ему уже к этому привыкнуть.

Они шли довольно долго. Слева осталась березовая роща, а потом густой малинник. До ягод было еще далеко.

В ветвях деревьев отчаянно, как в последний раз, пели птицы. Лупоглазый никогда не разбирался в голосах птиц. Ну, наверное, мог бы отличить трель соловья от карканья вороны, но не более того.

– Почти пришли, – сказала Рыжая девочка и остановилась.

– Я подожду тебя здесь. – сказала она и показала куда-то вперед.

Лупоглазый остановился рядом с ней и посмотрел туда, куда она показывала. Там стояло что-то вроде большого навеса. Он был высотой метров шесть и шириной двадцать – двадцать пять метров. Навес держался на деревянных столбах. Под навесом было что-то странное. Лупоглазый не мог разглядеть с того места, где он стоял.

– Ну что ты встал? Иди, – сказала Рыжая девочка, – тебе это понравится.

Лупоглазый медленно двинулся вперед. Пение птиц вдруг смолкло разом, как по команде.

Не дойдя до навеса несколько шагов, Лупоглазый остановился. Он увидел то, что находилось под навесом.

– Ну как, нравится? – спросила Рыжая девочка.

Лупоглазый не ответил.